Арсений примечает его сразу: высокий — выше него на голову, а если поставить на каблуки, так даже на две. Пепельно-русые волосы заглажены назад, а взгляд — безучастный — равнодушно скользит по экрану на прозрачной стене. Или, может, по арене, которая всего в километре: и шум деревьев, и пронзительные крики с которой слышны здесь особенно хорошо. А, может, просто наслаждается тем, как закатные лучи срезают верхушки деревьев.
Жемчужный пиджак сидит точно по фигуре, без единой складки (и от этого его так отчаянно хочется сжать в руке и смять). По крою плеч и рукавов, переплетаясь, ползут радужные и зелёные змейки — символ принадлежности к роду Сноу. Карманы немного оттопырены, и Арсений представляет, что те набиты золотом. Стоит случайно задеть их, проходя мимо, и те ответят звяканьем. Может, несколько монеток даже случайно вывалятся и упадут прямо ему в ладонь.
— Чё вылупился?
Арсений качает головой, отворачиваясь от парня, и встречается взглядом со своим покупателем. Глаза у того маленькие и заплывшие, будто он специально сделал операцию, чтобы походить на свинью. Но Арсений знает, что это — семейная особенность: он сам похож на хряка, а его дети — на визжащих поросят. Главное, чтобы им по наследству не достались фетиши отца: в Капитолии едва ли найдётся больший любитель порки.
— Пиджак отвратительный, — металлическая сеть на Арсении коротко звякает, когда он проводит ладонью по колену покупателя. — Кто вообще носит жемчужные пиджаки? Только зажравшиеся свиньи, так?
Покупатель коротко усмехается, не улавливая иронию. Ещё бы ему её уловить. И, тем не менее, опасливо оглядывается на парня, за такую шутку вполне могут казнить всю ложу.
— Заткнись и смотри, — по плечу Арса скользит ладонь, а потом хлопает его по спине.
Крючки врезаются в спину и оцарапывают кожу, но Арсений выдавливает из себя улыбку — вежливую и покорную. Покупатель, удовлетворённый этой улыбкой, снова обращает взгляд на экран.
А Арсений переводит взгляд обратно на парня в жемчужном пиджаке. Пару раз он пересекался с ним на светских мероприятиях, но никогда — во время проведения Игр. Арсений тогда решил — этот отпрыск президентского рода из «условно-нормальных». Из тех, что транжирят золото на косметические операции, изысканную еду и дорогие шмотки. Из тех, кто равнодушен к проституткам, увеселительным веществам и тотализаторам на смерть трибутов. А теперь, получается, что, не равнодушен?
На экране кто-то вскрикивает, и Арс мечется к нему взглядом — там мелькает торс какого-то парня. Ещё один вскрик — и кожу кроит нож: кровь хлещет фонтаном, и несколько зрителей восторженно охают.
— Как же… завораживающе! — выдыхает дама слева от него.
У неё ярко-синие волосы и заостренные скулы, которыми хорошо бы колоть орехи. Арсений представляет, как пинает её в живот и, когда та падает на пол, разбивает её скулами дюжину орехов.
«Всего пять минут» — уговаривает себя Арсений: «Пять минут — и можно будет стянуть с себя сеть, закрыться в своей каморке без окон и с головой укрыться одеялом».
Но разве он может вот так просто взять — и уйти?
Уйти, зная, что на арене, где-то далеко в зарослях, где-то в пещере, куда даже нормально не добирается ни одна камера, прячется Энни. Рыжеволосая Энни, которую он помнит ещё малышкой, умело скользящей по волнам.
Арсу бы хотелось верить, что она окажется Победителем. Но она напуганная и слабая, а Профи почти нашли её. От смерти её может спасти только чудо, которое Капитолий в общем и Голодные игры в частности, всегда обходит стороной.
Арсений прикрывает глаза и откидывает голову — та трещит после насыщенного дня. Два часа с ментором Первого («Хочешь узнать, в какую цену обходятся Трибутам баллы на показах?»), час с Министром здравоохранения («Не вздумай надеть презик, нихуя не получишь») и три часа с замом министра Правопорядка (приглушённое хрюканье).
