Volens nolens

Нос, губы, брови, глаза. Казухе нравилось просто рассматривать лицо молодого господина, особо сейчас, когда тот так умиротворённо лежал напротив. Юноша потянулся рукой к его лицу, чтобы слегка тыкнуть брюнета в щёку пальцем. — Ты чего? — Прошу прощения, мне просто внезапно захотелось коснуться вас, — издал нервный смешок Казуха. — Понятно, — спокойно ответил Хаку. Взяв руку Казухи в свою, он приложил её к щеке, — Тогда лучше прикоснись ладонью целиком. Не очень-то приятно, когда в тебя тыкают. — Ещё раз извиняюсь. Ладонь молодого господина, лежавшая поверх его собственной, нежно поглаживала кожу. Казуха повторил его движения, проводя подушечками пальцем по его щеке. Тот прикрыл глаза. Юноша водил ладонью по его лицу, едва касаясь. Невесомо очертив линию бровей, носа, Казуха погладил его острый подбородок, а затем коснулся мягких губ так, будто он изучает их. Несмотря на общую расслабленность тела, неприятные мысли всё ещё не давали покоя Хаку. Он всё ещё винил себя в том, что произошло с Казухой. Перехватив его руку, молодой господин поднёс её к губам и поцеловал. — Скажешь, когда тебе станет лучше? Блондин улыбнулся и кивнул. Он мог бы солгать ему, что ему плохо, чтобы отсрочить близость с ним, но он и не думал так поступать. Настолько он был тронут его заботой. — Знаете, за эти дни, проведённые почти в полном одиночестве, я успел по вам соскучиться. Хаку только хмыкнул. «Неужели пытается подмазаться?» — сразу предположил тот. Не успел он ответить, как Казуха обнял его, уткнувшись носом его плечо. Господин был единственным человеком, которого Казуха мог просто взять и обнять. Тот удивился этому жесту, однако, настороженно понаблюдав за блондином, он понял, в чём дело. По неподвижности тела и тихому, почти неслышному дыханию, Хаку предположил, что тот старается не заплакать. Успокаивающе погладив Казуху по голове, он распустил собранные в хвост белоснежные волосы, чтобы запустить в них пальцы. Только сейчас он, наконец, в полной мере осознал, как на самом деле было тяжело Казухе. «Сколько, он говорил, ему лет? Не помню, спрашивал ли я… Выясню это позже. Не хочу его сейчас ничем тревожить» — размышлял молодой господин. «Что-то он совсем притих» — встревожился брюнет, поглаживая спину блондина. Тело Казухи начало слегка подрагивать. Хаку не знал, как его утешить, да и считал, что он явно не тот, кто мог бы это сделать, ведь именно он и был источником страданий Казухи, по мнению самого господина. Тело юноши содрогалось в беззвучных рыданиях, а лицом он всё так же продолжал прижиматься к плечу господина, чтобы укрыть свои слёзы. В этот момент Хаку не мог не подумать, чем бы он мог помочь блондину. Отпустить? Так он фактически его не удерживает, однако… Самурай, сменивший двух хозяев, оба из которых являются представителями одних из влиятельнейших кланов Иназумы… Про это явно пойдёт молва, которая испортит его репутацию, что повлечёт за собой трудность с поиском работы. К тому же… он не хотел его отпускать. Блондин был как глоток свежего воздуха для него среди окружавших его лизоблюдов и лицемерных ханжей. Да, Казуха испытывал отвращение к мужеложству, однако, он никогда не пытался скрывать своих эмоций, чтобы как-то угодить господину или втереться в доверие, не пытался жеманничать и изображать дикое желание, когда ощущал горечь от того, что его берут против его воли. Господин отчётливо видел на лице Казухи смесь стыда и отвращения к самому себе, когда его тело предательски начинало выгибаться и наслаждаться его прикосновениями. Да, это всё не самые приятные воспоминания и эмоции, но они искренние. Брюнет крепче прижал блондина к себе. «Нет, не отпущу. Это бессмысленно. Ему нигде не будут платить столько же, сколько тут. Да и кто возьмёт самурая, отказавшегося от своего хозяина? Это бред, бред, бред, бред…» — уткнулся носом в макушку Казухи Хаку. Он старался, он правда старался сейчас сдержаться, но не смог и нежно поцеловал Казуху в макушку так, чтобы тот этого не почувствовал. В нём боролись понимание того, что юноше противны такие прикосновения от мужчины, и желание утешить и приласкать Казуху. «Хотя бы сейчас, когда Казуха в таком состоянии, не надо… Не прикасайся лишний раз» — уговаривал себя Хаку, пока по его щеке покатилась слезинка. Вызывать отвращение у объекта своей симпатии, быть причиной её страданий было просто мучительно. Казуха прорыдал на плече брюнета полтора часа, пока, наконец, измученный головной болью, не уснул. Хаку был опустошён. Он лежал неподвижно, почти не моргая. Убедившись, что блондин крепко спит, он встал с постели и вышел в сад, чтобы привести мысли в порядок.