Звёздные плюшевые лоскуты и угольные зонты, за которыми прячутся стеклянные мальчики.

      Не так давно ребята обнаружили на чердаке подписанные (а написано там короткое: «Залатать!») собственными руками коробки и, решив открыть их, нашли отчего-то разорванных воздушных змеев, одиноко сложенных друг на друга. Конечно, толкового времени на то, чтобы починить их, у ребят не было, ведь в ту неделю поставили скучные занятия, не позволяющие отвлекаться на бессмысленные, казалось бы, вещи. Только вот Ники первым делом был готов помочь змеям и был готов соорудить (пусть так и не научился дружить иглой) для них новые крылья, которые бы летали лучше и поднимали проволочное тело высоко-высоко! Ники даже Хисыну сказал о том, что потратит ночь на то, лишь бы змеи вернулись к жизни и показали всем «класс» высотой полёта, — конечно, старший такую затею не одобрил, пообещав поговорить с ними на этот счёт.       У них, наверное, не осталось выбора, ведь уже на следующее утро, когда ребят только-только подняли на ноги, у каждой кровати, на тумбе, лежали припухлые конверты, повязанные атласными лентами.       Сколько же детской радости в глазах Ники, прыгнувшего высоко-высоко и взявшего конверт в руки. Он ведь даже его не раскрывает, но отчего-то совершенно уверен, что там новый змей. Ото сна не остаётся и малейшей капли, потому Ники, усевшись на пол, по ту сторону от кровати, где царит большущее окно, осторожно развязывает красивый бант в цвет стакана молока и раскрывает конверт, принимаясь вынимать белое содержимое.       И правда, целенький воздушный змей.       — Джеюн-а, гляди! — младшему Юн позволил называть себя без привычного и формального уважения и об этом точно не жалеет. Выглянув из-за кровати, Ники смотрит на хёна: он, лениво разлепляя заклеенные сахарными леденцами веки, потирает щёку, разукрашенную складками на подушке, и непонимающе смотрит на младшего. Нишимура, подняв в воздух белую разобранную конструкцию и раскрытый конверт, тихонечко смеётся — Джеюн выглядит забавно. Но когда и ему спать больше не хочется, он хватает конверт, обёрнутый синей лентой, и спешит оказаться возле Ники, поспешно размыкая веки, — глаза у него теперь круглые-круглые. Наспех сорванная упаковка открывает вид на красивый змей в цвет колокольчиков, растущих на цветочной лужайке. Перевернув конструкцию пузом вверх, Джеюн замечает пришитые звёзды из синих отрезов разных тканей: есть и в горошек, есть и такие, из которых скатерти шьют, есть и такие, из которых когда-то выкраивали пелёнки для Ники. И лишь тогда младший обращает внимание на своё звёздное небо, пришитое на иной стороне, которую он отчего-то не заметил, — там ткани тоже разные.       Наверное, Шим впервые так по-детски заинтересован в прогулках и запуске этих самых воздушных змеев, не желая сидеть на месте и ждать вечера — время, конечно, скоротечно, но когда чего-то ждёшь, оно не старается бежать — вышагивает себе, одиноко поглядывая на небо, да вышагивает. Джеюн лишь иногда зол на это Время, предпочитая молчаливо обижаться за его медленные шаги. Он, конечно, не совсем маленький для таких глупостей, но именно сейчас ему хотелось выйти на улицу (даже несмотря на надетую пижаму) и запустить уцелевший змей!       — Как думаешь, высоко полетят? — спрашивает старший, принимаясь собирать проволочный каркас-скелет по той нарисованной инструкции, что оказалась в конверте. Ники, охотно соглашаясь, мелко-мелко кивает головой и осторожно расправляет ткань, снова оглядывая звёзды на ней.       Красота.       Джеюн, как старший, помогает Нишимуре собрать проволочный каркас и натянуть важную составляющую, без которой, увы, полёту не быть. Ещё, конечно, у каждого змея есть атласные хвосты, составленные из лент того же цвета, что и ткань — у Ники эти хвостики белые, словно пролитое молоко, а у Джеюна — синие, словно любимая речка в пределах поместья. Украшение змея занимает в разы меньше времени, нежели его сборка, потому Джеюн и Ники, помогая друг другу, справляются довольно быстро (даже успевают стянуть пижамы и одеться во что-то надлежащее). Хисын, заприметив младших на полу, тихонько посмеялся.       — Пойдёмте умываться, после завтрака соберём всех змеев, не переживайте. — потрепав беспорядочно лежащие пряди на чужих головах, старший мигом ускользает и уже забегает в ванную, лишь бы успеть сделать всё — он, конечно, не занимался сборкой змеев, но поглядывал на счастливых ребят, удовлетворённо улыбаясь (не без его помощи было это залатано), потому и упустил время. Остальные уже были готовы к завтраку, даже несмотря на особый интерес к неизвестным конвертам.

