***
Он редко бывает в этой части Драконьего Логова, поскольку Вхагар обитает с другой его стороны. Здесь содержится молодой выводок, видеть который лишний раз у него не было ни малейшего желания. Странно, его мысли весь день крутились вокруг этого. Оказалось, что не просто так. Может, он тоже скоро начнёт видеть вещие сны? Эймонд знает, что движется в нужном направлении. Пронзительные крики служат ему надёжным ориентиром. И сейчас, в этой какофонии отражающегося от стен воя, королю становится страшно от мысли, что его собственная драконица уже стара. Ей немногим меньше, чем было Балериону на момент смерти. Что, если скоро Вхагар оставит его? Чем будет он лучше всех остальных, не умея летать? Эймонд редко молится в последнее время, но сейчас обращается к Семерым, прося не допустить подобного. Пусть Вхагар переживёт его, пусть они погибнут вместе, лишь бы не жить всадником, у которого больше нет дракона! Лишь бы не испытывать той боли, которой пропитаны сейчас крики его племянницы. Подобные стенания ему знакомы. И слышать их приходилось только от женщин. Дважды за свою жизнь. Первый раз произошёл в ту ночь, когда нанятые Рейнирой ублюдки отняли жизнь его племянника. Отчаянный крик Хелейны заполнил собой Красный Замок. Его нежная, прекрасная сестра, она не смогла оправиться от своей потери и простить себя, проведя остаток дней в беспамятстве. Когда Эймонд вырезал Стронгов в Харренхолле и жёг Речные Земли, он представлял её заплаканное лицо перед собой, чтобы не чувствовать даже намёка на угрызения совести. Хелейна была лучшим человеком, которого он знал. В её сердце не было места ни коварству, ни жестокости, ни мести. Как смела Рейнира сотворить это с ней? Почему не обрушила свой гнев на того, кто действительно этого заслуживал? Чтобы сделать Эймонду больнее? Разве женщина способна на такую извращённую жестокость? Второй раз Эймонд услышал настолько же полный страдания и безысходности плач, когда зимняя горячка унесла жизнь его сына. Ему стоило тогда больших трудов удержать в своих руках бьющуюся в истерике Кассандру. Она вырывалась и пыталась прижать мёртвое тело Бейлора к груди, кричала, что не отдаст своего мальчика, молила Неведомого, а после и самого Эймонда забрать жизнь принцессы Эйры вместо жизни их сына. То был единственный раз, когда он видел свою жену такой беззащитной и отчаявшейся, забывшей обо всех условностях и своём положении. В тот момент она не была королевой или дочерью амбициозного лорда Штормового Предела, она была лишь женщиной, убитой самым страшным горем. Никогда более король Эймонд не был так по-настоящему близок с Кассандрой Баратеон, как в тот злополучный год. И сейчас, третий раз в своей жизни, он слышит, чтобы женщина так страшно и горько плакала. Только на сей раз смерть забрала не дитя, а дракона принцессы Эйры. Она сидит на коленях напротив тела Валирийца, спиной к Эймонду. Бледно-серый зверь, размером едва ли превышающий лошадь, распластался на спине, раскинув крылья в стороны. Из раскрытой пасти вытекает горячая, дымящаяся кровь, заливая пол вокруг его головы. Она же вытекает и из его глазниц — зрелище, невольно бросающее короля в омут неприятных воспоминаний. Эймонд ни разу не видел, чтобы дракон умер подобной смертью. Он мог бы предположить, что Валириец был отравлен, но не уверен, что есть на свете яд, способный убить дракона. Его племянница уткнулась лбом в безжизненное, полупрозрачное крыло, сжавшись на каменном полу в трясущийся комок. Вся её фигура пропитана горечью и обречённостью. Её тело бьёт крупной дрожью, кажется, каждая мышца напряжена до предела. Это похоже на приступ хвори, приносящей мучительную лихорадку. Она задыхается, воздуха не хватает из-за постоянных судорожных всхлипов. Руками она хаотично тянется к мёртвому телу, гладит светлую чешую, будто пытаясь утешить своего дракона, показать, что она рядом. Эймонд не знает, как Эйра пережила казнь своей матери, его не было в тот день на Драконьем Камне. Но он помнит, что новость о смерти своего брата она перенесла гораздо лучше. Не кричала, не обличала Эймонда убийцей, в отличие от своих сестёр, лишь