Два лета

Сначала я пытался выспросить у Сеньки, что это за странный мужчина, с которым он разговаривал, но столкнулся с полнейшим игнором моей персоны. Я быстро сдался и решил молча следовать за ним. В другой ситуации, может быть, просто послал бы его, мол, не хочешь разговаривать, то больно ты мне нужен. Но сейчас заблудиться в лесу мне совсем не улыбалось. Заметив между ветвей знакомые очертания дач, я обогнал Сеньку, поставил перед ним ведро с грибами, которое тащил, и пошёл к посёлку. Затем всё же почувствовал себя неловко, оглянулся на Сеньку — тот тоже направлялся к домам, но в другую сторону, хотя нам вообще было по пути. — Спасибо, что позвал, — всё же выдавил я из вежливости, не надеясь на ответ. Ответа и не последовало, Сенька лишь дёрнул плечами и не соизволил обернуться. Да и пусть идёт. Колючка. Я разве в чём-то провинился перед ним, обижал его или оскорблял? Такого не было. А у Сеньки вроде бы не так много приятелей, чтобы вот так просто разбрасываться теми, кто нормально к нему относится. Я вернулся домой и до вечера в одиночестве то бесцельно бродил по двору, то лупил глаза в приставку. От скуки даже решил сделать задания по китайскому к радости матушки. Последние оказались довольно лёгкими — можно было разобраться с ними давно и не выслушивать нравоучений. Сидя на подоконнике в своей комнате, я размышлял, что, может, всё-таки это я фиговый друг? Сначала Пашка на меня разозлился, теперь вот Сенька. Может, это у меня просто совсем нет эмпатии, и я чего-то не понимаю в этой жизни? Когда стемнело, ноги сами понесли меня к дому Сеньки. Нет, я не собирался просить у него прощения, потому что не за что было извиняться, я не чувствовал за собой никакой вины. Просто хотелось посмотреть, что ли… Может, он осознал, что вёл себя как дурак, и сам решит извиниться? Свет у Сеньки не горел, кажется, во дворе никого не было. Зато рядом с забором в тусклом свете уличного фонаря я увидел Славку и ещё двух ребят моего возраста. Они сидели на корточках, встряхивали баллончики с краской и что-то увлечённо рисовали на дорожке, ведущей к калитке Сенькиного дома. Заметив мою приближающуюся с неосвещённой стороны улицы фигуру, они воровато оглянулись, выронили баллончик и ускакали в противоположную сторону, а затем скрылись за поворотом. Кажется, меня они не узнали, но испугались непрошенного свидетеля. Я подошёл к дорожке — на ней были изображены два уродливых косоглазых человечка с раскрытыми ртами и чёрными зубами. А под ними надпись: «Тут живут дауниха и выблядок». У меня сами собой сжались кулаки, ногти впились в кожу. В своих фантазиях я погнался за компанией, каждому из них засунул в рот по баллончику и заставил проглотить. В реальности же я взял выброшенный ими баллончик, встряхнул — в нём ещё было немного краски — и принялся закрашивать отвратительные каракули. Пусть лучше здесь будет чёрное пятно, чем эти оскорбления. Вряд ли Наталья умеет читать, но Сенька точно расстроится, когда увидит… — Ты что делаешь? Услышав голос Сеньки, я вздрогнул и выронил баллончик. Как этому парнишке удалось подкрасться так незаметно? Сенька стоял возле своего невысокого покосившегося забора и смотрел на меня удивлёнными глазами. Он перевёл взгляд на каракули на асфальте — надпись ещё было видно. Затем на баллончик, снова на меня, на мои испачканные краской руки. — О… Понятно. — Погоди, это не я! — торопливо выкрикнул я, тщетно пытаясь вытереть руки об футболку. Сенька лишь усмехнулся. В свете фонаря его глаза блеснули. Слёзы?.. Он развернулся и пошёл обратно к дому. — Нет, нет! Сень, послушай! — я бросился к нему, распахнул калитку и в два шага преодолел расстояние между нами. Схватил его за плечи, оставил грязные следы на Сенькиной жёлтой рубашке. Он повернулся, посмотрел на меня. Кажется, и правда слёзы. — Вот за что ты так, Назар? Я ведь думал, ты нормальный, в отличие от других. Почему вообще все остальные нас третируют, какое вам дело? Мы просто живём и никого не трогаем, какая вам разница, какой там у неё диагноз… И от кого я родился… Я же ни к кому не лезу… Мне просто хочется спокойно ходить по улице, и чтобы никто… Я не нашёл ничего лучше, кроме как прижать его к себе, ещё больше испачкав его рубашку. Сенька замолчал и будто остолбенел. Он не двигался, было слышно лишь его прерывистое судорожное дыхание. — Я, наоборот, хотел закрасить, — мой голос был тихим и, как мне казалось, успокаивающим. — Я