* * * * *
…Первый снисходительно брошенный взгляд на молодую на’ви, закутавшуюся в серо‐коричневое пончо с бахромой, заставил женщину почувствовать, как внутри неё зарождается неприязнь (не только к этой девушке, но и к остальной семье) вперемешку с некоторым чувством собственного превосходства и даже высокомерия. Примерно то же самое когда-то где-то на Земле чувствовали разодетые в пышные наряды из самых дорогих мехов какие-нибудь знатные люди — муж и жена, идущая с ним под руку в прекрасный ресторан тихим зимним вечером по освещённым улицам Лондона, Парижа или Москвы где-нибудь в веке девятнадцатом — когда встречали свернувшегося клубочком под изъеденной молью пальто нищего, выпрашивающего милостынь: знать могла лишь бросить взгляд, где воедино смешивалось омерзение, злость просто от факта существования этого попрошайки и маленькая примесь жалости к этому человеку, ибо высокие манеры удерживали их от того, чтобы выкрикнуть ему какое-нибудь оскорбление или ударить тростью промеж глаз. А всё из-зачувства собственного превосходства, главенства из-за гремящих в кармане и распиханных по дому или в банке фунтов, франков или рублей, ибо наличие денег давало ощутимое превосходство в мире, где без единого гроша в кармане тебе нет дороги в нормальное общество. Но народ на’ви, конечно же, денег, нищих, знатных и уж тем более ресторанов даже в жизни не видел, но Ронал чувствовала всё вышеописанное из-за внешнего вида явившейся сюда семьи: будет ли прок среди волн, с которыми нужно основательно посражаться прежде чем покорить их, от тех, у кого плечи неразвиты, уши излишне длинны, а руки и хвост худы настолько, словно бы они прожили целый месяц на одном лишь пустом бульоне по полтарелки от нормальной порции на каждого? Также быстрое осмысление слов отца семейства, оказавшимся никем иным как спасшим всю планету от тотального порабощения пятнадцать лет назад Торуком Макто, сложившихся в: «Я прошу утуру для своей семьи», тоже заставили женщину почувствовать злость и ещё большую нелюбовь к новопришедшим, ибо и илу ясно, что Небесные Люди заявятся сюда за его семьёй и вместе с Салли заберут на тот свет пол Аваат’лы, чего явно ни желал никто. Второй снисходительный взгляд и отчётливо видные пять синих пальцев добавили в эту кипучую смесь под названием «антипатия» целое ведро настоящего отвращения по отношению к этим ненастоящим детям, но в первую очередь — непосредственно к этой оматикайке, которая испуганно одёрнула руку и спрятала её в складках своей накидки, словно стыдясь уродства собственного тела, когда тса’хик клана крепко схватила за запястье и подняла вверх её казавшуюся в широкой меткайинской руке упомомрачительно крохотной руку, мигом вызвав в толпе единый возглас брезгливости и ненависти по отношению к новоприбывшей семье. Она не любила всё слишком новое и быстро меняющееся, ибо народ Пандоры жил уже не один миллион лет в абсолютном стазизе своей культуры и развития, ни чем не отличаясь от быта своих далёких предков, к тому же явившийся с небес народ, странный, но похожий на них внешне, но совсем другой внутри показал настоящий ужас, явив девственной земле смерть, разрушения и отраву. Поэтому жгучее неприятие тса’хик Меткайина было вполне обоснованно желанием обезопасить свой клан и своих близких от той ужасной судьбы, что постигла лесное племя Синей Флейты полтора десятка лет назад. Но прошедший день полностью изменил взгляды женщины на все те вещи, что в какой-либо степени касались их новых невольных соплеменников, выходцев из взращённых светом солнца и тёплым дождём тропических лесов. Сотворённый её сыном тяжёлый грех навсегда выжег огненный крест на её бывшей гордости и заставил сострадать семье девушки и самой девушке, что подверглась такому жестокому наказанию за… а за что, собственно? Уже не раз тса’хик, находясь в мире собственных раздумий, тяжело соглашалась с совестью и чистой логикой, что вся эта печальная ситуация случилась исключительно по её вине, ибо от кого берут пример дети? Так что именно душевные терзнания такого формата заставили женщину совершить ночной поход к Эй’ве ради своего раскаяния, но судьба распорядилась весьма необычно, заставив прийти к источнику души ещё и эту хрупкую девушку с вдребезги разбитой сегодняшним событием психикой, которая сейчас мёртвым телом лежала у неё на руках. Смотреть на это бледное, словно посмертно маска лицо с закрытыми глазами было очень тяжко, но ещё и так израненной всем произошедшим душе становилось только хуже, стоило вспомнить вздрагивающую от непрекращающихся рыданий оматикайку, у которой слёзы сочились сквозь закрывшие лицо ладони и крапали вниз словно дождь. А ещё Ронал становилось стыдно — стыдно за всё: за своего сына, за весьма непочтительное обращение на первой встрече, но больше всего в огромную бочку позора, въедающегося прямо в кору мозга и в сердце добавлял стыд за свою раннюю гордыню над всей этой несчастной семьёй. Ронал очень надеялась, что сможет искупить свой грех, вылечив Кири… Всё возможно, но как это сделать, если они обе утонут? Как бы не была сильна воля к жизни, вода была сильней… Но не тут то было, ибо тоскливый шелест морских волн нарушили многочисленные всплески активно работающих ласт, взбивающие тёмную воду, и уже вскоре рядом показались двое блестевших в свете звёзд илу, на одном из которых сидел едва сдерживающий самообладание в такой стрессовой ситуации Джейк, на другом — Нейтири, по которой невооружённым взглядом было видно, как она сильно волнуется за свою дочь. Не дожидаясь каких-либо команд, Ронал передала неподвижное тело девушки в руки её матери. Приобняв потерявшую сознание дочь, Нейтири пригнулась и, послав по тсахейлу мощный нервный импульс, заставила своего ездового зверя вздрогнуть и рвануть прямиком к дому, растворившись в туче белых брызг. Оставшись наедине с Джейком, тса’хик немного замешкалась, когда бывший морпех протянул ей руку, но всё же она приняла это оказание помощи и протянула