Не верь, не бойся, не проси

Проблемы всегда начинаются с мелочей, и, если на начальном этапе их не пресечь, они сами собой не рассосутся. Напротив, расти и шириться будут, разрастаясь до масштабов тотального пиздеца. Достаточно одной маленькой, микроскопической искорки для того, чтобы вспыхнуло пламя. Вместо того, чтобы сплотиться перед лицом опасности и поддерживать друг друга, мы находим повод приебаться друг к другу, начав скандалить на пустом месте. Нервы у Тозиера ни к чёрту, взъёбаны не только мыслью о появлении Россетти, но и очередным столкновением на записи телевизионной программы с мистером Айроном Хоупом. Неугомонный омега, однажды обставивший Митча во время прений и несколько пошатнувший уверенность в собственной непревзойдённости. Хоуп входит в студию с видом победителя ещё до того, как начинается съёмочный процесс. Смотрит с плохо скрываемым превосходством. Митчелл, наученный горьким опытом, больше не пытается целовать его руки, отделывается холодным, равнодушным рукопожатием и кивком головы. На этот раз, помимо меня, в студии появляется ещё и Пирс Холл. Как всегда переполненный до краёв бесконечным оптимизмом, рассказывающий о том, как гордится своим кандидатом, рассуждающий о том, как ценит Митчелла, его идеи и его светлую голову. Когда он произносит свои речи, явно без помощи Харлина написанные, Айрон улыбается натянуто, но улыбки эти из серии: «Не смотрите на меня так пристально, потому что с минуты на минуту я блевану прямо на ваши начищенные туфли». Харлин, так же, по традиции уже, не появляется на записи программы. Его участие в жизни Митчелла ограничивается инструкциями, сброшенными в мессенджере. Вижу его имя в строке отправителя, когда Митчелл открывает новое послание. Заметив мой пристальный взгляд, хмурится, но никак не комментирует происходящее. Мы в разговорах вообще стараемся не затрагивать тему Моргана и втроём за столом переговоров не собираемся. Возможно, это одно из условий Митчелла, позволившего Харлину вернуться в его команду. Сократить время общения с самой главной псиной, как можно меньше попадаться ему на глаза, а лучше не делать этого вообще. Знал бы он, что происходит в наших жизнях, на самом деле. Знал бы он, кем, на самом деле, является Морган. Узнай Митчелл правду, он не стал бы ограничиваться полумерами. Он бы совершенно точно моментально отдал приказ об устранении подлой твари, что вокруг него всё это время змеёй обвивалась, но не на мгновение не забывала о своей миссии, и о том, что его главная цель в жизни — отомстить. Даже если у его мести давно вышел срок годности, и тот, кого следовало уничтожать, давно умер. Присутствие в студии Айрона Хоупа меня напрягает. Не более, чем предрассудки и нелепые предубеждения, ничем особо не подкреплённые, но всё равно не могу отделаться от мысли, что его появление — предвестник катастрофы. В прошлый раз были те же самые ощущения, те же предчувствия, и они меня не обманули. Именно в тот злополучный вечер мы — я, Тозиер и Морган, — должны были оказаться втроём в одной постели. Именно тогда мы в ней всё-таки оказались, и у Харли отказали тормоза. Вместо безумной ебли втроём с литрами спермы и десятками оргазмов, которую так старательно, в подробностях представлял себе Митчелл, мы получили нечто иное, к чему больше подошло бы определение локального пиздеца, раскрошившего каждого из нас на мелкие кусочки. Потому что именно в тот вечер каждый открыл для себя что-то новое в чувствах другого человека, о которых прежде даже не догадывался. Именно тогда на моём теле появилась злополучная метка, сделавшая меня ещё одним заложником «Омигена». И мне не хочется думать о том, что сегодня на мне может появиться не метка, а несколько дыр от пуль. Хотя, стоит признать, этот вариант гораздо ближе к истине, нежели какой-либо другой. Кларк обязательный. Самая пунктуальная сука из всех, кто на моём жизненном пути встречался. Сам никогда ни о чём не забывает, и нам напоминает о себе, чтобы о нём никто не позабыл. Сообщение с указанием места встречи, которое мы и так наизусть выучили. Подозрительно уже потому, что находится в ебенях, добираться до которых окольными путями. Путь в навигаторе прокладываю предварительно, затягиваясь глубоко. Тозиер у меня за спиной, как личный демон мельтешит, разве что ничего на ухо не нашёптывает. Пока. Впрочем, даже если бы шептал что-то, не уверен, что услышал бы его, потому что голова другим совсем забита, потому что в ней море самых разнообразных мыслей, что соревнуются между собой за главенство, играя в догонялки. Какая из них самой проворной окажется, на какой из них я сильнее всего зациклюсь. Случайным место встречи никак не назовёшь. Место знаковое. Неподалёку знаменитые склады Тозиера находятся, откуда риплекс исправно поставляют в Чикаго и далеко за его пределы. Кларк не может об этом не знать. Он нарочно ведёт многочисленных ищеек к тому, что Митчеллу дороже всего и всех на свете. К тому, что делом жизни родителей было, а теперь делом его собственной жизни стало. И ведь не прицепишься к идее, не назовёшь её отчаянной и безумной. Если одно с другим сопоставить, то всё вполне гладко и правильно получится. Кандидат в губернаторы и его деятельность давно и прочно многочисленные вопросы вызывала. Решили его проверить и