Громкоговорители в отеле затихли: они не наполняют длинные и низкие коридоры мелодичными песнями, не выкидывают в них сухую новостную сводку и не разрывают пространство криками трибутов с трансляции Игр. Сейчас на Арене ночь, а, значит, цена на проституток выросла вдвое. Каждый уважающий себя капитолиец, утомившись от созерцания смертей, отправляется в постель к одному из победителей прошлых лет. Ну, одному из тех, у кого ещё не успели убить всю семью за провинности или из которого не успели выжать все соки.
Арс поправляет на себе рыболовную сеть, крючки на которой царапают кожу. Металлические звенья цепляются за накладку на сосках и так и норовят сорвать со стрингов нашивки-золотые рыбки. Мужчина переминается с ноги на ногу, проклиная дурацкие каблуки-трезубцы в частности, и весь свой образ в целом.
Пиздец, что бы о нём сказали в его родном четвёртом дистрикте?
Победитель шестьдесят четвёртых Голодных Игр ебанулся.
Может, он, и правда, ебанулся. Может, они все ебанулись.
Кондиционеры в коридоре работают на полную, и звенья сети быстро остывают. Арс накручивает золотые кисточки пэстисов, только чтобы отвлечься от мурашек на коже, и наблюдает за парой недалеко от себя.
Двумя метрами дальше какой-то министр из Первого дистрикта прижимает Мелиссу к двери. Цена за одну ночь с ней — годовой бюджет одного из бедных дистриктов. А ещё — она накачана таблетками и порошками так же, как счёт этого министра — деньгами.
Арс не знает, осталась ли у девушки семья, и вообще, победитель ли она одного из сезонов Голодных игр или просто одна из пленниц, привезённых на увеселение капитолийцам. Знать много — значит ставить себя под удар. Поэтому Арс знает только, что она отменно сосёт, и именно это надо отвечать, если про неё спросят. А ещё он знает, что жизнь Мелиссы, скорее всего, оборвётся от передоза, а жизнь министра — на одной из виселиц после восстания (по крайней мере, никто не мешает Арсу об этом мечтать).
Девушка расстёгивает ширинку дохуя дорогих штанов министра, пока тот, кряхтя, пытается попасть ключ-картой по цифровому замку. Когда дверь, наконец, открывается, мужчина смачно хватает Мелиссу за задницу и, причмокивая, утягивает в номер. Арс ловит короткий прощальный взгляд девушки — равнодушный и замерший — и спешно отворачивается.
Попов постукивает каблуком-трезубцем по стене, отсчитывая секунды. Сколько он тут уже ждёт? Две минуты? Час?
Лямка стрингов (в виде вытянутой и охуевшей от жизни золотой рыбки) впивается в задницу, но это хоть немного позволяет отвлечься от комка возбуждения, разгорающегося внутри.
Как же он это возбуждение, сука, ненавидит. Так же, как и каждый элемент своего «костюма для увеселений». В такие минуты он снова мечтает оказаться на Арене, с которой вышел победителем.
Дзыньк.
Лифт на этаже открывается, и Арс с нетерпением кидает взгляд в его сторону. Но звонкое цоканье каблуков, очевидно, говорит о том, что это не тот, кого он ждёт, и мужчина снова продолжает залипать на ворс ковра.
Его голубизна и неровная текстура напоминает ему о море в родном дистрикте. Море, которого он не видел больше десяти лет. Но даже сейчас, стоит закрыть глаза, и он слышит тихое шуршание волн и…
— Какой сладкий.
Арс вскидывает голову и встречается со взглядом золотистых кошачьих радужек. Лицо девушки ещё не потеряло человеческий облик, но о том, что это просто вопрос времени, ясно говорят только-только имплантированные усики — одна из жертв современной моды на звериную внешность.
Мужчина фыркает, но взгляд не отводит. Это в первый год он стремался всего подряд: похотливых комментариев, своей наготы и всяких уродств капитолийцев. Единственное, чего он стремается теперь — что эти дурацкие рыболовные сети однажды застрянут в одном из лифтов или зажарят его, коснувшись чего-то электрического.
Девушка рассматривает его с интересом. На ней струящееся изумрудное платье, которое красиво выделяет фигуру. Кажется, Арс уже видел её однажды, но не помнит, где точно. Может, на открытии текущих Голодных игр, может, ещё где.
— Я уже куплен, — коротко констатирует Попов.
— Как купили, так и перекупим, — мурлычет девушка.
Арс знает, что всё это — просто угрозы. Перекупить его можно, только дав взятку десяткам чиновникам над ним, чтобы те подменили данные в системе. Но каждый раз, когда он слышит такие угрозы, его сердце всё равно ускоряется.