роняла крупные слёзы на лицо и платье. А потом попросила дозволения удалиться в свои покои, чтобы дать волю чувствам. Она держалась в тот день невероятно стойко для шестилетнего ребёнка. Она вообще всегда держалась. Маленькая и шустрая Эйра, умеющая сохранять невозмутимость на заседаниях Малого Совета, знающая, когда и сколько вина требуется королю и его лордам, привыкшая к наличию меча, занесённого над среброволосой головой, на которой ни единой золотой прядки. Он вглядывался. А сейчас она бьётся в агонии. Эймонд Таргариен — злой человек. Он не испытывал сострадания к своим противникам, зная, что его они точно жалеть не станут. Принимая самые безжалостные решения, он не испытывал сантиментов, зная, что в них нет никакого смысла, ведь что сделано — то сделано. Нет нужды жалеть о содеянном, если игра стоила свеч. Он убил многих людей, включая родичей, но сон его оставался крепок. И он никогда не тяготел добрыми чувствами к своей младшей племяннице, дочери Чёрной Принцессы, хоть и считался с тем, что они одной крови. А сейчас всё, чего хочется Эймонду — утешить её. Опускаясь на колени, осторожно кладёт ладонь на худое плечо, не получая никакой реакции взамен. Скорее всего, она приняла его за одного из драконьих блюстителей, чьё участие ей безразлично. Он не отступает. — Эйра, — мягко, как никогда раньше, зовёт племянницу. Она вся напрягается под его рукой. Натягивается, как тетива, пытаясь проглотить рыдания, сейчас напоминающие скорее скулёж. Распрямляет спину, поднимаясь с пола. Теперь её макушка находится на уровне его груди. Она пытается встать с колен, но сил на это не хватает. Ноги дрожат, тело ведёт в сторону, поэтому она забрасывает эти жалкие потуги. Не поворачиваясь, руками пытается вытереть лицо от слёз. Неужели Эйра настолько его боится, что сейчас пытается привести себя в подобающий вид?! — Мой король, — голос хриплый, слова едва можно разобрать. Его четырнадцатилетняя племянница сорвала связки в агонии над телом своего мёртвого дракона, и всё ещё пытается соблюдать правила приличия. Семеро, её выдержка из валирийской стали выкована? Плавно, но настойчиво, он притягивает её за узкие плечи, заставляя развернуться лицом к нему, и прижимает к себе. Теперь она сидит, уткнувшись лицом в его дублет, и он может чувствовать, насколько сильно её сотрясает от рыданий. Она пытается сдержать их, проглотить, но выходит скверно. Нужно дать понять, что в этом нет сейчас ни смысла, ни необходимости. Пальцы Эймонда касаются её макушки, начиная перебирать серебряное полотно волос. — Плачь, — шепчет на валирийском. От его племянницы пахнет розовым маслом и пеплом. Ему доводилось утешать женщин и раньше. Он знает, им нужно дать пролить слёзы. Когда они закончатся, хрупкое тело обмякнет в руках, а разум погрузится в беспокойный сон. Такой сон принято ещё называть спасительным, но это заблуждение. Во снах женщины продолжают метаться и стенать, если не давать макового молока. Так было с Хелейной, так было с Кассандрой. Так будет теперь и с Эйрой. Поэтому Эймонд ждёт, когда у его маленькой племянницы иссякнут силы, чтобы отнести её в покои и передать заботам мейстера. А пока он побудет рядом. Даст понять, что она не одна. И даже пообещает, что всё будет хорошо, если это потребуется. Пальцы Эйры оказываются неожиданно сильными, когда она сжимает его предплечья. Пытается отстраниться, но он притягивает её сильнее, принимая этот порыв за новый виток истерики. В таком состоянии она может нанести сама себе вред. Он помнит, как его покойная супруга расцарапывала своё лицо, не в силах контролировать собственные руки. На удивление, Эйра не сопротивляется, его маленькая послушная чашечница. Она оседает в его объятиях, позволяя удерживать её, не кричит, не вырывается. Лишь слегка поворачивает голову, чтобы он мог разобрать тихую речь. Слова, срывающиеся с губ племянницы на высоком валирийском, опаляют его шею горячим дыханием. — Кто это сделал? — её голос настолько хриплый, что он может почувствовать, насколько ей сейчас больно разговаривать. — Кто осмелился на такое? Эймонду нечего ей ответить. Была ли в этом замешана