поймали на горячем. Взяли тёплым, на месте преступления, доказательств вины — море, на несколько пожизненных хватит. Разумеется, он оказал сопротивление. Разумеется, началось вооружённое столкновение. Большинство соратников Тозиера погибло, сам он передан в руки федералов, и теперь не отделается лёгким испугом. Правосудие обязательно восторжествует, все виновные понесут заслуженное наказание. — Редкостная тварь. Хитрая. Коварная. Наглая. Открыто в лицо мне плюёт, а подаёт свои плевки, как стремление стать партнёрами, — произносит Тозиер, привлекая, наконец, моё внимание. Запрокидываю голову, и взгляды наши пересекаются. — Только сейчас это понял? — Нет. Просто... Он меня на моей же территории уничтожить жаждет. Настолько самонадеянно, что даже не знаю, какое определение этому поступку дать. То ли наглость безграничная, то ли безрассудство полное. Вроде как сотрудничество предлагает, а сам уже хозяином моих лабораторий себя видит. — Не думаю, что для него это реальная перспектива. — Почему же? — Принимая во внимание тот факт, с кем в связке он работает, не будет у Россетти той власти, которой он грезит, — хмыкаю. — Они ему не позволят своевольничать. Он будет риплекс не по всему миру отправлять, а только туда, куда они укажут. — Какое высокое мнение о наших доблестных федералах. Не уничтожить полностью этот поток, а лишь сменить хозяина и слегка подкорректировать зоны сбыта. — Как будто ты всерьёз считаешь их борцами за мир во всём мире. — Нет. Конечно, нет. Тот вопрос, в котором мы друг с другом полностью солидарны, ни единого разногласия между нами не возникает. Потому что оба прекрасно эту насквозь прогнившую систему знаем, оба великолепно понимаем, что никто не станет уничтожать подобный бизнес, приносящий своему владельцу огромные доходы. Всегда найдутся те, кто захочет прибрать его к рукам. И кто сказал, что это будут не те, кто недавно за торжество справедливости ратовал? Кто сказал, что те, кто на государство работают, сплошь и рядом — святые люди? Я слишком часто с ними сталкивался, чтобы ни на секунду в их святость и благородство душ не поверить, а вот сомневаться в них — это сколько угодно. В последний раз перечитываю инструкцию, созданную накануне. Нажимаю «отправить», наблюдая за тем, как всё больше и больше людей в эту игру втянуты оказываются. Пистолет, на столе лежавший, в руки беру. В кобуру его убирать не спешу. Просто чуть шероховатую поверхность поглаживаю, вспоминая ощущения, с которыми за время относительно спокойной жизни практически попрощался. Тренировки у меня, конечно, регулярные были. Начальник службы безопасности, который забыл, как оружие в руках держать, и решение всех проблем исключительно мирным путём ратует, это даже звучит смешно. Потому неудивительно, что в зале для тренировок я постоянно отирался и по мишеням статичным палил, вспоминая уроки Хэнка и Митчелла. У них совершенно разные подходы были к занятиям, но оба старательно в мою голову вкладывали мысль о том, что стрелять нужно уверенно, без страха и сомнений, иначе тебе не жить. Глок 17. Моя любовь с первого взгляда и на всю жизнь. Как охарактеризовал его однажды Тозиер, пистолет порывистый и страстный. В точности, как ты, Ллойд. Своеобразное сравнение, хотя, отчасти действительности соответствует. Лёгкий и прочный. Без предохранителя. Выхватил и стреляй, не сомневаясь нисколько. Сколько раз эта его особенность фору мне давала в делах, где счёт на сотые доли секунды шёл? Не сосчитать. На смену страсти к Глоку 17 пришла бесконечная любовь к его следующей модификации, достать которую было не так просто. Не настолько правительство США с ума сошло, чтобы в свободную продажу пустить пистолет подобного типа. Но было ли на свете что-то такое, что не мог достать для меня Тозиер? Стоило попросить его о крошке, способной очередью стрелять, а не только одиночными выстрелами отделываться, как мой личный волшебник поспешил исполнить заветное желание. Принёс в коробке роскошной, бархатной, лентами подарочными украшенной. Бери, пользуйся, наслаждайся, Гиллиан. Почувствуй себя частью EKO Cobra. И похуй, что ты не в Австрии. Похуй, что не в антитеррористическом подразделении служишь, а сам к числу международных террористов принадлежишь де-факто. Просто наслаждайся и ни о чём не думай. Ты же Цербер мой персональный, глава службы безопасности самого Тозиера. Тебе всё можно. Второй пистолет, на столе лежащий, не трогаю. Не моё — любимая «детка» Тозиера. В отличие от меня, Митч консерватор до мозга костей в плане оружия. Беретта. Самая примитивная из всех. У каждого второго копа нашего города и нашей страны такая найдётся. Разумно, на самом деле. Куда разумнее, нежели Глоком 18, официально запрещённым, светить, ненужное внимание привлекая. Солгу, если скажу, что морально готов к столкновению, к которому нас настойчиво подводят, фактически в спину подталкивая. Солгу, если скажу, что мне не хочется по пути крысы пойти, отказавшись от поездки. Солгу, если скажу, будто в голове не мелькала мысль о том, что Тозиера стоит попытаться от поездки на встречу отговорить. Не подставлять своих людей под удар. Понятно, что Россетти не станет сидеть на месте, сложив руки и наблюдая терпеливо за неспешным, естественным ходом событий. Он обязательно даст знать о себе. Может, не