свою в ответ, когда мужчина сильно дёрнул её вверх, рывком забросив на гладкую спину морской рептилии, после чего приказал илу поплыть вслед за уже мутнеющей вдали Нейтири. Удерживая ездового зверя от его сильного желания погрузиться под воду, Джейк, дабы не терять зря времени, решил устроить Ронал небольшой медицинский допрос, начав со слов: — Что случилось? Вы видели то, что привело её к потере сознания, тса’хик Ронал? — Да, — произнесла наконец женщина после недолгой паузы, — я была там. Она была в тсахейлу с Древом Душ под водой, дерево начало очень странно мигать, а у Кири начались судороги и и она билась в конвульсиях. Я вытащила её на поверхность и сделала ей искусственное дыхание, она очнулась на короткое время, но потом вновь вырубилась, — замечая, что Торук Макто уже собирался задать ей новый вопрос, она продолжила давать показания. — Она тогда сказала, что не чувствует тела. Мужчина прискорбно опустил голову и ответил: — Нельзя было отпускать её одну тогда… — Оло’эйктан ЖейкСулли, это бы всё равно ей не помогло, так что вашей вины здесь нет, сколько б вы себя за это не корили, — невзирая на холодную проницательность её голоса, оматикайя услышал в нём заметный оттенок волнения и успокоения. — Её душу высасывает тьма и холод, только я знаю способ оказания ей помощи. Мы должны плыть быстрее, если хотим спасти её — время идёт на минуты!* * * * *
При зажённых в четырёх деревянных кандило крохотных костерках, расположенных от центра маруи в виде четырёхугольника, по хижине Салли разлился тёплый уютный свет, ярким пламенем проникая даже в самый тёмный уголок жилища и заставляя в чертогах души теплиться маленький огонёк надежды, которая была столь необходима всей семье, которая находилась снаружи дома ради того, чтобы обеспечить Ронал умиротворённую обстановку для врачевания над полуживой девушкой, по состоянию которой было нетрудно догадаться, что она уже одной ногой в могиле и то, когда она поставит туда вторую — лишь вопрос времени. В состоянии полной расслабленности тела, чистоты разума и благорастворённости души тса’хик склонилась над бледным ликом оматикайки, чья прямоволосая чёлка бросала сетчатую тень на её бледно-синий лоб в едва светящихся биолюминесцентых точках. Весьма тяжёлое состояние, но и вызванное весьма странным проишествием: женщине за всю её «карьеру» лекаря никогда ещё не приходилось сталкиваться с подобным, что не могло не нервировать тса’хик: в такой сложной ситуации не в коем случае нельзя было допускать не единой ошибки, ибо цена единой погрешности — жизнь, которая и так утекала у девушки сквозь пальцы в холодную пустоту небытия. Надо спешить. Не прошло и полминуты, как в руках тса’хик застучали друг о друга две длинные самодельные цепи из ломких веточек коралла нежного бирюзово-голубого цвета с красивыми, гармонично идущими к их окраске чёрными полосками — oaretirey, луна жизни, возвращающий к ней подводный цветок и ценность для любого лекаря морского клана. Пара плавных и скорых движений рук расположили самую короткую из этих двух цепочек поперёк шеи, а вторая длинная легла на груди оматикайки в виде подковообразного силуэта, который верхом касался обоих выпирающих ключиц и, огибая скрытые под топом холмики груди, касался концами бугорков последней пары рёбер. Пару расторопных и ловких движений кисточкой нанесли слой жирного текучего масла в треугольное пространство между двумя рядами рёбер. Место под правыми рёбрами незаметно даже для самого внимательного глаза двигалось при каждом редком ударе сердца, но в этот раз организм словно учуял через призму забвения грозящую ему опасность и пульс резко повысился, когда костяное лезвие ритуального клинка Меткайина, украшенного различными символами, узорами и провиденческими картинами, коснулось блестящей от масла кожи синего цвета в чуть более светлую кобальтовую полоску и сделал небольшой аккуратный надрез, заставив кожу в этом месте разойтись как постепенно появляются ущелье. Алая кровь в крохотном количестве появилась в свежесделанной ране, чуть разбрызгавшись в стороны и запятнав клинок. Теперь можно было приступить к главной части ритуала по почти что самому настоящему воскрешению. Чуть отодвинувшись от пациентки и сев сбоку так, чтобы самая важная часть тела девушки — грудная клетка — находилась прямо напротив неё, Ронал прикрыла глаза и, добившись полного дзена, тихо запела. Древняя молитва, восходившая ещё ко временам Первых Песен, которые были настолько давно, что почти любое напоминание о них (кроме устных) просто утонуло в бесконечных песках времени, лилась с её губ тихим мелодичным ручьём, от которого веяло силой и чистотой. В маруи огоньки в кандило затрепетали на ветру и воздух стал более прохладным чем прежде, когда тса’хик произносила старую молитву. Душа, возросшая под ликом Полифема, Молю тебя от всего народа, Не сочти дни сейчас, повернув вспять отданное время, Используй всё, что тебе дала свобода. Воспари ты к поднебесью голубому, Скатись росой к лесным чертогам, Илу проплыви по океану седому, Ледяным ветром лети к снежным порогам, Ронал поднесла нож к своей руке и, быстрым движением образовав небольшую ранку, дождалась, пока кровь из неё стечёт в надрез на груди девушки. Рана в момент вздыбилась кровавой пеной и начала стягиваться, после чего оставила небольшой рубец на бледно-синей коже оматикайки. Преисполнив сердца наши надежды, Мы молим Эй’ву, Первобогиню-Мать, Чтобы нерушимыми циклами между Можно б было вернуть душу опять. Кири те Сули Кирейси’ите, наш мир ждёт тебя, К концу этой песни Все, у кого ты в сердце, желают вернуть тебя, Так что молю — воскресни! Руки женщины тот час же болезненно заломило, а голова стала в миг стала тяжёлой от свалившейся на неё боли и усталости, но тса’хик не обратила никакого внимания на утомлённость своего организма, так как для неё было важнее состояние девушки, чьё тело после последнего слова старой как мир молитвы свело мощной судорогой, за которой