И даже теперь, когда его время подходит к концу, и единственное, что ему на самом деле надо — оказаться в кровати, он даже не может найти в себе сил отсюда уйти, бросив Энни умирать.
Несмотря на то, что его присутствие ни на что не влияет.
— Брони нет?
Арсений поднимает голову и открывает глаза. Над ним нависает тот самый парень с жемчужным пиджаком. Змеи так близко, что, кажется, почти касаются его кожи язычками, почти готовы сползти к нему на кисти. Он представляет, как те своим холодным склизким телом касаются его кожи, и по ней начинают бегать мурашки. Змеиная кожа цепляется за крючки, те рассекают её, и кровь брызжет во все стороны («как завораживающе!»).
— Я хотел продлить, — встревает покупатель.
Не оборачиваясь, Арсений чувствует, как тот закипает. Правило хорошего тона — подождать, пока товар сам отойдёт от тебя и объявит о конце срока брони. Правило плохого тона — заглянуть в систему брони и самому подойти к товару. Хотя, наверное, у президентского рода свои правила.
— А я не тебе задал вопрос, — рыкает на него парень.
Рыкает так, что Арсений даже думает: «Ого, на тебя у меня встанет и без таблеток».
— Брони нет. Товар доступен для использования.
Раньше Арсения от этой фразы переворачивало. Теперь он думает, что каждое слово во фразе выверено в соответствии с его сущностью. Он реально просто товар. И он реально не свободен (Панем и свобода — два раза ха!), а просто доступен. Доступен для того, у кого есть деньги.
— Пойдём со мной? — парень проходится по свидетелям разговора равнодушным
взглядом и поворачивается к вип-комнатам.
«Пойдём», не «иди» — то же повелительное наклонение, но ощущается совсем по-другому.
Арсений поворачивается к покупателю и недоумённо пожимает плечами, мол, прости, чувак, сегодня без порки. Мужчина насупливается, от чего на переносице появляются морщины, и его нос ещё больше походит на пятачок и отворачивается к экрану.
Перед тем, как пройти за парнем, Арсений цепляется за вспышку ярко-оранжевых волос на дисплее.
Он никогда не был в комнатах в вип-ложе. Во-первых, потому что их стоимость по карману только элите, а его регулярным клиентам до этого звания ещё лет десять пресмыканий, подлизываний и убийств конкурентов. Во-вторых, потому что ложи почти всегда заняты. Ведь трахаться в непосредственной близости с Ареной, на которой друг друга убивают дети — охуеть, как возбуждает.
Дверь в комнату приглашающе открыта. С порога ему виден кусочек белоснежной простыни и красного покрывала (видимо, чтобы кровь была не сильно видна, в случае, если покупатель распалится). Ворс ковра пушистый и длинный (а с него-то кровь как смывают?).
Арсений топчется у входа, рассматривая пространство, и вдруг ловит себя на непривычной робости. Застыть на пороге, вытянув вперёд ножку с каблуком, чтобы заигрывать с клиентом — это о нём. Вот так стоять, кусая губу и разминая пальцы, — вообще не о нём. Хочется сделать маленький шаг назад, а потом ещё и ещё. Хочется найти самый тёмный угол, достать чип из руки украденным со стола ножом и остаться там жить. Этот небольшой угол был бы ему самым лучшим местом, намного лучшим, чем любая вип-комната.
Арсений выдыхает и одёргивает себя: «Остановись».
Такой роскоши у него нет уже много лет. Нет и никогда не будет. Роскошь быть в одиночестве осталась в Четвёртом дистрикте на берегу океана. Сгинула в пучине вод и никогда к нему больше не вернётся.
И, чем дольше он тянет, тем больше шанс, что покупатель разозлится. Злой покупатель — грубый покупатель, а опять зашивать анус очень не хочется.
Арсений делает два коротких шага вперёд, и дверь закрывается за ним с тихим щелчком. Теперь, что бы ни случилось внутри — он не выйдет отсюда до истечения брони. Нет, он, конечно, может выкрасть карту покупателя и сбежать, но он не настолько ёбнулся. Пока что.