так масштабно, как в рамках сегодняшней акции, но всё равно в стороне стоять не останется. Митчелл, наверняка, и сам неоднократно задумывался о том, что можно от встречи отказаться, но тут больше игра на его принципах идёт. Митчелл Тозиер кто угодно, но только не трус. Даже зная о том, что ему ловушку готовят, он не отступится от данного обещания. Он обязательно приедет и посмотрит в лицо своим врагам, а вместе с тем и страхам. И если в этом плане у нас полное взаимопонимание царит, поразительное и завидное, то стоит заикнуться о своих планах, как Митчелл тут же хмуриться начинает. Смотрит на меня, как на идиота, только что самую огромную глупость в его жизни озвучившего. — Ты не сядешь за руль, — произносит, не повышая голос, но холода в тоне столько, что удивительно, почему ледяная корка до сих пор меня с ног до головы не облепила. — С хуя ли такие заявления? — Ты только недавно из клиники вышел, у тебя не то состояние... — А ещё, Тозиер, напомню, если ты забыл. Я, блядь, на секундочку, глава твоей службы безопасности, а не сраная левретка комнатная, которая на подушке рядом сидеть должна и сладкий сон хозяина охранять. Похуй на больницу. Я не умираю и на части не разваливаюсь. Так что, представь себе, вполне могу за рулём находиться. — Нет, Ллойд. Я сказал. — В задницу слова свои засунь. Я буду делать то, что посчитаю нужным, — произношу, с трудом эмоции в себе придушивая. Потому что после таких заявлений очень легко сорваться, а делать этого категорически не рекомендуется. Потому что каждое его слово, как будто бы заботой обо мне и моём здоровье продиктованной, больно бьёт по самолюбию. По натуре свободолюбивой и, в большинстве случаев, отказывающейся чужим приказам подчиняться, особенно, если они настолько нелепые. Потому что для меня всегда было архиважным — знать, что со мной и моим мнением считаются, что меня на одну ступень с собой ставят, равным себе считают. А сейчас, своими словами и поступками он меня как будто с этой самой лестницы вниз сталкивает, к самому её подножию, давая понять, что я для него, в первую очередь, не специалист, на которого можно положиться. В первую очередь, я — омега, недавно потерявший ребёнка, хрупкий и ломкий, как стебель сухоцвета, который переломить одним моментом проще простого. Нестабильное здоровье, нестабильная психика. Удивительно, что вообще с собой меня берёт, а не приказывает моим же псинам запереть меня в четырёх стенах, никуда не выпуская. Чем больше он заботу обо мне проявляет, тем омерзительнее она для меня становится. А Тозиер будто избирательной слепотой страдает и в упор не замечает, что его забота меня убивает куда сильнее, чем наплевательское отношение к моему здоровью. Потому что, блядь, я сам решу, что со своей жизнью делать. Если и буду у кого-то совета спрашивать, то точно не у него. Разумеется, ни к какому компромиссу мы не приходим. В молчании на улице появляется, в молчании за руль садится. Дверь открывает, предлагая мне на пассажирском сидении устроиться. Из принципа хочется демонстративно её захлопнуть и сесть на заднее, либо вообще от поездки в одной машине отказаться, потому что сейчас над нами гнетущее молчание висеть будет. Совсем не тот настрой, что нужен в сложившейся ситуации. Он продолжает испытывающе на меня смотреть, и я занимаю предложенное место. Закрываю дверь, сообщения на экране читаю, что постоянно сменяют друг друга. Бешеные псины обмениваются в общем чате информацией. Внимательно читаю каждый комментарий, сам при этом не пишу ничего. Пытаюсь проанализировать происходящее. Прихожу к определённым выводам. Утешительным и неутешительным одновременно, как бы противоречиво это заявление не прозвучало. Открытие первое. Харлин не обманул. К складам методично подтягиваются не только люди Тозиера, но и те, кто играет на стороне Россетти. Самого Кларка там нет и в помине. Он предпочитает в горячие точки не соваться. Особенно, когда они раскалены настолько, что горячее только в аду. Открытие второе. Из первого вытекающее. Если Морган не обманул, значит, рано или поздно он тоже появится. Как и когда он даст о себе знать — неизвестно, но жду этого момента и — вместе с тем — боюсь. Так, как никогда прежде никого, ничего и ни за кого не боялся. Мне хуёво от одной мысли, и к горлу тошнота стремительно подкатывает, когда воображение, не скованное рамками, начинает красочные картинки подбрасывать об окровавленной одежде, о струйках крови, из уголков порочного рта стекающих. Та самая кровавая пена, которую я упоминал, обещая, что он у меня ею захлебнётся, если вдруг узнаю однажды... Не обещание. Пустое сотрясание воздуха оказалось. Потому что все мои мысли о его непричастности оказались желанным заблуждением. Потому что была причина заставить его от боли по полу корчиться, внутренности выблёвывая. Потому что он всё-таки связан с теми, кого бешеная свора всегда заклятыми врагами считала. Немного не так связан, как мне ранее представлялось, тем не менее, не дитя безгрешное, достойное рая. Его есть, за что прижать. Есть, за что заставить страдать. Если смотреть с точки зрения начальника службы безопасности Тозиера. Он ведь мне открыто признался в том, что жаждет Митчелла с лица земли стереть, а я ничего с этим знанием не сделал, виновного не