***
Занятия отчего-то перенесены на более позднее время, нежели они проходят обычно. Мальчишки удивились, узнав об этом от Хисына, резко забежавшего в спальню. Ребятам просто позволили бездельничать до этих занятий, что пройдут в расслабленной обстановке — будут уроки танцев. Ники, особо увлекающийся этим делом, безумно рад слышать такое, ведь он не танцевал приличное количество времени (его он не считал, потому не знает, сколько прошло в точных мерках). И сейчас у него есть возможность снова показать себя и свои умения, выросшие из задатков и упорного труда над собой. Когда речь заходит о танцах, Нишимура словно моментально взрослеет и перестает быть тем хрупким мальчишкой, какого можно заметить на кровати во время сна или за столом во время завтрака. Ребята покидают спальню лишь тогда, когда время близится к двенадцатому часу (Хисын, однако, упомянул о том, что часы будут бить ровно двенадцать, дабы обозначить начало занятий). Шестеро заходят в большую-большую комнату лишь после того, как Нишимура там оказывается, забавно размахивая руками и кружась вокруг самого себя от некой радости. Хисын сразу же, по простой привычке, усаживается за рояль, стоящий чуть поодаль от свободного пространства для игр, и открывает его смоляную крышку, мягко очерчивая глянцевые изгибы; Чонсон и Джеюн одновременно валятся на небольшой диван, по случайности столкнувшись тяжелыми головами и в один момент извинившись (конечно, они делятся свободным местом друг с другом, позволяя сесть так, как удобно); Сонхун, решив составить компанию младшенькому, остается на свободной площади, принимаясь потягивать руки и ноги, дабы потом ничего в теле не болело; Сону усаживается на излюбленное кресло, с которого медленно слезает ткань, покрытая пыльно-ватным налётом; Чонвон же находит себе место рядом с самым старшим, который совсем не против той помощи, которую сможет оказать Ян, подыгрывая нужные аккорды. Обычно, они совсем не участвуют и не присутствуют на занятиях, предпочитая оставаться в тени или в углах, куда Ники не любит заглядывать — боязно ему глядеть, что же (или кто же) там обитает. — Всё так же, как и обычно? — спрашивает Хисын, стараясь убедиться, что мелодия танца не изменилась за то время, что не было занятий. Нишимура, словно встряхивая флакон с приторным сиропом от кашля, часто-часто кивает головой и уже становится в нужную позицию, поправляя Сонхуна и меняя его руки — иначе будет неверно. Хисын, укладывая подмёрзшие пальцы на угольно-снежные клавиши, сдвигает их к той стороне, что говорит громко, остро и очень басисто (Ники нашёл этому прямое и очевидное сравнение — Чонсон-хён), а еще играет так низко-низко, что едва уловить звук можно; Чонвон свои пальцы укладывает на ту сторону, что пищит так ярко, так громко, но лирически, играя довольно высоко, что сложно дотянуться рукой (и здесь Нишимура обнаружил то, с кем может сравнить, — с Сону-хёном). Они поразительно разные. Впрочем, не глупым об этом говорить, ведь все видят кардинальные различия. Когда вступление мягкой мелодии заставляет Ники и Сонхуна заметно распереживаться, а Хисын и Чонвон лишь продолжают играть, младший берёт всё в свои руки и, схватившись за сонхунову ладонь, утягивает старшего за собой. Они плавно кружатся, разбредаясь по залу в кромешном одиночестве и вытанцовывая то, что каждый помнит. На нишимуровом лице легко заметить стыдливо-смущенный румянец, покрывший не только щёки, но и, отчего-то, кончики пальцев. На мгновенье мелодия затихает, чего совершенно не ожидают Нишимура и Пак, а после она вновь мягко плывёт по большой-большой гостиной, приятным эхом возвращаясь к парнишкам. Хисын и Чонвон не портят танцующий дуэт внезапными перерывами, не прерывают их осторожные, неторопливые движения, плавно перебирая пальцами и изредка поглядывая на