последовали широко раскрытые глаза, рефлекторно наполнившиеся слезами, и громкий резкий вздох. В мгновение ока в хижине оказались все Салли в сборе, а сама пациентка мгновенно оказалась среди тесно прижавшихся к ней родных тел. Прошло некоторое время, чем плотный круг разомкнулся и обнажил Нейтири, которая просто отказывалась выпускать возвращённую к жизни дочь из своих объятий. Лишь позже, вставая в полный рост и утирая слёзы облегчения, она произнесла: — Спасибо, спасибо вам огромное! — Пожалуйста, это мой долг как тса’хик, — скромно ответила Ронал. — Мне нужно сводить вашу дочь в своё маруи, чтобы внимательно осмотреть. Заметив странные переглядывания супругов Салли, женщина со вздохом сказала: — То, что я сделаю с Кири, останется только между ней и мной вплоть до полной луны. Доверьтесь мне, я всё расскажу потом. Кири, вставай. Неуверенно поднимаясь с пола, девушка осмотрела всех находящихся в доме каким-то нерешительным взглядом, в котором одновременно поселилось бессловесно высказанное желание остаться здесь, в кругу близких. Но после решительного кивка отца оматикайка направилась к выходу из маруи вслед за растворящимся среди тёмных красок ночи силуэтом Ронал, навстречу полной неизвестности.* * * * *
За далёким горизонтом насыщенного синего цвета расплывался только-только начинающийся рассвет: небесное светило ещё не высунуло даже краешка своего разгорячённого тела из-за далёкой дали, но первые лучи уже достигли местных просторов и залили начавшуюся просыпаться Аваат’лу бледно-золотистым светом, который выхватывал лёгкие дымчатые облачка из темноты отступающей ночи, которая стремительно отступала перед разгорячёнными лучами нового дня, прячась под камнями, в расщелинах, в ветвях деревьев и глубоких норах. В лучах солнца расстаял сонно ворочавшийся туман над томно вздыхающими синими волнами, которые плескали о деревянные столбы, камни и побережье, кучерявясь белой пеной. Новый день стремительно расцветал из-за особенности наклона планеты прямо на глазах, обещая вскоре подарить жителям этой деревни новый день, полный событий и энергии. В абсолютной тишине и остатке былой темноты шли две фигуры — высокая и низкая, — причём самая низкая из двоих очень неприятно встречала остаток ночной прохлады, мелко дрожа от пробирающего тело холода и постоянно смахивая с своей кожи собирающуся росу. Дорога в семи минутах по бесконечным поворотам и закоулкам из навесных дорожек, основными материалами для постройки которых служила кожа животных и крепкая растительная ткань, привела обоих к находящемуся далеко от основного центра деревни дому, разительно отличающемуся от других маруи — более крупная и квадратная по своей форме, она располагалась на низких столбах, а круглый проход заменял широкий прямоугольный проём с импровизированнными дверными косяками. Зайдя в это здание, которое, как успела предположить Кири, являлось лекарным местом тса’хик этого клана, девушку обдало приятным "дыханием" запахов, наводнявших невидимым туманом маруи изнутри пусть запахи и были весьма незнакомыми. Где-то в сердце заворочалась тоска по дому, по лекарной хижине бабушки Мо'ат, где в свое время тоже царило таинственное благовоние различных трав. Пройдя в неизвестный дом, Кири увидела множество удивительных и ранее невиданных лекарственных пренадлежностей. Вверху на деревянной балке в стройный ряд разместились водоросли и коренья на засушку, за множеством плетёных корзинок в углу на нити висели красные кораллы, где-то были разложены ложки, скальпели, ритуальные ножи, заготовки для целебных ожерелий, посуда и много всего разного, хотя при таком обилии разного рода диковинок лекарная хижина была весьма просторна и никоим образом не напоминала бардак. По середине разместились два деревянных плетёных коврика, накрытых тонкими покрывалами, на которых Ронал молчаливым жестом пригласила присесть Кири, всю так же не понимавшую затей и каких-то планов на неё строгой правительницы водного клана, от чего девушке становилось даже немного страшно. От этого веющего необьяснимой загадочностью тёмного места и от обострившихся из-за темноты контуров лица тса’хик, которые стали весьма контрастными, будто бы вырезанными из картона, становилось не по себе. Обе женщины, кардинально отличающиеся друг от друга по всем параметрам, сели на свои настилы. Если Ронал предпочла сесть, разложив ноги по-турецки, то вот Кири скромно подогнула свои ножки под себя, оперевшись рукой в край ковра. На улице розовел небосвод, а на горизонте уже замаячил золотой диск солнца. Лучи солнца пробирались в прежде тёмное маруи, бросая рассеянный свет на сидевшую близко к выходу Ронал, выхватывая её силуэт из тени. Только тогда Кири отметила невероятную красоту тса’хик: кучерявые чёрные волосы, ухоженные и завязанные в весьма интересную причёску, название которой она не знала, чистые голубые мудрые глаза, изящный плоский нос, чуть пухлые губы, собравшиеся в загадочной пред-улыбке, красочные чёрные татуировки, контрастно и гармонично выбивающиеся на фоне чистой как вода светло-лазурной кожи... Но мотивы женщины на против оставались неизвестны девушке даже спустя полминуты незаметного разглядывания, так что устоявшуюся тишину вскоре разрушило негромко вопрос: — Что вы хотите сделать? Странновато пряча взгляд и роясь в поисках какой-то вещи в небольшой кучке сзади неё, тса’хик ответила после недолгой паузы: — Твоё сегодняшнее посещение случилось по воле Эй'вы и схождению звёзд в символы, над разгадкой которых я долго размышляю, — произнесла Ронал, продолжая копаться в вещах, но вскоре повернувшись к своей собеседнице. Видимо, нужная вещь запропастилась в самый неподходящий момент. — Расскажи мне, дитя, о снах, которая поведала тебе Великая Мать при единении с нашим Древом Душ. Уже теперь Кири пришлось отвести в сторону взгляд из-за нахлынувших на неё не самых радужных воспоминаний о том странном видении. На душу лёг тяжёлый камень. — Там была моя мама... и её