Трон Эраклиона

После похорон Короля Эрендора на плечи молодой королевской четы свалилось столько новых обязанностей, что последующие месяцы пролетели в одно мгновение. Траур, необходимые церемонии, связанные с восхождением на престол нового короля, объявление о скором рождении наследника, организации грядущего празднования местного дня весны… Диаспро старалась не думать о том, насколько ужасен их брак. После похорон Скай перестал пытаться поговорить, снова стал её избегать, не выразил никакой радости относительно своего будущего отцовства. Это задевало. Лишь однажды он дежурно, безынтересно и под строгим взглядом матери спросил о самочувствии и ушёл сразу же, услышав ответ. Возможно, она сама была в этом виновата: пресекла его попытки извиниться, сама избегала его, что-то требовала… Но снова делать первый шаг и идти на контакт Диаспро не позволяла уязвлённая гордость: вот ещё, начинать с ним разговор после публичных тёплых бесед с бывшей невестой на глазах у половины магического измерения! Обойдётся. Мысли о том, что проблему всё равно надо будет решать, вызывали неиллюзорную тошноту, так что новая королева с головой ушла в работу. Это тут же вызвало активные попытки королевы-матери отстранить её от решения государственных вопросов. Конечно. Беда никогда не приходит одна Старой королеве не нравилось то, чем занимается новая: в её понимании жена короля должна быть озабочена лишь рождением наследников, да побольше (в чём сама Самара, очевидно, не преуспела в своё время), так что деятельность Диаспро в первые месяцы брака воспринималась ею не больше чем попытка занять чем-то беспокойную девицу до того, как она приступит к по-настоящему значимому делу. А “беспокойная девица” вбила себе в голову, что может делать и то, и другое! — …и ведь именно от тебя зависит будущее династии! От того, насколько ответственно ты подойдёшь к вынашиванию ребёнка! А ты… — Ваше Величество, я не больна и чувствую себя отлично, а, значит, никакой угрозы нет, — почти теряя терпение, отбивалась Диаспро, замечая про себя, что если её здоровье ухудшится, то только из-за этих почти ежедневных нападок и попыток навязать ей постылое сидение в покоях! “И что мне делать в покоях? — хотелось задать язвительный вопрос. — Убиваться из-за того, как холодно ко мне относится ваш сын?” Главный лекарь Фредерик Маунбетт с боязливой усталостью переводил взгляд с королевы на королеву, остальные врачи и вовсе просочились за стенку: в этих покоях сошлись в ожесточённом споре две женщины, каждой из которых ни одна живая душа во всей стране в здравом уме и слова поперёк бы не сказала! На чью сторону ни встанешь — проблем не оберёшься. Но шестидесятилетний Фредерик не имел возможности уйти, ведь, не займи он позицию в этом споре, династия действительно могла бы прерваться: её члены друг-друга попросту поубивают! Он был уверен: любой беременной женщине споры вредят куда больше любой работы, если речь, конечно, не идет о поднятии тяжестей и вредных производствах. Да и не сказать что занятия политикой были молодой королеве в тягость — с её-то жаждой деятельности и волей отстаивать свое право на присутствие на заседаниях Совета Министров. Что он и высказал, не забыв отметить, что та, безусловно, здорова, ребёнок развивается нормально, и нет нужды в каких-либо ограничениях. Вдовствующая королева не успокоилась и воззвала к сыну. Но Скай, принципиально не появлявшийся ни в покоях жены, ни в кабинете главного лекаря, если вопрос касался будущего ребенка, на все материнские увещевания отвечал крайне незаинтересованно, заявлял, что никакого желания лезть в дела королевы-жены не имеет, и вообще, та всё равно сделает по-своему, их брак всегда был политическим, и ему её не убедить словами, а запирать и запрещать… кто знает, что она предпримет в этом случае и что у неё на уме. Так что молодого короля убеждать было ещё бесполезнее, чем кого бы то ни было. Он и о скором рождении наследника объявил неохотно, с таким подчёркнутым формализмом, будто