— Надолго ты забронен? — уточняет его собеседница, сокращая расстояние между ними.
Девушка цепляет сеть на груди и пропускает между пальцев. У неё удлинённые ногти-когти, которые неприятно цепляют кожу.
— На все Игры.
Его собеседница вдавливает ноготь указательного пальца в кожу, оставляя там отметину. Даже будучи заброненным, отстраняться он права не имеет. Так же как грубить. Или огрызаться. Или высказывать сопротивление любым другим способом.
Поэтому лучше бы, блядь,
кое-кому уже всё-таки появиться, пока эта капитолийка не сдёрнула с него трусы. Возбуждение, до этого просто скулящее на фоне, нарастает, и Арс чувствует, как предательски набухает член под тонкой перламутровой тканью стрингов.
— И у кого же у нас столько бабок, сладкий? — шепчет девушка, наклоняясь к его уху.
Её дыхание опаляет кожу, и она ведёт кончиком языка по его шее: слюни сразу же схватываются плёночкой. Арс закусывает губу, молясь, чтобы она не прижалась к нему достаточно близко для того, чтобы почувствовать нарастающую эрекцию.
— Отошла от него.
На шее у Арса оседает короткий раздражённый выдох, и девушка делает шаг назад. Она набирает в лёгкие воздух, чтобы выплюнуть ответ, но останавливается, увидев, кто её собеседник.
— Тебя не учили не трогать чужое?
Шастун подходит к ним медленно и степенно, вцепившись взглядом в девушку. Та под таким напором пятится назад и рыкает:
— Надо следить за своими игрушками, — и вдруг предлагает. — А может втроём?
Всё в Антоне — о безоговорочной уверенности в себе и превосходстве. Он коротко отряхивает свой переливающийся жемчужный костюм, задевая ладонями разноцветных змеек на боковых швах — символ принадлежности к президентскому роду.
— Отъебалась, — коротко бросает парень.
Девушка фыркает и разворачивается. Цоканье каблуков отскакивает от стен и ложится на сердце долгожданным облегчением.
Но её уход, как и приход Шаста, нихуя не помогают эрекции Арса уменьшиться.
Когда очертания девушки размываются в дальнем конце коридора, Антон сокращает расстояние между ними в два больших шага.
Шаст вжимает Попова в стену, оглаживая ладонями кожу через сети. У Арса от каждого такого прикосновения всё внутри звенит. Звенит и отдаёт прямиком в член, который так кстати утыкается парню в бедро. Мужчина коротко и тяжело выдыхает.
— Ты совсем тут замёрз, да? — шепчет парень около его уха, по-своему трактуя его выдох. — Прости-прости-прости.
Арс ведёт ладонями по его пояснице вниз, сминая дорогую ткань пиджака, и смыкает пальцы на ягодицах.
— Так давай согреемся, — мужчина вытягивается вверх, от чего цепи тихо звякают, и цепляет мочку уха зубами.
— Да-да, щас, — кивает Антон и достаёт ключи.
Руки у Шаста дрожат, когда он прикладывает карту к замку. Случайные свидетели списали бы такую реакцию на грядущую близость с одним из «самых горячих и желанных Победителей», но Арс знает, что антоново возбуждение с ним никак не связано.
Но эти рациональные мысли тонут в разрастающемся внутри него желании Антона касаться, Антона целовать и Антона любить. Блядь, ещё секунда, и он отдастся ему прямо здесь.
Дверь открывается с громким хлопком, и Антон дёргает Арса за локоть, затаскивая внутрь. Попов покачивается на каблуках-трезубцах, чуть не падая. Шаст кидает на него короткий взгляд, убеждаясь, что всё окей, и тут же о его существовании забывает.
Парень меняет стандартную комбинацию цифр на замке на собственную. Потом задирает голову вверх и с неподдельным интересом осматривает стыки стен и потолка.
Последней дрейфующей в океане возбуждения клеткой мозга Арс констатирует, что это важно; остальные внутри него орут о том, что топорщащиеся на нём от возбуждения стринги — это тоже, блин, важно.
Пока Шаст пытается поймать на карманную камеру отблески инфракрасного излучения, Арсений падает на мягкую перину кровати. Он раньше эти перины просто ненавидел. Ненавидел, как символ его продажности, грязи и боли, а с Антоном... Они стали такими мягкими и манящими.
Арс запускает руку между ног, проходясь пальцами по перламутровой ткани трусов. Член подёргивается в ответ на прикосновения, и он коротко выдыхает и убирает руку. Кончить вот так — просто касаясь себя, когда Антон в двух шагах — кажется просто святотатством.