убили. — ответила девушка, шмыгнув носом. Сказанные хрупкой оматикайкой напротив слова сложились в голове тса’хик в паззл не медленней, чем ответ на пример "два плюс два": Эй’ва всегда показывает лишь тех, кого уже не суждено вернуть в этот материальный мир, а значит... — Дитя, у тебя нет родителей? — Нет, — уже совсем упавшим голосом ответила Кири. — Отец неизвестен. А моя мама была человеком... хорошим человеком, учёным — это что-то вроде наших karuy, только она обучала на'ви языку и обычаям Небесных Людей, она очень нравилась детям, даже некоторые взрослые ходили учиться у неё и хорошо о ней отзывались. У неё был свой uniltìrantokx. Но потом её в человеческом обличии подстрелил Майлз Куоритч... — Демон, — прошипела тса’хик, ибо каждый клан боялся и хотел уничтожить этого человека, вспоминая о рассказах других про его злодеяния. Даже отказывающиеся ввязываться в войну кланы. — ...наши лекари пытались переселить её сознание в тело аватара, пропустив через Око Эй’вы, но ничего не получилось... — Кири прискорбно опустила голову вниз, сожалея об утрате самого дорогого ей человека. — Хорошие человеческие учёные сохранили тело её аватара в специальном устройстве, в большой циллиндрической колбе с жидкостью внутри. А потом выяснилось, что она беременна мною. Она умерла почти за полгода до моего рождения... С тех пор я росла в семье Салли... Ей было тяжко говорить об этой великой для себя потере. Ронал была весьма опечалена таким рассказом своей хрупкой собеседницы, но решила продолжить допрос, мягко произнеся: — Мне очень жаль тебя и я сожалею о твоей потере, Кири, но не могла бы ты рассказать о тех снах? После просьбы девушка замолчала на некоторое время и вскоре за недолгой паузой рассказала о всём, что видела в том видении: тёмный коридор, допрашивающего её мать мужчину в костюме, странное туманное место, смерть своей матери, что привело Ронал к глубоким раздумиям над всем сказанным. Наконец, к ней пришёл ответ на её сложные мысли, поэтому она развернулась лицом к оматикайке и сказала ей: — Я с самой первой встречи заметила твоё поразительное отличие от остальных представителей твоей семьи, вскоре за тем Эй’ва сложила из звёзд небесные знаки, символы, над разгадкой которых я уже давно размышляю. Лишь недавно мне удалось разгадать несколько первых, — Ронал сделала небольшую паузу, после чего показала рукой в сторону постепенно укатывающегося за край звёздного полотна, после чего под удивлённым взглядом Кири нарисовала похожий на шестиконечную звезду символ. — Когда солнце с востока озарит острие кинжала, с небес спустится спасение всего мира, окрылённое даром Эй'вы — именно это гласит первая надпись. Аваат’ла имеет форму острия ножа — я поняла это сразу, но слова про спасение и дар долго оставались для меня загадкой... Но сейчас я поняла, о чём речь. Кири те Сули Кирейси’ите — ты спасение всего мира, ты окрылена даром Эй'вы! Не скрывая радости, Ронал улыбнулась. Но вот на оматикайку эти восторжённые речи оказали весьма неблагоприятные последствия: золотые омуты её глаз чуть скрылись под нахмуренными бровями, губы поджались в ощутимом напряге, а хвост заметался взбешённой коброй. Копившаяся внутри её сердца злоба прорвалась наружу из груди, словно пробившее насквозь лезвие. Кири взбешённо крикнула, как только улыбка исчезла с губ Ронал. — Дар?! По-вашему, это дар страдать изо дня в день от странных чувств и полного одиночества, быть последним лучиком в кромешной тьме сиротливости?! Я постоянно зависаю на месте, делаю необьяснимые вещи, могу однажды заснуть и проснуться спустя очень долгое время из-за обморока. Я постоянно пытаюсь себя одёргивать и не делать этого, но желание внутри меня как будто делает... из меня другого на'ви и я сама не осознаю, что делаю! Меня постоянно тянет общаться с Эй’вой, даже если это сопряжено с риском для жизни как сегодня! Мало мне ещё быть с бровями и пятью пальцами, так ещё и постоянно быть... такой. И это всё ещё дар?! Это не дар, а настоящее проклятие!!! — внезапно голос Кири переменился, и неконтролируемую ярость с головой захлестнуло в себе горе и слёзная печаль. — У меня из-за этого никогда не было друзей... Кто захочет дружить с такой ненормальной как я?.. Из померкнувших золотых глаз неконтролируемо засочились горькие слёзы, скатывавшиеся по щекам и пятная ковёр под ней. Она пыталась тщетно остановить начавшие сотрясать её грудь рыдания, но чувство собственной жалости, обделённости и почти сравнимой с агонией скорби взяли вверх над её и так уже сломанной волей к жизни, так что она под какафонию собственных всхлипов бессильно опустилась на свой ковёр, распластавшись на нём безвольной синей лужицей, после чего расплакалась. В этот момент она чувствовала себя как никогда брошенной и ненужной в этом мире, невидимой сущностью на задворках материальной вселенной, которой оставалось лишь плакать, причитать и желать от невозможности это осуществить. Свернувшись калачиком на полу в тени, она продолжала рыдать, душевная боль на куски рвала её сердце и казалось, что теперь вся её жизнь состоит исключительно из страданий: каждый стук сердца — боль, каждый тяжкий вздох — боль... В один момент ей захотелось, чтобы кто-то тоже страдал, и потому она едва слышно зашипела, желая остаться в одиночестве, когда ласковая рука легла ей на плечо, хотя это было больше похоже на болезненный хрип или скрежет стиснутых до идущей из дёсен крови зубов. Рука всё не желала отстать от неё и продолжила мягкие поглаживания, постепенно перемещаясь к её лицу. Кири подняла голову вверх, не прекращая всхлипывать, когда нежная рука тса’хик погладила её щёку, смахивая солёные слезинки. — Тише, тише, дитя, всё хорошо, не надо плакать, — последовав совету Ронал, Кири перестала плакать, хотя отчаянное шмыгание носом продолжалось. — Мы не сможем повлиять на то, как мы выглядим в угоду взглядам окружающих. Гораздо важнее то, что сокрыто у нас в голове и в сердце. И мои слова про дар совсем не пусты на