его это и вовсе не касалось, а неформально и вовсе и слова об этом не сказал, предпочитая заниматься приёмом подданных, военным делом и бесцельным блужданием по дворцу. Устав от всепоглощающего неуважения к собственному мнению, а, быть может, в целом утратив силы, Королева Самара, так и не сняв траур, удалилась в своё любимое дальнее поместье на севере. Официально — оплакивать мужа, но местом глухой скорби поместье не стало: там велась размеренная светская жизнь с тихими приёмами, охотой и прочими любимыми королевой-матерью занятиями, но подальше от столицы, вздорной невестки и не прислушивающегося к ней сына — нового короля. — Я всецело уважаю Вас, матушка, — отрешенно бубнил Скай, провожая мать в северное поместье, — и прислушиваюсь к каждому вашему… На лице королевы Самары отразился весь спектр реакций человека на съеденную дольку лимона: — Не лги мне в лицо хотя бы в день моего отъезда! А ты, Диаспро, помни мои наставления, хотя бы из уважения... — Непременно, Ваше Величество, — не менее отрешенно согласилась невестка, не отрывая взгляда от чего-то далекого на горизонте. — Что ж, — королева смерила их обоих тяжелым взглядом. — Хотя бы в отношении моих слов вы проявляете удивительное единение— в своём равнодушии и пренебрежении! Королева Самара скрылась в королевском поезде, забрав с собой десяток слуг, королевского повара и ожидания тех, кто надеялся на влиянение матери на нового короля. С тех пор во дворце её не видели. Любящий сын честно приезжал к матери раз в месяц-два с официальными и полу-официальными визитами, но большого желания общаться сверх того не имел. Впрочем, неудивительно: он и до навязанного ему брака редко бывал дома, едва ли сильно скучая по родителям, которых всегда предпочитал любить и уважать на расстоянии. А выслушивать недовольство матери лишний раз он едва ли желал. Диаспро и вовсе перед каждым официальным визитом, заручившись поддержкой лекарей, заявляла, что ей нездоровится, и царственный супруг — к большому счастью и облегчению обоих — отправлялся к матери один. А после того, как вдовствующая королева удалилась от двора, на Диаспро свалилось такое множество дел, будто Самара специально берегла их и копила ради неё — как лицемерно, учитывая позицию “беременная должна запереть себя в покоях и вышивать крестиком”! Скай не спешил вникать в то, что считал неважным, смотрел на министров волком, да и вообще старался меньше общаться с теми, кто не поддержал его в вопросе ареста Самуила. Гордые министры отвечали королю той же монетой. Вопросы дворца (особенно его ремонта, требующегося так долго, что старый король вполне мог бы погибнуть от падения с прогнившей лестницы западного крыла), кадровые вопросы, организация церемоний (к которым надо было готовиться за месяц-три, а не так, как пришлось — за два дня, нарушив два десятка протоколов!), официальная переписка… — Спасибо, Ваше Величество! — шипела Диаспро, допоздна работа в своей спальне, разложив на кровати документы. — Особенно за то, что не ввели в курс дела, предпочитая делать вид, что так и должно быть! Новые дела переплетались со старыми, неформальные беседы с чиновниками — с заседаниями Совета, частные беседы с нужными людьми, так необходимые для укрепления своего положения при дворе, — с официальными церемониями. Над всем этим довлели необходимость следить за своим здоровьем, головокружения, утренняя тошнота и даже несколько обмороков. Благо о последнем никто не знал. Почти никто: слуги, прекрасно умеющие хранить молчание под страхом сурового наказания, не в счёт. И не только слуги. “Я снова забыл проветрить кабинет, ужасная духота, простите”, — рассыпался в извинениях Самуил всякий раз когда королеве становилось нехорошо. “Я сам позавчера споткнулся об этот ковёр, господа, это никуда не годится, куда смотрят слуги!” — громогласно заявлял он, когда Диаспро вставала, собираясь покидать заседание, и тут же резко опускалась обратно, справляясь с головокружением. “Граф Эттерн, посмотрите, я