Зря ты встала на моём пути

      Мутно-голубой диск Полифема причудливо искажался в беспорядочном рисунке постоянно раскачивающихся волн, абсолютно чёрных и холодных, даже не успевающих расплываться кругами из-за капелек холодного ливня, ибо тот час же они дыбили вверх свои серо-голубые блестящие спины и сходились вместе, пенясь и разбрызгивая солёные капли воды. Мощные столкновения волн и секущий глаза ветер делали эту часть океана настоящим полигоном для испытания на прочность местных жителей. На несколько километров вокруг здесь полноправно царил исключительно шторм, постепенно затухающий и теряющий свою силу, так что гребущему из последних сил Ао’нунгу следовало рассыпаться в почестях перед самой судьбой, что ему повезло попасть почти в самый конец морской бури.       Впервые юный меткайинец боялся воды. Весьма жестокая шутка судьбы — родиться представителем водного клана и бояться стихии, с которой неразрывно связана его жизнь. Тяжёлые ранения непоправимого ущерба и подавленное психологическое состояние в связи с недавними событиями сильно урезали запас его сил, а постоянные волны, холод и долгое время его заплыва, который всё не кончался, вытягивали из активно сражающегося тела последние крохи тепла, но юноша не собирался сдаваться и продолжил своё сражение с непокорным морем. Затёкшие от долгой работы руки, ноги и хвост отдавались резкой мышечной болью каждый раз, когда он их задействовал, лёгкие тяжело расширялись при каждом болезненном вздохе, а возникающие перед его взором чёрные волны грозились утопить его, но желание жить двигало изгнанника продолжать активно биться до последнего вздоха и до последнего стука сердца. Объятый непомерным ужасом напополам с сильной усталостью он грёб и грёб сквозь волны и ветер, но старался держаться на поверхности, чтобы вовремя вдохнуть так необходимый его организму кислород. На самом же деле это была защитная отговорка из-за его страха.       Он боялся нырять.       Стоило только ему открыть глаза под водой и устремить свой чуть мутный из-за как линзы подводных очков третьего века взгляд куда-то вниз, как всё его тело обуревал первобытный животный страх, заставляя вновь подниматься на поверхность и грести ещё отчаяннее. Ибо разверзнувшие свою необъятных размеров пасть километры абсолютно беспросветной океанической пучины никоим образом не внушали даже малой толики чувства безопасности, пугая бедного парня до головокружения. Даже в, казалось бы, знающим все секреты своего родного дома клане Меткайина ходили леденящие кровь истории о самых невероятных чудовищах, что только могут обитать на недоступных даже тулкунам глубинах и только ждущих хорошего момента чтобы подстеречь неосторожного на’ви, прежде чем превратить его в бесформленный сочащийся кровью шмат мяса или утащить его к себе на глубокое дно. Так что именно сейчас воображение рисовало Ао’нунгу пугающие картины, которые только можно себе представить. Не раз и не два ему казалось, что как только он по воле бойкой волны погрузится под воду, то последнее, что он увидит в жизни — гигантскую пасть, щетинищуюся несколькими рядами мертвецки белёсых острых зубов, прежде чем его просто напросто раскромсает в этой природной мясорубке. Но, невзирая на все риски и опасения, никто не собирался нападать на него, и парень, лазурной точкой мерцающий на бесконечном тёмно-синем водном зеркале, всё также уверенно продолжал свой путь куда-то за горизонт, навстречу полной неизвестности.       А ведь не зря говорят, что если долго смотреть в темноту, то темнота посмотрит на тебя…       Внезапно меткайинец ощутил ногой весьма инородное движение где-то под собой, из-за чего весьма напрягся — это явно было не течение. Так что он решил успокоить себя тем, что, вероятно, это движение было вызванно какой-нибудь небольшой безопасной рыбкой, которая сама его боится и уж точно не сможет причинить ему никакого вреда. Вскоре он даже позабыл про это небольшое происшествие, продолжив своё путешествие среди пенящихся волн.       На мрачно-сером горизонте сквозь прозрачную пелену дождевого тумана замаячили очертания суши. Протерев глаза от постоянно набегающих капель дождя и убедившись в существовании столь необходимой для него сейчас земли, меткайинец взял курс на этот остров. Внезапно под собой Ао’нунг почувствовал точно такое же движение, как и несколько минут назад, поэтому он начал активно работать всеми конечностями, взбаламучивая холодную воду и рывками продвигая себя в сторону постепенно выплывающего из туманного одеяла острова, даже не думая посмотреть вниз, в глубину.       Странный, плавный всплеск за пенистым гребнем тёмной волны заставил сердце парня не то чтобы ёкнуть, а совершить настоящий кульбит в груди, из которой вырвался сиплый испуганный вздох. Его светлые голубые глаза с чёрно-золотыми вкраплениями в радужку ни на секунду не отрывались от созидания сине-серой водной глади, послужившей источником настораживающего звука, когда он замер на месте, устало покачиваясь на волнах и жмуря очи от больно бьющего по ним ветра. Он долго и настороженно вглядывался в серые спины волн в поисках возможного нарушителя спокойствия, хотя пальцы ног и кончик хвоста болезненно кололо от ледяной воды. Юноша уже собирался плыть на недавно найденную землю, как вдруг ещё один всплеск внёс свою лепту в монотонный ансамбль дождя и бушующих волн, раздавшись значительно ближе к нему, поэтому Ао’нунг, если можно так выразиться, испуганно попятился назад, внимательно оглядывая каждый сантиметр океанической глади.       