просто шёл по улице и увидел, как трое придурков малюют на асфальте эту гадость. Они меня заметили и убежали, один баллончик уронили. Ну я и решил закрасить, не хотел, ну, чтоб ты увидел и расстроился. Но в итоге ты всё равно увидел и всё равно расстроился. Он всё ещё не двигался. Мы стояли так минуту, две, три… Тишину прерывало лишь наше дыхание, стрекотание сверчков и воющая где-то вдалеке собака. Тогда я позволил себе мягко, почти невесомо погладить его по подрагивающей спине. Сенька отстранился от меня, вышел за двор и снова взглянул на каракули. Двух человечков я успел превратить в чёрную кляксу, а поперёк надписи лишь провёл одну короткую линию. Он стоял и смотрел, а я боялся его потревожить. Сенька ведь поверил мне? Ну не может он быть настолько низкого обо мне мнения… — Извини, — наконец сказал он, а я выдохнул с облегчением. — Я просто… — Да я понимаю. Такое себе зрелище было, все улики на меня указывали. — Нет, это не так… Мне нужно было сначала посмотреть внимательно, прежде чем бросаться с обвинениями. Я подошёл к нему, но во второй раз обнять не решился. Просто остановился напротив. Неосознанно протянул руку и стёр с щеки слезинку. Он дёрнулся от моего прикосновения, отвернулся и принялся сам ожесточённо вытирать щёки и глаза. — Давай дозакрашу, — я оглянулся по сторонам в поисках баллончика. Заметил его в траве. — Дай мне, я сам, — попросил он. — Да, конечно. Держи. Сенька присел на корточки и принялся распылять остатки краски. К счастью, её хватило ровно настолько, чтобы скрыть под собой оскорбления. — Бабушка увидит, спросит, откуда это, — пробормотал Сенька себе под нос. — Ну, можешь сказать, что какие-нибудь дети баловались… Не уверен, что эту кляксу получится легко оттереть. Сенька задумчиво посмотрел на меня. — А кто это сделал? Хотя… Какая разница. Я могу назвать человек пятнадцать, кто бы с удовольствием, дай им только краску… — сказал с горечью в голосе. — Я одного только узнал, Славку Степанова. Ещё двое были, наверное, кто-то из его приятелей. — Ладно. Ладно. Плевать на них. Кажется, он и правда успокоился. Говорил уже спокойным, ровным голосом. — Сень… — я опустился рядом с ним на корточки. — Спасибо тебе, — он уселся на траву, вытянул ноги. Я проделал то же самое. — И извини. За это, и за то, что было утром. Я просто… Не знаю. Первая мысль, когда тебя тут увидел, была, что ты так насолить мне решил после нашего похода в лес. — Ну зачем мне? Я бы так не сделал. — Да, я верю, что не сделал бы, — он опустил голову, уткнулся лбом в колени. — Я просто не знал, что ты так разозлишься. Подумал, что, может, ты на свидание с какой-нибудь девчонкой убежал, а обо мне забыл. Он покосился на меня и улыбнулся впервые за вечер. — Да какое там свидание. Кому я нужен. — Зря ты так. Может, и нужен. Он пожал плечами. А потом тихо проговорил: — Тот мужчина, которого мы видели, пастух… Он мой отец. Сказал и накрыл голову руками. Я посмотрел на него, не зная, как мне реагировать на это откровение. Ну отец и отец, что такого-то? Хотя, конечно, удивительно, что у двух таких людей родился обычный ребёнок. — Да, матери шестнадцать было… Ему — двадцать шесть. Они любили друг друга, правда… Но когда бабушка узнала, пригрозила его отправить в тюрьму или психушку, если ещё раз к матери подойдёт. Для аборта срок был слишком поздний, ну и родился я. Бабушка думала, что я тоже буду, ну… таким же, как они. Но я рос обычным, научился читать-считать, как и все дети… — А почему бабушка не разрешила им, ну… Быть вместе, типа? — Не знаю, она не говорила об этом. Думаю, она не могла взять на себя ответственность ещё и за него, и за других детей, которые могли у них родиться. Ей ведь пришлось бы всех тянуть, и не факт, что другие дети были бы, ну… Обычными. Он немного помолчал, а затем снова заговорил. — Мать его раньше часто вспоминала, но последние лет пять уже почти нет. А он её помнит, всё время о ней спрашивает. А эти… Местные… Смеются, мол, кто мог с ней… Я не знал, что сказать. Посоветовать послать всех к чёрту? Едва ли это поможет, когда тебе постоянно кричат гадости вслед, стоит выйти за калитку. Он поднялся с земли, отряхнулся. Попытался выдавить улыбку. — Ладно, может быть, мы скоро переедем отсюда и сможем начать всё заново. — Ты сможешь поступить в универ… — Хотелось бы. У меня хорошие оценки, может, я смогу хорошо сдать экзамены. Мне очень хотелось верить, что у него всё получится.