нашёл одну несостыковку…” — отвлекал он их общего коллегу в деле реформы юстиции. Словом, союзник у Диаспро был надёжный хотя бы в этих вопросах: ему было невыгодно, чтобы королеву отстранили от дел, опасаясь за здоровье еще не родившегося ребенка. Несмотря на возросшую нагрузку, Диаспро всё же довела до ума свою реформу Юстиции. Скай же упорно оттягивал её введение, придираясь к каждой мелочи. Он не желал идти навстречу ни жене, ни тем более министру финансов, которые, общеизвестно, стояли за этой реформой. Однако разумных аргументов, кроме совсем смешного “отсутствия необходимости” у него не нашлось. — Простите, Ваше Величество, не хочу с вами спорить, — спорил и кланялся Эттерн под веселыми взглядами остальных министров, враждебным — короля, и усталым — королевы. — Но необходимость реформы в пояснительной записке к законопроекту отражена на… Министр опустил взгляд на внушительную стопку документов перед собой. При желании этим талмудом можно было бы убить пару врагов. — Двухста шестидесяти семи листах, — ровным голосом подсказал ему Самуил, едва скрывая ехидство. — И у кого же столько времени нашлось заниматься этой писаниной? — отчаянно вырвалось у короля. — Это вместе с графиками, диаграммами и иллюстрациями, — под беззвучные смешки коллег смущённо добавил Эттерн, всем известный своей любовью к объёмным текстам и канцеляризмам. Казалось, он сам не понимал всю абсурдность той ситуации, в которой его пространные пояснительные записки никто не читал. — Там в конце краткое изложение доводов… — Всего на пяти с половиной листах. “Чтобы даже самые недалёкие поняли,” — подумала, но, к счастью, удержала в себе королева. Молодой король так и не смог отстоять свою точку зрения, и его общими усилиями Диаспро, Самуила и графа Эттерна удалось довести до компромисса, не ударившего бы ни по авторитету короля, ни по положению и репутации реформаторов. Пока они смогли сторговаться на переходный период, хлопоты относительно которого взял на себя граф Эттерн: ему очень, очень хотелось сохранить своё кресло Министра Юстиции. Сработал аргумент “народной мольбы”: канцелярия тайных дел облекла разрозненные мыслишки черни и невысказываемые претензии знати в добротный отчёт и передала его прямиком графу Эттерну, а тот представил его на Совете от своего имени. Правда, сам Мастер тайных дел узнал об этом последним, но сделать хоть что-то, не выставив себя дураком, не мог. Скай подумал-подумал, да и дал добро. Проблемы простых людей не были ему чужды, и их прошения давали королю больше желания что-то менять, чем самые большие отчёты Эттерна. Самуил высказывал тихие беспокойства о том, что будет, если под какую-то реформу не найдется "народного запроса". Но, слава всем богам, власть короля на Эраклионе не была абсолютной. Да, у него было много сфер влияния с правом вето на все решения Совета, и официальной конституционной монархией здесь и не пахло. Короля неформально сдерживал Совет Министров, почти за каждым из которых стояло влиятельное семейство местных аристократов. Наложения вето по каждому поводу здесь попросту никто не поймёт. Мнение Совета — совещательно, юридически король обладал всей полнотой власти, но даже Скай понимал: ему не пойти против Министров. А, если и пойти… что ж, последний переворот в истории Эраклиона сто пять лет назад как раз совершил Совет, не признавший зарвавшегося короля. В конечном итоге новый король стал для министров не более чем раздражающим внешним фактором, который пытался лезть в то, что прекрасно работало и до него, и мешать давно назревшим изменениям. Да, пояснительную записку Эттерна на двухста шестидесяти семи листах никто не осилил, но её краткое изложение знали все. Свежи были и воспоминания министров о том, как родной мир оказался без защиты, пока кронпринц увёл почти всю гвардию спасать чужой, подставив Эраклион под удар. И всё же назвать Ская полностью потерявшим влияние было бы неправильно: никто ещё не осмеливался пойти против короля напрямую.