нотный лист, стоящий прямо перед носом. Чонвон эти закорючки совсем не понимает, но помнит, какие клавиши ему нужно нажимать, — у Хисын свой метод преподавания, облегчающий жизнь шестерым мальчишкам. Сонхун, значительно устав и сдавши свои позиции танцора, валится на тот диван, что уже занят Чонсоном и Джеюном, — места там не так много, потому сонхуново тело валится на старшего среди сидящих и тихонько смеётся, когда нарочно получает по плечу. Сейчас ему совсем не больно, ведь это сродни прикосновению — оно всегда приятное, кто бы его ни делал. Чонсон просит слезть с него, но Сонхуну отчего-то совсем не хочется отлипать, потому он и остаётся в лежачем положении, пригревая себе местечко. Впрочем, с характером Сонхуна у Пака-старшего нет выбора. Ники же продолжает без устали кружить по просторной гостиной, взмахивая руками, словно кокосовыми крыльями, и изредка перепрыгивая через волны, созданные сбитым ковром. Он, оказывается, совершенно непослушный, раз путается под ногами и смеет мешать Ники, абсолютно увлечённому и сосредоточенному. Его движения сравнимы лишь с фарфоровой танцовщицей, спрятанной за стеклянными стенами небольшой коробочки, которую Нишимуре довелось видеть всего один раз. Может быть, он увидит её ещё разочек, когда будет позволено или когда Хисын перестанет бояться резкой мелодии, возникающей будто бы из неоткуда. Каждый из ребят (исключая Хи и Вона) любуются младшим, завороженно глядя на него: он больше ведь и не кажется таким крошечным, каким всегда казался. Будто бы иной человек, прибежавший откуда-то из густого леса, коим окружено поместье. Или, быть может, Ники сбежал со страниц тех таинственных книг, что привык читать Сону, решив потратить сонное время на просмотр букв и предложений. Ники — человек поистине невообразимый и по-своему особенный. Наверное, ему стоит гордиться тем, чему он научился без чужой помощи, вечно предлагаемой на блюдце с серебристой каёмкой (Нишимура всё серебро сравнивает с лунным светом и не соврёт, если снова упомянет об их схожести). Чонсон обращает внимание на тех, кто восседает за роялем: наверное, именно тогда музыка затихает — успокаивается и самый младший, переступая с ноги на ногу осторожно и больше не выплёскивая эмоции через широкие движения. Ему достаточно того, что руки забавно висят у бедер и перестают двигаться, будто выравнивая сбившееся дыхание. Последние мелодичные звуки обрываются довольно резко, хотя никого пугать и не хотели: Хисын лишь слегка увлёкся красивым завершением, что не смог подобрать нужных слов-нот, дабы предупредить. Ники тут же кланяется, сложившись вдвое, будто бы ослабший лист с блёклыми клеточками, и получает бурные аплодисменты — ребята одновременно хлопают в ладоши, не жалея на это чуть покрасневшую кожу; у Ники сердце трепещет от такого и громко-громко кричит оттого, что ему неимоверно приятно. Он и не вспомнит, когда получал столько внимания от хёнов или любых других существ. Наверное, единственное, что отложилось в памяти, это плюшевые медведи-зрители, вечно роняющие головы к полу и не желающие глядеть на Нишимуру — он тогда, топнув ногой, разозлился на них и оставил сидеть на чердаке вдвоём. Им наверняка не было скучно в дружеской компании, ведь они, прикасаясь друг к другу мягкими лапами, смогли найти общий (абсолютно безмолвный) язык.***