Бежево-коричневый силуэт длиной в добрые пять метров бесшумно подкрадывался к ничего неподозревающей жертве, лишь иногда царапая водное зеркало острыми, плоскими, ромбовидными выступами из хитина на своём хвосте. Четыре одетые в крепкий роговой чехол челюсти своеобразно «перещёлкивались» в предвкушении скорого пиршества, хрустя суставами и поскрипывая зазубринами. Голодный самец бломстомунда медленно, почти что расслабленно подплывал к будущему позднему ужину (или всё-таки раннему завтраку?), хотя мышцы его сильного хвоста были напряжены для единственного мощного рывка. Если его намного более крупные родственники вроде налютсы или акулы полагались в основном на костедробительную силу своих челюстей и широкие секущие зубы плюс чисто физически крупные размеры, когда дело доходило до умервщления добычи, то не имеющий этих примечательных охотничьих характеристик tstalson — так его величает коренной народ Пандоры — брал верх даже над соразмерной себе жертвой благодаря своей необычайной подвижности и режущим зубам, отлично подходящим для разрезания плоти. Обычно добыча скоропостижно заканчивала свою жизнь, будучи разорванной и теряющей большие объёмы крови, но иногда бломстомунды душили и одновременно наносили множество ран, ныряя на глубину и крутясь вокруг своей оси, ломая ей шею и сдавливая сосуды. Среди отправлявшихся за рифы рыбаков ходили зловещие слухи про то, что тсталсоны прямо у них на глазах начинали есть свою добычу заживо, отрывая по маленькому кусочку.       Что ж, неплохой момент проверить свои охотничьи способности и различные сплетни народа на’ви. В особенности, когда до будущего ужина осталось всего-навсего десять метров… девять… восемь…       Продолжая барахтаться на гребне серой волны, Ао’нунга вдруг охватило ужасное предчувствие неминуемого, словно он обрёл таки настоящий дар предвидения и точно знал, что ему грозит смертельная опасность. Посмотрев в воду недалеко от себя, он отметил какой-то слишком тёмный цвет и успел лишь рывком отплыть назад прежде чем прямо из тучи белёсых солёных брызг родилось длинное бежево-коричневое, закованное в хитиновый панцирь со множеством шипов и выступов тело, которое, хищно щёлкнув всеми четырьмя челюстями, плюхнулось в воду и вцепилось в ногу только-только начавшего грести к берегу Ао’нунга.       Страшный крик испуга эхом пронёсся над морской гладью прежде чем смениться на захлёбывающийся вопль боли. В глазах Ао’нунга, помимо беспристанно метающейся в брызгах картинки, плясали чёрные точки, пока он отчаянно боролся с этим могучим порождением морской бездны, которое крутило и трепало его как Тузик грелку, намереваясь проверить крепость его сухожилий да и костей тоже. Какафония множественных всплесков и полувздохов-полукриков парня, пытавшегося вырваться из жуткой хватки зубов, нарушили оцепенение совершенно равнодушного к нему моря, безразлично наблюдавшего за вероятной скорой смертью одного из своих детей. Запас воздуха в горящих лёгких юноши стремительно подходил к концу, а поверхность воды начинала постепенно отдаляться, так как бломстомунд утаскивал вымотанную борьбой жертву в темноту, чтобы позже в полной мере насладиться тёплым мясом на глубине. Конец?..       Забирая энергию, её рано или поздно придётся возвратить…       Рано или поздно…       «Не сейчас, сучара!!!» — эта мятежная мысль, промелькнула в почти что сдавшемся и пустившем всё происходящее на самотёк сознании, была подобна ослепительной вспышке грома среди ясного неба. Мощный удар сердца, прозвучавший как призыв организма к освобождению из пасти врага, зарядил каждую часть тела адреналином по самое «не хочу». Надавив схваченой ногой на нижнюю челюсть, он протиснул в открывшееся отверстие пальцы своих рук и с силой дёрнул руками вверх, а ногой надавил вниз, высвободившись из этого ужасного природного капкана, и рванул к поверхности, где наконец-то сумел сделать долгожданный глоток воздуха. Рыба, неожидавшая такого поворота событий, совсем не собиравшихся складываться в её пользу, стремительно понеслась вслед за удиравшей добычей.       Ао’нунг изо всех сил работал всеми конечностями, забив на боль и нытьё дрожавших от непосильного напряжения мускулов, ибо секундное послабление могло окончиться для него смертью, даваться в костлявые руки которой меткайинец не собирался. Замелькавшие вблизи скалы приближающегося острова лишь добавили сил удирающему от погони в виде весьма раздасаданного потерей ужина тсталсона, который весьма скоро попытался взять реванш у непокорной еды, почти что укусив его за хвост. Эта попытка окончилась провалом. Следующий этап этой бешеной погони был много сложнее, так как острые камни и находящиеся на исходе силы изрядно ухудшили его состояние. До песчаного пляжа, щетинившегося порослью клонившейся от тяжести росы травы, осталось всего десять метров. Резко вынырнув из-за сгорбившейся скалы бломстомунд чуть выпрыгнуть из воды, явно целясь парню в спину чтобы раскромсать его тело напополам, но вызванная свалившимся в воду рыбьим телом весом где-то под четыреста килограмм волна почти что бережно подхватила Ао’нунга и выбросила многострадальное тело на сырой песок вперемешку с морской галькой. Хищник заметался на мелководье, раздасадованно избивая воду треугольным хвостовым плавником, ибо ему как строго водному существу вход на землю был воспрещён, так что оставшийся без еды охотник вскоре скрылся где-то в свободном пространстве открытого океана, оставив одинокого Ао’нунга лежать в полубеспамятстве на каменистом пляже и мокнуть под постепенно заканчивающимся ливнем.       Он лежал, закрыв глаза от невероятного груза усталости, что успел свалиться на него за все эти двадцать четыре часа. Требующие немедленного отдыха мышцы в приступе протеста сводило рвущей судорогой, как только парень пытался шевельнуть ногой или рукой, а придавленные весом всего тела лёгкие едва расширялись. Спустя некоторое время парень смог перевернуться на спину, дабы дать своей груди полный простор для полноценных вздохом, уставив свой взор на чёрное ночное небо, где свет звёзд никак не мог пробиться сквозь занавесу тёмных туч. Ориентировочно было около трёх или четырёх часов ночи, так что это время суток вскоре обещало раствориться в огненном свете начинавшейся утренней зари, однако мрачная погода на всё имела свои планы. Казалось, что теперь мир полностью окунулся в беспросветную тьму и останется в ней навсегда.       