смысл. Сказанное мудрой женщиной возымело действие: утерев слёзы, Кири крепко задумалась про слова о своём даре. Что это может быть? — Что это за дар? — быстро перебирая возможные варианты в своей голове проговорила девушка. — Ты необыкновенна, ite, уникальна настолько, что тебя захотят заполучить многие кланы. Может быть, даже выкрасть. Ты — Зейкойю, Кири, Посланница Эй'вы! Услышав это, девушка была поражена до глубины души, ибо что может быть удивительней, чем оказаться представителем особой касты на'ви, сохранившихся в лишь с трудом незабытых историях? Оматикайку пронзило ни на что больше не похожее чувство: великая радость напополам с удивлением и сомнением, которое не верило в сказанное и желала лишь одного — чтобы эти слова были ошибкой или шуткой. Но проницательный взгляд сидевшей напротив тса’хик быстро разубедил её в мутных сомнениях по поводу сказанного. На смену сложному признанию встал не менее сложный вопрос по прводу самоидендефикации, и Кири вместо заинтересованного: "Кто это?" с головой нырнула в тёплые детские воспоминания, когда она тёплыми вечерками сидела на коленях у своей бабушки и вместе со своими братьями под треск сухих сучьев в пламени костра слушала различные легенды и придания из богатого фольклора на'ви, и истории о Зейкойю там точно имели важное место, но вспомнить точно, кто это, не получалось, ибо при попытке копнуть глубже оматикайка с разочарованием натыкалась на пустоту забытой информации. Когда бесплодные усилия найти ответ или хотя бы какую-нибудь зацепку ни к чему не привели, она всё же смогла задать волнующий её вопрос. — Твоё любопытство будет вознаграждено, ite. Эти легенды нужно рассказывать в их истинном виде, иначе ты не сможешь уловить весь заложенный туда смысл. — Ронал прикрыла глаза, когда её голос зазвучал чисто и тихо, но скрывая в нём мощь. — Много-много поколений назад, ещё до времён Первых Песен, когда наш народ ещё не разделился на кланы, самые первые на'ви обитали на первозданной планете под внимательным взглядом глаза Полифема в таком же первозданном, молодом, но сильном лесу На'ринг, который стал для них первым домом в этом новом мире. Внешность этих недавно вышедших из умелых рук Эй’вы творений, наших далёких родственников, была весьма необычна: их лицо венчали не два, а четыре глаза, с затылка у них струились не одна, а две косы, а ноздри помимо носа располагались ещё и на груди, между плечами и ключицами, рук было четыре. Их родной лес был настоящим раем — вечное тёплое лето, отсутствие хищников и большое количество еды — но в столь райских условиях многие на'ви потеряли умение воздерживаться от излишеств и скатились в бездну анархии, потянув за собой других таких же слабовольных. Они отклонились от пути Эй'вы и то, что они творили, было ужасно: одни в постоянном гневе убивали животных и себе подобных, чтобы хоть как-то выместить на них злобу, другие преисполнились непомерной гордыни и потому отвращали от себя других, думая только о своём мнимом превосходстве, третьи всю жизнь проводили в сладостном ничегонеделании, заместо этого полагаясь на труд других, четвёртые были непомерными скупердяями и отказывали всем, даже родителям, хоть в малейшем подавании, пока пятые из-за собственных потребностей застряли в бесконечном цикле чревоугодия, размышляя лишь о том как наполнить до краёв и так уже растянутые желудки, шестые завидовали всем вокруг и хотели лишь иметь то, что имели окружающие, а седьмые в это время страдали самым тяжким пороком — неутолимой похотью, которую они насытить лишь сливаясь в затяжных и сладостных оргиях, проводя иногда целые дни в бесконечном прелюбодеянии, что стирало у них все границы дозволенного и без всякого зазрения совести позволяло придаваться разврату с первым встречным в любом месте, не ценя супружескую верность... Ронал тяжело вздохнула — не то от того, что просто устала говорить, не то от непонимания допущения такого поведения и стыда за пускай далёких, но всё-таки предков. Кири при внезапном замолкании навострила уши, ожидая продолжения этой истории. — А что было дальше? — спросила она, так как ей уже было невтерпёж ждать. — Именно с этого момента начинается основной смысл этого предания. — после интригующей паузы произнесла тса’хик. — Тайно наблюдая за столь грешным народом, Эй’ва очень разочаровалась в своих детях и потому весьма справедливо наказала их за слабость перед своими желаниями. Сухой ветер с запада высушил и лишил На'ринг плодородного урожая, а пришедшие с юга голодные хищники наводнили умирающий лес. Начался великий голод, вслед за ним наступил великий пожар, который уничтожил этот лес. Те, кто выжил в пожаре, стали объединяться вместе, но ресурсов было мало, поэтому четырнадцать самых сильных охотников смогли заполучить власть над своей частью народа и разделились на прото-кланы. Жизнь после наказания стала ужасной: измученные и просто не имеющие возможности вновь грешить из-за постоянной борьбы за выживание кочевники бродили по серому пеплу своего прошлого дома, над временными стоянками уже давно было не слышно плача, ибо умирающих было настолько много, что на всех просто не хватало слёз. Смерть не щадила ни стариков, ни детей, забирая каждого. Кланы постепенно расходились в разные стороны, прежде чем осесть там: наш клан Меткайина разместился на побережьях и островах среди волн, найдя там утешение в виде наших духовных братьев и сестёр тулкунов, ваш клан Оматикайя нашёл новый молодой лес и стал жить в Деревьях-Домах, избрав своих духовных родичей в виде икранов, клан Тайранги забрался высоко в горы и первым из первых оседлал икранов, клан Ейхемза'у же ушёл с неплодородных земель далеко на север и теперь никто не знает, существует ли он и поныне. С того момента и начались времена Первых Песен — потерявшие всякую надежду на спокойную жизнь как до наказания находили утешение от горя в песнях, ибо их жизнь по-прежнему была напонена ужасом. Но не всех ждало такое наказание: те немногие