Династия

      Коридоры Красного Замка кажутся зловещими, если в них появляется Тиланд Ланнистер. Его невозможно не заметить благодаря трости, с помощью которой слепой мастер над монетой прокладывает себе путь, и плаща с глубоким капюшоном, призванным скрывать следы пыток. Капюшон не помог лорду Ланнистеру выглядеть менее пугающим: пусть придворные дамы больше и не видят его лица, но они могут представить, что с ним сотворили палачи Рейниры. Поэтому у многих выработалась привычка смотреть в сторону во время бесед с мастером над монетой. Он всё равно не может увидеть, куда устремлён взгляд собеседника.       Эйра Таргариен всегда смотрит ему прямо в лицо. То, что с ним сделали, было совершено по приказу её матери. Это — прямое доказательство того, что её семья не была безгрешной. Рейна сколько угодно может пытаться убедить её в том, что после войны сторону чёрных оклеветали и что её мать действовала из благих намерений и лучших побуждений. Лицо Тиланда Ланнистера говорит красноречивее сестры.       Эйра давно приняла решение нести ответственность за грехи её родителей с тем же достоинством, с которым носит имя Таргариен.       — Милорд. Рада вас видеть.       — Вряд ли кто-то может испытывать радость от такого зрелища, — задумчиво произносит Тиланд, — но ваши слова приятны мне, принцесса. Вы были в Драконьем Логове, полагаю?       Сказанная фраза заставляет спину покрыться холодным потом. Неужели об их разговоре с Рейной уже известно? Что ж, даже если это и так, они не обсуждали ничего дурного. Поэтому главное вести себя как можно спокойнее.       — Мне казалось, что пташки при дворе есть только у леди Алис. Неужели я ошибалась? — Эйра старается, чтобы голос её звучал мягко, а слова были любезны. Как правило, это подкупает придворных.       — Ошибались. Но чтобы узнать, где вы были, пташки не нужны. От вас пахнет драконом, — взгляд лорда Тиланда направлен чуть выше её головы, на губах играет улыбка.       Эйре вдруг становится любопытно, каким был этот человек до того, как попал в руки пыточных дел мастеров. Всегда ли он так осторожно выбирал слова, словно бы смакуя их? Был ли неторопливым, или походка его была энергичной, а тело гибким? Насколько чутко он воспринимал звуки и запахи, когда можно было полагаться ещё и на зрение?       Эйра не знает, как продолжить этот разговор и чувствует себя неловко. Ей редко приходилось вести светские беседы. Придворные сторонились дочери Чёрной Рейниры, стараясь не вступать с ней в разговоры. Однако лорд Ланнистер выглядит расслабленным в её присутствии и кажется радостным, словно на него накатила волна приятных воспоминаний. Впрочем, он и прежде не выражал в её сторону никакой враждебности, несмотря на все ужасы, пережитые в подвалах Твердыни Мейгора. Поговаривают, будто он забыл, кто был на стороне «чёрных», а кто поддерживал «зелёных» во время войны. Эйра в это не верит. Память у мастера над монетой отменная.       — Я слышал, вы носите траур по королеве Кассандре.       — Весь двор носит траур. Было бы оскорбительно не почтить память королевы.       Тиланд кивает, соглашаясь с её словами, и этот жест пропитан энергией, словно в теле его скопилось много сил, кои он не может боле расходовать ни на охоте, ни на турнирах. Кажется, он только что убедился в каких-то догадках.       — Я полагаю, вы направляетесь в покои короля, — его голос звучит утвердительно, не оставляя место сомнениям, — ему нужны сейчас слова поддержки.       — Не думаю, что моё присутствие будет уместным.       Король вряд ли оценит визит вежливости. Тем более потеря жены и ребёнка могла отразиться на нём самым неожиданным образом. Эймонд был скор на гнев. Когда он лишился принца Бейлора, его ярость обрушилась на Железнорождённых. На ком он решит отыграться на этот раз? Единственный верный способ для него вымещать свою боль — это пламя и кровь. Ни женщины, ни вино не способны справиться лучше. Двор надеется, что годы сумели хоть немного укротить нрав короля. Но разве по силам времени сделать дракона менее опасным?       — Вынужден не согласиться с вами, принцесса Эйра, — голос мастера над монетой наполняется каким-то воодушевлением. — Поверьте уж старому, израненному льву, сейчас наш король как никогда нуждается в утешении и поддержке. Придворные боятся вызвать его гнев, чем ещё более загоняют в уныние и одиночество. Сломайте это колесо, принцесса. Проявите доброту.       Лорд Ланнистер улыбается ей. Искренней улыбкой на лице калеки. В такие моменты ему действительно хочется верить. К тому же, сколь бы ни был король жесток со своими недругами, с членами своей семьи, даже опальными, проявил себя значительно мягче. Бейле и Рейне пророчили казнь после его восшествия на престол. Но Эймонд проявил не только милосердие, но и мудрость, сохранив жизнь обеим девушкам. И даже оставил Рейну при дворе, чтобы её дракон мог расти с сородичами. Даже если сейчас он пребывает в дурном расположении духа, то не убьёт её.       Что же, возможно, лорд Тиланд прав, и ей действительно стоит дать немного поддержки человеку, сохранившему жизнь ей и её сёстрам.       — Благодарю вас за совет, милорд. Пожалуй, мне и правда стоит выразить соболезнования своему дяде.       — Рад был помочь, моя принцесса, — лорд Тиланд склоняется в лёгком поклоне.       Эйре становится неловко от того, что человек, ставший калекой по вине её матери, вынужден расшаркиваться перед ней. Всё его тело напоминает ей сгусток боли и ужаса. Он вынужден опираться на трость, чтобы не свернуть себе шею, пока идёт от своих покоев до зала заседания Малого Совета. Поэтому Эйра перехватывает его руку, вынуждая распрямить спину:       — Не стоит, милорд.       Сейчас они стоят на близком расстоянии, настолько близком, что дыхание Тиланда приводит в движение тонкие пряди её волос, выбившиеся из косы. Он выглядит ошеломлённым, рука под её ладонью напрягается, и Эйре кажется, будто сейчас он оттолкнёт её. Вместо этого Тиланд осторожно накрывает её ладонь своей собственной.       — Стоит, принцесса, — вежливо, но твёрдо отвечает Ланнистрер. — Вы — Таргариен. Никогда этого не забывайте. Ни перед врагами, ни тем более перед друзьями.       Мягко отняв её руку, лорд вежливо кланяется ей. В этот раз она не смеет его останавливать.       Скомкано попрощавшись, Эйра направляется в сторону покоев короля.       Спрашивая у стражника, охраняющего королевские покои, можно ли ей нанести визит, она надеется, что ей откажут. Она общалась с королём с глазу на глаз не более десятка раз. Когда они видятся, вокруг них практически всегда находятся лорды, прислуга или охрана, множество людей, чьё присутствие ощущается даже кожей. Оставаться с Эймондом Таргариеном наедине для Эйры будет непривычно и подобно тому, чтобы подойти к дикому дракону. Восхитительно и страшно одновременно.       Стражник, вернувшись из-за двери королевских покоев, объявяет, что король готов принять её. Вздохнув поглубже, Эйра делает шаг вперёд, оказываясь в знакомой обстановке. Она присутствует в этой части покоев Эймонда в дни, когда он принимает гостей. Ведь её обязанность следить, чтобы кубки лордов не были пусты, а чаша короля переполнена. Однако ей ещё не приходилось приходить сюда добровольцем.       Король сидит за рабочим столом возле огромного окна. Он занят делами, даже сейчас, когда в его семье траур. Возможно, так он пытается занять свой разум. В его руках письмо, которое он изучает, держа напротив лица. Он мог бы нанять чтеца, чтобы беречь своё зрение, но Эймонд не даёт себе поблажек, предпочитая трудиться с полудня до вечера, когда солнца больше всего. Эта комната — одна из самых освещённых в замке. Днём солнечный свет озаряет пространство через многочисленные окна, а по вечерам слуги зажигают свечи, коих здесь не счесть.       