Очень похоже на твою новую жизнь, Ао, не находишь?..       Прошло около десяти минут, после чего предельно вымотанный всем этим парень нашёл в себе силы подняться и сесть, вытянув раненую ногу вперёд и вздохнув от боли. Под коленкой алела кровью большая рана, которую окружали потёртости и мелкие ссадины, скатанные куски лазурной кожи по краям ранения были больше похожи на бесформленые куски, а от самого начала берега вдоль до сидящего Ао’нунга о песку следом тянулась кровавая полоса. Боль была такой, словно туда приложили раскалённый металл.       Но душевная боль была намного сильнее, буквально ножом выцарапывая на его сердце сочащуюся кровью надпись «виновен» и заставляя его глаза сочиться слезами, совсем не от секущего ветра. Как ему жить дальше? Ао’нунг не имел ни малейшего представления о том, каким образом ему продолжать вести своё бренное и совершенно бесполезное существование на этой земле, которая могла лишь бесчувственно наблюдать за его мучениями. У него просто не было того, ради чего можно было бы продолжать жить. Раньше у него была полноценная, нормальная жизнь, которую должен был вести любой подросток: любящая семья, собственный илу, множество друзей, невероятная природа прямо под боком, счастливые приключения в каждом дне. А теперь всего этого просто нет, он просто всё это потерял, глупо и бездумно, решив покуситься на девственность Кири. Он остался в этом жестоком мире совершенно один, в одиночестве, полагаясь лишь на удачу и собственные умения ради противостояния желающий прибрать его к себе природе, поэтому его жизнь можно считать лишь бесконечной борьбой за выживание. Но чем тогда он будет отличаться от простого животного?       А ведь он даже не успел заполучить свою первую татуировку…       От совершённого им пострадал не только он и его бедная жертва, но и целый народ, его семья в особенности. Как после такого греха, сотворённого его сыном, Тоновари будет смотреть в глаза другим оло’эйктанам своего клана? Он — позорище для всего своего народа, на которое обязательно ляжет какое-нибудь отвратительное клеймо, и только из-за него. А что будут делать его родители и сестра после этого? Ответы на последний и предпоследний вопрос складывались в единственное предложение: «Тебя забудут и тебя больше нет». Очень тяжело понимать, что для твоих же соплеменников тебя просто нет, и при распросах вроде: «А куда делся Ао’нунг?» они будут странновато прятать взгляды и отвечать лишь: «Мы такого не знаем».       Ему было очень больно от этого и у него даже проснулось некое сострадание к изнасилованной им девушке. Но у него не получалось одновременно перебороть ненависть к ней и её семье. Встряхнувшая всю Аваат’лу новость о прибытии семьи Торука Макто на местные земли ознаменовала скоропостижную кончину его привычной спокойной жизни. Ао’нунг — молодой и немного высокомерный меткайина, с крайней неохотой принимающий любые перемены, ибо они всегда значат что-то плохое для него. Так что, только как Тоновари провозгласил о принятии новоприбывших в этот клан, парень осознал необходимость последствий для его жизни.       А ещё, увидев семейство этих странных на’ви, Ао вспомнил один сон из детства, который, похоже, вскоре станет реальностью…       …Десятилетний Ао’нунг бродил среди сожжённых и разрушенных маруи, бредя по колено в грязной, чёрной от угля и сажи, и с нервным трепетом сжимая обрывок песенной нити своей матери в руке. Столбы удушливого дыма вились вверх, прямо к тёмным тучам, а на обломках домов плясали огни яркого пламени, доедая немногое уцелевшее от построек. Глаза мальчика беспокойно метались среди разрушенных закоулков родной деревни. Внезапно под большим завалом он увидел очертания родного тела.       — Мама! — он подбежал к женщине и принялся расчищать завалы, но после целой минуты трудоёмкой работы ему открылась огромная рана на шее матери. Она не дышала. — Нет, нет, мамочка, не умирай!!!       Его действия не привели ни к чему, поэтому он склонился над телом маленькой скорбящей фигурой и тихо заплакал. Лишь спустя время он смог поднять заплаканный взор. В ореоле божественного ослепительного света чернела фигура высокого мужчины без лица. Подняв пятипалую ладонь, оттуда раздался пронизавший всё тело Ао’нунга голос вещал:       — Забирая — отдавай, — и всё вокруг потонуло во тьме, после чего он проснулся…       И сейчас, беззвучно рыдая на одиноком каменистом пляже под проливным дождём, пятнадцатилетний меткайинец осознал, что это своеобразное пророчество, пришедшее ему в виде такого ужасного ночного видения, рано или поздно сбудется. Эта семья приведёт сюда Небесных Людей, и множество представителей славного морского племени окрасит местные воды в цвет крови ради спасения семьи Торука Макто, который просто трусливо сбежит с рифов, сея смерть и разрушения во время своего бесконечного побега.       И он ничем не сможет помочь своему клану отвоевать своё право жить под этим солнцем потому что теперь он — не они.       Шло время, и где-то на востоке даже сумел пробиться сквозь тучи крохотный луч восходящего солнца, а Аонунг всё также продолжал сидеть без движения, уткнув голову в колени. Дождь продолжал ополаскивать его холодным душем, а маленькие капли очерчивали рельеф его, казалось, застывших навсегда мускулов. Не было никакого желания что-либо делать. А может ли быть какое-либо желание что-нибудь делать, если ты уже мёртв внутри?       Тем не менее, вскоре ранение на ноге заставило обратить на себя внимание резкой болью. С трудом встав с мокрого песка, Ао’нунг огляделся, насколько это было вообще возможно сделать до сих пор мутными от слёз глазами. Такую опасную для жизни рану, из которой продолжала течь кровь, не в коем случае нельзя было оставлять без обработки, так что нужно было сделать себе нечто вроде битов, поэтому значительно хромающий Ао’нунг отправился вдоль пляжа на поиски подходящих материалов.       