души, что смогли воздержаться от греха, прожить жизнь и выучить детей строгости и правильности жизни, стали Зейкойю, которых наградила сама Эй’ва невероятным способностями. Четыре Зейкойю в течении двух дней посетили все четырнадцать кланов и выдали им посохи вождей, после чего скрылись навсегда... Вскоре опять небольшая пауза погрузила маруи в тишину, но Ронал сделала последнее усилие, чтобы закончить историю. — Спустя ещё два дня, как вожди получили свои посохи, зов Эй'вы заставил их собраться возле Древа Душ каждого клана, — продолжила тса’хик. — Эй’ва была сердита на детей своих, но была довольна их душевным раскаянием, после чего решила сделать так, чтобы больше не повторять этих прискорбных ситуаций. "Дети мои" — говорила Эй’ва, — "Я должна совершить последнюю часть наказания, чтобы больше не заставлять вас страдать. Я заберу у вас два глаза, чтобы вы могли ценить красоту природы и созданное вами сейчас. Я заберу у вас два дыхальца, чтобы вы могли наслаждаться воздухом в этом моменте. Я возьму у вас пару рук, чтобы каждое ваше действие имело обдуманность и смысл. Я отберу у вас вторую косу, чтобы вы ценили созданную вами связь и были сообразительней в выборе партнёра. И, наконец, я сделаю так, что вы сможете рождать на свет лишь одного ребёнка за раз, чтобы вы любили друг друга и имели сильную связь между вашими сердцами". С теми словами наши предки приобрели почти современный облик, однако Эй’ва постепенно, через многие поколения добавляла во внешность каждого народа новые черты, создав их такими, какие они сейчас есть. А Зейкойю исчезли, но с тех пор они каждый раз появлялись с появлением Торука Макто, помогая ему защитить народы, но история обошлась с ними несправедливо, не сохранив ни имён, ни их заслуг, а большая часть легенд основывается лишь на ни чем не подкреплённых догадках. Но сейчас я вижу и знаю, что во время великой опасности древние обладатели невероятных способностей обретают плоть, и одна из них находится прямо передо мной! Кири крепко задумалась о всём сказанном. Судя по всему, Зейкойю — очень большая ответственность, пренебрежение которой может стоить чьих-то жизней. Если это так, то на её плечи лёг непосильный груз, с которым она едва ли сможет справиться в одиночку и учитывая её в край расшатанное недавними событиями психологическое состояние — не каждый бы смог пережить такое, живя обычной жизнью, а не забившись куда-то в тёмный уголок хижины и роняя горькие слёзы время от времени. Девушка медленно, словно неуверенно в своих словах проговорила: — Вы говорили, что я — одна из Зейкойю... неужели существуют другие? Вы знаете, в каких они кланах? А ещё... что они делают и умеют в принципе? — Ты, Кири, одна из Зейкойю, но существуют другие, — тихо проговорила Ронал, дёрнув ушами. — Однако правители кланов не хотят разглашать эту информацию, потому что другие кланы наверняка захотят заполучить столь ценного на'ви. Силой. Я точно не знаю, где тренируют Зейкойю в настоящее время, но в одной из деревень нашего клана недавно был обнаружен такой. Возможно, он приедет учиться у меня. Про их способности я не могу точно сказать, ибо они зависят от того, насколько далеко зайдёт твоё обучение. К тому же, если ты узнаешь о них, то будет ли мотивация тренироваться у тебя? — Неужели вы хотите сказать, что я буду тренироваться у вас? — голос Кири стал выше из-за переполнявшей её радости, которая приятным теплом разлилась в груди и животе. — Конечно, моё дитя, — согласно кивнула Ронал. — Наши тренировки начнутся через семь дней, в ночь полнолуния, когда Эй’ва откроется нам полностью. Но для начала скажи мне, хочешь ли ты, чтобы я стала учить тебя? История ещё не знала событий, когда ученика смогли обучить против его воли. — Конечно хочу! — радостно кивнула девушка. — Хорошо, Кири, отныне и навсегда ты станешь Зейкойю, чтобы нести свет и тепло в этот мир, — устроила своеобразный обряд посвящения женщина, после чего поднялась со своего ковра. — Пусть солнце и высоко, но ты совсем не спала, так что лучше я отведу тебя домой, чтобы ты могла передохнуть. Ты можешь заблудиться. Вместе с Ронал поднялась и девушка, мигом сщурив глаза от яркого света раннего утреннего солнца. Ступая по прохладному плетёному мосту бок о бок с тса’хик клана Меткайина, Кири помимо радостных раздумий о предстоящих тренировках внезапно подумала и о том, что смогла найти себе настоящего друга, о чём так грезила и так плакала сегодня. Конечно, тут больше уместно понятие "учитель" или "наставник", но это она была первым меткайинцем, кто стал относится к ней по-дружески. Да и в конце концов, хороший учитель сможет стать хорошим другом, не так ли?* * * * *
Три дня спустя...
Мелкие камешки и гладкая галька тихо шуршали, "проползая" по песчаному ковру отмели, когда прозрачные бирюзовые волны с тихим шумом накатывали на пустынный пляж, словно боясь потревожить покой нежащихся под лучами солнца скал и утёсов тёмно-песчаного цвета. Чистое небо было свободно от облаков, и лишь небольшое "стадо" кучерявых дымчатых барашков абсолютную синеву солнца, которое уже было высоко над землёй и дарило ей такое нужное тепло и свет. Далеко на отшибе, вдавающемся в голубой океан, высился гигантский рог каменной скалы, щетинящийся сверху зеленью. Дыхание моря этим утром было величественно, размеренно и спокойно, вея с простирающейся до самого горизонта дыбящегося безобидными волнами и плескающегося пеной водного стекла прохладным морским бризом, пронизывающим бодростью весь организм. В строгой последовательности накатывающие на пляж волны бросали на подводный песок замудрённые сетчатые тени, в бессильной и сокрытой от глаз окружающих ярости пытались грызть плоский скалистый уступ, который вдавался в окрестности рифа и высился с океанического дна высоким нерукотворным зданием высотой в двенадцать метров, высясь над уровнем волн. Вне досягаемости мокрого языка воды, его плоская, с небольшим наклоном вниз "крыша" была абсолютно сухой, но