Алис Риверс или кто-то другой, а может дракон принцессы просто издох естественной смертью, он обязательно выяснит это. Потому что потеря любого из этих созданий — удар по династии Таргариен. И если в этом виновны люди, а не Боги, то Эймонд заставит их поплатиться. Но сейчас принцессе Эйре нужен покой, а не обещания возмездия. Руки племянницы смыкаются на его спине. Она приподнимается на коленях, змеёй скользя вдоль его тела. Её губы оказываются возле его уха, пуская по телу неуместный сейчас трепет. — Отдай мне того, кто убил моего дракона, дядя, — она едва ли не впервые назвала его так. — Отдай мне его. А я дам ему пламя и кровь. Интонации, с которыми были произнесены эти слова, заставляют Эймонда изумлённо распахнуть взгляд, чувствуя, как неприятно натягивается кожа вокруг вставленного в пустую глазницу сапфира. Тихое шипение, наполненное обещанием мучительной гибели тому, кто нанёс подлый удар в спину. Эймонд словно слышит голос из прошлого. Что ж, ему не стоило забывать, кем был её отец. В этот раз он позволяет ей отстраниться. Попытайся она причинить вред ему или себе — Эймонду не составит труда вновь её обездвижить. Но сейчас его гложет любопытство. Того, что полыхает в глубине тёмно-фиолетовых, редких даже для их семьи глаз, ему не доводилось видеть уже долгие годы. Он не мог даже представить такого взгляда у собственных детей, и тем более у принцессы Джейхейры. Зато неоднократно наблюдал его у Деймона Таргариена. Именно так он смотрел на лорда Веймонда перед тем, как укоротить голову последнего на две трети. Эймонд уверен, что такой же взгляд был и у Мейгора Жестокого, и у него самого в моменты гнева. Взгляд, благодаря которому в Вестеросе принято говорить, что каждый раз, когда рождается Таргариен, Боги подбрасывают монету. Знаменитое безумие Таргариенов. Именно оно позволило им стать королями. Это оно двигало Эйгоном и его сёстрами, когда они покоряли Вестерос. Благодаря ему десятилетний мальчик сумел оседлать самого крупного дракона. И теперь оно полыхает в тёмных глазах его племянницы. Эймонд готов поклясться, что никогда она ещё не была так прекрасна. Эйру не портят ни красные пятна на заплаканном лице, ни опухший нос. Вся она — воплощение Древней Валирии, величественная и таящая в себе опасность. Эймонд не может сдержать порыв, убирает серебряную прядь волос с лица племянницы, заправляя за ухо. Он чувствует, что кожа её пылает, и кладёт раскрытую прохладную ладонь на щёку, пытаясь унять лихорадочный жар. Она не отстраняется, она вообще не имеет привычки противиться ему хоть в чём-то. И напряжения, сковывающего тело, в этот раз тоже нет. Напротив, она сильнее жмётся к его руке. Отчего-то расстояния между ними стало меньше настолько, что они чувствуют дыхание друг друга. Серебро волос спуталось, не отличить, где чьё. Эймонд убеждает себя, что всего лишь хочет остудить жар, охвативший Эйру от часов непрерывных рыданий, поэтому касается её лба своим… Он ведь её дядя, должен заботиться о ней. «Только вот вспомнил об этом именно сейчас», цинично шипит внутренний голос, «Когда она стала прехорошенькой четырнадцатилетней девицей. В следующий раз придёшь в её покои, чтобы пожелать приятных сновидений?». Эймонду легко удаётся отмахнуться от зова своей совести. Он Таргариен, ближе к Богам, чем к людям. Его племянница нуждается в утешении — он рядом. Захочет мести — он даст ей и это. Пожелает его ласки, ну что же… Сын Зелёной Королевы вытирает слёзы с лица дочери Чёрной Принцессы.***
День, когда Алис Риверс покинула Королевскую Гавань Эймонд запомнит навечно. Ворон с Драконьего Камня приносит весть, что лорд Эйнис прибыл без происшествий, вместе с прислугой и своим драконом. Вот только его матери, леди Стронг, на борту причалившего судна не обнаружилось. Она будто испарилась, не оставив о себе ни единого напоминания. Ни одной вещи, письма или хотя бы волоса. Слуги обыскали не только корабль, но и её покои в Красном Замке. Ничего. Даже запах этой женщины успел выветриться. Алис исчезла из жизни Эймонда Таргариена. День, когда Алис Риверс покинула Королевскую Гавань, Эймонд запомнит навечно. Они