наказал, потенциальную угрозу не устранил. В наушнике треск едва различимый. Шум какой-то посторонний. Глаза по-прежнему к экрану планшета прикованы. Не только текстовые сообщения. Несколько голосовых в общем чате. Несколько файлов. Митчелл по-прежнему хранит молчание, на диалог выйти не пытается. Думает, наверное, что и без того слишком часто инициативу проявляет, и снова ко мне обращаться — унизительно. Посчитаю нужным заговорить — сделаю это, а он меня тревожить лишний раз не станет. Оповещение о новом сообщении. Не в общем чате. Незнакомый отправитель. Занимательно, если принять во внимание, что этот мой номер тоже нигде не засвечен. Он только для своих, а своих у меня не так уж много. Усмехнувшись, открываю послание. Ни одного слова, одни лишь картинки. Скрины карты местности. Те же, что я вижу в общем чате бешеных псин, но с небольшими дополнениями. Определённые точки, обведённые красными линиями. Никаких подписей, но я и без того прекрасно понимаю, что это. Посты наших врагов. Места, где находятся люди Кларка. Места, где им составляют компанию продажные федералы, решившие заручиться поддержкой одной мрази ради того, чтобы убрать мразь, по их мнению, ещё большую. Чтобы не позволить ему свою власть усилить и преумножить. — Что там? — спрашивает Тозиер, заметив мою озадаченность. — Подарок от неизвестного, — откликаюсь. — Не знаю, правда, стоит ли доверять. Вдруг этот конь троянский. Мимолётный взгляд на один из увеличенных скринов. Хмурится. Но однозначного ответа не даёт. Сомневается не меньше моего. Слишком щедрый подарок. Чрезмерно. Больше тянет на ещё одну ловушку, нежели на помощь бескорыстную. — Нас ведут, — резко меняет тему, не помогая решить дилемму, но зато загружая другими проблемами. — Знаю. Чуть ли не от самого дома. Не только нас. Всех, кто к складам направляется. Снова и снова открываю диалог с незнакомцем. Он в сети, но больше никак себя о себе знать не даёт. Только кусочки карт с отметками, ни слова лично от себя. — Настолько открыто? — А почему нет? Они своё превосходство ощущают. Мысленно победу празднуют. Оттого и не скрываются. — Ублюдки, — хмыкает, вновь замолкая. Блядство. Взгляд к картам намертво прикован. В мозгах дилемма, что на части его разрывает, в ошмётки тошнотворные превращая, по стенкам черепной коробки стекающие. Слишком лакомый кусочек, чтобы им не соблазниться. Слишком рискованный шаг, если это действительно ловушка. Сомнения. Миллиард их. Переслать эти карты в общий чат или же не рисковать и просто игнорировать послание? Судя по всему, у наших противников сегодня значимое количественное превосходство, а потому единственный способ избежать огромных жертв — застать всех врасплох. Нанести удар первыми, пока они упиваются предвкушением собственной победы, понимая, что храбрые псины не бросились наутёк, а продолжают рваться в бой, почувствовав, что хозяин в кои-то веки ослабил поводки, позволяя им по свободе побегать и поохотиться. Не понимают всю серьёзность ситуации, не подозревают, что сегодня именно они — объект охоты, потому что некто открыл сезон отстрела бешеных собак, и, кажется, день уходящий станет довольно продуктивным. Телефонный звонок. Зашифрованное соединение, без прослушивания, без записи разговора. И номер тот самый. К горлу ком подступает. Мелодия, что салон заполняет, в наушнике дублируется, раздражая. Митчелл выразительно на меня смотрит, не понимая, отчего не спешу отвечать. Под его пристальным, таким проницательным взглядом ещё меньше хочется это делать, но дольше тянуть некуда. Посторонний шум в наушнике сменяется едва различимыми звуками дыхания. Шумно сглатываю, потому что подозрения мои получают подтверждение. Потому что уже сейчас, ещё до того, как собеседник говорить начинает, я понимаю, чей именно голос услышу. Потому что с самого начала, как только увидел сообщение с картами, о нём подумал. И, что скрывать, о том, что это слишком сильно на обман тянет, подумал тоже. Каждое его слово вспомнил, в соборе произнесённое, каждое обещание, им данное. Не угасшие ни на йоту воспоминания снова по максимуму в памяти оживают, снова за живое задевают, цепляя и не позволяя с крючка сорваться. Восприятие словно в сотни, а то и тысячи раз обостряется. Слышу, как щёлкает зажигалка. Еле слышно, но для меня этот звук громче выстрела звучит. Понимаю, подсознательно чувствую, в какой момент он дыхание задерживает. Наяву представляю, как голову медленно склоняет и сигарету к зажигалке подносит, а не наоборот. — Каждая секунда промедления стоит жизни твоим людям, Ллойд, — выдыхает, наплевав на приличия и не тратя время на приветствие. — Пока ты сомневаешься, твоих щенков методично отстреливают, топят, обезглавливают и на части разрывают. Например, карта С2. Ещё пять минут, и все, кто сейчас на этом отрезке дороги находятся, на воздух поднимутся. В точности, как те здания, которые мистер Тозиер, не моргнув глазом, уничтожил несколько месяцев назад. Или А4. Ещё немного, и лучшие снайперы мистера Россетти поснимают всех твоих собачек. Ещё немного, и вы с мистером Тозиером сами окажетесь в ловушке, из которой живыми не выберетесь. У вас, конечно, достойный эскорт, однако, не стоит на него полагаться. Федералы тоже не дураки, и возможные варианты ваших дальнейших действий просчитали. Сколько