Чёрная овца

— Меня зовут Меропа Гонт, — женщина дернулась навстречу, будто опасалась, что он захлопнет дверь перед её лицом. Оминис и вправду крепче сжал дверную ручку, едва удерживаясь от порыва. Меропа Гонт. Его племянница. Она родилась уже после того, как Марволо вычеркнул его из рода, они никогда не виделись. Наверное, последний человек, которого Оминис ожидал увидеть у себя на пороге. — Что тебе надо, Меропа Гонт? — он был слишком озадачен, чтобы обеспокоиться вежливостью. — Мне нужна помощь. Конечно. Зачем еще родня может вспомнить о существовании впавшего в немилость родственника, как не ради помощи. Интересно, Марволо специально послал беременную дочь, чтобы надавить на жалость? — Деньги? — уточнил Оминис, надеясь, что ими всё и ограничится. По затянувшейся паузе он догадался, что Меропа покачала головой. — Проходи. Он провёл её на кухню. Походка девушки была совсем тяжёлой, он даже стал опасаться, как бы не пришлось самому принимать роды на собственной кухне. Палочкой поставив чайник на огонь, он опустился в соседнее кресло, приготовившись слушать, будто она была очередной пациенткой. Меропа молчала. Оминису не нужны были глаза, чтобы чувствовать, как её любопытный взгляд скользит по нему самому и деталям его жилища. — Тебя послал Марволо? — Он в Азкабане. Оминис хмыкнул. Предсказуемый финал. — Я и палец о палец не ударю, чтоб ему помочь. — Помощь нужна мне. Я лучше умру под забором, чем вернусь домой. Оминис вскинул брови. — У меня нет забора. Меропа вздохнула, завозилась на своем месте. — Пожалуйста. Хотя бы до весны. Я могу убирать и готовить, — она достала что-то, потянулась к нему и, прежде чем Оминис успел увернуться от нежелательного прикосновения, вложила ему в руку округлый холодный предмет. Инкрустированные камни, сложенные в букву s, царапали подушечки пальцев. Мурашки побежали по спине, когда Оминис понял, что именно она ему принесла. Его наследие, до сих пор являвшееся во сны змеиным шепотом и прохладой стен скриптория. — Ты думаешь, что я приму такую плату, — он усмехнулся краем губ. — Что ты вообще обо мне знаешь? — Только то, что рассказывал отец. — И что же? — Ничего хорошего. Не думаю, что вам это понравится, господин. Оминис чуть поморщился от обращения. — И всё же мне интересно послушать. Меропа снова завозилась на месте. — Он называл вас предателем крови, — осторожно начала она. Оминис лишь кивнул, ничего нового в этом не было. — Он говорил, что вы якшаетесь со всяким отребьем. Что вы продаете наше наследие недостойным грязнокровкам. Он называл вас маленьким уродцем, ошибкой природы и магии, слепым ублюдком, говорил, что из-за вас наш род пал… — Как много чести. А про Магнуса он что-нибудь рассказывал? — Про кого? Оминис хмыкнул. — Наш старший брат. Он умер еще до твоего рождения, — он помолчал и добавил: — Всё правда.       …Он должен был позаботиться об останках Ноктуа. Вскоре после визита в скрипторий, на рождественских каникулах, Оминис аккуратно собрал её кости и письма, разбросанные по подземелью, и отправился домой. Семейный особняк зимой был особенно стыл и неприветлив. Как и отец. Оминис знал, ему придётся в подробностях рассказать ему, где и как он обнаружил останки — и с большей вероятностью его заинтересует наследие Слизерина, а не смерть сестры. Оминис покорно рассказывал, как они оказались внутри — как стены шептали на змеином языке, факелы гасли, а змеи на замках бросались в лицо. Как он обнаружил страницы дневника и скрюченный скелет на полу возле запертой двери, надпись-подсказку, нацарапанную Ноктуа в последней надежде, что кто-нибудь найдет её кости. Как он пытал своего лучшего друга непростительным — на этой части отец остановился особенно подробно, не скрывая своего удовольствия от внезапных перемен в сыне. Сам Оминис ничего не чувствовал в этот момент, пока его губы продолжали автоматически ронять слова. Только тупую, горькую боль где-то внутри. Хоть легилименцию отец на нём применять не станет — не увидит в его воспоминаниях ничего, кроме холодной тьмы. — Ты молодец, сын. Скрипторий самого Слизерина! Мы должны побывать там. Ты проведешь меня внутрь, как только вернешься в Хогвартс. Оминис лишь склонил голову. Ноктуа похоронили в семейном склепе. Оминис думал, что, возможно, она бы предпочла найти последнее пристанище в другом месте — к примеру, на цветущем холме, согреваемом солнцем. Они много говорили с ней о смерти, но никогда в таком ключе. Ему не была известна её последняя воля. Всё же лучше, чем навсегда быть затерянной в скрытом подземелье. Она никогда не отказывалась от своей семьи и наследия. Она шла ему навстречу, пыталась найти в нём что-то достойное — так и нашла свою смерть. После каникул Минакс Гонт вместе со старшим сыном Магнусом отправился в Хогвартс. Вероятно, он договорился с Блэком насчет визита, но подробности, конечно же, не открыл — делиться с кем-то знаниями было не в духе этого семейства. Отец едва скрывал нетерпение, которое не было положено ему по статусу. Магнус же, напротив, нервничал. Привык быть любимчиком отца, особенно, когда для этого ничего не требовалось — Оминис был слеп и мягкотел, Марволо не показывал ни тени интеллекта или таланта. Но вот теперь братец, темная лошадка, сумел обойти его, пробраться в святая святых самого основателя. Дверь запечатана Круцио. Не захочет ли отец лично увидеть представление — и не привел ли он с собой Магнуса не в качестве наследника, а в роли жертвы? Не нужно было быть легилиментом, чтобы угадать его мысли. Оминис позволил себе слегка усмехнуться. — Нет нужды проделывать весь путь заново. Есть короткий путь. Он провёл семью внутрь. Заранее позаботился о том, чтобы внутри не осталось ничего, чему бы не следовало оказаться в плохих руках. Отец был разочарован: не иначе, ожидал найти внутри золотые горы, которые бы вернули роду былой блеск и влияние. Это был Магнус, кто подал отцу мысль: наверняка в скриптории всё же было что-то ценное, просто младший, чёрная овца, решил присвоить наследие себе и утаить его от собственной семьи. Это почти было правдой. Оминиса выдернули домой прямо с занятий. Угостили круциатусом для сговорчивости, начали допрос. Его слепота стократно обострила остальные органы чувств, и боль была больше, чем невыносима. Больше всего он опасался, что пытки оставят его калекой: что он раскрошит зубы или откусит язык — станет отец звать для него целителя или решит что это забавно, оставить его слепым и немым? — или попросту сойдёт с ума. Он был свидетелем многим таким случаям. Но наступала боль и вышибала из головы все мысли, и страхи тоже, оставляя скулить и молить, чтобы все закончилось. — Несговорчивый щенок, — цедил сквозь зубы отец. — Может, мне стоит потолковать с твоим дружком? Будь ты чуть умнее, стер бы ему память. Или убил и оставил в скриптории. Считаешь, он выложит мне все за пару галеонов, или всё же остановимся на круциатусе? И Оминис сдался. Отдал отцу книгу заклинаний Слизерина. Змеиный голос внутри, поднявший голову, когда он впервые вошел в скрипторий, говорил, что они всё равно не достойны — и не получат из книги ничего, кроме заслуженного. Не прошло и двух месяцев, когда отец и брат попытались провернуть некий тёмный ритуал — в результате которого и погибли. Главой семьи стал Марволо. Первое, что он сделал — вычеркнул Оминиса из рода. Он презирал его и боялся, видел во всем коварный умысел, считал, что это Оминис виноват в их гибели. Это была почти правда…       …И вот теперь перед ним сидела племянница — плоть от плоти Марволо — и рассказывала свою историю. Оминис не смог сдержать почти незаметной ироничной усмешки, когда она говорила о своей влюбленности в магла. И все же история ему не понравилась. — Ты поступила жестоко и безрассудно, опоив его зельем. — Я боролась за свое счастье, — упрямо возразила Меропа. Оминис покачал головой. — Принуждение — это не любовь. Ему самому было бы сложно дать определение любви — скорее, проще было перечислить, что ею не является: Вина и сомнения, до сих пор посещающие его при воспоминаниях о семье — это не любовь. Слепая привязанность к Себастьяну, заставлявшая его годами закрывать глаза на любые его проступки — это не любовь. Размышления о несбывшихся сценариях, в которых он был с кем-то — это не любовь. Меропа жалостливо вздохнула. — Я понимаю, если бы я не сделала этого — не оказалась бы в такой ситуации… И всё же, господин, вы позволите мне остаться? Хотя бы ненадолго. — Не называй меня так, — Оминис задумался. Как же это всё было не вовремя! Едва знакомая женщина и младенец, который вот-вот появится на свет — последние соседи, которых он желал бы видеть в своем доме. Тем более, Меропа и сама почти ребенок — с таким-то воспитанием ему наверняка придется нести за нее ответственность и учить базовым вещам, от магии до этикета. И все же, зная Марволо — он не мог не посочувствовать девочке, сбежавшей от такого отца. Не выгонять же беременную женщину на улицу? «Я еще пожалею об этом решении», — мрачно подумал Оминис. — Ты можешь остаться, — позволил он. Меропа рассыпалась в благодарностях, пытаясь чуть ли не в ноги ему кланяться, все порывалась сделать что-то в знак признательности — хоть пирог испечь. Оминис отправил её отдыхать, уступил собственную спальню. Сам трансфигурировал себе в кабинете кровать — это оставалось временным решением.