Парень развалился в кресле около кровати (господи, зачем ставить кресло около кровати?). На нём белоснежная рубашка, две верхние пуговицы расстёгнуты. Жемчужный пиджак аккуратно сложен на кровати. Арсений представляет, что во время секса обязательно сомнёт пиджак, только чтобы посмотреть на лицо его хозяина.
Арсений прислоняется к стене и сгибает ногу в колене, скребёт по стене каблуком. Сеть коротко звенит, зазывая, и он улыбается, зная, что перед таким видом немногие могут устоять. Он накручивает кисточки пестисов на пальцы и прикрывает глаза, предоставляя парню возможность наслаждаться этим видом.
Арсений пытается выбрать дурацкую пошлую фразочку — из тех, что возбуждают абсолютное число денежных мешков.
«Возьмёшь меня прямо так?»
«Хочу, чтобы ты трахнул меня»
Или лучше «Так хочу попробовать тебя на вкус». Да, однозначно.
Но, как только Арсений размыкает губы, парень опережает его.
— Значит, пиджак отвратительный?
Арсений распахивает глаза. Каблук так и остаётся на стене, и Арсений вдруг покачивается вправо, чуть не теряя равновесие. Каждый крючок на сети врезается в кожу и проходится по ней острием.
Неужели он привёл его сюда, чтобы отомстить за это дурацкое замечание?
— Тупая шутка, — выпаливает Арсений первое, что ложится на язык.
Но он ведь не убьёт его, так?
Когда год назад один из миротворцев убил Константу (милая девочка с гнездом каштановых волос), он разорился на штрафе. Капитолий хорошо защищает свои активы, нельзя просто так отнять у него товар, и…
Парень качает головой, и чёлка падает ему на глаза. Он расставляет ноги шире, проводя ладонями по стрелкам на штанинах. Будь он обычным клиентом, Арсений бы принял это за приглашение и уже бы метнулся к его коленям. Но сейчас он только скользит взглядом по скользящим вдоль икр радужным змейкам и понимает: «Какой нахер штраф, если он из президентского рода?».
— Знаешь же, что за такие шутки языки вырывают.
Даже не вопрос — констатация.
Для человека, который хочет его убить, этот парень слишком расслаблен, и Арсений позволяет себе тоже чуть расслабиться, проверяя почву.
— Но ты-то можешь меня по-другому наказать.
Пожалуйста, согласись. Пожалуйста, согласись.
Парень усмехается. Его улыбка — подтрунивающая, а не хищная. И это наблюдение даёт достаточно оснований предполагать, что Арсению смерть не грозит. По крайней мере сегодня.
Парень скрещивает ноги и качает головой:
— Про твой длинный язык даже верхушка болтает.
Арсению хочется огрызнуться, что кому, как не президентскому отпрыску раздавать советы. Хочется стащить с себя цепь, набросить её на горло парню и душить, пока он не начнёт хрипеть и просить о пощаде. Хочется этот дурацкий совет в его задницу вдолбить вибратором.
Но у Арсения нет роскоши сделать хоть что-либо из этого, поэтому он только пожимает плечами:
— Ну, так это хорошая реклама, — он опускает каблук на пол с тихим «цок», и по затёкшей коленке бегут мурашки.
— М-м?
— Видать, я отменно сосу, раз все болтают о моём языке, — парень усмехается, и Арсений продолжает, пользуясь моментом. — Убедиться хочешь?
Парень прочищает горло и садится ровнее. Его и без того скрещенные ноги, перекручиваются ещё сильнее, а взгляд соскальзывает с арсового лица и бродит по комнате.
Ну, не девственник же он, правда?
Только бы не девственник.
Лучше уж порванный анус, чем выслуживать слезливые обещания любви и ловить страх в чужих глазах. К страху в своих глазах он привык, но от страха в других — его кроет.
— А ты хочешь?
Арсений ещё раз коротко осматривает парня, ища на его лице признаки слабоумия. Он реально только что спросил у товара, что он хочет или, может, ему послышалось?
— Хочу чего? — по-дурацки переспрашивает он.