***

      Наверное, Джеюн очень-очень сильно хотел, потому наступил долгожданный вечер, предполагающий полуторачасовую прогулку и, самое важное, запуск воздушных змеев. Как только свободное время, проведённое со скукой за руку, начало подходить к концу, Шим в спешке берёт своего колокольчикового друга и выбегает в коридор, усаживаясь возле высокой корзины с зонтиками в позу большекрылой бабочки, как когда-то учил Хисын-хён. Крылья у этой бабочки в цвет тех белых лилий, что растут на лужайке (колокольчики там неподалёку!), ведь сегодня ребята выдали майки, рубашки и шорты с гольфами исключительно белого цвета. Отчего-то Джеюну вздумалось, что сегодня день рождения белого цвета, только вот Хисын пожал плечами, когда услышал вопрос, — наверное, и он не знает причины.       Пальцами вцепившись в острые звёзды, Джеюн ожидающе глядит на дверь и не обращает внимание на то, что происходит в гостиной: ребята там, всё же решив раскрыть конверты, неимоверно радуются и благодарят старшего хёна за проделанную работу. Конечно, чуть позже Хисын передаст все благодарности им, ведь не хочет оставлять всю славу на себе — несправедливо это.       Каждый получил своего змея: Хисын получил красного, похожего на терпкие языки пламени; Чонсон получил зелёного, будто баночки для лекарств, вылитые из крашенного сахара; Сонхун получил розового, яркого такого, похожего на хисынов, только вот отличить их легко; Сону получил фиолетового, больше похожего на виноградные леденцы, спрятанные в карманах у Хисына; Чонвон же получил голубого змея, похожего на небесную гладь (главное, не потерять его!).       — Юн-а, — тихонечко Шима кто-то зовёт, а он, затерявшись в своих мыслях, не спешит отвечать или поворачиваться. Рядышком, прямо под боком, появляется родное тепло и хисыново тело. Старший, легонько улыбнувшись, осторожно обнимает за плечи, как бы пытаясь вернуть в настоящий мир, а не тот, что был создан в голове. — Осталось совсем немного, не вешай нос.       Джеюн, глянув на хёна, улыбается в ответ и отчего-то смущённо роняет голову на чужое плечо, для удобства приподнимая свои. Он каменно и точно сможет сказать, что с хёном комфортно — никуда от тепла и уюта рядом с ним не денешься, даже если попытаешься на мгновенье забыться. А объятья у Хисына сродни пуховому одеялу — вылезать обычно совсем не хочется.       — Хён, — шёпотом зовёт старшего Шим, поднимая голову и укладывая змея на свои колени, дабы не повредить конструкцию, — а почему звёзды?       — Мы ни разу не выходили в ночь, чтобы посчитать звёзды и просто посмотреть на них. Мне захотелось порадовать вас тем, чего вы не видели по-настоящему. Очень надеюсь, что у меня получилось.       — Получилось, ещё как! Ники всё ещё взгляд от них оторвать не может! — Джеюн заприметил блеск в нишимуровых глазах, как только тот увидел звёзды на брюшке змея. Это показалось довольно милым и даже забавным, ведь порой Ники тяжело удивить, а тут — просто ткань в форме небесных тел.       — Он очарователен, — смеётся Хи, оборачиваясь и заглядывая в дверной проём гостиной: ребята, так же восседая на полу, делятся впечатлениями о новых игрушках, просят посмотреть и поддержать, а то вдруг есть значительные отличия? На деле же, их нет, ведь Хисын сделал каждый змей равным: одинаковые размеры, одинаковое количество звёзд (Ли насчитал четырнадцать на каждом, пока вырезал ткань) и одинаковая длина разноцветных хвостов. Справедливость должна быть во всём, ведь ребята перед друг другом равны!       Конечно, у старших есть чуть больше вольностей, только вот никто не утверждал, что все они ужасно хороши.       Ребята, обнаружив оставшиеся три минуты до прогулки, ринулись в коридор и тут же заполнили его радостными разговорами и смехом. Конечно, Джеюна и Хисына они не задавили, потому что те поднялись очень вовремя и уже обули песчаные сандалии, плотно закрепив липучку на ноге. Сегодня всем выдали удобную обувь, посчитав нужным обезопасить ребят от лишних падений, ибо пластыри в коробке Хисына принимаются заканчиваться, а маркеры — высыхать. Выстроившись так, как и полагается, ребята одновременно прикрывают глаза и лишь предвкушают хорошую прогулку, наверняка ничем не испорченную: погода обещает быть ветренной (это очень даже хорошо!), тёплой и невероятно привычной; они не успели разозлиться на ребят за сегодняшний день и были добры.       