осталось от тех, кто вместе с вами выехал? Скольких от вас уже оттеснили? Как скоро вы один на один со своими преследователями окажетесь? Надеешься, что всех их поснимать успеешь? На свою меткость полагаешься? Или на удачу? Так они тоже профессионально стреляют, а не только в парках аттракционов медведей для своих омег выиграть пытаются. Его голос звучит непривычно, словно это и не Харлин вовсе. Тональность та же, интонации те же, знакомые, но эмоции, в речь проникновенную вложенные, совершенно иные. Приказное, ледяное звучание. Сложно представить этого человека, в истерику впадающим и слёзы проливающим от того, что его любовник ради кого-то другого бросает. В голосе ни намёка на нежность, лишь сталь, которой он режет безжалостно, подстёгивая воображение, и без того живое, без того в дополнительной стимуляции не нуждающееся. Таким голосом безостановочно умоляющее «пожалуйста, возьми меня», не выстанывают. Таким голосом, напротив, тебе приказ отдать могут, чтобы нагнулся и не смел сопротивляться, иначе хуже будет. И я в очередной раз ловлю себя на мысли о том, что жизнь меня с хамелеоном столкнула, который идеально подстраивается под общество, в котором вращается. Не истинную натуру свою показывает — демонстрирует окружающим то, что от него видеть желают. Быть может, я никогда его настоящим и не видел. Быть может, всё то время, что он рядом находился, я видел лишь искусственно созданный образ. Омега, который сделан из слёз и эмоциональной нестабильности. Тот, кого в федеральном бюро расследований не то, что к делам повышенной важности, а даже к приготовлению кофе не допустили бы, посчитав, что он не справится. На деле же, он совсем другой, и никаких слёз, никакой нестабильности и в помине нет, а вот холодный ум и голый расчёт ему вполне присущи, оттого сейчас он с ледяным спокойствием рассуждает о перспективах, что передо мной открываются. Сообщений в общем чате всё больше. Ёбаная блядь. Сука злоебучая. Не он. Ситуация. Если это всё-таки ловушка, вина за все отнятые жизни тяжким грузом на мои плечи ляжет. Но, если это не она... Всё точно так же будет. Потому что у этой медали две стороны, у ситуации два варианта исхода, и в обоих случаях виноватым я оказываюсь. Либо за то, что действиями ошибочными свору свою погубил. Либо за то, что сделал то же самое, но не действиями. Бездействием. Он больше ничего не говорит. Молчит и чуть слышно дышит в трубку, раз за разом зажигалкой щёлкая. Нарочно на нервы мне действует, манипулятор блядский. А после вовсе звонок обрывает, тем самым давая понять, что время вышло, дальше некуда тянуть. Доли секунды на размышления. Принятое решение. Сообщение, Морганом присланное, в секретный чат улетает стремительно. Пояснения сам быстро добавляю, понимая, что если это всё-таки ловушка была, то мне пиздец. Вернее, сначала всем моим псинам, а потом уже и мне, когда Тозиер поймёт, кто всех подставил, кто всем собственноручно смертный приговор подписал. И почему? Ладно бы уважительная причина. Действительно, уважительная. А так... Доверился информации из ненадёжного источника, повёлся на того, кто всё время, что рядом находился, притворялся. Оказался идеально надрессированной шавкой, которая хозяина своего истинного ослушаться не посмела. Повелась, заглотила наживку, поверила в силу любви, способной толкнуть борца за справедливость на предательство. За то и поплатилась. — Чёрт, — цедит сквозь зубы Тозиер. Выглядит, мрачнее не придумать. Решимость, в самом начале вечера ему присущая, постепенно улетучивается. Он не впадает в панику, не начинает прямо здесь и сейчас руки заламывать и суку-жизнь хуями обкладывать за то, что постоянно ему какие-то подъёбки устраивает. Но мрачнеет, зубы так сильно сжимает, что, кажется, скрип их слышу, и то, как они в мелкую крошку перетираются. Смотрю в зеркало заднего вида, пытаясь обстановку оценить на местности. Пиздец. Тотальный, непроходимый, непролазный пиздец. Потому что те, кто нас от самого дома вёл, на самом деле, продолжают у нас на хвосте сидеть. Уверенно ведут, даже скрываться не пытаются, напоказ всё выставляют. И всё бы ничего, если бы наш с Митчеллом эскорт не поредел основательно. А из пяти машин, что одновременно выезжали, в итоге только одна и осталась. Наша. И те, кто у нас на хвосте неотрывно сидят. Остальных оттеснили благополучно. А мы к той самой точке на карте неумолимо приближаемся, что в сообщении Моргана отмечена была красным пунктиром. Место, где по идее, наше с Митчеллом путешествие и закончится, потому что здесь ещё одна ловушка приготовлена, а всех, кто мог помочь, с нами нет. Со своими проблемами разбираются. В лучшем случае. О худшем думать не хочу вообще. Сколько времени впустую потрачено было, пока я колебался и пытался понять: стоит доверять информации от великодушного помощника, или нет? Отложив планшет, вниз по сидению сползаю. Ладонь под куртку ныряет привычным жестом. Пистолет в руку ложится не менее привычно. — Чёрт, — повторяет Митчелл. — Не черти, — бросаю резко. — Не призывай раньше времени. Никто не сдох. Характерный звук. Скрежет металла. Не боюсь ошибиться, сказав, что это пули, потому что не ошибаюсь однозначно. Потому что неоднократно подобный звук слышал в прошлом и ни с чем его не спутаю. — Пока не сдох, — с показным