***

Шли недели. Месяцы. Наступил Новый год, празднуемый здесь в начале лета. После похорон старого короля Диаспро, вовлечённая в новые заботы, старалась свести на нет любые контакты с венценосным супругом. Его вспышка гнева сразу после вторжения напугала её, так что в открытое противостояние с ним она не вступала, предпочитая защищать свою реформу руками Эттерна. Тот, казалось, и рад был выставить всё плодом исключительно своих заслуг. Впрочем, и тут случались осечки. — Первый этап переходного периода реформы можно считать завершённым, Ваше Величество, — с гордостью объявил Эттерн на очередном Совете. — Приведены в порядок законы, регулирующие уголовное, административное и гражданское судопроизводство, упорядочены местные суды, приступаем к созданию королевских судов в областях… — И как относится к вашим нововведениям народ? — безынтересно поинтересовался король, едва ли слушавший доклад. Мыслями он был явно не в судебной системе родной планеты. Сильно похудевший и осунувшийся, король не интересовался, казалось, практически ничем, и выполнял свои обязанности с почти демонстративной усталостью. — С большой благодарностью, как и предполагалось! — Министр не сдержал самодовольной улыбки. — Новые законы более понятны простому люду, знать счастлива видеть порядок и определённость в нормативных актах. В мою канцелярию приходит множество писем! — И наконец-то разобрались с избыточным финансированием и полным упадком местных судов, — гордо ввернул Самуил. — Теперь они получают на шестьдесят процентов меньше, а толку от них на сорок процентов больше. Скай скривился: ненавистный дядюшка приносил такие блестящие отчёты, что не имелось ни малейшего повода его убрать, обвинив в некомпетентности. Вот и реформа эта… — Поверьте, Ваше Величество, мы идём правильной дорогой! — яро наступал граф Эттерн, то ли играя на публику, то ли действительно веря в то, что делает. — За реформой Её Величества — будущее страны… Он резко оборвал себя на полуслове. Все присутствующие быстро взглянули на Диаспро: пусть это не озвучивалось, каждый министр понимал, что реформой занимался не только Эттерн. Королева же ответила министру юстиции равнодушным взглядом, точно он и не оговорился. Будь что будет, её муж не дурак и явно в курсе реального положения дел. Да и реформа выстрелила, не просела и не задохнулась в самом начале: можно уже не прятаться за чужой спиной, а с достоинством принимать похвалу. В случае неудачи все обвинения бы пали на Эттерна. — Не стоит обесценивать вклад министров, — дипломатично заявила Диаспро, изо всех сил пытаясь держать осанку: весь совет её клонило в сон. — За мной была только… общая идея и некоторые принципиальные моменты. На мгновение взгляды венценосных супругов пересеклись. Скай быстро отвёл взгляд и едва заметно поморщился, как делал всегда, когда хотел бы с ней поспорить, да аргументов не находил. — Ну, значит, всё и дальше должно проходить благополучно, — он пожал плечами и вдруг повернулся к заведующему войсками, резко меняя тему. — Граф Пале, как продвигается реформа вооружённых сил?.. Совет пошёл своим чередом. Диаспро украдкой вздохнула: бури удалось избежать. в этот раз благоразумие супруга победило его эмоции. А, может, и самих эмоций — во всяком случае, таких сильных — у него уже не осталось?