— Не знаю, — тянет парень. — Любимые позы или, может, фетиши?
Арсений косится на него опасливо. Если так посмотреть, не понятно, что опаснее: обсирать пиджак члена президентского рода или выражать заинтересованность в желаниях товаров.
— Давай я в душ сначала, — меняет тему Арсений. — А ты не скучай. Хорошо, котик?
Он ступает каблуками на ворс ковра — осторожно, чтобы не запутаться и не упасть. Обычный покупатель в таком случае воспользовался бы его беззащитностью и взял сзади — в одно движение и на сухую, а этот парень, что страшнее, может начать его ссадины на коленях собственноручно обрабатывать.
Когда дверь в ванну захлопывается, Арсений прислоняется к холодному кафелю. Тот помогает унять мысли в голове, и он для себя решает: «Пусть лучше девственник, чем позволить себе надеяться на другой исход».
Арсений знает, что такое «другой исход», но не позволяет себе в это понятие погрузиться. Также, как запрещает себе, прямо сейчас и навсегда, смотреть этому парню в глаза. И вообще запоминать его внешность. Тем более, они никогда больше не увидятся. Арс не его уровня рыбка.
«Просто покупатель на какое-то время» — так называть его безопаснее во всех смыслах.
Каблуки отправляются на паркет, глухо стукаясь об пол, и этот звук будто отражается за дверью. Арсений замирает с полуспущенными стрингами в руках, и прислушивается, но… тишина. Он стягивает сеть через голову и отцепляет стикини, всё это отправляется в неряшливую кучу на полу.
Ему аккуратности сложенного прямоугольником жемчужного пиджака не достичь. Также, как и титула его хозяина.
Кожу схватывает холод, и он торопится набрать код на панели под раковиной. Короткий треск — и одна из кафельных плиток толкается ему в руку. Арсений цепляется за неё пальцами, выдвигая на себя, и роется в потайном ящике. Он копается в привычном содержимом любого такого ящика, выуживая смазку и проверяя с чем она: главное, что не клубничная, она пальцы жжёт.
Арсений наощупь собирается задвинуть ящик обратно, но вдруг его пальцы утопают в чём-то пушистом. Одёргивая руку, он опасливо косится вниз.
В искусственном свете поблескивает металл анальной пробки. Небольшая железная капля — Арсений касается её острия пальцем, скользит к основанию и снова натыкается на мех. Он зарывается в него пальцами и тянет на себя — по коже ладони проходится небольшой серый хвостик. Арсений качает им из стороны в сторону, и тот заигрывает с ним белым хвостиком.
То, что надо для девственника или для защитника желаний проституток — мило и пушисто.
Когда Арсений делает шаг в душевую кабину, та наполняется паром, согревая его. Смазка и пробка занимают место одноразового набора для душа. Он выуживает из пакета губку и гель и кладёт пакет сверху хвостика, чтобы тот не промок.
С первым касанием сенсорной панели, струи воды оцарапывают его кожу. Арсений шипит и убавляет температуру. Варили тут кого-то, что ли?
Гель ложится на губку комками, и кабину тут же наполняет интенсивный запах лимона. У Арсения от этого запаха аж на зубах скрипит — символ его дешёвой, продажной жизни, насквозь искусственной и нарочито яркой. Этот запах въелся в его кожу, и выскрести оттуда его невозможно.
И, тем, не менее, он скребёт. Скребёт в каждой кабине каждого номера, где он трахается с очередным миротворцем.
Может, надо было дать им убить себя сразу?
Может, они и убили?
По коже шеи и плеч расходится краснота от движений губкой, и Арсений себя останавливает. К такой красноте покупатели обычно равнодушны, но неопытного партнёра она может отпугнуть.
Не то, что бы он собирался быть с этим парнем аккуратным. Но и грубым не настолько, чтобы оставить ему психологическую травму. Если, конечно, он уже не оставил своей шуткой о жемчужном пиджаке.
Около паховой области и ануса Арсений проходится с особой тщательностью. Волос там почти нет из-за обязательной ежемесячной обработки, но всяких физиологических казусов допускать не хочется.