Совершенно блеклый и однообразный пейзаж каменистого пляжа не собирался хоть как-то меняться, пока парень хромающей походкой шёл, вдыхая влажный морской воздух. Как заведённый робот без чувств и целей, он продолжал своё движение, чтобы лишь только продолжить ход своей жизни — в мгновение ока ставшей суровой, полной невзгод, но всё-таки жизни, — ибо сейчас необходимость залечить раны пересиливала слабость многострадального тела. Чтобы лишний раз не беспокоить и так уничтоженное сердце, парень старался ни о чём не думать, сконцентрировавшись на поиске деталей для самодельного бинта, но в краткий миг у него промелькнула мысль, что столь однообразное хождение не может продолжаться вечно.       Кто же знал, что он окажется прав? На свою же беду.              В мгновение ока пасмурное предрассветное небо поменялось местами с землёй, когда в шею Ао’нунга чуть выше ключицы вонзилось холодным металлическим концом что-то острое и заставило его запутаться в собственных ногах, с грохотом распластавшись на сыром песке. Рана на ноге была словно опалена огнём, но сейчас это не волновало парня, который, не обращая внимания на боль, пулей пронёсся через заросли травы прямиком к нагромождению серых, испещерённых временем скал, чтобы спастись от неведомого врага. Холодный ночной воздух резал лёгкие не хуже ножа, капли бьющего в лицо ливня и порывы ветра слепили его, а повреждённая нога сильно замедляла его, но он сделал новый рывок и помчался ещё быстрее: скорее, скорее в спасительную темноту скал!.. Меткайинец рванул ещё быстрее, когда под оглушающий клокочущий рёв мотора и острых винтов из-за чёрного силуэта скалы стремительно вылетел снижающийся чёрный конвертоплан, обдавший почти тёмное побережье слепящим светом фонарей и горячим воздухом из сопел. Спотыкаясь и падая, Ао бросился наперерез железному монстру, как вдруг что-то больно ударило его в поясницу и заставило прокатиться по инерции ещё два метра, плотно закутав в впившиеся в кожу путы, не давая сильно пошевелиться. Вместе с тем юноша увидел попавший ему в шею объект, очень сильно напоминающий дротик. В это же время транспорт с грохотом приземлился, пропахав полозьями две полосы в сыром песке. Ао’нунгу было очень плохо: руки с ногами поразила почти смертельная болезненная ломота напополам с усталостью, голова начала сильно болеть, взгляд расплывался и мутнел с каждой секундой — транквилизатор поражал его нервную систему. Он предпринимал неоднократные попытки высвободиться из сети с утяжелителями, но уже через две минуты он жалко царапал ногтями землю в попытках подняться на отчаянно дрожащих руках. Топот множества ног, чьи обладатели направлялись прямо к нему — это последнее, что он услышал прежде чем расстаять в тьме отключившегося сознания, где нет места чувствам и переживаниям…

* * * * *

      Блеснувший в призрачном отсвете небесного гиганта золотой глаз раскрылся в полной темноте маруи, погрузившегося под мягкое одеяло безоблачной ночи вместе с остальной деревней. Прошло некоторое время, и картинка пред глазами, которую нельзя описать никак по-иному кроме как «мазня из разных оттенков серого и чёрного», более-менее смогла стабилизироваться и приобрести знакомые образы окунувшегося в ночь жилища, которые уже на протяжении нескольких недель в этом новом доме провожают всю семью Салли в мир сновидений. Жилище наполняли лишь тихие звуки спокойного дыхания и шуршание волн, доносившиеся извне. В своеобразную открытую «дверь» было видно лилово-синее небо, как блёстками усыпанное сверкающими звёздами, формирующие длинные полосы из звёздного полотна. В тёмной дымке облаков светился голубой в разводах белого Полифем, с другой стороны небесного купола на мирно спящую Аваат’лу ронял косые лучи небольшой спутник Пандоры. Некогда бушевавшее и рушевшее всё вокруг море находилось в состоянии глубокого умиротворения, лениво плеская волнами о деревянные балки маруи и отражая в своей несуетной глади всю красоту ночного неба.       Пора.       Нехотя поднимаясь с нагретого теплом собственного тела лежака, состоящего из можества сплетённых в этакую «лесенку» дощечек с минимальным расстоянием друг от друга, тело внезапно запротестовало против резкого пробуждения всеобщей слабостью в каждой клеточке и обдавшим кожу холодом, явно рассчитывая на предрасположенность своего обладателя плюхнуться на «кровать» и вновь задремать крепким беспробудным сном. Но твёрдо сказанное самой себе «нет» позволило смахнуть с себя вгоняющую в дрём магию, поэтому решительно настроенная Кири потянулась, выгнав прочь усталость из каждого застоявшегося за непродолжительный сон мускула, и протёрла отчаянно слипающиеся глаза.       Я жду тебя, Кири те Сули Кирейси’ите.       Девушка едва слышной кошачей походкой пробралась к выходу их маруи. В лицо ей пахнула освежающая ночная прохлада, а звёзды приветливо мигнули, словно приглашая её окунуться в приключения невероятной красоты местной ночи, разительно отличающейся от картины спящего тропического леса. В правой руке она крепко-крепко сжала большой отцовский клинок. Весьма внушительных размеров металлический кинжал с широкой рукояткой и треугольными зазубринами посередине лезвия на удивление удобно лёг в миниатюрную девичью ладонь. Наличие при себе холодного оружия лишь укрепило уверенность в себе и дало некоторую гарантию безопасности от возможного врага, который может ошиваться рядом. Опасения отца насчёт Ао’нунга имели весьма неплохие основания: ей было очень страшно отправляться куда-либо одной в столь тёмное время суток, и, раз уж случится внезапное нападение, в этот раз сухой из воды ей не выйти — ей повезло выжить в первый и во второй раз, но благословит ли её судьба на дальнейшее существование в этом мире в третий? Её совсем молодое сердце уже пережило череду настоящих истязаний, а глаза выплакали море слёз всего за неполный день, и повторять прискорбных ситуаций совсем не хотелось.       