— Шаст, — зовёт Арсений срывающимся шёпотом.
Но Антон занят обходом комнаты по третьему (он, блядь, надеется, что последнему) разу, поэтому только отмахивается:
— Пять секунд, солнце.
Мышцы на шее Шаста перекатываются, когда он сглатывает, а кадык подёргивается вверх-вниз. Мужчина тихо всхлипывает, это движение фиксируя, отодвигает ткань трусов и проходится ладонью по члену.
Шаст кидает на него недоумённый взгляд.
Боги, только он может кидать такие недоумённые взгляды на дрочащего на него мужика.
— Ты выпил таблетки?
Арс кивает, оглаживая пальцами мошонку и откидывая голову на подушки. Видеть такой непонимающий взгляд Антона у него больше сил нет. Особенно, даже если после открывшегося перед ним вида, он продолжит ходить по номеру в поисках камер и «жучков».
Но Шаст свой осмотр прекращает и опускается рядом: постельное хрустит под его весом. Антон касается подушечками пальцев шеи мужчины, убирая с неё пряди, а потом прижимается губами. Второй рукой он очерчивает талию Арса — звенья сети отзываются тихим перезвоном — и смыкает ладонь на члене.
— Не смог отвертеться, да? — выдыхает он в вихры каштановых волос, перебирая их.
Ничего осмысленнее «мг-м» Арсений выдохнуть просто не может, каждое прикосновение Антона на нём вспыхивает и тут же угасает. И у него с каждой такой вспышкой связь с реальностью сбоит.
За годы работы он придумал хуллион способов, как отвертеться от ежедневных таблеток, но именно сегодня дежурная медсестра решила засунуть их прямо в горло с отвратительным наставлением: «Отработай как следует, премию обещали». Хотя Арс и так стабильно приносит Капитолию несколько процентов годового бюджета.
Но все эти рассуждения и злость трескаются и рассыпаются в пыль под шёпотом:
— Ща станет полегче, — Антон оставляет короткий поцелуй на виске и отстраняется.
Мужчина сразу же тянется за исчезнувшими прикосновениями, но те тут же вспыхивают поцелуями на шее, ключицах, груди, животе и ниже-ниже… Арсу этого вида отчаянно хочется: Шаста, его ласкающего — и он приподнимает голову, не отказывая себе в нём.
В кудрях Антона прыгают отблески искусственного света, а лацканы пиджака уже все запачканы предэякулятом. Парень поддевает лямки стрингов и стягивает их вниз: Арс выдыхает с наслаждением — в равной степени и от того, что ничего не врезается в жопу, и от того, как ткань коротко касается головки.
— Пожалуйста, — всхлипывает он и поддёргивает бёдрами навстречу Антону.
Что с ним будет Шаст делать — неважно. Арсу на коже нужны просто его прикосновения. Прикосновения человека, которого он любит и которому доверяет.
И которого, пиздецки, просто пиздецки, хочет.
Он дрочил сегодня, по меньшей мере, раз десять, но даже в обычном состоянии разрядка от дрочки и от близости — совсем разные вещи. А сейчас, когда препарат каждую его клеточку заставляет пищать от возбуждения, — эта разница просто нереальная.
Антон аккуратно откидывает сети на животе, и те коротко звякают, плюхаясь на грудь. Парень оставляет короткий поцелуй на внутренней стороне бедра и сжимает ладонь на ягодице. Другой рукой Шаст оборачивает одеяло вокруг арсовых вечно мерзнущих лодыжек, подтыкая его под ступнями — те тут же отзываются теплом.
И только тогда Антон касается языком головки, тут же соскальзывая ниже. Его губы смыкаются плотно и нежно, и от их давления на члене Арс почти умирает. Его грудь часто вздымается и опускается, вторя движениям языка на члене, и он только поэтому дышать не забывает.
Шаст сжимает ладонь на мошонке, и Арс поскуливает, толкаясь навстречу прикосновениям бёдрами.
Он не собирался так быстро кончать, но даже с закрытыми глазами его от происходящего кроет: губы на его члене такие мягкие и упругие, и их касания такие, блядь, правильные и привычные.
Язык скользит по головке, и Арсений протяжно выдыхает от наслаждения.
Шаст ведёт ладонью по основанию члена. Эти движения — медленные и нежные только несколько первых секунд, но Арс и за это время успевает известись. Он прогибается в талии и сучит ногами, прося Антона ускориться. Его собственные ладони — никогда о такой нежности, а всегда о желании быстрой разрядки.
А до разрядки с Шастом он успевает умереть несколько десятков раз подряд.
