***
Не помнит Россия и случая, когда Юра Татищев и Саша Романов разговаривали по телефону два с половиной часа, и в итоге Челябинск сел на самолёт и прилетел во вторую столицу Великой страны. Туда же отправилась и Аня, Пермь, волнующаяся за своего друга. — Ты уснул там, что-ли, Санёк? — прокуренный голос выбил подходящего из раздумий. Юра смотрел на Романова с насмешкой, но увидев в лице оппонента тоску и печаль, озадачился. — Я попросил всех из своего округа позвонить Косте, — Саша покачал телефоном в руке. Он был одет в фиолетовую спортивную форму с темно синей футболкой, что можно было увидеть на Александре Петровиче только в девяностые. Но и наркомана он не походил - глаза были нормальными, только от него сильно несло спиртом. — Ну? — Из-за угла появилась Аня. Выглядела она так, будто не спала несколько ночей. Губы были обкусаны, а волосы сильно потрепались на ветру. — Ничего, — Саша вздохнул, с грустью глядя на бездомного кота, тянувшего за собой дохлую мышь, — Софья Григорьевна звонила 50 раз, — глаза Ани сверкнули, — по доброте душевной, конечно. В конце концов, она моя сестра, и её беспокоят мои друзья. Саша замолчал, и все троя устремили свои взгляды в асфальт, лишь бы не видеть в них тоску по Косте. — Я просил Московского, — продолжил Романов, с интересом рассматривая свои ботинки, — он попросил своих. Звонили Даша, Валера, Антон, Алëна, Арина, Оксана, Иван, Ярослав, даже все дети Михаила Юрьевича... В общем, у них тоже не получилось. Минутная пауза заставила Аню сморщится. — Знаете что, — Юра выпрямился, в его глазах теперь читалась злость, — я поеду к нему домой и набью ему, ëбаному садисту, ебало, ясно? — Юр.. — Ань, послушай, — Юра никогда не разговаривал таким тоном с Камской, что удивило Сашу, — он, блять, не отвечает на звонки, не читает сообщения, тогда может, — он перешёл на истерический крик, — может этот ебаный трус выйдет ко мне и поговорит со мной один на один?! Голос Татищева сорвался, и он развернулся по направлению к дороге. — ... надо было сразу к нему ехать, а не туда-сюда мотаться, — эти слова унёс ветер, и его никто не услышал.***
Он дольше думал, чем летел, и когда все-таки оказался в Екатеринбургском аэропорту, сразу же взял такси и поехал к Косте. Дорога оказалась не лучшей: «центровые» и «Уралмаш» устроили перестрелку в центре города. Пришлось объезжать по окраине. Оказавшись в районе полуразрушенных панелек, злой Юра вышел из такси, сильно хлопнув дверью автомобиля, и пошёл к одному из подъездов. Сзади послышался возмущённый вопль таксиста, который, видимо, дорожил своей девяткой. На лавочке у подъезда сидели две бабульки - Григорьевна и Олеговна, две Екатеринбургские сплетницы. Увидав Юру, женщины начали расспрашивать его за Костю: — А где же это ваш добрый товарищ? — не поздоровавшись, спросила Галина Григорьевна. — И вам хорошего дня, — пробурчал Татищев, скалясь на старушек. А те не унимались: — А правда, что Костик не на правильную сторону пошёл? Он теперь в преступной группировке состоит, да? К нему в квартиру часто подозрительные личности заглядывали. А потом сам выходить перестал. Да и от самого него пахло спиртным - ещё и здороваться перестал. А раньше то какой был - каждая девка за ним бегала.... — Помер ваш Костик, — съязвил Юра, улыбаясь во все 32 зуба. Лица старушек наполнились ужасом. — Как это? — Заверещала Светлана Олеговна, заядлая, «жгучая», в своё время, баба, пытавшаяся выдать замуж свою внучку - студентку за Костю. Её лицо побагровело, стало кирпичного оттенка, и её три подбородка превратились в четыре. Пухлые руки легли на сердце. Обе женщины заохали, а счастливый Юра зашёл в подъезд. Света не было. В темноте Юра нащупал