с сыном отбыли на Драконий Камень ранним утром. И король не чувствовал ничего, кроме облегчения. Ни грусти от предстоящей разлуки с сыном, которого так и не смог принять, ни угрызений совести, что избавляется от женщины, когда-то так много значившей в его жизни. Было время, когда он любил Алис. В те дни, когда сердце его пылало молодостью и злостью. Злостью на несправедливость этого мира, в котором он родился вторым сыном; на Рейниру, забравшую жизнь его племянника и душевный покой сестры; на Стронгов, проклятых выродков, принёсших столько проблем его семье. Во всём этом хаосе Алис стала его утешением. Днём она дарила покой его мятежной душе, а по ночам отдавалась так, словно завтра никогда не наступит. Но вот она покидает его спустя почти девять лет с их первой встречи, и он едва ли не рад этому. Нет больше ему с ней ни покоя, ни былой страсти. Когда его объявили королём, Эймонд лишился права жить одним днём. Если во время войны Алис Риверс, носившая его ребёнка в своей утробе, была отрадой, то в мирное время мать его бастарда стала помехой. Он отпускал её постепенно. Сперва из своего сердца, потом из своих покоев, а теперь и из малого совета. Осталось лишь отпустить из своей жизни. Ни словом он не обидит её, даст столько, сколько потребуется, будь то золото или охрана, но того, что ей действительно нужно, он дать не может. Сердце его остыло, и даже в качестве советника эта женщина больше ему не нужна. Он устал видеть её попытки вернуть свою значимость в его жизни; устал терпеть постоянные промахи, прощать которые становится небезопасно; устал слышать едкие комментарии в адрес принцессы Эйры, которую Алис объявила чуть ли не главной угрозой его правлению. Женщина, некогда поразившая его своим умом и проницательностью, стала неимоверно раздражать его своей заносчивостью. А уж в гордыне Алис и вовсе могла посоперничать с лордом Анвином Пиком. Что же, их прощание выдалось сухим. Им больше нечего было сказать друг другу. Эймонд покинул причал ещё до того, как корабль отошёл на достаточное расстояния от берега. Он не желал смотреть ни на бывшую любовницу, ни на Эйниса, стоявшего на палубе плечом к плечу с Геймоном Белокурым. Мальчики крепко сдружились, и король не смог отказать своему сыну в желании взять верного товарища с собой на Драконий Камень. Он и так мало что делал для Эйниса. Не потому, что не хотел, а потому что тот постоянно цеплялся за материнскую юбку, как бледная, черноволосая тень, боясь лишний раз поднять глаза и открыть рот. Возможно, на Драконьем Камне мальчик окрепнет, как и его дракон. Ещё одно разочарование в жизни Эймонда. Пусть яйцо Эйниса и проклюнулось, в отличие от яйца Хелейны, но детёныш, появившийся из него, оказался слабым и мелким. В семь лет Тень не могла поднять на своей спине даже ребёнка. Эймонд помнил, каких размеров достигли драконы стронговских бастардов в этом возрасте. И, глядя на молодой выводок, прекрасно осознавал, с какой опасностью дому Таргариенов предстоит столкнуться в ближайшее время. Драконы вырождались, становясь всё меньше в размерах. Их пламени было бы недостаточно, чтобы вести серьёзные сражения. Да и ярости в них было на порядок меньше, чем в предшественниках… Эймонд прекрасно помнит Караксеса. То был грозный зверь, яростный и изворотливый, под стать своему всаднику. Если бы он тогда вовремя не заметил, что его дядя не пристегнулся к седлу, кто знает, чем закончился бы Танец над Божьим Оком. Эймонд лишь чудом успел первым обрушить Вхагар на противника, разрывая горло Красного Змея, пока тот когтями раздирал крыло драконицы. Король помнит то отчаяние загнанного в ловушку зверя, с которым Деймон Таргариен пытался поднять своего дракона вверх, надеясь получить преимущество в воздухе. Тёмная Сестра, зажатая в руках Деймона, жаждала крови. И Эймонд не сомневается, что будь у его дяди хоть один шанс, тот спрыгнул бы со спины дракона, чтобы пронзить противника своим знаменитым клинком из валирийской стали. Деймон Таргариен не столько боролся за собственную жизнь, сколько хотел отнять чужую. Когда Караксес вместе с всадником ударились оземь, в сердце