ровно до тех пор, пока на нём не разместились пятеро на'ви. Кири разместилась с краешку этого утёса, в задумчивости глядя на крохотные язычки воды, что мягкими движениями, словно руками умелого массажёра поглаживали её тайно жаждущие этой приятной прохлады в жаркий день ноги, проявляя нежность и ласку в каждом своём движении, щекоча между пальцев, оглаживая синюю с малозаметными полосками более светлого цвета кожу упругих мышц голени и бёдер, что наслаждались таким времяпровождением. Её золотые глаза устремили свой меланхолический взгляд на далёкую гладь океана, на плескающиеся вдалеке волны и кружащих над ними морских баньши, что нестройным хором перекликивались между собой. Она тихо наслаждалась игрой здешней и становящейся ближе с каждым днём природой: её необычными красками, выражающихся в десятках и сотнях самых невероятных оттенках голубого и синего, в её особенной игре среди бурных волн и неприступных скал и её особым величием, её ошеломляющтм многообразием, которое нельзя встретить больше нигде в этом чудесном мире — и девушке такая жизнь приходилась по нраву. Кто бы знает, какие бы страницы написала бы судьба в истории её семьи, если бы им не пришлось переезжать в Аваат’лу? Если бы солдаты RDA не схватили бы их в тот злополучный день, если бы Паук не попался бы им? А что если бы не случилось бы прилёта людей обратно на Пандору, что и начало чёрную полосу в их совместной истории? Размышления об этом сходились только к тому, что, не произойди этого всего, то их жизнь была бы нормальной — без сломанной воли, постоянного напряжения, страха за жизнь твоих близких и ужас в ожидании завтрашнего дня — но с тем и до невероятности скучной и однообразной: они никогда бы не смогли увидеть чистое лазурное моря, довольствуясь лишь неживыми фотографиями на планшете Норма, никогда бы не столкнулись с совершенно чуждым и в то же время интересным бытом другой культуры, но самое главное — она никогда бы не смогла узнать о своей необычности и о том, что она Зейкойю, не смогла бы найти себе друзей, пусть и не самых обычных. Но большая часть её размышлений кружилась стайкой мотыльков над лампочкой над думами о том, через какое горе может провести нас жизнь прежде чем мы смогли поверить в себя. То, что сотворил с ней Ао’нунг, было ужасно настолько, насколько можно, и она даже думать не хотела о том, что он мог бы сделать с ней, если бы не остановился в тот момент... Но с другой стороны это, как бы странно не казалось, привело её через видения у Древа Душ к тому разговору с Ронал два дня назад поздней ночью. По-сути, его надругание над ней позволило оматикайке найти себе место в этом загадочном мире и узнать о себе больше, от чего в сердце на время поселилась странная консистенция из гнева, отвращения и печали с примесью какого-то странного удовлетворения при воспоминаниях о тех словах тса’хик. Но даже если это страшное событие позволило ей найти себя, то она никогда бы не высказала даже малейшей благодарности, поскольку применённый им способ точно того не стоил. И опять не шевелясь, но в голове отгоняя словно назойливую муху эту тошнотворную мысль, она погрузилась в грёзы о предстоящих ей меньше чем через неделю тренировках у Ронал. Зарождающееся где-то в трепещущем в скором ожидании сердце чувство тёплым, вязким сиропом разползалось у неё в груди и проникало вниз, вниз, вниз... Примерно похоже на ощущение, которому люди дали странное название "бабочки в животе", чего Кири искренне не понимала: вот, допустим, другие человеческие поговорки вроде "как рыба в воде" — она говорит о том, что кто-то в какой-то ситуации или деле чувствует себя легко и привычно как и рыба под водой, "мутить воду" означает целенаправленно путать кого-нибудь — вполне подходящие, узнаваемые и говорящие сами за себя словосочетания, но «бабочки...»? С головой ушедшая в свои глубокие и не очень размышления девушка находилась в состоянии забытия и потому все окружающие её звуки шли малоразборчивым фоном, так что вся болтовня сидящих рядом с ней прошла мимо её ушей, но странное побуждение заставило её отвлечься от состояния беспробудной задумчивости и немного последить за ходом разговора. — ...Я всё понимаю, — активно жестикулировал руками Ло’ак. — Но пойми: всё закончилось, всё прошло, так что таких поводов для того, чтобы закрываться в себе и депрессировать, я не вижу, Цирея. Если это будет продолжаться, то тебе будет становиться всё хуже. Сидевшая до этого на камне раздражённая Цирея резко встала, кинув на чуть отошедшего назад парня ненавистный взгляд. Встретившись сегодня с ней, все Салли без исключения заметили весьма поникшее состояние меткайинки, в которой жизнь раньше била ключом: долго вглядываясь в её затуманившиеся голубые глаза, можно было заметить проступающие наружу капилляры, кровавой сеткой оцепившие голубизну её глаз, под глазами у неё появились малозаметные тёмные круги, да и сама она стала немного более худой. Большие перемены наступили в её характере: весёлая, добрая, ласковая и общительная девушка, от которой так и веяло беззаботностью отрочества, стала теперь вечно печальной и замкнутой, теперь едва поддерживая разговор и пытаясь остаться как нибудь в сторонке. Вот и теперь весьма задетая такими неосторожными речами со стороны Салли-младшего, она выглядела весьма напряжённо и грозно, невзирая на то что была почти на голову ниже оматикайа. Не сулящей ничего хорошего походкой рифовая, угрожающе раскачиваясь всем телом, подошла почти вплотную к парню и с гневом воскликнула: — Не видишь поводов? ПОВОДОВ НЕ ВИДИШЬ, ДА?! — девушка распалялась всё больше и больше с каждой секундой, так что Ло’ак испуганно попятился назад, не в силах удержаться на месте при столь резкой смене настроения своей подруги. — Перестань видеть весь мир в розовых цветах, а если не можешь сам, тогда двину тебе по башке, чтоб помочь! У тебя твоя сестра чуть не погибла, её хотели убить и её... даже говорить не буду, мой брат оказался... — Твой