перила и начал аккуратно, но быстро, подниматься по ступенькам. Идти было на седьмой этаж, а лифт был вечно сломан, и Юра постоянно жаловался на лифтеров, за то что те, по его мнению, не справлялись со своими обязанностями. Но отчасти он был прав - в этой хрущевке жили исключительно пожилые люди, ну, кроме Кости. Может, в душе ему было почти за, прости Господи, триста, выглядел он на двадцать - двадцать пять лет. На этаже было темно, пахло мочой. На лестничной клетке валялись газеты и журналы, листовки и какие-то бумажки. Юра подошёл к сто тридцать седьмой квартире. И постучал. Ответа не последовало, и Татищев постучал ещё раз, и ещё, и ещё, и ещё. И вот, Челябинск уже выбился из сил, а открывать ему совсем никто не собирался. Тогда Юра заорал: — Костян! Выходи по хорошему! Иначе я тебя!... Дверь сто тридцать седьмой квартиры приоткрылась со скрипом, и из неё показался высокий темный силуэт. Это был Костя. Нет, точнее, Константин. Он смотрел на Юру исподлобья своими алыми глазами, сверлящими в Татищеве черную дыру. Прищурившись, он прошептал: — Иначе ты меня «что»? — голос его звучал совсем по-другому: басистый прокуренный звук доносился до ушей Челябинска. Сразу всплыли ранее сказанные Юрой слова: «помер ваш Костик». И был прав. Теперь перед ним стоял устрашающий и пугающий мужчина, маньяк - насильник, педофил, серийный убийца, да вообще кто угодно, связанный с не очень хорошими вещами. С Романовым, например. Тот, их, Костик, был добряком и спокойным моржом, которого вывести из себя было невозможно. А сейчас... — Я закрываю дверь. Раз... Два... — Кость, подожди, ты не так понял... — Не так понял? — Костя выгнул светлую бровь. Глаза заблестели в свете фар, напоминающих, что за стеной кипела жизнь. — Почему ты не выходишь из дома? Почему не появляешься на работе? Почему не отвечаешь на звонки? Я, Аня и Романов за тебя беспокоимся, а ты... Ты ебаный трус, понял! Самый худший друг во вселенной! — Скорая? — Екатеринбург повернул голову в сторону окна. Там, снизу, и правда стояла скорая. Юра прыснул. — Походу Григорьевна и Олеговна реально повелись, ха, — Катя не понимающе уставился на Юру, — ну, хороший, добрый Костик помер, правда, Константин Петрович? — Уходи. — Но я и Аня, и... — Нет. — Хватит меня прогонять. Объясни, почему «дружить втроём - нельзя»? — Юра закашлялся. Парню на секунду показалось, что Костя улыбнулся. — Я не хочу видеть ни тебя, ни Аню, — Костя решительно начал закрывать дверь, но Юра схватил её рукой, не давая «трусу» уйти. Уралову, видимо, не понравилось, что Юра пытается его остановить, и поэтому со всей силой хлопнул дверь. Пальцы затрещали, и Татищев машинально выдернул руку, взвыв от боли. Дверь сто тридцать седьмой квартиры с тем же скрипом захлопнулась, и Юра остался стоять на лестничной клетке перед квартирой. Парень совершенно не понимал поведение своего лучшего друга. Зачем нужно было говорить о своих друзьях такое? Зачем надо было игнорировать? Зачем нужно было ломать Юре пальцы? Регенерации нужно было время, чтобы полностью восстановить кости, и Юра просто засунул руку в карман, чтобы никто не видел его пальчиков, согнутых в неестественной позе. Татищев пошёл вниз. А Костя в это время сидел на полу своей кухни, облокотившись о тумбочку и бившись об неё головой так сильно, что затылок начал заливаться темно-красной теплой жижей. Его глаза наполнились слезами и парень потянулся к маленькому ящичку. В нём он нашёл хорошо заточенный нож, которым провёл поперек вены. Теплая кровь струёй потекла с руки на красный ковёр, когда Екатеринбург тихо плакал и шептал: — Я правда хочу с вами дружить. Я правда хочу с вами дружить. Я правда хочу с вами дружить...