Обед сегодня наступает удивительно быстро, ведь не пришлось ждать — занятие перенесли, только вот Ники совсем об этом запамятовал. А ещё обед обещает быть вкусным-вкусным, потому все учуяли приятный ягодный аромат — может быть, там смородиновый морс или малиновый кисель, забавно прыгающий в кружках и липнущий к пальцам, если вдруг умудрился пролить. Конечно, перед приёмом пищи нужно принять лекарства, так необходимые отчего-то болеющему организму, — Нишимура так и не выяснил, что у него болит, перед сном ощупав всего себя, дабы убедиться в своей целости. Однако, знание физического состояния не делает из него здорового мальчика, который мог бы жить и без поддерживающих его иммунитет лекарств. Фарфоровые, будто кожа Сонхуна, блюдца разлетаются по столовой и осторожно приземляются на скатерть того же цвета, похожего на пролитое молоко. А на блюдцах тут же появляются все необходимые таблетки — у каждого своё количество и своя составляющая, потому все пьют то, что нужно, ни на кого не равняясь. У Чонвона, сидящего напротив Ники, сегодня такой же набор, что и обычно, да и у Сону вся та же палитра пилюль, потому Ники находит это не интересным. Взглядом, конечно, больше не дотягивается ни до одного блюдца — глядит на своё и замечает что-то точно новое, инородное. Большая розовая таблетка. Осторожно взяв её в руки и зажав меж пальцев, Ники принимается осматривать: она кажется невероятно забавной, а ещё у неё много-много багряных крапинок, чуть царапающих кожу. Перевернув её на брюшко, мальчишка удивляется и тут же вскрикивает: — Тут Сону-хён! — все мигом обращают внимание на младшего и хмурят брови из-за нарушенной тишины, но не злятся — предупреждают. Ники показывает всем-всем свою новую витаминку, будто хвастаясь таким приобретением, и широко улыбается. — Хисын-хён, а что это такое? — Витамины, Ники-я. — А для чего? — Для поддержания слабого иммунитета. Тебе нужно её разжевать. — Хисын кивает головой на таблетку, медленно тающую меж пальцев и окрашивающую кожу в малиновый оттенок. Теперь пальцы у Ники похожи на кисель, только вот они всё ещё плотные и не болтаются по пустякам. Впрочем, это не так интересно, как то, что изображено на таблетке, верно? Одно брюшко (Ники бы назвал это спинкой, ведь ничего интересного там нет) гладкое, идеально ровное, а вот на втором будто выцарапано иглой солнце, улыбающееся и смотрящее на ребят так искренне: сердце чуть щемит. — А я тоже хочу витамины с Сону, — вдруг говорит Сонхун, отложив свои витамины — они, совершенно точно скучные, больше его не привлекают. Они просто похожи на каплю йогурта, нежели на малиново-солнечное чудо. — Хисын-хён… — Ты уже вырос, Хун, они не для тебя. У тебя есть то, что необходимо тебе. — выпив всю ту воду, что они предложили для того, чтобы запить таблетки, Хисын ставит стакан на стол и глядит на сидящего напротив Сонхуна. — Хён, всего одну… Попробовать… — Хисыну очень тяжело отказывать ребятам, ведь он очень боится тут же оказаться чужим человеком, больше ничего не стоящим и не достойным. Только вот, наверное, ему придётся отказать Сонхуну в этой несчастной витаминке, иначе Ники совсем останется без них. Он отрицательно мотает головой, взгляд спрятав где-то под блюдцем, лишь бы никто не уловил и не поймал. — Пожалуйста… Сонхун, тут же выудив мягкость из своего взгляда, зло смотрит на младшего, испуганно таращащего глаза на хёна и не понимающего, что же такого случилось. Таблетка тает медленно, но начинает царапать пальцы теми крапинками, что затаились внутри. — Ники, давай по половинке, — предлагаем Пак, но Ники не соглашается, мотая головой и тут же пряча витамин за щекой. Уши у него теперь красные-красные, будто бы стыдится за свои действительно верные действия. А Сонхун злится докрасна, нахмурив брови и оставив на блюдце лишь ту таблетку, у которой ровно такие же действия, что и у розовой, с Сону-солнышком, спрятанным за нишимуровой щекой. Обстановка оставляет неприятный осадок в юношеских лёгких: себя чувствуют отчего-то виноватыми и Хисын, и Ники, и Сонхун, обнаруживший свою злость невероятно глупою. Только вот просить прощения совсем не хочется, даже если ребятами он дорожит. И чувствовать себя виноватым тоже не хочется, даже если его злость вышла взаправду по-детски нелепой и, вероятно, неуместной.