брат? — тот час же наступил ей на язык юноша, как только замаячило упоминание самого ненавистного существа на свете для всей семьи Салли и почти всего населения Аваат’лы уж точно. — И после того, что он сделал, ты ещё называешь братом эту мразь, для которой смерть будет весьма облегчённым наказанием? Если бы у меня был такой... — Закрой рот!!! — рявкнула Цирея, так что Ло'ак сделал ещё два шага назад. Не очень-то легко привыкнуть к тому, что столь яростной может быть твоя подруга, которую ты недавно считал самым дружелюбным существом на планете. — Ты, видимо, совсем не ценишь своего брата, раз позволяешь себе говорить такие вещи. Когда я вспоминаю о том, что Ао’нунг сделал с твоей сестрой и хотел ещё сделать, а что потом с ним произошло... у меня душу как... как будто рвёт напополам в разные стороны... потерять родного на'ви всегда ужасно, чтобы не случилось, но с другой стороны... даже если б он во всём расскаялся и вернулся, я бы никогда больше к нему не прикоснулась... Конечно же, тебе очень легко о таком говорить, тебе ещё никогда не приходилось страдать от того, что наделал твой брат с совершенно другой девушкой и постоянно ощущать страх, понимая, что ты выросла под одной крышей с настоящим монстром, который мог также взять и сделать это! Помимо того, что творилось с твоей сестрой и моим братом, мои родители... они теперь словно две разных личности: отец стал угрюм и задумчив, строг, он постоянно что-то делает, причём совершенно бесполезные вещи, а мать просто молчит и ничего не говорит. У меня семья разваливается на глазах, мне очень страшно из-за этого и из-за того, что произошло раньше, я уже два дня не ем и не сплю потому что меня постоянно мучают эти чувства, мне не хочется ничего делать, хочется однажды заснуть и не проснуться, чтобы не захлёбываться в водовороте этого ужаса и после этого ты мне заявляешь, что у меня нет поводов!? Видимо, тебе никто не дорог и ты никого не жалеешь потому что ты лишён души и сострадания, бессердечный придурок! Но даже после столь весомых аргументов Ло’ака не остановило, и он решил продолжить этот спор. — Я всё понимаю, — нахмурив брови, ответил он. — Но откуда я... мы должны знать о твоих проблемах. Я у тебя не живу под потолком, чтобы знать всё о твоём состоянии. Могла бы и с друзьями поделиться! Цирея резко двинулась к парню и пришлось вставать уже наблюдающему за всем этим Нетейаму, который расставил свои руки в стороны, дабы не допустить уже маячевшего на горизонте мордобоя. Тяжёло дышавшая от возмущения и закипающей как вода в чайнике злости меткайинка буквально уткнулась грудью в широкую ладонь оматикайа, да ещё и с напором, явно желая прорваться на другой конец их каменного "ринга". Вжавшаяся своим разгорячённым телом как будто бы специально подставленную таким образом руку старшего брата девушка могла бы активировать Ло'аку моментальный переход в режим зависти, хотя парню из-за накаляющегося конфликта было явно не до ревности в отношении темы с "возрастным ограничением". Кири с буквально приклеевшейся к ней Тук решила уйти с линии огня, скромно стоя в сторонке. Раскинувший в обе стороны свои руки для сдерживания участников неофициального поединка Нетейам не смог выстоять перед внезапным напором лазурного тела, когда Цирея резко метнулась в сторону Ло’ака, чего никто не ожидал, и даже замельтишивший в спешке руками старший Салли не смог поймать ловкую девушку — меткайинка просто выскользнула у него из рук и уже через две секунды находилась возле младшего сына Торука Макто. За сильным толчком обеих её рук последовало стремительное падение парня на мокрый скользкий камень, на который он с силой грохнулся, что аж позвоночник затрещал. От такого сильного удара в глазах у него помутнело и поплыли странные пульсирующие точки, а спину как будто бы насквозь прошило целым рядом острейших кольев или чем-то похуже, поэтому Ло’ак неминуемо застонал от сильной боли, пытаясь скрутиться в некое подобие калачика на сыром уступе, при этом постоянно тяжко вздыхая от боли. Высившаяся над ним девушка крикнула: — Насчёт друзей могу точно сказать, что ты теперь не в их списке! — меткайинка пыталась изо всех сил сохранять невозмутимость, но рвущие ей сердце воспоминания и чистая обида заставили её громко схлипнуть и проронить несколько слёз, которые не просто прокатились из-под полуприкрытых ресниц по щекам, а прямо-таки брызнули. — А знаешь-ка что, Ло’ак те Сули Нейтири'ите... Больше мои занятия можешь не посещать! Прошло едва ли пять секунд, прежде чем спокойные голубые волны вдруг вздыбились тучей брызг, когда девушка нырнула в море и растворилась где-то под водой, чтобы уплыть куда-то далеко-далеко в укромное место и выплакаться в полной тишине и одиночестве, пережить боль, вызванную недвусмысленным задеванием за душевную рану. Туктерей пыталась окликнуть меткайинку, очень надеясь на то, что она передумает и вернётся, но стремительно растворяющийся в голубизне морской воды стройный силуэт сказал девочке негласное "нет". Нетейам с Кири помогли Ло’аку подняться, бережно поднимая его под руки. Заглянув брату за спину, старший наткнулся взглядом на крупный сиреневый синяк, пролегающий вдоль нижней части позвоночника, кое-где были маленькие ранки, сочившиеся кровью. — Очень больно? — спросил Нетейам. — Неа, бывало и хуже, — со вздохом ответил младший и постарался натянуть на себя ободряющую улыбку. — Ло, это было... даже не могу слов подобрать, — произнесла Кири. — Но вы оба были совершенно не правы. — Это и ежу понятно, — саркастически ответил поговоркой людей Ло’ак, хотя некий "ёж", которому всё всегда понятно, оставался для парня неизвестным. — Проблема в том, что после нашей душещипательной беседы она меня вряд ли подпустит в ближайшее время. По-сути, это я виноват. — Могу лишь сказать, что нужно надеяться, надо подождать некоторое время и уже потом приносить извинения, — без всякого укора произнёс старший. — Всё-таки надежда умирает последней, бро.