Про себя фыркает, повторяя: «физиологические казусы». Похоже, ему пора на пенсию.
Когда последняя порция пенной воды исчезает в стоке, Арсений кидает на поддон губку — всё равно на выброс.
Несколько секунд он позволяет себе греться о тёплую воду, но внутренний таймер тут же поторапливает: «Допустимое время ожидания Покупателем — десять минут».
Арсений убирает с лица несколько намокших прядей и открывает тюбик со смазкой. Та ещё не до конца согрелась, и несколько капель холодят палец. Уж этот дискомфорт он сможет пережить.
Ладонью одной руки он скользит по внутренней части бедра и сжимает её, другой — оглаживает ягодицы и касается стенок ануса. Короткими и ритмичными движениями он разминает стенки указательным пальцем, прокручивая его внутрь. Давление пальца внутри — еле заметно, но всё-таки он чувствует пульсацию стенок и замирает, позволяя себе привыкнуть.
Арсений прислоняется лбом к стеклу кабины, прикрывая глаза. Капли воды касаются шеи, будто по ней мажут чьи-то пряди. Скользя вниз, они очерчивают его талию потоками воды, будто чужими ладонями вжимая его в стенку. И в пробивающихся сквозь веки отблесках света ему почему-то мерещатся зелёные оттенки.
В шуршании воды ему слышится шёпот, и, несмотря на то, что Арсений не может разобрать слов, он от него млеет. Тот кружит около его ушной раковины, спускается на шею поцелуями, скользит вниз к талии, а там остаётся теплом в паху.
Головка касается холодной стены, вырывая полузадушенный вдох. Арсений касается члена коротко и отчаянно — вверх-вниз — «нежности, которую ты придумал, никогда у тебя не будет».
Свободной рукой Арсений нащупывает тюбик и просовывает её под бедром. Он выдавливает смазку на средний и безымянный палец. Аккуратно он разминает стенки, представляя, что это не его пальцы. Представляя, что его шеи касаются лацканы жемчужного пиджака, а пуговицы с нагрудных карманов скребут по лопаткам.
Капли стучат по стенкам, и, Арсению кажется, исключительно в такт его дыхания. «Хочу тебя», — слышит он чужой шёпот в их стуке и вставляет в себя ещё два пальца.
Чужие подушечки пальцев стучат по его плечам, спускаются вниз, очерчивая талию и смыкаются на члене. Всего одно поглаживающее движение — и Арсений скулит от желания большего.
Но большего нельзя — нельзя не только сейчас, чтобы не кончить раньше времени; но нельзя никогда — потому что он — проститутка, а этот парень — президентский отпрыск.
Он трахает себя пальцами отрывисто и быстро — так, что они затекают почти сразу. Ладонь больно цепляет головку, смазку почти сразу смывает водой, но Арсений не останавливается. Он пытается из себя это видение вытрахать, но чем сильнее амплитуда движений, тем громче шёпот в его ухо: «Ты нравишься мне любой».
Но этот шёпот нихуя не помогает. От шёпота ведёт голову (а может просто от пара?), от шёпота подкашиваются ноги (а может просто от усталости), и от шёпота разливается такое тепло, что под веками вспыхивают звёзды.
Арсений отнимает руку от члена и дрожащими пальцами находит смеситель. Он вырубает воду и прислоняется к стене, так и застывая, с пальцами внутри. Стенки сжимают их, пульсируя; член пульсирует тоже, а Арсений, как ёбаный арбитр, пытается призвать их к порядку.
Арсений касается хвостика — тот промок, несмотря на пакет — и зарывается пальцами в мех, пытаясь отдышаться.
«Какого хуя тебя так разъебало? Это просто твой очередной клиент».
В тишине без шуршания капель к нему возвращается рациональность. А вместе с ней возвращается реальность: когда он выйдет за дверь, этот парень не будет нежным, внимательным или заботливым. Этот парень выжмет из него всё за пару часов брони, а потом уйдёт от него навсегда. Ну или до следующей оплаченной встречи.
Пальцы внутри начинают ощущаться чужеродно и болезненно, но Арсений не вытаскивает их, будто пытается напомнить себе: «Вот то, что тебе ждёт снаружи».