равнодушием поправляет Митч. — Пока не сдох, — эхом повторяю за ним, глядя на два своих пистолета. Тот, что официально зарегистрирован и закреплён за начальником службы безопасности Митчелла Тозиера. И тот, что запрещёнка. Но которую руки чешутся, как хочется сейчас использовать. Твари множатся, словно в геометрической прогрессии. Как будто почкованием размножаются. Из темноты ещё одна машина появляется, и хер я поверю, что она на пустынной дороге совершенно случайно нарисовалась. Просто тихо и мирно мимо проезжала, чтобы в эпицентр драматических событий попасть. За ней ещё одна. И ещё. Прикусываю губу до ощутимого кровавого привкуса во рту и на языке. Выдыхаю шумно. Хочется многое Митчеллу сказать. Например, что ему стоило бы свою доминантную натуру хотя бы изредка гасить к хуям собачьим, заталкивать гордость ебучую в жопу и слушать советы умных людей. Потому что сейчас за рулём должен был быть я, и мы бы проскочили опасный промежуток дороги, а не позволили в ловушку себя загнать прямо здесь. Но я же после больницы только что. Мне же нельзя. Мне же, блядь... Состояние тотального, бесконечного, безграничного, непроходящего ахуя, что с каждым мгновением всё сильнее становится. Потому что знакомая личность за рулём, в одной из тех машин, что окружить нас стремятся. Не пытается скрываться, не прячется за другими. Открыто нам на глаза попадается. Чуть скорость сбрасывает, поравнявшись с нами, чтобы я его увидел, чтобы оценил, как он сейчас выглядит, весь из себя такой невъебенно шикарный и независимый, с волосами, по плечам тёмными волнами рассыпающимися, с серьёзным выражением лица, с холодным, сосредоточенным взглядом. С кобурой под пиджаком, и с оружием, что он в ход пустит, не задумываясь, если понадобится это сделать. Вызов без сомнений бросает, давая понять, что плевать он хотел на Митчелла и его условия. Ему больше не нужны никакие контракты, никакое сотрудничество ему не нужно, впрочем, как и сам доминантный альфа. Может, другие омеги за благосклонность Тозиера и готовы передраться, но только не его Высочество, мимо нас пролетающий на такой скорости, что ветер в ушах свистит, и мне — мне, блядь! — страшно становится от мысли, что Морган сейчас в поворот какой-нибудь не впишется. Хотя, в данной ситуации это вообще последнее, о чём я должен думать. А первое — это то, что Митчелл далеко не идиот и не слепой. Соответственно, тоже его заметил. Не мог не. Соответственно, определённые выводы для себя сделал. Уж кто-кто, а Харлин здесь случайно оказаться не мог. Крыса, что всё время рядом находилась, представляла собой угрозу, а делала вид, что помогает, методично своими изящными пальцами идеальный имидж создавала для заказчика. Сука, как она есть. Сука, что, по мнению Митчелла, несомненно, должна умереть. Без суда и следствия, без права на адвоката и оправдательный приговор. Ведь предательство в криминальном мире всегда каралось — и продолжает караться — по всей строгости. — Мне же не привиделось? — спрашивает, словно мысли мои недавние прочитал. — Зависит от того, к чему именно твой вопрос относится. — Вот она, твоя знаменитая птичка, что новости дурные приносит? — усмехается. — Можешь не отвечать, Гил. Ответ-то очевиден. Интересно, сколько ещё секретов в себе этот подарок-сюрприз таит? Может, подскажешь? Качает головой, словно отказывается принимать такую правду, а после педаль газа в пол вдавливает, словно для него теперь дело принципа — догнать Моргана и допросить с пристрастием. Планшет от количества сообщений раскаляется просто, они нон-стопом приходят. И все, как одно, с картами, мою присланными, связаны. Потому что информация, в правдивости которой я сомневался, по итогу херову тьму жизней спасает. Если бы не она, если бы не один не анонимный ни разу доброжелатель, дворняги Тозиера сейчас валялись бы по всему Чикаго и его пригороду со вспоротым брюхом и остекленевшими глазами. Если бы не он... — Ты не тронешь его, Митч, — произношу, вытаскивая сигарету из пачки зубами и закуривая. — Если с его головы хоть один волос упадёт, клянусь, я... — Гил? — перебивает. Голос, недоверием наполненный. Однажды я уже говорил ему те же самые слова. И он над ними тогда посмеялся. Но если один раз всё можно было на шутку списать, то теперь очевидно становится, насколько всё серьёзно. Шутки кончились. Нет их больше. — Что? — Ты мне угрожаешь? — Предупреждаю. Прикоснёшься к нему, тварью последней будешь. По жизни. И первой в списке тех, кого я лично уберу, забыв обо всём, что нас с тобой связывало. — За какие заслуги любовь такая и преданность? Не тратя время на объяснения, планшет ему демонстрирую. Сообщение с картами, которое ему уже доводилось наблюдать, новые комментарии и весь тот пиздец, что творится сейчас в чате стаи. — За то, что почти все твои псины этой ночью живы остались, хотя могли все, до единого сдохнуть, — на одном дыхании произношу, выбрасывая в открытое окно недокуренную сигарету и впервые за этот вечер отвечая выстрелом на выстрел. Не думать. Не заострять внимание. Не воспринимать происходящее, как реальность. Просто представить, будто судьба меня на съёмочную площадку занесла, и скоро всё это закончится. Безумно хочется в свою вымышленную реальность поверить, а потом зажмуриться крепко-крепко, распахнуть глаза и