Прежде чем выйти на залитый мутно-голубым светом Полифема пирс их жилища, Кири бросила немного виноватый взгляд на своих родителей, которые мирно спали. Их хвосты сплелись вместе, Нейтири положила расслабленную изящную руку на широкое плечо своего мужа. Взгляд девушки внимательно скользил по чуть затемнённым контурам тел двух супругов долгое время. Раньше она очень сильно ошибалась, считая родителей самыми сильными на свете, и лишь сейчас, смотря на преисполненных нежности друг к другу даже во сне на’ви, ей стало ясно, что перед жестокостью этого мира они не смогут выстоять в одиночку и им тоже нужна поддержка со стороны своих родных, в данном случае — детей. Поэтому в душе оматикайки заворочался червячок сомнения: а правильно ли она сделает, если уйдёт, заставив родителей волноваться? В таком случае это будет весьма неправильная плата за то, что они для неё сделали сегодня днём — наказали насильника и постоянно её успокаивали…       Я. Тебя. Жду.       Но зов Великой Матери, доносившийся прямо из сердца, был сильнее и, в конце концов, одержал победу над размышлениями о правильности своего поступка. Так что поборов сильное желание лечь рядом и расстаять в объятиях своих родителей, она едва слышно прошептала:       — Sa'nu, sempu, — её голос по громкости и нежности в тот момент напоминал шелест молодых листьев на ветру. — Простите меня, но я должна идти.       Очень надеясь на их понимание, Кири покинула пределы маруи и тонким свистом подозвала своего илу. Но, как только сорвавшийся со сложенных в трубочку пухлых губ звук окончательно расстаял в тишине, она засомневалась в том что животное прервёт свои счастливые рептильные сны ради удовлетворения её прихотей и уже приготовилась к тому, что до Бухты Предков ей придётся плыть самостоятельно, но сегодня Фортуна оказалась благосклонна к молодой оматикайке, поэтому вскоре за едва слышной из-под воды серии скрипов и щелчков на поверхности показалась знакомая четырёхглазая морда, которая словно в улыбке обнажила все свои блеснувшие в свете Полифема иглоподобные зубы. С улыбкой погладив пришедшего на её отклик зверя, она залезла на его широкую скользкую спину и создала связь, после чего взяла прямой курс в нужное место, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее от предчувствия скорого единения с Великой Матерью, чуть вздрогнув от холодной воды.       Дорога до нужного залива, разместившего свои тёплые воды среди окружавших их как стен замка скал, заняла всего-навсего пять минут. Парившие вверху летающие утёсы благородно смотрелись чёрными массивами, вдававшимися в сине-сиреневый ночной небосвод: горы замерли в недвижимом положении, словно несущие вечный дозор каменные стражи этого священного места. Почти что чёрные волны ласкали бока морского пресмыкающегося, пока его молодая наездница внимательным взглядом осматривала окрестности и от нервов выстукивала пальцами какую-то похожую на марш мелодию, стуча кончиками ногтей по деревянной рукоятке прихваченного с собой кинжала. Было очень страшно и надеяться можно только на «авось» и собственную скорость реакции. Кири легко спрыгнула со своего живого транспорта, подняв вверх маленький фонтанчик солёных брызг, и погрузилась под воду, спокойно плывя к нужному месту, хотя сердце в груди отбивало настоящую чечётку от горького страха. Не раз и не два девушка испуганно вздрагивала, когда обострившаяся из-за испуга фантазия вырисовывала из едва видных в тёмной морской воде контуров скал и двигающихся водорослей смутные силуэты притаившегося Ао’нунга. Если он сейчас здесь, то стоит только молиться о том, чтобы он не напал. А он нападёт обязательно, ибо после того, что сотворила с его репутацией и жизнью Кири, он точно не станет сидеть сложа руки и обязательно отомстит ей при первой же возможности. И его месть будет очень страшной, настолько страшной, насколько можно только представить: если девушку минёт очередное, ещё более жёсткое изнасилование, то он обязательно прикончит её — нанесёт множество ударов, вырвет язык или просто утопит без лишних криков — после чего ещё долго продолжит издеваться над бедным телом, а потом похоронит жестоко покарёженный труп где-нибудь среди камней на дне. У Кири, которой подсознание рисовало все эти ужасные картины одну за другой не в силах остановиться, ненароком навернулась слеза и тут же мгновенно расстаяла в окружавшей её воде. Очень хочется обратно домой…       Но представшее перед её широко раскрывшимися и блестнувшими золотым отсветом глазами зрелище мгновенно подарили ей ощущение гармонии, безопасности и какой-то возвышенности, восхищения в груди, разлившиеся по телу живитель6ым теплом. Громадное подводное дерево поражало своим величием: пусть Цирея, рассказавшая ей о Древе, сама восхищённо говорила об невероятных размеров этого источника Души и единения с Матерью, но Кири даже представить себе не могла, что оно будет настолько большим. Кустистые ветви мягким, розовым биолюминесцентным светом озаряли тёмные глубины бухты, размеренно покачиваясь из стороны в сторону. Затаив дыхание, девушка подплыла к одной из таких крупных веток и аккуратно дотронулась до неё. По телу словно пробежался маленький разряд тока, который заставил сердце биться быстрее в предчувствии величайшей душевной эйфории, которую только может позволить себе на’ви — связи. Чуть дрожащими от возбуждения пальцами Кири достала свою косу, на конце которой появились крохотные светящиеся щупальца, которые тонкими стунками вытянулись вперёд. Она немножечко подвинула кончик косы, и щупальца примагнитились к ближайшему отростку дерева, ярко засветились в этот момент. Кири успела лишь улыбнуться от нахлынувших на неё неописуемых чувств, прежде чем её сознание растворилось в ярком белом свете и унеслось куда-то вдаль…

* * * * *