«Я просто не буду смотреть ему в глаза. Если не смотреть в глаза, то нет никакой разницы», — уговаривает он себя, прижимаясь лбом к стене.
Но беда в том, что он уже в них посмотрел. Уже увидел, что у них необычный зеленовато-ореховый оттенок. Уже обратил внимание на родинку на кончике носа. И уже зацепился краем взгляда за вьющиеся пряди.
Арсений выдавливает на хвостик смазку, растирая её по металлу. Та искажает свет, и ему снова мерещатся зелёные отблески. Арсений сглатывает и смыкает пальцы вокруг основания пробки — и то толкается в его руку теплом.
Пусть у него осталась всего лишь минута перед тем как он столкнётся с реальностью. Но эту минуту он никому не отдаст.
Он касается металлом пресса и соскальзывает к бедру, мех оставляет на теле шелестящие касания пальцев. В тишине Арсений воспроизводит шёпот по памяти: «Представь, что всё по-настоящему». Пальцы спускаются к паху, скользят по нему вниз, оглаживают яйца и замирают на стенках ануса.
По-настоящему тот парень хочет слышать арсовы стоны.
По-настоящему хочет ловить их губами и размазывать по коже прикосновениями.
По-настоящему чувствует к нему нежность, а не только желание.
Стенки расслабляются, внимая шёпоту: «Ты такой красивый, я хочу в тебя», и пальцы выскальзывают. Арсений этот шёпот внутрь себя вдавливает металлом — остриём касается стенок, раздвигает их, запечатлевая его в себе. Шёпот давит на стенки, распирает изнутри, согревая теплом, и Арсений всхлипывает то ли от этого ощущения, то ли от ответа, который срывается с губ:
— Пожалуйста, возьми меня.
Не только сейчас. Не только сегодня. Возьми меня навсегда.
Пальцы смыкаются на члене — вверх-вниз, вверх-вниз — «это всё по-настоящему» — «это всё по-настоящему». Мех проходится по ягодицам и бёдрам тёплыми касаниями-поцелуями, от которых коленки подкашиваются.
Вспышки перед глазами ярче, шёпот — нежнее. Вниз от пресса разливается тепло, а горло перехватывает тошнотворный комок. Но каждую секунду, пока тепло сильнее тошноты, Арсений позволяет себе в нём тонуть.
Это
всё
по-настоящему.
Последние несколько секунд перед разрядкой ему кажется, что он утонул. Утонул навсегда и больше не выберется.
Когда сперма выплёскивается в ладонь, он замирает, готовясь встретиться с одиночеством и тошнотой. Но те будто щадят его и не приходят. Оставляют его со звоном в голове, вспышками перед глазами и пересохшими губами.
Но, несмотря на эту передышку, Арсений точно знает, что за эти свои фантазии и за этой свой оргазм, точно поплатится. Не сейчас тошнотой, значит, позже — панической атакой.
Он включает душ наощупь, не открывая глаз. Ленивыми движениями отмывает живот и руку, стараясь не замочить хвостик. Мех болтается туда-сюда, но теперь его касания кажутся царапающими ногтями — проходятся по коже, оставляя на ней болезненные отметины.
Рутина возвращает его в реальность, яркость красок меркнет до повседневности, а шёпот исчезает из ванной вместе с паром.
Когда он, наконец, открывает глаза, то может спокойно и без запинки себе констатировать:
«А сейчас ты выйдешь и оттрахаешь его так, чтобы он ходить не мог».
Арсений вытирает ступни о полотенце для ног и подбирает с пола стринги. Аккуратно натягивая те, придерживая пробку, которая норовит выскочить. Внутри её удерживала исключительно сила его фантазий, а не сила сопротивления (или как она там называется?).
Сеть остыла от кафеля, и его передёргивает, когда та касается кожи. Он аккуратно выправляет кисточки пестисов и продевает сквозь сеть хвостик. Будто капитолийка прихорашивается перед выходом. Совсем не средней стоимости шлюха.