При виде Эйры, король поднимается и направляется прямиком к ней. Опомнившись, принцесса делает самый глубокий реверанс, на который только способна.       — Ваше Величество, простите, если я невовремя.       Её взор упирается в чёрные сапоги. Если приглядеться, то она сможет рассмотреть в них отражение своего испуганного лица. Король стоит так близко, что она чувствует тепло, исходящее от его тела, и запах специй. Определённо, это гвоздика. Он часто просит добавлять её в тёплое вино, которому отдаёт предпочтение по вечерам. Пока она тайком выхватывает частицы Эймонда, Эймонд оглядывает её с головы до пят, медленно и пристально, словно ищет оружие, спрятанное в её одеждах.       — Знаешь, племянница. Я всегда находил тебя более похожей на твоего отца. Но сейчас вижу, что и от матери ты многое унаследовала.       От этой фразы, сказанной без особого эмоционального окраса, с любопытством змеи перед кроликом, колени становятся мягкими-мягкими. Такое сравнение явно не в её пользу. И что на него ответить, она не знает. Рейна нашлась бы с ответом, гибкая, умная Рейна. А Эйра просто тонет в своей растерянности и запахе гвоздики. Откуда ей знать, в конце-то концов, что она унаследовала от своей матери? Она помнит Рейниру мягкой, с волосами, заплетёнными в косу, и ласковыми руками. Она помнит Рейниру беспокойной и мечущейся по комнате, прижимающей её и Эйгона к своим чёрным юбкам. Она помнит Рейниру кричащей, пока брат закрывает ей глаза, чтобы не видеть, не видеть, не видеть…       Говорят, что в дни своей юности Чёрная Принцесса была красива, и её называли Отрадой Королевства. Но вряд ли дядя имел в виду это, тем более он явно помнит сестру уже подурневшей и растолстевшей.       Хранить молчание и дальше будет невежливо. Да и, откровенно говоря, глупо, раз уж она сама пришла к королю. Поэтому Эйра поднимает голову, встречая пристальный взгляд фиалкового глаза, и пытается говорить как можно более уверенно.       — Я пришла выразить вам свои соболезнования, Ваша Милость. Королева Кассандра была доброй государыней. И прекрасной женщиной.       Последние слова звучат искреннее всего. Кассандра действительно была прекрасна. Высокая и статная, с глубокими синими глазами, которые унаследовала её дочь, и копной тёмных волос. Старшая из Четырёх Штормов оказалась удачным выбором на роль королевы. Величественная и гордая, она сохраняла достоинство в любых ситуациях и одаривала милостью нуждающихся. Не была лишена королева и хитрости, плавая как рыба в воде среди придворных интриганов. Далеко не каждая справилась бы с такой соперницей, как Алис Риверс. Кассандре же хватило и терпения, чтобы закрывать в первое время глаза на то, что другая делит ложе с королём, и соблазнительности, чтобы прогнать соперницу с этого ложа.       К тому же королева с первых дней в столице проявила заботу об обеих осиротевших племянницах своего супруга, подкупив тем самым и его самого, и девочек. Так что Эйра без всякого лукавства считала Кассандру Баратеон прекрасной женщиной.       Король продолжает рассматривать лицо своей племянницы, будто и не услышал её слов соболезнования. Складывается ощущение, что ему дела нет до причины её визита, но само присутствие принцессы вызывает особый интерес. Эймонд словно сумел отыскать что-то новое в привычном облике. Его глаз метался от лица к волосам, от волос к вышивке на рукавах.       Наконец, он решает прекратить игру в молчание.       — Тебе идёт чёрный цвет, Эйра. Красивое платье.       Пекло! Она в траурном одеянии! Конечно, она не могла надеть одежду другого цвета, это было бы оскорбительным. Но сейчас она стоит пред «зелёным» королём в цветах Рейниры. Неужели такая глупая оплошность вызовет бурю на её голову? Теперь понятно, почему король упомянул о её сходстве с матерью.       — Только вот мне кажется, племянница, — голос Эймонда звучит на удивление спокойно, пока взгляд охватывает её фигуру, — что оно тебе велико.       — Это старое платье леди Рейны. Она одолжила мне его на похороны.       Эйра странно ощущает себя от этого разговора. Обсуждать с королём наряды кажется абсурдным. Впрочем, в последний раз она надевала чёрное платье пять лет назад, когда был объявлен траур из-за смерти королевы Алисенты и принца Бейлора. Возможно, теперь, когда она подросла, этот цвет стал смотреться на ней по-другому. Возможно, она и правда стала более походить на свою мать с возрастом.       Король хмыкает себе под нос. Странная привычка, какая-то мальчишеская, не увязывающаяся с гордым и надменным обликом Эймонда Таргариена. Уверенный в себе, не сомневающийся в правильности своих решений, даже самых безумных из них, не привыкший выжидать, он предпочитает действовать, а не рассуждать. Но когда хмыкает, возникает ощущение, что он сделал какой-то вывод, о котором никому ни за что не расскажет, и сейчас пойдёт составлять план дальнейших действий.       Их государь весь состоит из каких-то странных особенностей и манерности. Начиная от его всегда идеальной осанки, которой любая знатная дама позавидует, и заканчивая привычкой постоянно поглаживать окружающие его предметы кончиками пальцев. Будь то край чаши с вином или же лезвия Железного Трона. Даже их он проверяет на остроту, ненавязчиво касаясь во время слушаний. Видеть изумлённые лица людей, ожидающих, что их король вот-вот порежет свои длинные красивые пальцы об острые клинки, не оставляющие на бледной коже и следа, бесценно.       Иногда Эйре кажется, что её дядя может бриться о Железный Трон без риска повредить своё лицо. Возможно, именно поэтому оно всегда настолько гладкое, без намёка на усы или бороду.       Король обходит её, направляясь к маленькому столику, на котором стоит кувшин с вином. Эйра успевает опередить его, ловкая и быстрая, будто змейка. Пренебрегать своими обязанностями она не привыкла, будь то выполнение задания, данного мейстером, или служба королевским виночерпием. Она наполняет кубок арборским красным, которому Эймонд отдаёт предпочтение в последнее время, и протягивает королю. На свою любезность она встречает снисходительную усмешку.       — Я хотел предложить вина тебе, племянница. Не знал, что ты любишь красное. Обычно леди предпочитает арборское золотое.       Эйра рассматривает содержимое кубка, чувствуя себя глупо. В очередной раз. Она делает маленький глоток, ощущая пряность во рту. Вино слишком терпкое и крепкое для неё, но отказываться от угощения будет грубо. Между тем король наполняет собственный кубок.       — Мне следует поблагодарить тебя за внимание к Хелейне. Принцессе понравились твои сказки. Недавно она спросила, известно ли мне отчего герб Болтонов розовый.       Сделав щедрый глоток, Эйра готовится занять оборонительную позицию. Жизнь в Королевской Гавани научила её правильно подбирать слова, когда это требуется. В глубине души она считает этот навык следствием собственной слабости. Вот только слабость обходится при дворе не так дорого, как глупость и самонадеянность.       — Признаться, я не знал, как объяснить девочке её возраста, только что лишившейся матери, о традициях сего благородного дома. Конечно, моя дочь должна быть готова к реальной жизни, ей предстоит однажды оседлать дракона. Поэтому я решил намекнуть, что лорды Болтоны отличались ранее весьма необычными нравами. И знаешь, что мне ответила на это моя дочь? Что нет ничего необычного в любви к зажаренным хрюшкам.       Эйра сдерживается. Видимо, за последние дни её сдержанность пошатнулась, потому что смешок рвётся наружу. Рассмеяться в присутствии короля после похорон его жены, да ещё и с полным ртом красного вина, будет крайне идиотским поступком. Её переживания рушатся об улыбку короля. Усталую, но вполне искреннюю. Видимо, сказки о народах Севера пришлись ему по душе.       