             Вслед за поглотившим её разум светом, как будто бы озаривший всю личность девушки изнутри, до самых далёких закоулков её подсознания, и унёсшим её душу в пестреющий миллионом цветов длинный тоннель, внезапно сменился неприветливой темноту, из-за которой её взор словно погрузился в темноту. Вместе с неожиданным мраком она почувствовала стремительное падение вниз, вскоре после которого она с характерным звуком шмякнулась на ледяной железный пол. Как только её отпустило после довольно больного удара об твёрдое покрытие из металла, она со стоном схватилась за нос. Не переживший основанной на законах гравитации «атаки» плоский нос теперь истекал тонкими ручейками крови, которые смешивались со стекающими из сожмуренных глаз слезинками — больно, больно! Постепенно поднимаясь на руках и марая холодный серый пол каплями крови, на’ви сквозь чуть подёрнутый плёнкой слёз взор смогла увидеть нечто странное, совсем не похожее на более ранние видения при тсахейлу. Встав в полный рост и немного дрожа от колотящего холода пространства, в котором она оказалась, оматикайка увидела лишь длинный, железный коридор, продолжение которого терялось где-то в темноте. Сухой, застоявшийся холодный воздух стеснял дыхание и сушил горло изнутри. Над головой горела единственная панельная лампа, которая с тихим электрическим скрежетом опасно мерцала, словно грозилась выключиться и погрузить это странное место в беспросветный холодный мрак.       Внезапный зов сердца, который зародился где-то очень глубоко в груди и растёкся по всему телу едва уловимой и как будто бы электрической волной, поощерил любопытство Кири по поводу своего местонахождения. Руководствуясь лишь собственными расчётами и любознательностью, девушка неспешными осторожными шагами направилась навстречу разинувшей пасть в конце коридора тьме и уже заметно постукивая зубами от пронизывающего тела холода этого странного помещения. Железный пол морозом нещадно жалил её босые пятки, а прохладный воздух больно кусал уши и забирался в лёгкие, но она продолжала идти, внимательно прислушиваясь ко всем раздающимся в гробовом безмолвии звукам. Это было очень странно и не походило на предыдущие видения, посланные ей Эй'вой, но самый интригующий вопрос касался смысла этих явлений. Что Великая Мать хочет показать ей этим?       Кири погрузилась в кромешную тьму длинного холодного коридора, всё также продолжая вслушиваться в какие-нибудь постронние звуки, что могли проскользнуть сквозь закономерный топот собственных ног, как вдалеке забрезжил мерцающий огонёк ещё одной лампы, заставив девушку направиться прямиком к источнику света. Сердце как-то странно, неровно колотилось в грудной клетке, словно предчувствуя что-то. Холодный тёмный коридор постепенно начал светлеть при приближении к панельной лампе. Оматикайка замерла на месте, когда издали, ещё дальше следующего освещённого островка в этом беспросветном мире, ограничивающимся, казалось, бесконечным коридором, донёсся слабый голос. Острые уши мгновенно развернулись в нужную сторону, когда отдалённое бормотание при приближении к источнику речи приобрело осмысленную форму.       Принадлежащий женщине голос весьма недовольно и явно в сопротивлении кому-то произнёс:       — Нет, нет и ещё раз нет! — Секундная пауза показалась на'ви вечностью. — Я вам не прошмандовка с трассы, чтобы вестись на какие-то доллары, зелёные бездушные бумажки, так что моей подписи на этом документе не было и не будет.       Кири сделала ещё пять шагов и увидела бьющий из-за угла в конце коридора белый свет, откуда донёсся этот голос. Комната? Но в чём смысл и кому отвечает, а главное — чему ставит в противовес свою честность и приверженность к ответственности за свои действия этот человек? Подсознание негласно сказало: "Подойди, и секрет станет явью", поэтому она продолжила аккуратно подбираться к следующему помещению в этом странном месте. О, Эй’ва, как ты создаёшь это и стараешься донести какую-то мораль своим детям через такие необычные и... слишком реальные грёзы?       — Профессор, я вас уверяю... — произнёс чистый мужской голос, отдающий противными нотками лести. — Эти меры необходимы прямо здесь и сейчас. Конфликт на наших границах вскоре перейдёт в более тяжёлую форму, к тому же карьеры по добыче минерала требуют усиленной охраны в настоящий момент.       Кири дошла до этого угла и, спрятавшись за ящиком, посмотрела в эту светлую комнату. За кристалльно белым столом сидел высокий мужчина средних лет в чисто выглаженном пиджаке, с красным галстуком и заглаженными назад чёрными волосами, который держал в руках что-то наподобие голографического планшета. Посмотрев на сидевшую на противоположенном конце стола женщину, у оматикайки сердце пропустило удар, а на глазах навернулись непрошенные слёзы. Внимательно скользя поражённым взглядом по этим знакомым морщинам, глазам чайного цвета и кучерявым волосам, она подмечала всё больше и больше сходств, которые складывались в её голове около полминуты прежде чем вынести окончательный вердикт.       Сомнений не оставалось. Это была её настоящая, биологическая мать.       — Я понимаю, что повлиять на всю вашу компанию нелюдей с манией набить себе карманы, да так, чтобы трещали, я не смогу, но подписывать договор на участие во всём этом дерьме я не буду. Развёрнутая вами компания уже показала, как честно не проливает лишней крови: мочат животных просто так, ломает многовековые леса, осуждает болота для разворачивания карьеров, про стрельбу в моей собственной школе, который устроил сам Майлз, мать его, Куоритч, я даже говорить не собираюсь. — голос женщины дрогнул, ибо воспоминания о том ужасном дне, когда в её школе, в создание и развитие которой она вложила много сил и души, вместо жизнерадостных и с нетерпением ждущих нового урока детей оказались неподвижные окровавленные тела, всё никак не собирались исчезать. — Когда анобтаниум будет доставлен на Землю, вы срубите свою долю бабла, ещё часть разбредётся по карманам коррупированных чиновников, так что на производство для реально нуждающихся выделится жалкий остаток. Так скажите мне: зачем местному населению платить за нашу лесть, жадность и ошибки собственной кровью? Никто из нашей экспедиции и сопряжённых с ней научных организаций не сможет считать мудаков из RDA людьми, если вы откроете огонь по коренным жителям. Среди них дети!       