Часы бьют четвёртый час, а дверь сама по себе открывается, легонько ударяя Хисына в плечо — Ники же, увидев это, отчего уверенным становится в том, что она обязательно извинится перед хёном, ведь он хороший и никому зла не желал. Выбегая из поместья и потянув за собой младших, юноша позволяет разбрестись и идти так, как ребятам вздумается, — сегодня можно. Именно тогда Ники, отыскав кокосовую спину Чонсона, запрыгивает на него и просит пробежать до поля, пока он высоко-высоко держит своего змея, помогая взлететь. Хвосты на ветру разлетаются мигом, оставляя приятный глазу йогуртовый шлейф. Сонхун подзывает Вона и просит забраться на спину, как сделал Ники, а после раскрыть своего змея, позволяя ему свободно плыть по воздуху. Хисын зовёт к себе Сону и, прежде чем позволить залезть, помогает распутать атласные хвосты, закрепив нити на тонком запястье. Джеюн же, оставшись в гордом одиночестве, крепко завязывает змея и держит его крепко-крепко, не позволяя улететь раньше времени. Как только конструкция надёжно собирается и крепится, юноша поднимает змея вверх и, прицелившись, пускает его, словно бумажный самолётик. Колокольчиковое пятно, появившееся высоко в небе, вызывает неподдельные интерес у тех, кто разбился по двое, — они, обратив взгляд к чужому змею, на мгновенье останавливаются и разглядывают плывущий цветочно-звёздный шлейф. Джеюн, выбежав вперед, дразняще показывает язык Ники и бредёт дальше, предоставляя особую свободу своему другу.       Далеко от поместья уходить не стоило, потому что вокруг полно деревьев, которые посмеют снова разорвать игрушки — и ведь даже не извинятся за содеянное, надеясь на безмолвное прощение. Ребята, конечно, всего разок их простили, чего больше не допустят, ведь теперь эти змеи ценны! Хисын, как оказывается, пропустил свой сон ради того, чтобы порадовать ребят, ибо, как ему кажется, сделал недостаточно всего, чтобы компенсировать всю тоску и грусть, смешанную с болью. Будучи старшим, он в руках всегда держит огромную коробку с ответственностью.       По прибытии на необходимое место Ники покидает спину хёна и спешит скорее закрепить змея, дабы быть похожим на самостоятельного Джеюна, терпеливо ожидающего младшего. К сожалению, помочь он не может, ведь в ином случае змей улетит далеко-далеко, не попрощавшись. Ники получает помощь от Чонсона и Хисына, разбирающихся с нитями и лентами хвостов. Нишимура, чересчур похожий на своего летающего друга, терпеть не может, стараясь поторопить хёнов, ведь ужасно хочет оказаться с Джеюном, разделяющий его пылкий интерес к такой простой вещи. Как только белокрылого птенца отпускают в свободный, действительно самостоятельный полёт, парнишка разбегается и наконец запускает змея, разматывая нить, дабы тот был выше.       — Будь осторожнее, Ники! — Хисын и Чонсон смеются в тот момент, когда младшего забавно уносит в сторону из-за тяжести натянутого ветром змея и собственной хрупкости. И ему приходится бежать в ту же сторону, что и йогуртовый (Ники всё же нашёл ему новое сравнение!) друг, иначе — пиши пропало. — Не убегай далеко!       Ники — мальчик послушный, потому кричит громкое «хорошо!» и возвращается к наблюдению за змеем, стараясь увести его в ту сторону, где красуется колокольчиковое пятно Джеюна. Шим, тихо посмеявшись, сам подбегает к Ники и осторожно хватает его свободной рукой — его змей не находится чересчур высоко, потому сильные порывы ветра не сносят не менее хрупкое джеюново тело и проволочную конструкцию, обтянутую тканью. Помогая укоротить нить, юноша продолжает тихонько смеяться и оглаживать чересчур побелевшие костяшки — Ники перестарался, отпустив весь моток ниток в свободный полёт.       