Эймонда ликовал не триумф победы, а горечь разочарования. Вот и всё. Нет больше Деймона Таргариена, Порочного Принца, короля Ступеней и Узкого моря. Нет больше Караксеса, Кровавого Змея. Можно спускаться с небес на землю. Там всё ещё есть беременная любовница, которая никакая не ведьма, а просто прозорливая и хитрая баба, и непутёвый брат-пьяница, которому нужно помочь вернуть трон. А теперь и брата-пьяницы нет. Нет больше величественной матушки-королевы, нет милой сестрицы и доблестного принца Дейрона тоже больше нет. Король Эймонд убил трёх драконов. Арракса, совсем ещё молодого зверя, Мелеис, Красную Королеву, и Караксеса. Видимо, Боги решили покарать его, лишив династию Таргариенов главного преимущества, сделав молодой драконий выводок жалким подобием своих предшественников. Вот она, плата за твою гордыню, король Эймонд! Что ж, у него всё ещё есть Вхагар, а возле Алого Озера нашла убежище Среброкрылая. Эймонд надеется, что однажды его дочь Хелейна заявит права на драконицу. Есть ещё Каннибал, не знавший никогда всадника. Найдётся ли тот, кому покорится это древнее чудовище? Поговаривают, что Овцекрада видели в Лунных Горах вместе со своей чумазой всадницей. Возможно, у Таргариенов ещё остался шанс вернуть былое величие. По прибытии в замок, Эймонд направляется в свои покои, надеясь провести этот день в спокойствии и тишине. Погода выдалась солнечной, поэтому он планирует сполна насладиться чтением. Мейстеры уберегают короля напрягать зрение в тёмное время суток и непогожие дни, и он вторит им. Даже если он и не ослепнет, то утратит способность хорошо видеть цель. Невосполнимая утрата для мечника. Эймонду и так требуется прилагать усилия, чтобы не позволять противнику заходить слева, со стороны пустой глазницы. Книга по истории позднего периода Древней Валирии ожидает его. Пальцы оглаживают кожаный переплёт, наслаждаясь его гладкостью. Книга была доставлена ему из Цитадели, и он всю последнюю седмицу предвкушал приятное чтение. Иногда нужно позволять себе отвлекаться от государственных дел. Как бы сказал его старший брат: «Какой смысл быть королём, если не можешь баловать себя?». Но если Эйгон находил отраду в вине и женщинах, то слабостью Эймонда было чтение. Он наполняет кубок водой, ведь незачем лишний раз туманить свой разум, и устраивается на софе, стоящей возле огромного окна. Этот предмет мебели особенно им любим, поскольку позволяет вытянуть ноги на всю длину. Поправив кожаный ремешок, предназначенный убирать передние пряди волос с лица, Эймонд погружается в историю государства, являющегося его сгинувшей родиной. Он успевает прочесть с пару десятков страниц, неспешно, обдумывая тонкости перевода слов с высокого валирийского на всеобщий, прежде чем его отвлекают. Когда раздаётся стук в дверь, он сперва думает, что служанка пришла накрыть на стол. Но ещё слишком рано для обеденного приёма пищи. К его удивлению, в покои входит командующий Королевской Гвардией. — Мой король, у меня дурные вести, — сир Марстон как всегда краток. Хорошая черта, лишние церемониалы ни к чему, когда речь идёт о государстве. Кивком головы Эймонд призывает лорда-командующего продолжать. Следующие за этим слова заставляют Эймонда в одно мгновение забыть всё, что он только что успел прочитать. Да он бы названия книги не вспомнил, спроси его кто об этом! Какой бы верующей женщиной ни была его покойная матушка, сам он искренне полагал, что Богам плевать на людей, будь то простой свинопас или среброволосый принц. Эймонд всегда действовал вопреки сложившихся обстоятельств. Драконье яйцо, подаренное ему в детстве, не проклюнулось. Что ж, он оседлал Вхагар. Ему пророчили смерть в битве с северянами, чья армия превосходила их собственную в несколько раз. Он пошёл ва-банк, и победил знаменитого Кригана Старка в бою, не только сохранив своё войско, но и увеличив его численность. Он родился вторым сыном и стоял в очереди на Железный Трон не только позади сестры и брата, но и уступал их детям! А теперь он король. Всё, чего он добился, было вопреки воли Богов! Так почему Семеро обращают на него свой взор лишь когда хотят покарать за совершённые много лет назад ошибки?! Или то Боги Валирии мстят ему?***