Движения становятся быстрее и отрывистее. И в этих рывках Арс теряется, наполняя лёгкие лишь небольшими клочками воздуха. Сеть тихо позвякивает, и в его теле точно также звенит каждая нервная клетка.
В голове — пусто-пусто — нет Панема, нет продажи тел, нет смертей — есть только они.
Шаст скользит подушечками пальцев от мошонки вниз, надавливая на простату, и Арс закусывает нижнюю губу. Одной рукой Антон массирует нежно, но настойчиво, а другой продолжает дрочить.
Мужчина скребёт ногтями по простыне, запрокинув голову. Мышцы живота напрягаются, а в паху расползается такое удовольствие, что не поддаться ему просто невозможно.
— Антон, — короткий выдох. — Можно?..
Вместо ответа Шаст берёт глубже, вырывая из Арса протяжный выдох. Стон теряется в потоке выдыхаемого воздуха.
Под закрытыми веками — вспышки и тени, а в голове тихий звон.
По телу растекается долгожданная нега. Зуд, преследовавший тело целый день, наконец, отступает.
Антон скользит языком по головке, едва её касаясь, собирая сперму, которой хорошо, если несколько капель вообще есть (на одиннадцатый-то раз за день). Шаст коротко оглаживает икры Арса ладонями, прежде чем его прикосновения исчезают.
Краешком постепенно проясняющегося сознания Арсений чувствует, как парень разъединяет звенья цепей, чтобы снять сеть. Антон приподнимает его талию, и мужчина с охотой откликается. Неудобная одёжка, наконец-то оказывается на полу с тихим звяканьем.
Хоть бы теперь навсегда.
Хоть бы.
Шаст возвращается к нему, подтягивая одеяло. Он подтыкает его края с двух сторон от Арса — длинные шастовы пальцы касаются его тела через прослойку дорогих капитолийских простыней.
— Щас дам антидот, — тихо шелестит Антон, оставляя короткий поцелуй на виске.
Арс его не слышит, а чувствует. А ещё он ощущает, как только что схлынувшее возбуждение снова подбирается к нему сбоку.
Шаст ведёт ладонями по его плечам, помогая приподняться. Арсений открывает глаза, но перед глазами всё предательски плывёт: ореховые глаза, стакан с водой, грёбанный антидот.
Дрожащей рукой Арс закидывает в рот белую таблетку.
Антон смотрит на него с волнением и укором:
— Почему днём меня не нашёл? Я бы сразу тебе отдал.
— Не хотел тебя отвлекать.
Возбуждение никуда не девается, но не набирает силы — это уже не нестерпимый зуд, а чувство, с которым можно договориться.
— А если бы я опоздал на минуту, ты бы с той девушкой… — ворчит Антон, отставляя стакан на тумбочку.
— Шаст, — обрывает Арс его попытки в ревность. — Иди сюда, а?
Шаст недовольно фыркает, но, тем не менее, опускается на подушки рядом. Арсений прижимается к его плечу и ведёт носом по предплечью. От Шаста пахнет дорогими духами, какими-то деликатесами и волнением.
— Как дела на Арене? — прощупывает обстановку Попов.
— В напряжении, — коротко выдыхает Антон. — Несколько трибутов из союза уже умерли.
Арсений кивает, прикрывая глаза.
Он видел в прямом эфире, как умерла морфлингистка, защищая Китнисс. К сожалению, даже эта душераздирающая сцена не уменьшила возбуждение, преследовавшее его целый день. И теперь ему пиздец как отвратительно вспоминать, свой стоящий член, пока он смотрел, как умирает девушка.
Короткий всхлип вырывается из горла против его воли, и Шаст прижимает его к себе, поглаживая по плечу.
— Скоро мы будем в безопасности.
Арс кивает, хотя поверить в это не может. Также, как не может, что Шаст его.
Совсем и полностью.
Их встреча на семидесятых Голодных играх — невероятное совпадение того, что Арс впервые оказался в вип-ложе и того, что Антон, известный своей нелюдимостью, его почему-то заметил. Ставки Шаста — самые высокие во всей ложе, высказываемый к происходящему на Арене интерес — самый низкий из всех.
И, даже когда всего несколько недель спустя Шаст заявил ему, что «у него на Арса теперь пожизненная монополия», только от этого отмахнулся. «Наиграется и бросит», — тогда решил для себя Арс, не позволив надеяться на что-то большее. Потому что всё в Панеме, что больше расчёта и похоти, — нежелательная тема.
Но, может, и правда... вся их история — проявление той самой легендарной Панемской удачи, которая единожды оказалась на их стороне?