После столь гневной тирады, показавшей, что доктор просто так не сдастся, мужчина напротив сжал челюсти со злобы и весьма нервно начал мять рукав чёрного пиджака, но в остальном же остался профессионально спокойным, ибо в бешенстве он не сможет осуществить нужный ему план... точнее, план, который был предписан ему вышестоящими лицами, так что он был не более чем послушной марионеткой, мальчиком на побегушках. Собирающиеся в квадрат на потолке панельные лампы, бросавшие на и так белую до тошноты комнату мертвецки холодный свет, тихонько моргнули.       Чуть поёрзав на своём стуле, мужчина холодным взглядом посмотрел на профессора, затем с нервным вздохом сказал:       — Подумайте хорошо, доктор Грейс Огустин. Кто вам дороже: дети Земли, за которыми стоят великие открытия и которым добытый нами анобтаниум позволит прожить ещё много веков, которые будут чтить вас как одну из спасителей нашего мира, или дети аборигенов, которые вырастут в дикарей без чувства сострадания и прикончат вас, даже не вспоминая, что вы когда-то с ними возились? — Он выпросительно выгнул бровь. — Тогда подумайте ещё раз и уже потом говорите о человечности... И ещё: как бы вы отреагировали, если бы жили на задворках гибнущего мира, на последнем издыхании и зная, что кто-то вместо спасения ещё нескольких миллиардов вам подобных возится с какими-то инопланетными тварями?       — Не вздумайте меня искушать и шантажировать такими речами, — парировала Грейс, поправляя съехавшие очки. — Они не должны страдать за то, что мы сами натворили. Вместо дипломатии вы им угрожали, пихали совершенно ненужную дичь заместо родных земель, чтобы по корень уничтожать леса и расхерачить ракетами Дерево-Дом, где они живут уже не одно тысячелетие! Они никуда не уйдут, мистер Гораций. К тому же, в в контракте о нашей исследовательской организации прямо сказано о недопущении разворачивания боевых действий на Пандоре. Для вас это хоть что-то значит?       Гораций гаденько ухмыльнулся и произнёс:       — Видимо, дальше первых двадцати семи строк в договоре вы нос не совали, верно? Там было правило об оказании помощи другим официальным организациям, коим и является военная часть RDA. Адские Врата — не место для научных опытов, а военная база. — мужчина сразу посуровел во взгляде и недвусмысленно скрябнул ногтем о стол. Тяжёлый взор заставил Кири бояться за свою мать, ибо ситуация явно накалялась. — Если мы не добудем анобтаниум, все ваши ботанические исследования станут бесполезны, ибо их будет некому читать. Просто подпишите договор, и с вас мгновенно снимутся все подозрения.       — Какие подозрения?       — В дезертирстве, мэм, — мужчина всё также тяжёлым взглядом смерял напрягшуюся Грейс, встав из-за стола и зайдя ей за спину, после чего он пододвинул к ней голографический планшет, на котором всё также ярко светились те же надписи, что и несколько минут назад. — А что мы делаем с предателями Родины?       Послышался щелчок затвора пистолета, после чего металлическое холодное дуло с мягким нажимом упёрлось в истекающий потом висок Огустин, боявшейся даже пошевелиться, ибо пуля не сделает ошибки. Тихий смешок Горация разбавил устоявшуюся тишину:       — Мы не на Земле, профессор, поэтому мы вне законов того мира, — мужчина хрустнул шеей. — А вот здесь мы имеем большую власть, так что о истинных причинах вашей смерти никто не узнает, поэтому в ваших интересах подписать этот документ.       Пытаясь скрыть свой страх перед этим человеком, Грейс дрожащими руками взяла в руки устройство и оставила подпись в нужной строке. Как только голографический планшет согласно пиликнул после принятия введённых данных и погас, угрожающее дуло пистолета отдёрнулось от её виска. Грейс встала из-за стола и, смерив прячущего огнестрел в свой карман мужчину пронзительным ненавистным взглядом, прошипела:       — Если мои опасения подтвердятся и вы откроете огонь по народу ради вашего анобтаниума, считайте, наша станция съедет от вас подальше.       Гораций лишь широко улыбнулся вслед уходящей в коридор женщине:       — Отлично, спасибо за сотрудничество.       Громкий стук каблуков по металлическому полу вырвал холодный коридор из безмолвного оцепенения, когда разозлённая женщина, чьи полы белого медицинского халата развевались на ветру не хуже крыльев, быстрой походкой двигалась в исследовательский отдел. Кири, стараясь не наводить лишнего шума и скрываясь в темноте слабо освещённого коридора, следовала по пятам за профессором. Всё также было очень странно и непонятно. Почему мать явилась к ней в этом видении, хотя до сегодняшнего дня такого не случалось? Почему действия происходят на базе Адских Врат и всё происходящее больше напоминает воспоминания, нежели сон при прошлых тсахейлу?       Коридор несколько раз сменил направление, а Кири неумолимо двигалась за стремительно уходящей матерью, едва сдерживая сотрясающие её тело всхлипы. Это был первый раз, когда она смогла увидеть родного человека, которого уже нет в живых, не на видео и фото, а, можно выразиться, вживую. Когда коридор опять погрузился в беспросветное пространство между двумя лампами, оматикайка подбежала к удаляющейся женщине на расстояние вытянутой руки и пыталась схватить её за плечо, как вдруг резко загоревшаяся вверху лампа выхватила обоих из темноты, и Кири могла лишь с ужасом увидеть словно в замедленной съёмке, как её ладонь, приблизившись к плечу женщины, начала стремительно становится всё более прозрачной и, в конце концов, полностью растворилась, пройдя насквозь живое тело, после чего, выйдя за пределы человеческого организма, стала приобретать знакомые, чуть блестевшие контуры и постепенно нормализовалась. Девушка ощутила лишь предательски проскользнувший через пальцы холодный воздух, и, не веря в происходящее, обессилено остановилась, смотря полными слёз глазами на исчезающую вдали мать.       