***

Второй триместр долгожданной беременности преподнес молодой королеве немало неприятных сюрпризов. Не тех, о которых принято говорить в таком контексте, ведь ни физическое недомогание, ни утомляемость не создавали столько проблем, как резкие перепады настроения. Каждой мухе во дворце пришлось припомнить дурной характер княжны Диаспро, о котором в той же Алфее силами Винкс знали, наверное, даже уборщицы. Помощь Самуила была неоценимой: как бы ей не хотелось давать умному интригану слишком много власти, сама бы она не справилась. Муженек, после коронации решивший лезть в государственные дела весьма ограниченно — лишь там, где ему хотелось, давно отошёл на второй план, не помогая, но и не мешаясь. Сферы влияния они разделили, друг с другом старались не пересекаться. Отношения супругов сошли на нет: ребенок зачат, совместные выходы в свет откладываются в виду внезапно обнаружившейся “непереносимости беременной королевой межпланетных перелетов и порталов”, на мероприятиях во дворце друг на друга можно и не смотреть. Притворяться больше не перед кем — родителей рядом нет. А в возможности построить взаимно уважительные отношения они оба разуверились уже давно. Скай пытался иногда делать робкие полушажки: через слуг раз в пару недель посылал супруге цветы и сладости. Ни с тем, ни с другим, никогда не угадывал, дальше в своих попытках наладить отношения не шёл. Точно ждал от неё следующего шага. Да Диаспро не собиралась начинать разговор — о чём бы он ни был — первой. Из головы не шли вспышки гнева супруга, а ещё его наглые обжимания с чужой принцесской на похоронах, на глазах почти половины их союзников! Пусть играет в ребенка сколько угодно, но это… это же просто неприлично! Жалкое зрелище: королева из последних сил давила в себе глупую иррациональную ревность, оставшуюся ещё со времён разорванной помолвки. Ничего. Ничего страшного. Никто и думать не посмеет, что у какой бы то ни было девицы — пусть и единственной преемницы короля другой планеты — есть шанс затмить законную жену короля, что скоро принесет государству наследника! А Скай… а Скай пусть кого угодно обнимает, может и дальше пойти, только вот пусть не надеется, что любовницы долго при нем останутся! Троих подозрительно красивых и ласковых служанок у покоев короля уже не найти. Да и во дворце. И в столице. Что ж, в последнее время эмоции контролировать стало сложнее. Мечась между ревностью и неприязнью, Диаспро никак не могла привести себя в равновесие. Тут и оступиться можно, поддавшись глупому гневу. — Ваше Величество, расторжение торгового договор с Домино сейчас невыгодно, — тяжело вздохнул Самуил, когда удивлённые резкой вспышкой радраженной королевы министр торговли и министр иностранных дел покинули кабинет. Не демонстративно, нет — не желали они ссориться с королевой, уже имея напряженные отношения с королём. Однако их удивление можно было понять. Диаспро и трое министров всё утро неформально обсуждали текущие торговые контракты и их влияние на внутреннюю экономику и дипломатические сношения. Формально общий отчёт министры представят на Совете, но, дабы не ударить в грязь лицом и не тратить монаршее время на внутренние распри, утрясали возможные разногласия до него. К примеру, экспорт зерна на Зенит, который был выгоден министру торговли графу Церрею, провоцировал рост цен и инфляцию, против чего выступал министр финансов, а выгодный в целом контракт по импорту лекарственных средств с одной небогатой планеты давал глубокую трещину в отношениях с воевавшей с этой планетой Линфеей, в чём видел большую проблему министр иностранных дел Франц де Оммаре. А неделю назад похожим образом сцепились Эттерн и Тибуллет! Королю лучше представить готовое решение, чтобы он — не приведи Господь — не придумал своё. А королева обычно выступала отрешённым голосом разума, смотрела на ситуацию в целом и предлагала министрам разумные компромиссы, которые они смогут приписать себе самим на Совете. Обычно — но не в этот раз. То-то удивились министры, когда обычно разумная королева вдруг уцепилась за мельчайшие детали в эмоциональном порыве разорвать соглашения с соседней страной. Все ведь знали, какие отношения связывали короля и принцессу этой страны. И догадывались, что об этом думает королева. Поэтому Церрей и де Оммаре позорно дезертировали из кабинета, заверив, что вопрос можно будет обсудить