— Не могу поверить, — коротко вкидывает Арс, прижимаясь к антонову плечу. — В то, что всё это происходит.
Ему кажется, он сейчас проснётся — и снова окажется на Арене, овитой джунглями, где выжил по какой-то чистой случайности. Пока другие Игроки убивали друг друга, он пытался не сдохнуть от подхваченной инфекции, превратившись в овощ.
Знаменитый Арсений Попов, выживший с помощью тактики овоща. Может его поэтому ментором и не сделали.
— Вещи-то собрал?
Арс кивает. У него из вещей — майка, штаны и памятные моменты, облечённые в найденное в саду Дворца перо павлина, красивую ракушку из родного Дистрикта, красивый шёлковый платочек и записка, которую Антон оставил ему в первую встречу.
— А ты?
Он никогда не был у Антона в палатах, но представляет, сколько у него вещей.
Шаст ведёт плечами:
— Пару книг кинул.
— Книг? — удивлённо спрашивает Арсений, отстраняясь и заглядывая в антоновы глаза с непониманием.
Парень поджимает губы:
— Не знаю я. Всю жизнь мимо них ходил в библиотеке, и так и не прочитал. Забей, короче.
Арсений хмыкает ему в грудь:
— А цацки свои?
— Только пару штук, — отмахивается Шаст. — И то, как память.
— Думаешь там их не носят?
«Там» Арс раскрывать не решается. Как бы хорошо Антон не проверил помещение на жучки, словосочетание «тринадцатый дистрикт» кажется ему опасным самим по себе. Деструктивным элементом по своей сути.
— Не знаю, — пожимает плечами парень. — Одну точно носят.
— М-м? — Арс прикрывает глаза и снова утыкается в плечо Шаста.
Его в сон тянет, несмотря на то, что через пару часов они должны отсюда в срочном порядке сваливать, если не хотят упустить свой единственный шанс на спасение.
— Арс? — Шаст аккуратно оглаживает его плечо, привлекая внимание.
Арсений с недовольным кряхтением размыкает глаза и вскидывает к шастовым. Но те смотрят на него так уязвимо и осторожно, что он теряется.
У Антона в глазах — нежность пополам с предвкушением. Как будто это не Арс ему должен всего себя предлагать в лучшем виде и, желательно, с бантиком сверху, а наоборот. Как будто Шаст перед ним всего себя выкладывает — и сердце, и тело.
— Выходи за меня, а?
Попов рот открывает и сразу же захлопывает. Шаст аккуратно толкает его в плечо ещё раз, и Арсений опускает взгляд вниз.
На одеяле — небольшая серая коробочка. Антон сдавливает её по бокам, и она, с тихим щелчком, откидывает крышку. На красной бархатной подушечке — массивное серебряное кольцо.
Арсений к нему тянется и коротко касается печатки — роза ветров.
— Ты серьёзно? — он вскидывает глаза на Шаста.
Антон кивает и притягивает его к себе, коробочка с кольцом чуть съезжает по одеялу.
Шаст проходится губами по вихрам волос и шепчет в висок:
— Ты самый близкий для меня во всём Панеме, Арс. И в этом… в этом новом мире я хочу быть с тобой. И защитить от твоего прошлого, — он спотыкается. — Если ты этого хочешь, — уточняет он.
Это уточнение — архаизм их давно устоявшихся отношений. Отголосок тех споров, когда Арс убеждал его, что их связь — просто интересная игрушка, к которой Антон рано или поздно потеряет интерес. И так непривычно она снова звучит сейчас, на их пятых играх вместе.
Арс откидывает голову на шастово плечо и тянется к губам. В них он выдыхает короткое:
— Да. Очень хочу.
ВЕСТНИК ТРИНАДЦАТОГО ДИСТРИКТА
Планолёт первого класса
Накануне ночью прогремел один из самых масштабных терактов последних лет. Силами трибутов был взорван защитный купол арены Голодных Игр — часть трибутов была эвакуирована и доставлена в наш дистрикт вместе с другими повстанцами.
Среди них оказался и потомок президентской династии, отказавшийся от кровавых убийств во имя революции и равенства всех в Панеме. Снабжение, выделяемое Шастуном А. в течение последних десяти лет, позволило укомплектовать несколько новых медицинских пунктов в нашем дистрикте, а также создать запасы зерна на случай повторения засухи десятилетней давности. Шастун прибыл в наш дистрикт вместе со своим мужем, который долгие годы был пленником похотливых элит Капитолия, чтобы вершить революцию вместе с нами.
Да разгорится пламя восстания, и да сожжёт оно Капитолий!