Эйра может поклясться на Семиконечной Звезде, что готова придумать ещё тысячу сказок и наполнить арборским ещё дюжину тысяч кубков ради того, чтобы снова увидеть эту улыбку, обращённую к ней. Она не похожа на обычные саркастические насмешки короля или опасно приподнятый уголок губ, который невежды принимают за доброе расположение духа, и даже на те дежурные намёки на улыбку, которые он дарит, когда ей удаётся распознать тайные знаки о количестве вина, которое стоит плеснуть в его чашу.       Это простая, домашняя улыбка. Редкая, спокойная, предназначающаяся обычно принцессе Джейхейре или принцессе Хелейне, любимым девочкам короля. Эйра видела её до этого лишь мельком, ухватывала взглядом, как воришка чужой кошелёк. Ей так хотелось, чтобы однажды и ей король улыбнулся так же. Ведь она тоже его племянница, как и Джейхейра! Она тоже лишилась родителей, почему же ей не достаётся этого практически отеческого тепла от Эймонда? Разве её вина в том, что она дочь Чёрной Принцессы и Порочного Принца? Разве она выбирала свою сторону в гражданской войне? Разве она не страдала потом долгие годы из-за решения своих родителей?       И будь она хоть на сотую долю такой же смелой, как её сестрица Бейла, то прикоснулась бы к этой улыбке, чтобы запомнить не только глазами, но и кожей подушечек пальцев. Но она не воительница, она другая, слабая, ей довольствоваться бледным, сломанным драконом и своим скромным положением королевской чашечницы. Ей хранить в закромах памяти каждую улыбку и доброе слово, полученное от Эймонда. Ей быть среди всех этих напыщенных лордов и леди, по праву рождения стоящих на порядок ниже её, незаметной как призрак и тихой как тень.       Эйра ненавидит себя за своё малодушие. Но ей хорошо известно, что храбрость не союзник тем, за кем нет силы и власти. Её сестра Бейла живое олицетворение бесстрашия. Она бросалась на королевских гвардейцев с мечом, а когда его отняли, с голыми руками осыпала их яростными и хлёсткими ударами. Но это не спасло её от брака с лордом Дрифтмарка. Её дотащили до септы, держа за руки и за волосы, и никому не было дело до летящих проклятий, презрительных плевков и обещаний жестокой расправы. У Бейлы не было больше дракона и отца, готового убить за своих родичей.       У Эйры есть дракон. Но королю не составит труда найти нового всадника для Валирийца.       — Хочу попросить тебя проводить больше времени с моей дочерью, — продолжает Эймонд, — ей сейчас не хватает… женской теплоты. Не прошу становится её сиделкой, просто навещай почаще. Читай сказки. Расчёсывай волосы. Только не води пока в Драконье Логово, пусть сперва подрастёт.       Слышать от короля просьбы в столь мягкой форме непривычно. Обычно он сухо отдаёт приказы. Ему редко приходится повышать голос или напоминать о необходимости повиноваться. Он весь соткан из царственности и величия, каждое его слово подобно повиновению. Эймонду Таргариену хочется повиноваться. Но сейчас он обращается к Эйре не как государь и защитник королевства, а скорее как дядя к племяннице.       — Я с радостью проведу время с принцессой Хелейной, — Эйра не спешит дарить королю улыбку, лишь благодарно кивает головой. Она знает, что улыбка её отчего-то не нравится людям. — Если его величество не возражает, то я могу как-нибудь пригласить с собой в покои вашей дочери и принцессу Джейхейру. Чтобы скрасить и её досуг тоже.       Какие бы прохладные отношения не связывали их, Эйра готова развлекать любимую племянницу короля, если это порадует его. К тому же доверие, оказанное ей, со временем даст свои плоды.       Эймонд обдумывает её слова, изучая содержимое своего кубка, прежде чем дать ответ:       — Не стоит тревожить Джейхейру. Ей нездоровится в последнее время.       «Ей всегда нездоровится», хочется добавить Эйре. Старшая племянница короля Эймонда уже взрослая дева, но кажется ребёнком. Она мало ест и коротает время в своей постели или возле окна. Даже разговаривает совсем мало. В её развитии давно сомневаются все дворцовые мейстеры, но из уважения к государю списывают это на последствия войны.       — Как прикажете, мой король. Надеюсь, ей скоро станет лучше.       Эйра делает ещё один глубокий реверанс, чем вызывает новый заинтересованный взгляд Эймонда, а затем вежливо интересуется, может ли она ещё быть чем-то полезна. Король задумчиво смотрит на неё, будто обдумывая что-то. Он не спешит отпускать её из своих комнат, хотя они сказали друг другу больше слов, чем за последнюю луну.       Его размышления прерывает стук в дверь. Вошедший охранник докладывает, что к королю прибыл десница вместе с дочерью.       В том, что деснице короля может что-то понадобиться даже в такой день нет ничего удивительного. Смерть королевы не прекращает жизнь в государстве. Крестьяне по-прежнему собирают урожай, мейстеры отправляют воронов, городская стража обеспечивает безопасность в столице. Всё это сопряжено со звоном золотых драконов. Но приход дочери лорда Пика кажется странным и, пожалуй, не совсем уместным. Возможно она, как и Эйра, изъявила желание высказать королю слова соболезнования и напросилась в его покои вместе с отцом? Но Анвин вряд ли стал бы потакать девичьим желаниям. Десница был человеком жёстким и даже чёрствым. Даже в отношении родной дочери он не изменял своему мнению, что женщины созданы, чтобы служить мужчинам.       Лорд Пик входит в покои неспешно, даже степенно. Он весь переполнен достоинства и гордости. Его можно было бы даже назвать напыщенным, но данное определение разбивалось о вечно суровое выражение лица. За ним входит Мириэль, круглолицая и миловидная. На ней траурные одежды, но чересчур много украшений, словно отец решил продемонстрировать всё богатство их дома, нацепив на дочь половину сундука золота.       При виде Эйры в покоях короля на лицах Пиков отражается удивление, граничащее с возмущением. В этот момент отец и дочь как никогда похожи друг на друга.       — Ваше Величество, — десница делает почтительный поклон, пока его дочь приседает в реверансе при виде государя, — простите, я не знал, что вы заняты. Я пришёл по государственному вопросу.       И зачем вам понадобилась для этого Мириэль, милорд? Неужели теперь ваша дочь тоже занимается государственными делами? Или надеетесь, что ей удастся занять стул в зале заседания Малого Совета, освободившийся после смерти королевы?       Король оставляет слова десницы без ответа. Он смотрит на лорда Пика не отрываясь, пронизывающим холодным взглядом. Пусть у него всего одно око, выдержать такой взгляд тяжело. Кажется, будто он видит не только единственным сохранившимся глазом, но и сапфиром, который спрятан за кожаной повязкой на лице.       А ещё этот взгляд способен донести мысль даже до самого недогадливого собеседника. Вот и лорда Пика осеняет, чего именно от него ждут. Повернувшись в сторону Эйры, он делает аккуратный, почтительный поклон.       — Принцесса, — этот жест уважения даётся ему с трудом.       На заседаниях Малого Совета не принято кланяться виночерпию. А при других обстоятельствах лорд Пик едва ли выражает ей положенное почтение, отделываясь в лучшем случае дежурным кивком. Но не проявить уважения к принцессе в присутствии дяди-короля будет считаться прямым оскорблением правящей династии.       Мириэль тоже ничего другого не остаётся, кроме как поприветствовать Эйру согласно правилам придворного этикета, последовав примеру отца. Глядя на расшаркивающихся перед ней Пиков, принцессе отчего-то становится приятно, что она не обязана кланяться им в ответ.       — Ваша Милость, — обращается она к дяде, пользуясь случаем, — позвольте мне оставить вас, чтобы вы могли обсудить государственные дела с лордом Пиком.       Эймонд кивает, разрешая ей наконец-то удалиться.

***

      Следующим утром к ней в покои приходит незнакомая служанка, чтобы снять мерки. Король распорядился сшить для неё несколько новых платьев.