Хисын и Чонсон, безусловно, помогают остальным младшим, успевая пересекаться лишь взглядами и тёплыми улыбками, вызванными забавными реакциями на такую, казалось бы, мелочь. Хисын помогает отмотать нужную длину нитки, а Чонсон — запускать змеев ввысь, пользуясь достаточной на это силой. Впрочем, работа у них коллективная всегда выходила здоровской, потому что оба старшие, а значит — отлично понимаю друг друга, разок переглянувшись. Джеюн всегда находил это поистине волшебным, ведь он редко понимал Ли и Пака, несмотря на свою должность в старшем звене.       Как только в небе появляются разноцветные пятна (пять штук), Джеюн оглядывается: позади ребят стоят старшие и, держа своих друзей в руках, вероятно, не решаются запускать их. И Хисын, и Чонсон однозначно довольны происходящим, не жалуются и ярко-ярко улыбаются, лишь со стороны присутствуя рядом с остальными. Джеюн, склонив голову, мол, «что-то случилось?», упускает из виду своего змея, отдалившегося от других, а после и вовсе начинает поспешно сматывать нить на запястье. Когда колокольчиковое пятно оказалось на траве, юноша скидывает с себя все заготовленные конструкции и решает оказаться подле старших, убегая прочь от своего промокающего на росе друга.       — Вы чего здесь? — Джеюн однозначно и точно озадачен, потому нелепо хмурит брови, шмыгнув отчего-то заложенным носом. И когда он перестал хорошо дышать?       — Сегодня восковой день — нужно сменить свечи, а предыдущие отнести на кладбище, Юн-а. Чонсон хочет идти сейчас, пока есть время, поэтому… мы подумывали оставить тебя за старшего. — Джеюну ведь тоже нужно подумать, верно? Он снова хмурится и, поразмышляв, говорит совершенно необдуманное и, наверное, глупое:       — А с вами можно?       Чонсон, как законный владелец этого кладбища, без раздумий кивает головой — ещё одни ладони для помощи не будут лишними, а Джеюн наконец узнает и увидит, как там всё устроено. Остаётся нерешённым лишь один вопрос — кого оставить за главного? Разумнее, конечно, Сонхуна, только вот он, человек изредка ветренный, не годится для этой роли. Теперь хмурится Хисын, оглядывая четыре белые спины и цветные затылки.       — Оставим Вона, — утверждает старший и, откладывая своего красного змея на землю, осторожно через него перешагивает. Чонсон, повторив за хёном каждое действие, мягко хватает Юна за руку и ведёт за собой. Оглянувшись, осторожно улыбается и молчаливо просит не волноваться, ибо шимов взгляд будто напуган.       Трое старших подходят к ребятам и просят всего на мгновенье отвлечься, ведь это как-никогда важно. Хисын, оставаясь при своей должности, объясняет всю ситуацию и просит Яна побыть за старшего — никто не возражает, а Чонвон с некой благодарностью (наверное, с благодарностью на доверие) кивает. Конечно, ему действительно приятно слышать что-то подобное и знать, что ему действительно доверяют, позволяя распоряжаться тремя мальчишками. Как только новость рассказана, ребята тут же поднимают головы к небу и глядят на мягко плывущих друг за другом змеев, забавно размахивающих хвостами. Атлас переливается на солнце, блестит и заставляя щуриться — выходит тоже забавно.       Хисын подхватывает джеюнову ладонь и оказывается в конце строя — непривычно, только вот всё вполне разумно: Чонсон знает то место, которое создал, потому и стоит впереди, позволяя Шиму ощущать тепло хёнов одновременно. Идти, наверное, не так далеко, только вот время снова тянется, будто резиновый сапог, — долго и нудно. Джеюн хочет снова на него разозлиться, а ещё хочет, чтобы дыхание восстановилось после небольшой пробежки, а колени перестали так нервно дрожать.       Чтобы попасть на восковое кладбище, необходимо уйти на задний двор поместья, а после — обнаружить дверь с забавным рисунком на ней. Не то чтобы Чонсон хорошо рисовал, но некоторые вещи у него на бумаге выходили взаправду здоровскими — на листе нарисованы три свечки с маленькими огоньками во главе.       — Джей-я, — тихонечко зовёт старшего Шим, чуть-чуть наклонившись к нему, — а почему три свечки?       — Люблю это число. — на этом объяснения закончены, а Хисын, будучи позади, смеётся. Всё потому, что он мгновенно замечает раскрасневшиеся чонсоновы уши, которые без стыдливой причины никогда не горят. Есть ли в этом числе что-то такое, о чём знать не стоит? Вероятно, что-то да есть, только вот никто не знает — Пак и не расскажет.       