Он редко бывает в этой части Драконьего Логова, поскольку Вхагар обитает с другой его стороны. Здесь содержится молодой выводок, видеть который лишний раз у него не было ни малейшего желания. Странно, его мысли весь день крутились вокруг этого. Оказалось, что не просто так. Может, он тоже скоро начнёт видеть вещие сны? Эймонд знает, что движется в нужном направлении. Пронзительные крики служат ему надёжным ориентиром. И сейчас, в этой какофонии отражающегося от стен воя, королю становится страшно от мысли, что его собственная драконица уже стара. Ей немногим меньше, чем было Балериону на момент смерти. Что, если скоро Вхагар оставит его? Чем будет он лучше всех остальных, не умея летать? Эймонд редко молится в последнее время, но сейчас обращается к Семерым, прося не допустить подобного. Пусть Вхагар переживёт его, пусть они погибнут вместе, лишь бы не жить всадником, у которого больше нет дракона! Лишь бы не испытывать той боли, которой пропитаны сейчас крики его племянницы. Подобные стенания ему знакомы. И слышать их приходилось только от женщин. Дважды за свою жизнь. Первый раз произошёл в ту ночь, когда нанятые Рейнирой ублюдки отняли жизнь его племянника. Отчаянный крик Хелейны заполнил собой Красный Замок. Его нежная, прекрасная сестра, она не смогла оправиться от своей потери и простить себя, проведя остаток дней в беспамятстве. Когда Эймонд вырезал Стронгов в Харренхолле и жёг Речные Земли, он представлял её заплаканное лицо перед собой, чтобы не чувствовать даже намёка на угрызения совести. Хелейна была лучшим человеком, которого он знал. В её сердце не было места ни коварству, ни жестокости, ни мести. Как смела Рейнира сотворить это с ней? Почему не обрушила свой гнев на того, кто действительно этого заслуживал? Чтобы сделать Эймонду больнее? Разве женщина способна на такую извращённую жестокость? Второй раз Эймонд услышал настолько же полный страдания и безысходности плач, когда зимняя горячка унесла жизнь его сына. Ему стоило тогда больших трудов удержать в своих руках бьющуюся в истерике Кассандру. Она вырывалась и пыталась прижать мёртвое тело Бейлора к груди, кричала, что не отдаст своего мальчика, молила Неведомого, а после и самого Эймонда забрать жизнь принцессы Эйры вместо жизни их сына. То был единственный раз, когда он видел свою жену такой беззащитной и отчаявшейся, забывшей обо всех условностях и своём положении. В тот момент она не была королевой или дочерью амбициозного лорда Штормового Предела, она была лишь женщиной, убитой самым страшным горем. Никогда более король Эймонд не был так по-настоящему близок с Кассандрой Баратеон, как в тот злополучный год. И сейчас, третий раз в своей жизни, он слышит, чтобы женщина так страшно и горько плакала. Только на сей раз смерть забрала не дитя, а дракона принцессы Эйры. Она сидит на коленях напротив тела Валирийца, спиной к Эймонду. Бледно-серый зверь, размером едва ли превышающий лошадь, распластался на спине, раскинув крылья в стороны. Из раскрытой пасти вытекает горячая, дымящаяся кровь, заливая пол вокруг его головы. Она же вытекает и из его глазниц — зрелище, невольно бросающее короля в омут неприятных воспоминаний. Эймонд ни разу не видел, чтобы дракон умер подобной смертью. Он мог бы предположить, что Валириец был отравлен, но не уверен, что есть на свете яд, способный убить дракона. Его племянница уткнулась лбом в безжизненное, полупрозрачное крыло, сжавшись на каменном полу в трясущийся комок. Вся её фигура пропитана горечью и обречённостью. Её тело бьёт крупной дрожью, кажется, каждая мышца напряжена до предела. Это похоже на приступ хвори, приносящей мучительную лихорадку. Она задыхается, воздуха не хватает из-за постоянных судорожных всхлипов. Руками она хаотично тянется к мёртвому телу, гладит светлую чешую, будто пытаясь утешить своего дракона, показать, что она рядом. Эймонд не знает, как Эйра пережила казнь своей матери, его не было в тот день на Драконьем Камне. Но он помнит, что новость о смерти своего брата она перенесла гораздо