Она понимала, что вряд ли Грейс догадывается о ее существовании, но плохие эмоции с головой потопили в себе здравые размышления, так что на'ви прошептала сиплым от слёз голосом всего лишь одно слово:       — М-мама...       К её непомерному удивлению женщина остановилась приблизительно в семи метрах от неё и посмотрела в сторону Кири, словно услышав собственную дочь.       — Мамочка... поверь мне, я настоящая... — даже без всхлипов у бедной девушки слёзы солёными ручьями катились по щекам.       Внезапно — и неприветливый холодный коридор, и слабо мерцающие лампы, и темнота неизвестного продолжения этого странного видения — всё, всё растворилось в постепенно съедающей пространство серой дымке, которая полностью "проглотила" сначала потолок и вместе с ним растворила неровный свет фонарей, лишь позже принимаясь за закономерное уничтожение стен и пола, пожирая и усваивая всё в в наползающей волне бледного тумана, который после своего кратковременного пира оставлял лишь пустое серое пространство. Смотря сузившимися от первобытного страха зрачками на съедаемую под ней опору, Кири неловко пятилась назад от угрожающего дыма и с каждым шагом всё больше отдалялась от неподвижно застывшей фигуры матери вдали. Новообразовавшееся пространство, от которого лесная была готова бежать как от пожара, было весьма странны и ещё более загадочным чем коридор: внизу словно раскинулось большое светло-серое облако, от которого иногда вверх взлетали клубящиеся спустили прежде чем расстаять в воздухе. Пространство вокруг было было свободным и прозрачным как обычный воздух, но дальше двадцати метров всё исчезало и терялось в густом сером тумане. По продвижению вверх дым становился всё гуще и темней, так что над головой у оматикайки разверзлся абсолютно чёрный смог, однако было довольно светло.       Тишина погрузила Кири в некий транс. Было абсолютно тихо, пока безмолвие, в котором на'ви могла слышать биение собственного сердца, не было нарушено её всхлипывающей мольбой:       — Мама... мама... — невзирая на то, что эти слова были сказаны довольно тихо, они шепчущим эхом разнеслись по этому туманному пространству, прежде чем затихнуть в бесконечной дали. — Тебе не кажется... я реально есть!       Крохотная человеческая статуя в виде женщины в похожем на сложенные сзади крылья лабораторном халате и с немного развевающимися на ветру блондинистыми волосами, к которой были обращены эти полные горечи и надежды слова, пришла в движения, развернувшись лицом к едва сдерживающей рыдания дочери. Невзирая на то, что эта женщина была для Кири давно потерянным и вновь приобретённым центром мира, за спиной которого хотелось спрятаться от всего зла и жестокости на свете, она казалась чрезвычайно маленькой и хрупкой, настоящей фарфоровой куклой, бесценным раритетом, к которому было страшно даже прикоснуться из-за его необычайной ломкости. Казалось, прошла вечность прежде чем в замершем воздухе раздалось раздалось тихое:       — Дочь, я вижу тебя...       Отклик родной души мгновенно заставил Кири рвануть с места и побежать к матери, после каждого шага поднимая крохотные, взлетающие вверх ураганчики тумана. Ещё никогда её не пронзала столь противоречивая и необычная боль: великая радость напополам с великой печалью. Она бежала со всех ног и, не сдерживая эмоций, крикнула:       — Мамочка, я так по тебе... — но радостный плач мгновенно сменился обуздавшим всё её сознание ужасом, когда полное безмолвие раскроила резанувшая по ушам автоматная дробь.       Неподвижно стоявшая до этого Грейс Огустин вздрогнула и упала, полы её халата хаотично расплылись по земле бесформленной тканью, пока место выстрела стремительно краснело. Подбежавшая Кири мгновенно подняла хрупкое человеческое тело на руки и, не переставая лить отчаянные слёзы, в душевной агонии кричала:       — Нет, нет, нет, мама!.. Мама!!! Не умирай, прошу!       Оматикайка чувствовала, как по бережно держащим материнское тело рукам ручейками струится липкая кровь, каплями падая вниз и с шипением исчезая в густой светло-серой дымке. Женщина прерывисто дышала, каждый новый вздох давался ей всё труднее и труднее, а глаза начали постепенно стекленеть — яркие огоньки зелёного цвета в радужке меркли, как и почти потухшая искра жизни в ней. Скорбь, отчаяние и вопиющая несправедливость вытеснили из на'ви все остальные чувства, поэтому после последнего оборвавшегося вздоха самого дорогого существа, которое она вновь потеряла за столь короткий промежуток времени, девушка опустила голову на грудь матери в глубоком горе и на протяжении нескольких минут рыдала в приступе рвущего ей сердце чувства невосполнимой утраты, стискивая пальцами левой руки насквозь пропитанную кровью одежду.       Опять совсем одна в этом мире.       Тихое шуршание рядом вывело её из сгустившейся над ней тучей скорби. Бросив заплаканный взгляд на свою руку, она заметила, что её предплечье внезапно приобрело мёртвый серый цвет, но проснувшееся в девушке любопытство моментально сменилось вязким страхом перед неизвестностью, ибо её рука буквально рассыпалась на множество серых осколков, которых ветер подхватывал и уносил в бесконечную тёмную даль. Она буквально разваливалась на части. Заметавшись юлой на месте в настоящем животном ужасе, Кири отчаянно пыталась остановить процесс собственного разрушения, но вскоре её скрутило напополам и сильно сжало словно в узкой трубе, прежде чем яркая вспышка схлопнула на ней свои фантомные челюсти, оставив вопль чистого страха метаться в бесконечном туманном пространстве в полном одиночестве.       Последнее, что увидела девушка перед тем как исчезнуть в этом измерении, были два багровых красных глаза, неподвижно смотревшие сквозь дымную занавесу.