Дверь, чуть скрипнув, отворяется и пропускает мальчиков в прохладное помещение — оно, на шимово удивление, куда меньше, чем ему представлялось. Здесь много-много полок, покрытых седым налётом пыли и свечным воском, медленно сползающим к полу, на котором стоят коробки. В этих коробках полным-полно новых свечей, которые нужно будет разнести по поместью и обеспечить ночное освещение, всегда помогающее жить в спокойствии. Джеюн, отцепившись от хёнов, принимается бродить по помещению и оглядывать всё то, чего никогда не видел: восковые волны, нарочито выставленные для красоты Чонсоном, больше не блестят — дело ведь даже не в пыли. Эти волны больше не блестят, потому что больше не живут. Как когда-то объяснял Хи, кладбище — это то место, кто обитают предметы неживые или уже бесполезные, не пользующиеся спросом. Ники, например, всегда жалел и опекал каждую потрёпанную вещь, боясь, что она окажется в этом страшном и пыльном месте, — потому он и спас тех змеев, желая продлить их существование.       — Нужно будет собрать все свечи и принести сюда, Джеюн-а. Запомнил, куда идти? — младший, обернувшись, кивает и внимательно слушает указания, отвлекаясь от гляделок к поникшими фитилями. — Как только наберёшь коробку свечей, приходи сюда.       Чонсон вручает парнишкам по небольшой коробке (большие и не нужны, ведь свечи находятся далеко не в каждой комнате) и, взяв свою, приглашает их на выход. Конечно, расставаться с этой комнатой не хочется, ведь она выглядит ужасно интересно, а всё, что интересует Джеюна, должно быть узнаваемым и очень даже знакомым.       — Юн-а, идём! Поможешь мне со спальней и коридором. — Хисын, вытянув младшего из комнаты за руку, ведёт за собой отчего-то потерянного мальчишку. Юн, словно его синий змей, летает в облаках, макушкой задевая ватные полотна. Они мягкие и, вероятно, еле ощутимые, но Джеюн их всё равно чувствует и продолжает летать, много-много думая обо всём.       Перебирая ногами, юноша всё же шагает самостоятельно и не требует помощи хёна, некогда держащего его руку. Следует снова обойти всё поместье, дабы оказаться внутри и наконец выполнить то, что поручил Чонсон, решив обойти чердак и гостиную (в столовой они уже собрали свечи, упаковав в коробку побольше нежели те, что в руках мальчишек находятся). Джеюн, смотря себе под ноги, осознает: ступни больше похожи на ту вату, которая щекочет макушку, но никак не на твёрдую опору. Колени у него снова вздрагивают, а под ними волнами течёт вода, смачивая кожу.       Он перестаёт замечать что-либо, потому довольно поздно осознает, что прохлада ласкает щёки, а солнце решает спрятаться — ребята зашли в поместье. Закрывая за собой дверь, Джеюн встряхивает головой и, чуть припрыгнув, шагает дальше, стараясь держаться рядом с Хисыном, отчего-то сосредоточенным. Заглянув на мгновенье в гостиную, старший кивает головой (вероятно, обозначает их договорённое присутствие здесь) и указывает Шиму на коридор, ведущий в спальню.       — Собирай с этой стены, а я соберу с другой. — завернув за угол, Хисын тут же раздаёт задания, а Джеюн кивает, чуть-чуть привставая на носочки и дотягиваясь до первой свечи. Она, сроднившись с маслянистым подсвечником, по началу совершенно не хочет слезать, но потом, когда в ход идут две руки, спускается и валится в коробку. На её месте оказывается новая, целенькая, что лежала в коробке. Улыбнувшись своему начинанию, Джеюн двигает ногой коробку и, поправляя липучку на сандалии, стягивает ещё одну свечу со своего места, убирая восковые волны и оттирая пальцем капли от керамики. Теперь кожа тоже маслянистая — придётся отмываться горячей водой и белыми мыльными перчатками.       