лучше. Не кричала, не обличала Эймонда убийцей, в отличие от своих сестёр, лишь роняла крупные слёзы на лицо и платье. А потом попросила дозволения удалиться в свои покои, чтобы дать волю чувствам. Она держалась в тот день невероятно стойко для шестилетнего ребёнка. Она вообще всегда держалась. Маленькая и шустрая Эйра, умеющая сохранять невозмутимость на заседаниях Малого Совета, знающая, когда и сколько вина требуется королю и его лордам, привыкшая к наличию меча, занесённого над среброволосой головой, на которой ни единой золотой прядки. Он вглядывался. А сейчас она бьётся в агонии. Эймонд Таргариен — злой человек. Он не испытывал сострадания к своим противникам, зная, что его они точно жалеть на станут. Принимая самые безжалостные решения, он не испытывал сантиментов, зная, что в них нет никакого смысла, ведь что сделано — то сделано. Нет нужды жалеть о содеянном, если игра стоила свеч. Он убил многих людей, включая родичей, но сон его оставался крепок. И он никогда не тяготел добрыми чувствами к своей младшей племяннице, дочери Чёрной Принцессы, хоть и считался с тем, что они одной крови. А сейчас всё, чего хочется Эймонду — утешить её. Опускаясь на колени, осторожно кладёт ладонь на худое плечо, не получая никакой реакции взамен. Скорее всего, она приняла его за одного из драконьих блюстителей, чьё участие ей безразлично. Он не отступает. — Эйра, — мягко, как никогда раньше, зовёт племянницу. Она вся напрягается под его рукой. Натягивается, как тетива, пытаясь проглотить рыдания, сейчас напоминающие скорее скулёж. Распрямляет спину, поднимаясь с пола. Теперь её макушка находится на уровне его груди. Она пытается встать с колен, но сил на это не хватает. Ноги дрожат, тело ведёт в сторону, поэтому она забрасывает эти жалкие потуги. Не поворачиваясь, руками пытается вытереть лицо от слёз. Неужели Эйра настолько его боится, что сейчас пытается привести себя в подобающий вид?! — Мой король, — голос хриплый, слова едва можно разобрать. Его четырнадцатилетняя племянница сорвала связки в агонии над телом своего мёртвого дракона, и всё ещё пытается соблюдать правила приличия. Семеро, её выдержка из валирийской стали выкована? Плавно, но настойчиво, он притягивает её за узкие плечи, заставляя развернуться лицом к нему, и прижимает к себе. Теперь она сидит, уткнувшись лицом в его дублет, и он может чувствовать, насколько сильно её сотрясает от рыданий. Она пытается сдержать их, проглотить, но выходит скверно. Нужно дать понять, что в этом нет сейчас ни смысла, ни необходимости. Пальцы Эймонда касаются её макушки, начиная перебирать серебряное полотно волос. — Плачь, — шепчет на валирийском. От его племянницы пахнет розовым маслом и пеплом. Ему доводилось утешать женщин и раньше. Он знает, им нужно дать пролить слёзы. Когда они закончатся, хрупкое тело обмякнет в руках, а разум погрузится в беспокойный сон. Такой сон принято ещё называть спасительным, но это заблуждение. Во снах женщины продолжают метаться и стенать, если не давать макового молока. Так было с Хелейной, так было с Кассандрой. Так будет теперь и с Эйрей. Поэтому Эймонд ждёт, когда у его маленькой племянницы иссякнут силы, чтобы отнести её в покои и передать заботам мейстера. А пока он побудет рядом. Даст понять, что она не одна. И даже пообещает, что всё будет хорошо, если это потребуется. Пальцы Эйры оказываются неожиданно сильными, когда она сжимает его предплечья. Пытается отстраниться, но он притягивает её сильнее, принимая этот порыв за новый виток истерики. В таком состоянии она может нанести сама себе вред. Он помнит, как его покойная супруга расцарапывала своё лицо, не в силах контролировать собственные руки. На удивление, Эйра не сопротивляется, его маленькая послушная чашечница. Она оседает в его объятиях, позволяя удерживать её, не кричит, не вырывается. Лишь слегка поворачивает голову, чтобы он мог разобрать тихую речь. Слова, срывающиеся с губ племянницы на высоком валирийском, опаляют его шею горячим дыханием. — Кто это сделал? — её голос настолько хриплый, что он может почувствовать, насколько ей сейчас больно разговаривать. — Кто