понять, что всё завершилось благополучно, и мы сейчас не на тёмной дороге, где нас жаждут в кровавое месиво превратить, а каждый в своей спальне, в уютной постели. Нам просто снятся страшные сны, но, как и все остальные, они исчезнут с рассветом. Митчелл больше ни слова не произносит, полностью в свои размышления погрузившись. Раскол, что между нами, всё больше и объёмнее становится. То, что прежде маленькой трещинкой было, ныне в огромный разлом превращается, обещая однажды стать пропастью, тёмной, бесконечной, бездонной. И кто тому причиной, прекрасно известно обоим. Митчелла, в данный момент, словно книгу открытую читаю, потому что на лице у него всё написано. Единственная мысль его — как до Моргана добраться. Не просто заговорить с ним, а обеими ладонями горло сильно сжать, доступа воздуха лишая, заставляя страдать и корчиться в агонии. А я вспоминаю слова Моргана о том, что он убить себя только мне позволит. Митчеллу — нет. Тёмная дорога. Мрачная дорога. Пустынная дорога. Тишина, что скрежет металла периодически нарушает. Митчелл продолжает лихачить, а я никак от мысли о его Высочестве отделаться не могу. От того, как он, и ещё одна машина, за рулём которой незнакомец сидел, вперёд вылетели. Не сомневаюсь, что они не просто мимо проезжали. Уверен, что они — те, кто должен нас перехватить. Те, кто нас остановит. Те, кто наручники на наших запястьях защёлкнут, а после свод правил зачитают. Правил и прав, которые у нас есть. Те, кто сзади просто в ловушку нас загоняют, в капкан, что с минуты на минуту захлопнется. Считаю количество патронов оставшихся. Не трачу их бездумно, а потому запас ещё приличный, можно не экономить особо, но и палить по воздуху, исключительно для устрашения, такая себе затея. Оставлю эти нелепые забавы другим. Свет фар выхватывает в темноте груду металлолома, что прежде была автомобилем, и к горлу ком стремительно подкатывает, потому что мысли моментом в определённом направлении уносятся. Потому что сразу вспоминаю о том, кто вперёд вырвался, и кто может сейчас истекать кровью, умирая. Или уже... умер. Митчелл тоже вовремя покорёженную машину замечает, и резко в сторону сворачивает, стараясь уйти от столкновения. Машина тормозит так резко, что меня вперёд швыряет. И чудом о приборную панель головой не прикладывает. Из-под шин искры вылетают. И пониманием накрывает, что теперь-то нам точно не вырваться. — Королева умерла, да здравствует Королева? Кажется, так там было, да, Гил? — произносит Митч, усмехаясь криво. Гнилая ирония, от которой мерзко становится. Слышу, как останавливаются машины. Слышу слова, что словно толщу воды до моего сознания, затуманенного принятием неизбежного, доносятся. Те самые слова, что однажды уже слышал. Те самые, после которых за решёткой оказался. Те, что гласят, будто сопротивление бесполезно. Мы окружены и лучше бы нам сдаться, если не хотим свою жизнь, как Паркер и Бэрроу закончить, потому что в противном случае у нас есть все шансы. У меня — так однозначно. Раз уж живым им нужен только Митчелл... Пистолет, что крепко в ладонях сжат. Рукоять обжигает. И всё-таки запрещёнка. Так преимущества больше. Так шанс есть, пусть и не слишком высокий. Нет смысла отсиживаться в салоне вечность. Рано или поздно всё равно придётся выбираться. Ни грамма раскаяния. Ухмылка надменная на губах. Презираю всех и каждого. Ненавижу их. Ублюдки, что мечом правосудия в руках судьбы себя мнят, и им от этой иллюзии власти крышу рвёт. Лицом к лицу с ними оказываюсь. Держатся на расстоянии. Несколько пистолетов, на меня наставленных. Гостеприимство по высшему разряду, лучше просто не придумать. — Опустите оружие, мистер Ллойд, — произносит невзрачный блондин. — Вы же понимаете, у вас нет шансов. Усмехаюсь. — Шансы есть всегда, — парирую, продолжая смотреть на них и не испытывая ни капли страха, — Вы же понимаете, бешеные псины тем от обычных и отличаются, что команды не выполняют и не позволяют послушно ошейник на себя надеть. Хотя бы частично потрепать противника они попытаются. — Да, бешеные псины они такие. Никогда умом и сообразительностью не отличались, — голос, что кровь в жилах застыть заставляет. Потому что каких-то пару минут назад я его мысленно похоронить успел. Потому что своими глазами машину, на которой он мимо пронёсся, видел в таком состоянии, после которого водитель в фарш превращается. Но сука неубиваемая, неумирающая, зато стабильно уверенно свои смерти подстраивающая, в заблуждение вводящая. Не оборачиваюсь. Мне это и не нужно. Знаю. На уровне подсознания чувствую, где именно он находится. Не сомневаюсь ни секунды в том, что он не с пустыми руками там стоит. Пистолет крепко в ладонях сжимает, и дуло его прямиком мне в затылок смотрит. Сука лживая, от и до. Фальшивая мразь, что даже прощание наше в спектакль превратила с заламыванием рук и слезливыми признаниями, которым цена — ломанный цент, не более. Слова его в ушах рефреном звучат. Те самые, в которых он мне в любви признаётся. Люблю тебя, Гиллиан. Люблю больше жизни. Оно и видно. Иронично. Всю стаю спасает, а меня на прицеле держит, готовый в любой момент выстрелить. Не сомневаюсь, что у него хватит духа сделать это. Не сомневаюсь, что он даже на мгновение не ощутит острой боли в груди. Для него избавиться от меня будет так