Слабость

Сеченов, выходя из комплекса, светился ярче солнца. На лице академика играла яркая улыбка, что делало Дмитрия Сергеевича моложе лет на двадцать. Профессор действительно был счастлив, и на это было несколько причин: здоровье Сергея, которое постепенно приходило в норму, нежный поцелуй и отсутствие работы на оставшийся вечер. Но тут, как гром среди ясного неба, перед Сеченовым возник Харитон, который был полной противоположностью Дмитрия Сергеевича. Брови мужчины были сведены к переносице, прямоугольные очки съехали на кончик носа, а руки сложены на груди. — Здравствуй, Харитон. Что-то случилось? Почему такой хмурый? — улыбка пропала с лица академика, как только он заметил «такого» Захарова. От вида нейробиолога стало как-то не по себе, слишком уж грозно он выглядел. — Да, Дима, случилось. Нужно поговорить. Давай отойдем. — Харитон говорил низким голосом, что, на самом деле, вгоняло в страх. — Ну давай отойдем. Может сядем в. — академик не успел договорить. Его перебил злой Захаров. — Нет, Дмитрий Сергеевич. Сегодня обойдёмся без твоих фокусов с машинами. — Харитон был серьезно настроен. Захаров, обладавший полимерным телом и железным скелетом, был в несколько раз сильнее Сеченова, и академик это понимал. Дмитрий Сергеевич не хотел драться со своим другом, точнее с его относительно новым проявлением, ведь полимерное тело Харитона изначально создавалось для замены перчатки на более сильного помощника для майора Нечаева, следовательно сейчас нейробиолог был в несколько раз сильнее министра промышленности, как и было сказано ранее. — Ты можешь объяснить, что вообще происходит? — академик, мягко говоря, недоумевал. В голове Сеченова роилось много вопросов, которые вытекали один за другим, но ответов на них Дмитрий Сергеевич найти никак не мог. — А ты, я смотрю, делаешь вид, что не понимаешь, что произошло?! Дима, ты серьезно? — Захаров огляделся и остановился там, где разговор с академиком никто точно не сможет прослушать — А тебя не смущает тот факт, что ты сейчас целовался, хотя нет, лобызался со своим чуть ли не сыном! — эмоции нейробиолога вылились одним большим потоком громких слов. Сеченов слегка повернул голову в бок, выставляя руки в защитном жесте, бесстрашно показывая свою уязвимость перед Захаровым. — Тош, ну а что в этом такого страшного, я не пойму? Ну, поцеловался, да, но почему у тебя такая реакция на это действие? — Дмитрий Сергеевич пытался применить все свои знания о психологии, чтобы успокоить своего друга в гневе, поэтому сейчас мужчина вел разговор мягким, тихим и спокойным голосом, но не безразличным, чтобы не бесить и так злого бывшего ИИ. — Я тебе сколько раз уже говорил, что Сережа мне не безразличен, что у меня есть чувства к нему, а ты берешь и будто бы назло мне целуешь его прямо в больнице! Вот зачем он тебе? Ты поиграешься с ним и бросишь, как ненужную вещь, а он останется с разбитым сердцем, словно бабка с корытом в сказке про золотую рыбку. Он и так очень сильно изменился не в самую позитивную сторону после всех его травм, а тут ты ещё со своими «фокусами», Волшебник хренов. — после такой гневной тирады Захаров немного успокоился. Сейчас он говорил все, что думал и совсем не переживал за последствия своих слов, собственно как и всегда. — Почему ты так говоришь? Может, я первый раз в жизни по настоящему влюбился, а ты мне тут скандалы устраиваешь на тему, какое же я чмо, которое не умеет любить, и вообще я бабник. — Дмитрий Сергеевич продолжал держать себя в руках, хотя очень хотелось врезать Харитону за такие слова в свою сторону. Но поскольку статус главы предприятия 3826 и министра промышленности нужно поддерживать, то Сеченов продолжал сохранять субординацию. — Да потому, что я знаю тебя херову тучу лет. Я помню, как в двадцать — двадцать пять лет ты менял девушек, как перчатки, и причем не только девушек, а потом приходил ко мне и жаловался на свою никчемную жизнь, якобы тебя никто не любит. Да ты вообще помнишь, какие о тебе слухи ходили? Может напомнить, раз ты расслабился и забыл? — Захаров сделал глубокий вдох и быстро выдохнул, продолжая — Тебе никто не нужен, Дима! Мне кажется, что ты уже большой мальчик, чтобы понять и принять это, по крайней мере хотя бы попытаться. — Харитон закончил наконец свою речь и сел прямо на бордюр, совершенно не заботясь о чистоте. Сейчас было все равно. Сеченов стоял, смотря на носки своих лакированных туфель. Нужно было осмыслить все, что сказал Захаров, но было слишком тяжело. Мозги отчаянно отказывались воспринимать такую информацию, следовательно мысль шла очень тяжело, а может и вообще не шла. — Наверное ты прав. Мне никто не нужен. В том числе и ты, Харитон. Я знать тебя больше не хочу. — Сеченов развернулся и двинулся в сторону своей машины. Харитон горько усмехнулся. — Ты ещё вспомнишь мои слова, Дима! — крикнул вслед академику Харитон. Тяжело.