осмелился на такое? Эймонду нечего ей ответить. Была ли в этом замешана Алис Риверс или кто-то другой, а может дракон принцессы просто издох естественной смертью, он обязательно выяснит это. Потому что потеря любого из этих созданий — удар по династии Таргариен. И если в этом виновны люди, а не Боги, то Эймонд заставит их поплатиться. Но сейчас принцессе Эйре нужен покой, а не обещания возмездия. Руки племянницы смыкаются на его спине. Она приподнимается на коленях, змеёй скользя вдоль его тела. Её губы оказываются возле его уха, пуская по телу неуместный сейчас трепет. — Отдай мне того, кто убил моего дракона, дядя, — она едва ли не впервые назвала его так. — Отдай мне его. А я дам ему пламя и кровь. Интонации, с которыми были произнесены эти слова, заставляют Эймонда изумлённо распахнуть взгляд, чувствуя, как неприятно натягивается кожа вокруг вставленного в пустую глазницу сапфира. Тихое шипение, наполненное обещанием мучительной гибели тому, кто нанёс подлый удар в спину. Эймонд словно слышит голос из прошлого. Что ж, ему не стоило забывать, кем был её отец. В этот раз он позволяет ей отстраниться. Попытайся она причинить вред ему или себе — Эймонду не составит труда вновь её обездвижить. Но сейчас его гложет любопытство. Того, что полыхает в глубине тёмно-фиолетовых, редких даже для их семьи глаз, ему не доводилось видеть уже долгие годы. Он не мог даже представить такого взгляда у собственных детей, и тем более у принцессы Джейхейры. Зато неоднократно наблюдал его у Деймона Таргариена. Именно так он смотрел на лорда Веймонда перед тем, как укоротить голову последнего на две трети. Эймонд уверен, что такой же взгляд был и у Мейгора Жестокого, и у него самого в моменты гнева. Взгляд, благодаря которому в Вестеросе принято говорить, что каждый раз, когда рождается Таргариен, Боги подбрасывают монету. Знаменитое безумие Таргариенов. Именно оно позволило им стать королями. Это оно двигало Эйгоном и его сёстрами, когда они покоряли Вестерос. Благодаря ему десятилетний мальчик сумел оседлать самого крупного дракона. И теперь оно полыхает в тёмных глазах его племянницы. Эймонд готов поклясться, что никогда она ещё не была так прекрасна. Эйру не портят ни красные пятна на заплаканном лице, ни опухший нос. Вся она — воплощение Древней Валирии, величественная и таящая в себе опасность. Эймонд не может сдержать порыв, убирает серебряную прядь волос с лица племянницы, заправляя за ухо. Он чувствует, что кожа её пылает, и кладёт раскрытую прохладную ладонь на щёку, пытаясь унять лихорадочный жар. Она не отстраняется, она вообще не имеет привычки противиться ему хоть в чём-то. И напряжения, сковывающего тело, в этот раз тоже нет. Напротив, она сильнее жмётся к его руке. Отчего-то расстояния между ними стало меньше настолько, что они чувствуют дыхание друг друга. Серебро волос спуталось, не отличить, где чьё. Эймонд убеждает себя, что всего лишь хочет остудить жар, охвативший Эйру от часов непрерывных рыданий, поэтому касается её лба своим… Он ведь её дядя, должен заботиться о ней. «Только вот вспомнил об этом именно сейчас», цинично шипит внутренний голос, «Когда она стала прехорошенькой четырнадцатилетней девицей. В следующий раз придёшь в её покои, чтобы пожелать приятных сновидений?». Эймонду легко удаётся отмахнуться от зова своей совести. Он Таргариен, ближе к Богам, чем к людям. Его племянница нуждается в утешении — он рядом. Захочет мести — он даст ей и это. Пожелает его ласки, ну что же… Сын Зелёной Королевы вытирает слёзы с лица дочери Чёрной Принцессы.***
День, когда Алис Риверс покинула Королевскую Гавань Эймонд запомнит навечно. Ворон с Драконьего Камня приносит весть, что лорд Эйнис прибыл без происшествий, вместе с прислугой и своим драконом. Вот только его матери, леди Стронг, на борту причалившего судна не обнаружилось. Она будто испарилась, не оставив о себе ни единого напоминания. Ни одной вещи, письма или хотя бы волоса. Слуги обыскали не только корабль, но и её покои в Красном Замке. Ничего. Даже запах этой женщины успел выветриться. Алис исчезла из жизни Эймонда Таргариена.