Звёздные плюшевые лоскуты и угольные зонты, за которыми прячутся стеклянные мальчики.

***

      Подхватив большую-большую коробку с огромным количеством лоскутов ткани, Ники осторожно выглядывает из-за неё, боясь столкнуться с кем-нибудь (или чем-нибудь). Она совершенно точно превышает размеры хрупкого мальчика, пытавшегося донести всё без потерь и травм, кои бывают частыми. Ноги у него забавными верёвочками плетутся меж собой, а взгляд каменно утыкается в картонные стены коробки.       — Осторожно. — тихо смеётся Хисын, подмечая, казалось бы, самостоятельно ходящую коробку. Он забирает её у младшего и ставит на пол, стараясь разместить ровно по центру — и никаких ссор в порыве делёжки лоскутов не будет.       Следом за Ники шагают Чонвон и Сону — сегодня младшим поручили принести привычные три коробки с лоскутами, а старшим — ожидать своего часа, искать то, что нужно зашить, и помогать младшим, если вдруг те не справятся. Конечно, мальчики конституцией тела от Ники практически не отличаются, но относят всё гораздо успешней, нежели самый младший — однако, он самый-самый хрупкий. Когда ребята проходят в гостиную, коробки из их рук мгновенно оказываются на полу — не потому, что уронили, а потому что Хисын помогает, устанавливая всё на нужные места.       — Разбейтесь по парам, не считая меня, и приступайте — я буду рядом и буду помогать, если понадобится, — оглашает Хисын и усаживается возле излюбленного Сону кресла, стараясь чуть-чуть отдалиться от мальчиков. Свободу и одиночество любят все, но в разных количествах: Ли, например, однозначно и точно привык быть один, только вот нет у него такой возможности. Ребята всегда с ним рядом и отпускать не очень желают! Но когда есть возможность укусить одиночества за бок, Хисын ею безоговорочно пользуется.       Услышав и поняв хёна, ребята тут же разделяются по парам: Чонвон, даже не спросив разрешения, усаживается рядом с Чонсоном и осторожно берёт его за руку, обозначая временную принадлежность этого человека себе; Ники плюхается рядом с Сону, жалея о резкости своих действий и тут же принимаясь потирать ушибленное место где-то на ягодице; Сонхун же, уронив голову на плечо Джеюна, не торопит события и не принимается работать, хотя понимает, что Шим — единственный, кто сможет ему помочь и кто остался без пары.       Хисын, подхватив свой зонт и пару белых лоскутов (конечно, все они не чистые, с рисуночками или дефектами, только вот Ли на это не глядит, не желая обесценивать то, что прожили эти кусочки), берётся за иглу и, покрутив её меж пальцев, боязливо говорит:       — Будьте осторожны с иглами — они кусаются.       Ребята одновременно кивают и принимаются к делу; Сонхун всё же поднимают голову с удобного плеча, хватаясь за собственные белые шорты — им нужен кругляш, что закроет небольшую дыру-луну, образовавшуюся из-за случайного падения (конечно, колени пострадали в разы сильнее, а вот ткань просто зацепилась за острый камень). Под пальцами оказывается лавандовый лоскут, идеально подходящий по размеру, потому Сонхун осторожно вырезает круг ножницами, стараясь ухватиться за них в полной мере — ушки у ножниц очень и очень большие, а значит, они слышат всех-всех, а ещё значит, что мальчику тяжело за них браться. Глянув на Хисына, Пак вздыхает: вон, хён отлично справляется с этим, вырезая не понятные никому фигуры из ткани и примеряя к своему целому зонтику. Наверное, Хисыну хочется украсить свой зонт, ведь сейчас он находится в идеальном состоянии и не нуждается в починке.       Джеюн, сидящий рядом, помогает младшему лишь мысленно, сосредотачиваясь на собственных брюках, давно просящих им помочь, — на коленке большая-большая дыра, для которой точно понадобится не один кусочек ткани. Взяв иголку, юноша натыкается взглядом на Хисына, осматривающегося младшего от и до, мол, «не поранься, будь осторожен». Острый кончик утыкается в ткань и проходит насквозь, проталкивая васильковую нить внутрь и делая первый стежок, — Джеюн очень даже доволен, оглядывая ровную полосу нити. Конечно, гордиться нечем, но ему отчего-то хочется сказать себе, какой он молодец прямо сейчас, — может быть, действительно заслужил. Первый лоскут, больше похожий на книжный лист с потёртым текстом, прикрывает лишь половину дыры, оставляя полумесяц. Васильковые стежки выглядят довольно ровно, что не может не радовать, потому Джеюн поворачивает ткань брюк на Сонхуна и указывает на пришитую заплатку, мол, «смотри, какая красота». Младший лишь выставляет большой палец вверх, боясь отвлекаться от дела, — игла в его руке уже намекает на то, что не стоит его, такого занятого, отвлекать. Поджав губы, Джеюн не решает сдаваться: повернув брюки к Чонсону, сидящему практически рядом, он шепчет еле различимое «хён» (а всё потому, что не хочет отвлекать хёна постарше, явно увлечённого своим зонтом и непонятными фигурами) и указывает на заплатку вновь.       — Красота! — чуть громче говорит Чонсон, оглядывая васильковые стежки, ровно вышитые по периметру ткани. Ему, наверное, стоит поучиться у младших, понимающих чуть каплю больше в шитье. Раньше, конечно, Пак постоянно отлынивал от этого занятия, оставаясь в спальне или на чердаке, дабы не мешать. Они ему безоговорочно позволяли (не без хисыновой помощи, конечно), провожая снежными концами мантий до комнаты во избежание травм. А теперь, созрев для шитья, Чонсон охотно впитывает те слова и действия, которые ему показывает Чонвон, делая мелкие-мелкие стежки, чтобы ткань закрепилась крепко-накрепко.       Чонвон решил, что ему однозначно точно стоит пришить свою пуговицу на кардигане, только вот это невозможно сделать, пока Чонсон сидит рядышком и изредка валит голову на плечо, когда игла оказывается в стороне. Пуговицы он совсем не жалует, закрывая глаза каждый раз, когда Ники поочередно их поднимает, дабы разглядеть при солнечном свете, — они, словно вылитые из тягучего сахара, красиво переливаются бликами в грушевых лучах и охотно кутаются в их тепло. Повернувшись спиной к ребятам, которые пуговиц совсем не боятся, Пак вздыхает и взгляд направляет в стену, одиноко стоящую напротив. Разделит ли она его страх? Мало вероятно.       — Хён, — тихонечко зовёт Чонвон, чуть позже обращая внимание на сменившееся положение сидящего рядом, — хён, давай я помогу тебе.       Согласно кивая, Чонсон хватается за свой свитер, найдя его на ощупь ладонью, и не спешит поворачиваться, хотя Чонвон его ждёт — вряд ли дождётся. Безмолвно спросив, что же случилось, и не дождавшись толкового ответа, кроме мотания головой, Ян поворачивается к стене и усаживается поудобнее. В его руках блестит игла и нагревается тренировочный лоскут, покрытый множеством разноцветных стежков. Вручив этот набор Чонсону, мальчишка указывает пальцем на карандашную разметку и велит сделать небольшой узор нитками, с которым отлично справляется Ники. Всего десять стежков, но уже выходит красиво — получается красная звезда (красная она оттого, что Чонвон взял красные нити, на мгновенье вспомнив о своём разговоре с младшеньким). Пак, быстро приноровившись, легко делает ровные линии нитками и остаётся собою довольным, потому тут же поворачивает лоскут Чонвону, позволяя поглядеть и оценить. Он, конечно, кивает, мол, «ты отлично справился».       — А теперь нужно залатать твой галстук. — отыскав оговоренную вещь среди дырявых и требующих внимание, Чонвон вручает её старшему и протягивает кучку лоскутов, позволяя выбрать один, который больше всего нравится.       Чонсон выбирает кусочек в цвет голубого ириса.       Улыбнувшись, младший протягивает ножницы, не забывая о правилах их использования, и лишь смотрит, как Пак вырезает осторожный квадрат, чтобы прилепить его к пострадавшему от чего-то галстуку. Чонсон не вспомнит, что с ним случилось, но раз он в беде, ему точно стоит помочь! Примеряя небольшой квадратный отрез, юноша кивает самому себе и, попросив младшего найти нити в цвет лоскута, протягивает ладонь — ожидает. Чонвон тут же валится на спину, чтобы схватить коробку, дно которой отчего-то оказалось наверху — нет же, всё в порядке, никто её не перевернул, но положение Чонвона перевело всех сидящих позади будто бы на потолок. В коробке так много мотков, среди которых вполне возможно потеряться или потерять чего-нибудь не менее ценное, чем ты сам.       Ники, отвлёкшись от сшивания двух лоскутов одного цвета, валит голову в сторону и глядит на только-только поднявшегося хёна — он почему-то сидит к нему спиной, как и Чонсон, склонившийся над своим галстуком, узел которого виднеется на его колене. Ему всё это кажется каким-то странным и невообразимо забавным, потому, убрав из рук ткань и иглу, младший складывает руки в бездонную лодочку и прикладывает рёбра кистей к кимову уху — что-то хочет сказать такое, что слушать никому нельзя.       — Хён, а почему они отвернулись от нас?       — Наверное, Клевер-хён увидел пуговицы — испугался. А Ирис не может ведь оставить хёна в трудной ситуации. — Сону, неуверенный в своих догадках, пожимает плечами и спешит завязать небольшой узелок, значащий конец его работы.       Все кимовы вещи находятся по сей миг в полном порядке, потому что Сону падает критически редко в сравнении с остальными, да и ранится он реже, оберегая своё и без всего хрупкое здоровье. Но несмотря на их сохранность, их терзает время, протирает небольшие дыры-луны и заставляет мальчишку добавлять лоскуты так, ради особой красоты. А Ники лишь заглядывает на маленький-маленький узелок и хмурит брови от непонимания. И как же так хён справляется?       — Сону-хён, помоги мне завязать узелочек, пожалуйста. — Нишимура, взяв те едва сшитые лоскуты, протягивает их старшему и глядит на тёплую-тёплую, будто стакан молока на ночь, улыбку. Сону всегда так красиво и мягко улыбается, не пугая двоякостью приподнятых уголков губ. Взяв ткань в руки, Ким указывает пальцем на нить, мол, «смотри и запоминай», а после складывает небольшую петельку, кончик нити заводя в неё. Ники кивает, понимая каждый шаг, сделанный хёном, и самостоятельно тянет нить через петлю — узелок сам по себе оказывается возле ткани.       — И ещё тут… — Ники указывает пальцем на забавно торчащую нить с другой стороны, а потом отчего-то удивляется — наверное, вспоминает, что узел должен получится всего один. Сону, пальцами подхватив эту нитку, убирает её с ткани и тихонечко смеётся. Да, Нишимура сотворил смешную глупость, но о ней не смеет жалеть лишь потому, что расстраивать самого себя не хочется.       Когда мимолётная слабость в виде смеха оказывается где-то позади, Ники глядит на Джеюна и Сонхуна, явно пытающихся разобраться с тем, как же им стоит поделить понравившийся лоскут так, чтобы каждому хватило. Ох, это не так легко, как может показать на первый взгляд: Шим и Пак примеряют ткань к тем местам, которые необходимо залатать, и утверждают, что одному или второму необходимо забрать весь кусочек — может не хватить, если поделят. Ники склоняет голову к плечу, будто бы стараясь решить за хёнов, как им стоит поступить и что стоит в таком случае сделать. Фиалковыми синяками дело не решится, а вот разговорами и честной делёжкой — вполне возможно. Но только вот к этому нужно ещё прийти! Ники в таких делах совсем не разбирается, предпочитая оповещать Хисына о том, что у ребят что-то да не ладится.       Но как только Нишимура обращает внимание на то, какие два лоскута сшил воедино, изъявив желание лишь попрактиковаться, улыбается и хватается за только-только сделанный узелок.       — Что ты делаешь, Лютик? Хочешь перешить?       — Хочу, чтобы хёны больше не ругались. Хочу, чтобы они жили в мире!.. — шёпотом отвечает младший и позволяет самому себе, не взяв ножниц в руки, рвать нити пальцами, стараясь как можно скорее освободить нужный лоскут от другого, попавшего в руки по чистой случайности.       Сону не станет возражать, ведь знает: бесполезно. Останавливать Ники никогда не стоит, ведь всегда есть тот, кто встанет на его сторону, — даже если это не Хисын-хён, всё равно боязно. Вместо разборок и всего прочего Ким поворачивает голову в сторону Чонсона и Чонвона, так же, как и прежде, сидящих к нему спиной. Уголки губ тянутся наверх, а забава ситуации снова смешит.       — Чонсон-а… — Чонвон, оказавшись близко-близко к чужому ушку, шепчет неформальное прозвище для старшего, чем вызывает у него своеобразную реакцию в виде покрасневших щёк. Чонвон и подумать не мог, что такое может смутить до забавных покраснений на коже. — мне нужно пришить… — вместо ненужных слов и заковыристых объяснений Ян показывает перед чужим лицом колечко из указательного и большого пальцев, по случайности улыбнувшись и открыв ямочку на щеке. Так он обозначает пугающее слово «пуговица» и не расстраивает хёна глупостями.— Я отвернусь, конечно. — мелко-мелко кивая и поворачиваясь на этот раз к ребятам, Пак вздыхает и накрывает собственные щёки, успевшие сильно нагреться, ладонями. Они будто бы успели загореть на солнце, которое пропало из виду некоторое время назад, предпочитая отдохнуть от своей работы.       Когда же деталь в виде ямочек на чужих щеках стала такой непозволительно хорошей?       Опустив голову к полу и убедившись, что никому нет дела до Пак Чонсона, парнишка улыбается однотонному ковру и старается незаметно обнаружить пальцами те ямочки, которые есть на чонвоновых щеках. Их отчего-то совсем нет. Улыбнувшись чуть ярче (наверное, ковру забавно наблюдать за пустой улыбкой, значащей лишь особый интерес и невероятное желание найти), Чонсон щупает вновь — ничего нет. Уголки губ разочарованно ползут вниз, а руки опускаются на колени, сложенные для позы большекрылой бабочки.       Наверное, Чонвон особенный, раз его когда-то наградили такой очаровательной чертой. Только вот кого ему очаровывать здесь?       Очевидно, Пак Чонсона, не понимающего, почему щёки так горят, а о ребра так быстро стучит что-то совершенно неизведанное.       Хисын, по-прежнему сидящий поодаль от остальных мальчишек, поднимает взгляд не совсем вовремя для Чонсона, занимающимся некими глупостям, которые в голове имели большое значение. Улыбнувшись (он старается не смеяться, дабы не привлекать к себе лишнее внимание), Ли откладывает иглу в сторону, осторожно проткнув ею маленькую ватную подушечку, и отодвигает вырезанные звёзды, некогда бывшие непонятными фигурами, для своего зонта, стараясь не помять белые отрезы. Конечно, Хисын всегда видит всё — может быть, даже больше, чем всё.