позднее. — Нам так нужны эти босяки? — ревностно поинтересовалась Диаспро, понимая, впрочем, что поступила глупо. Министр Финансов стал объясняться, не забывая подливать королеве её любимый жасминовый чай. Слуг не было, иначе о содержании приватных совещаний знал бы весь дворец. — На данный момент Домино требует вложений, которых от нас не ждут, — размеренно говорил Самуил. — Только оправились от многолетнего обледенения — и тут засуха, гибель урожая: природа не вполне восстановилась после проклятия, если я правильно понимаю эти магические штучки. Но, поверьте, через три-четыре сезона оно встанет на ноги. Когда-то они всё же были… — Мне не нужен исторический экскурс! …а ещё не хотелось показывать, что тихий голос министра может действительно её успокоить и привести в чувства. Его разуму она доверяла и прислушивалась к советам, понимая, что он не стал бы с ней спорить из простого упрямства. — Но вам нужно влияние, Ваше Величество! Домино некогда было процветающим, одним из сильнейших королевств, упущенное они наверстают быстро… и не забудут тех, кто в тяжелое время протянул им руку помощи. Церрей, как вы помните, разработал такую схему торговых транзакций, при которой все дела будут вестись через территорию вассальной планеты, вы не увидите никого из доминийцев лично. — Отлично, оставляйте договор, я не против, — отрывисто выдохнула Диаспро и добавила, глубоко вздохнув: — Терпеть их не могу. Это, безусловно, мое личное мнение, не для широкой общественности. Министр покачал головой: — Когда я давал хоть повод усомниться в своей преданности вам? — Мне? — хмыкнула королева, лукаво на него поглядывая. — Вы, помнится, говорили о преданности всей королевской семье. Молчание. Обмен взглядами. Они часто заводили такие ни к чему не обязывающие споры, в которых можно было попрактиковаться в изворотливости и подловить оппонента. Но сейчас было нечто другое. Нечто, что касалось их негласного политического союза. — Безусловно, я предан королевской семье, и своей сестре, — нашелся Самуил, не смущаясь. — Но, коль встанет выбор между вами и вашим супругом… — Я понимаю, — неожиданно мягко сказала Диаспро, не желая заставлять его говорить то, что тянуло бы на государственную измену. — И благодарю вас за поддержку. Но лучше нам попридержать подобные разговоры до лучших времен... Но я желаю, чтобы вы помнили: вам нет нужды опасаться бредовых идей моего мужа, — перебила его Диаспро, желая всё же расставить нужные акценты и внести ясность. Пусть это и будет стоить ей потери нейтральности в этом разговоре. — Я гарантирую. Если с вами случится несправедливость, я сделаю всё от меня зависящее, чтобы вам помочь. — Вы уже помогли мне. — И помогу снова, если потребуется. Мы союзники. Вот же… глупая эмоциональность! Наговорила лишнего. Но что-то во взгляде министра переменилось после этих слов. Диаспро не питала иллюзий относительно умения союзника надевать разные маски, но сейчас ей казалось, что он смотрит на неё с искренней благодарностью, подбирая слова, которыми он бы мог её выразить. Возможно, это и фальшь, но приятно хоть ненадолго потешить себя иллюзией того, что хоть кто-то в этом дворце ей не враг. Во всяком случае сейчас. — Благодарю Вас, — выдохнул Самуил, когда молчание затянулось. — Ваши слова многое значат для меня. И всё же взгляд он не отводил, будто давая королеве к себе присмотреться. Неожиданно для себя она осознала, что её и министра разделяет не так уж много лет: десять, а то и меньше. Хорош собой, пусть и рыжий, что, безусловно, было недостатком, и зеленоглазый — как и старая королева. И всё же он не походил на высушенную брюзгливую рыбу, какой виделась его сестра, да и одевался так, что рыжина в волосах не смотрелась неуместно или слишком ярко. Пожалуй, можно было заметить, что он недурен собой. Интересно, почему он не обзавёлся семьёй?.. Не то что бы это на что-то влияло, но… Находиться рядом было не противно. И, возможно, даже приятно. — Вернемся же к делам, — несколько поспешно бросила Диаспро, разрывая зрительный контакт и чувствуя, как загораются щёки. Гормоны, наверное. Она на шестом месяце беременности, как-никак. Приятное наваждение всё же пришлось отогнать: у них действительно было много работы. Подвигая к себе новую стопку документов, она не заметила, что министр достаточно долго не отводил от неё взгляд, тоже о чём-то задумавшись.