Арсений встаёт на каблуки аккуратно, чтобы не ёбнуться о кафель. Поджимает губы, когда замечает, что коленки всё ещё дрожат. С другой стороны, вряд ли ему сейчас предстоит длинное дефиле — всего два шага до кровати.
Перед тем как выйти за дверь, задерживает взгляд на своём отражении в зеркале — оттуда на него смотрит усталое осунувшееся лицо, которое за стойким макияжем никто кроме него никогда не сможет разглядеть. Арсений напоминает себе: «Нахер зелёные глаза. Нахер родинку. Нахер кудряшки». И поворачивает ручку двери.
— Не скучал тут без…
Но Арсений обрывает себя на полуслове.
Парня нет в комнате.
Он шагает в ворс ковра и ещё раз обводит комнату взглядом. Кресло, диван, тумбочка, телевизор на противоположной стене — спрятаться тут решительно негде. В комнате ещё чувствуется еле уловимый запах корицы, но его обладатель испарился. И с чего бы, спрашивается?
Решил всё-таки привести миротворцев, чтобы те вырвали ему язык?
Или, может, захотел привести друга и провести вечер втроём?
А может просто отошёл купить драконий елдак, чтобы им Арса отстрапонить?
Арсений опускается на кровать, и пробка тут же неприятно врезается в анус. Он фыркает и меняет позу, перекатываясь на живот. Каблуки взметаются вверх и ударяются друг о друга: «цок-цок».
На тумбочке лежит планшет, и Арсений касается его чёрного экрана. От прикосновения тот вспыхивает, давая доступ к системе бронирования. Он коротко скользит взглядом по деталям номера и подробнее изучает список дополнительных купленных услуг. Но там значится только «еда в номер» и «телевидение», никаких упоминаний драконьих дилдо или тройничков. Тогда, получается, миротворцы, что ли?
Арсений почти откладывает планшет, но вдруг цепляется за время выкупа. При первом изучении ему показалось, что два часа, но сейчас, он вдруг цепляется за цифру повторно.
24 часа.
Что?
Он блокирует планшет и снова включает. На экране всё та же неизменная цифра, без какой-то пояснительной информации.
Реально он его, что ли, убивать собрался, а потом номер драить?
На несколько мгновений Арсений замирает. Странные вопросы, исчезновение, аренда на сутки — всё это кажется связанным, но в его голове ни в какую единую картину не складывается.
По коже бегут мурашки — будто предчувствие, но Арсений от него отмахивается — просто в номере холодно.
Он перекатывается на спину — сеть звенит, пробка врезается в анус, ноги в туфлях протяжно ноют после долгого дня.
«В конце концов», — решает Арсений, — «Если умирать, то хотя бы не в таком виде».
Он стягивает через голову сеть, тянет за хвостик (пробка выскальзывает из него с тошнотворным чавканьем) и скидывает каблуки. Те бесшумно приземляются на ворс ковра.
Арсений откидывает одеяло в сторону и вдруг замирает. На красном покрывале белоснежная записка. Почерк ровный, со множеством завитушек. Он красивее почерка в жизни не видел.
Сегодня не получится, дела.
Номер выкуплен на сутки. Карта около двери, еду принесут в номер, смазка в тумбочке у кровати (наверное, я хер знает).
P.S. И сеть у тебя тоже отвратительная.
Арсений перечитывает записку три раза. На четвёртый буквы начинают расплываться, а к горлу подступает ком.
Он знает, что это просто совпадение. Совпадение, что именно сегодня этот парень решил его снять. Совпадение, что именно в этот день его дёрнули по каким-то срочным делам. И, конечно, совпадение, что сегодня финал «Голодных игр»: день, когда расстроенные проигрышем менторы во всю орудуют стеками, плётками и ремнями в комнатах со звуконепроницаемыми стенами.
Арсений очерчивает записку кончиками пальцев и вдруг прячет под подушку. Будто кто-то может увидеть её в пустой комнате. Будто она имеет какое-то значение.
Он укутывается в одеяло с головой и закрывает глаза. Под его веками зелёные глаза, родинка и кудряшки, и он всё никак не может отделаться от навязчивого «всегда», которое крутится в голове, пока он не засыпает.