Как только Джеюн обнаруживает особый успех хёна, собравшего все-все свечи с той стены, которую взял на себя, он вздыхает и валит ещё одно восковое тельце в коробку, заменяя его на новое, с беленьким фитилём. Хисын, конечно, ему начинает помогать, собирая свечи с другого конца и ускоряя небыстрый процесс. Неловко столкнувшись возле третьей по счёту (с конца, конечно) свечи, юноши смеются и хватают в охапку довольно тяжелые коробки — они, кажется, были каплю легче с целыми восковыми телами. Хисын, молчаливо кивнув в сторону спальни, прикрывает распахнутые картонные крылья и пропускает Джеюна вперёд.       Как только мальчишки оказываются в комнате с семью кроватями, дверь сама по себе осторожно прикрывается, а Юн немного этого пугается: забывает, что в поместье кроме Хисына, Чонсона и его самого есть ещё они.       — Я соберу свечи, а ты поставишь новые, хорошо? — Шим кивает в ответ, стараясь не нарушать приятную и спокойную тишину своим голосом — не хочется. Голос у Хи очень приятный, потому его хочется слушать столько, сколько это возможно. Наверное, это возможно всегда, ведь Хисын говорит много, но всегда по делу.       Шагая за хёном и начиная с дальней кровати Ники, Джеюн отчего-то ужасно переживает и хватается за свою коробку покрепче, осторожно вынимая целое восковое тельце. Ставит его с особым трепетом, ведь это свеча для Ники — с Ники у него полно общего, что не может не радовать! А ещё Ники всегда бежит обнимать Джеюна, когда хочет поделиться особой радостью — секретами, конечно, он не делится, но это и не входит в его дружеские обязанности!       — Хён, — обращая на себя внимание, Джеюн оставляет коробку на кровати Чонвона (однако, они довольно быстро справились со своей задачей, ведь остались всего две кровати; они уже проделали хорошую работу) и неохотно забирается ладонью в карман белых-белых шорт. Он чувствует лишь то, как осторожная стеклянная бусина падает с шеи и ныряет за ворот, разбиваясь о ткань. Останется влажное пятнышко. — я хотел тебе показать кое-что…       Хисын, прикрывая свою коробку вновь и оборачиваясь на младшего, валит голову к плечу, однозначно точно интересуясь тем, что ему хотят показать. Когда Хи увлечён или заинтересован, глаза у него красиво лоснятся, а блики мягко ложатся на радужку — она становится янтарной, будто сироп от кашля! Джеюн же, осторожно помяв то, что держит в кармане, вздыхает и оказывается моментально сбитым с мысли — Чонсон пришёл.       — Как у вас дела? Всё сделали? — его голова забавно показывается в дверном проёме, не открывая всё белое тело, объятое теплом из-за активных действий. Дышит он тяжеловато, будто бежал — знал ведь, когда нужно прийти.       — Да, всё готово, Сон-а, можем идти. Сколько времени у нас осталось?       — Полно времени, хён, не переживай! Ребята всё ещё гуляют, а значит, мы всё успеваем. Идём? — Хисын кивает головой и, помахав ладонью, мол, «можешь идти, мы тебя догоним», поднимает свою коробку, точно переполненную воском. Чонсонова голова прячется за дверью, а она закрывается, будто щёлкнув замком. Джеюн, боязливо убрав руку из кармана, хватает свою коробку и вздыхает вновь.       Не получилось.       — Ты что-то хотел показать, Джеюн-а. Покажешь?       — Это не так важно, хён. Думаю, стоит идти. Я бы хотел поиграть с ребятами и ещё раз запустить змея. — поставив последнюю целую свечу на хисыново блюдце, стоящее на тумбе, Джеюн покидает комнату довольно быстро. Хисын остаётся в одиноком недопонимании и некоем огорчении, давящем на грудную клетку. Вероятно, он сделал что-то неверное, потому и поплатился такими ощущениями.       В молочных волнах кармана тонет небесный самолётик, наспех сложенный из порванного листа бумаги. А в самолёте столько важного было (казалось бы, всего шесть слов, но сколько же они значат)! Бумага, по обычаю лёгкая, давит на карман и шорты, словно камни, которые Ники положил в свои шорты, поверив, что это поможет ему не улететь вместе с белоснежным (наверное, всё же йогуртовым) змеем. К сожалению, всё мигом утонуло в складках ткани — конечно, Джеюн обязательно спасёт самолёт, как только почувствует беду и угнетение за собственное бездействие. Может быть, этот лист, аккуратно сложенный, больше не найдёт себе должного места и затеряется насовсем, предпочитая стереть неудачную попытку и все последующие, которые могли бы быть.       Попробует ли Юн вновь?       Наверное, нет.