***

После того вечера мы стали много времени проводить вместе. Это получилось как-то само собой, будто бы мы так жили годами. Я ходил с ним на рынок, бодрым голосом зазывал покупателей — Сенька для этого был слишком застенчивым. Местные дачники добродушно усмехались и бойко раскупали ежевику, клубнику, грибы и всё, что было на прилавке. Отцу, конечно, донесли, чем по утрам занимается его сын, но его это не сильно взволновало — сказал, мол, ну и хорошо, сын не просиживает штаны дома перед телевизором, а пытается заниматься бизнесом и зарабатывать деньги. Он не знал, что я себе не беру ни копейки, хотя Сенька и предлагал делить прибыль от того, что мы собирали и продавали вместе. Мы с ним ходили на речку. Куда-нибудь подальше от посёлка и любопытных глаз. Но я всё же с удовлетворением заметил, что когда мы с Сенькой вместе, на рынке ли или ещё где-то в посёлке, никто ему ничего не говорит, не выкрикивает оскорбления, хотя некоторые ребята и посматривали на нас с любопытством. Пашка, например. Он раз шесть прошёл мимо нашего с Сенькой прилавка, то и дело косясь на меня. Будто собирался что-то сказать, но так и не сказал. Ну и пусть. Сам я не имел особого желания с ним разговаривать. Я звал Сеньку к себе домой. Он сначала отказывался, но в один вечер, когда мои родители уехали в гости, всё же согласился. С любопытством осмотрелся в доме, неуклюже и явно впервые потыкал в кнопки на геймпаде, когда я включил игру на приставке. У меня в комнате Сенька заметил книжку сказок, которую я купил у него, и ласково погладил сине-голубой переплёт. — Бабушка читала мне её в детстве. Потом я, когда научился, стал читать маме, — сказал он задумчиво. — А почему ты решил её продать? — Да так… Деньги были нужны. — Возьми её обратно. — Да нет, не надо! Пусть у тебя будет. На память. Такой смешной Сенька. Зачем мне на память, подумалось мне тогда. Мы ведь не собираемся расставаться. В юношеском возрасте может казаться, что лето длится бесконечно долго. И все люди, с которыми тебе хорошо, будут с тобой всегда. Да, когда-нибудь я уеду на учёбу за границу, но мы ведь всё равно продолжим общаться, писать друг другу письма, видеться на каникулах… Когда Сенька ушёл, я взял книгу и устроился с ней на подоконнике. Открыл первую попавшуюся страницу. Воображение нарисовало мне, как маленький Сенька по слогам читает сказки улыбающейся Наталье. Зрелище в моём воображении было безгранично милым. Надо будет попросить его, чтобы и мне почитал. Я листал страницы одну за другой и снова дошёл до перечёркнутого чёрным фломастером «Платья феи». Решил всё же прочитать его до конца. Юноша по совету волшебного оленя украл у феи платье, и из-за этого она не смогла улететь обратно на радугу. Фее пришлось согласиться стать его женой. Через некоторое время у них родились трое сыновей, и тогда фея попросила мужа вернуть ей платье, пообещав, что не улетит от него, ведь не может она бросить своих детей. Муж согласился. Фея надела платье, подхватила двоих сыновей на руки, третьего посадила на спину и улетела на радугу. Ну и лопух этот парень. Ему ведь сказали, что нужно четверо сыновей, усмехнулся я. Четвёртого сына фея не смогла бы взять с собой, и ей пришлось бы остаться. Потом он долго искал свою фею и даже смог попасть на радугу, но вскоре заскучал по дому и решил ненадолго вернуться. Но обратно к своей фее попасть у него не вышло, да и она возвращаться на землю не собиралась, ей и на радуге было хорошо. И чем всё-таки Сеньке не угодила эта сказка? Надо будет спросить у него при случае.