же легко и просто, как солгать о своих чувствах. Так же легко он пройдёт мимо меня, как проходил прежде, когда я в нём истинную пару чувствовал и с ума сходил от этих чувств, а он вообще никак не реагировал. Даже не подозревал о моём существовании. Сейчас почему-то почувствовал, но всё равно самим собой остался. Осознание и принятие истинности ничего в нём не изменило. Как ненавидел союзников Тозиера, так и продолжает ненавидеть. Как ставил месть и ненависть во главу всего, так и продолжает ставить. И в дальнейшем продолжит, потому что единственное чувство, что в нём по-настоящему живо — ненависть. Единственная его цель, к которой он стремится так отчаянно — месть, и чем красочнее, чем масштабнее она будет, тем лучше. Смех Тозиера, как саундтрек моей конченной жизни, в очередной раз на части рассыпающейся. — И ради этой суки ты всё на карту готов был поставить? Ради того, кто тебя при первой же возможности предал... Это так печально, что даже смешно. Момент триумфа Митчелла. Несмотря на то, что находится под прицелом, он всё равно чувствует себя победителем. Получает возможность по полной на мне отыграться. Пройтись по всем моим болевым точкам, нанеся ответные удары, заставив страдать, как это недавно делал я. Реальный повод позубоскалить. Тот, кого я жаждал от опасности оградить, в итоге оказался двуличной мразью, что старательно использовала меня в своих целях, а в самый последний, в самый ответственный момент решила столкнуть в пропасть. Что ж, ваше Высочество, можете считать себя отмщённым. Месть в полной мере удалась. Вы только что сделали со мной то, что и ваш отец с вашим папой. И похуй абсолютно, что руки ваши не запачканы кровью, а моя грудная клетка выглядит совершенно обыденно. Так или иначе, но вам удалось вырвать моё сердце и уничтожить его. — Отличная работа, Морган, — всё тот же невзрачный блондин замечает. — Самая крупная рыба именно нам досталась. — Спасибо, сэр, — отзывается. Каждое его слово, словно ржавый гвоздь, который чья-то безжалостная рука прямиком мне в мозг засаживает. Каждый его вдох, что слышу. Каждый его взгляд, прямиком мне в затылок направленный. — Опусти оружие, Гиллиан, — вкрадчиво произносит, словно с умственно-отсталым говорит. — Ты же понимаешь, шансов нет. А я от своих слов не отказываюсь. Убивать тебя совсем не хочется. Однако ты вынуждаешь. Откажись от борьбы. Опусти оружие. Пожалуйста, Гил... Гил, пожалуйста. Фраза, ставшая триггером, что больше никогда не будет восприниматься спокойно. Потому что это почти, как условный рефлекс. Напоминание о тех ночах, что в одной койке провели. Другие интонации, но суть та же. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, Гил... На мгновение оборачиваюсь, чтобы в глаза его посмотреть. Чтобы истинные чувства в них разглядеть. Холодность сучью, продуманность, прагматизм, что в каждом слове и действии. Равнодушие на лице, чтобы увидеть. Оно у него и, правда, как непроницаемая маска. Никогда не понять мне этого человека. Никогда не постичь его душу. — Опусти оружие, — повторяет в сотый, кажется, раз. Дуло пистолета, что теперь не в затылок мне направлено, а прямиком в лицо, до боли знакомым кажется. Блядская истинность, что даже в таких вещах проявляется. Мы, сука, разные до охуения. Но общее у нас всё равно есть. Хотя бы любовь к Глоку определённой модели, что сейчас на меня смотрит. В точности такой же, как тот, что смотрит на него. — Нет, — отвечаю, улыбаясь. — Не опущу. Первый выстрел тишину нарушает, и я не сомневаюсь в том, кто его делает. Митчелл, свою несостоявшуюся политическую карьеру окончательно подрубающий. Снова и снова на повторе наш диалог в стенах собора проигрывается. Просьба не попадаться на пути его королевском, чтобы ему убивать меня не пришлось. Просьба, которую я не выполнил. Его разрешение выстрелить в него, если понадобится. Официальное практически. Разве что на бумаге не задокументированное. Металл пальцы обжигает. Палец дрожит. Нет выбора. Либо он меня. Либо я его. Он первым решение принимает. Выстрелы тишину раскалывают. И я впервые в жизни теряюсь, оглушённый и потерянный совершенно. Пиздец, как охуевающий от осознания, что Харлин всё-таки не остаётся в стороне, и стреляет. Не в руку и не в ногу, чтобы мучения, а не смерть. На поражение стреляет. Бьёт прямо в сердце и в голову. Не. Мне. Меня, словно куклу тряпичную со своего пути сметает, к машине отталкивая, собой закрывая, и стреляет в бывших союзников, равнодушно глядя на лужи крови, что по асфальту растекаются. Бесстрастное лицо, полное решимости. Тот же ахуй бесконечный на лице Тозиера отражается, когда он понимает, что выстрелы точные, меткие, по его врагам нанесённые, не мне принадлежат, а Моргану, который, подобно тёмному ангелу с чёрными, наполовину вырванными, окровавленными крыльями над грешной землёй парит, неся за собой смерть и разрушение. И те, кто ещё недавно победе своей радовался, на асфальт оседают, превращая его из серого в красный. — Что он, чёрт побери, такое? — выдыхает Тозиер. — Это же просто грёбанная машина для убийств, а не человек. Как такое возможно? И это тот случай, когда у меня нет ответа. Потому что для меня Харлин Бреннт загадка не меньшая, чем для Тозиера. Загадка, которую я, вероятно, никогда не разгадаю.

Конец первой части