Династия

      Каждый взмах крыльев Вхагар сопровождается порывом тёплого ветра, от которого Эйру защищает спина её дяди. Он взял её с собой в Харренхолл, посадив позади себя на своего дракона. И Эйра благодарна ему за это. Полёт на таком могучем звере — удовольствие, не сравнимое ни с чем. Валириец устал бы на трети пути, а уж в скорости и близко не мог бы тягаться с Вхагар.       Эйра разжимает руки, отпуская спину своего дяди, и слегка откидывается назад, позволяя ветру щекотать кончики её пальцев. Она надёжно пристёгнута к седлу, да и руки её в случае падения не спасут. Как бы ей ни было приятно держаться за Эймонда, она не может отказать себе в удовольствии насладиться этим полётом в полной мере.       Дядя оглядывается через плечо, чтобы убедиться в её благополучии, и дарит Эйре лукавую улыбку. Он и сам зачарован полётом. Обыкновенно собранный и величественный, сейчас он улыбается настолько широко и радостно, что кажется совсем юнцом, немногим старше самой Эйры. Теперь она знает, что по-настоящему счастливым Эймонд может быть лишь на спине своего дракона. Ни с Джейхейрой, ни даже с Хелейной он никогда не улыбался так искренне.       Она вновь обнимает его, прижимаясь щекой к мягкой коже, из которой выполнен его плащ. Запах гвоздики и корицы, смешанный с запахом слегка вспотевшего мужского тела, приятно щекочет ей ноздри. Ей нравится, как пахнет Эймонд. Ей нравится касаться Эймонда. Ей нравится быть с Эймондом…       Он решил навестить Эйниса и отправил небольшой отряд в Харренхолл. Как бы он ни доверял своему сыну, полагаться только на людей Стронгов было бы чревато опасностью. Вчера днём несколько королевских гвардейцев прибыли в замок лорда Эйниса и отправили ворона в Столицу. Сам король предпочитал добираться на спине дракона, что было куда быстрее. Эйру он решил взять с собой, чтобы представить сыну в качестве будущей королевы. К тому же, Эймонд стремился теперь проводить с ней как можно больше времени.       Он брал её с собой на прогулки и приветствовал на тренировочном поле, когда она приходила туда с Хелейной. Отправлял подарки и справлялся о её благополучии и здоровье. Эйра была счастлива получать знаки внимания от своего дяди, но ещё больше она жаждала продолжения того, что произошло между ними во время прогулки в королевском саду.       Эймонд был достаточно сдержанным, и повторения того поцелуя до сих пор не произошло. Эйра тревожится, что дело в ней, что королю не понравилось целовать её. Теперь она постоянно жуёт корицу, чтобы придать дыханию свежести, старается как можно тщательнее умывать лицо, использует благовония в своих покоях, чтобы их аромат впитался в ткань её платьев. Всё бесполезно. Единственные ласки, которые доставались ей от Эймонда, ограничивались лёгким поцелуем её руки или осторожными касаниями её волос. Поэтому теперь, пользуясь близостью с дядей, Эйра бесстыдно прижималась своей щекой к его крепкой спине, с трудом удерживаясь от желания начать перебирать длинные гладкие волосы короля своими пальцами. Интересно, ему было бы это приятно?       — Держись крепче, маленькая принцесса! — кричит дядя через плечо. — Сейчас будем приземляться.       Эйре грустно от того, что их полёт вскоре закончится. Она пользуется моментом, чтобы теснее прижаться к Эймонду, обхватывает его руками, практически обнимая. Ей не страшно, совершенно не страшно… До тех пор, пока Вхагар не пикирует вниз. Когда зверь таких размеров меняет своё положение в воздухе, это ощущается как плавный толчок. Но стоит ей начать снижаться, и Эйре кажется, что они просто падают. Из-за размеров Вхагар не может плавно пикировать, каждый этап снижения ощущается толчком. Эйра предпочла бы прижаться поближе к дракону, но спина Эймонда остаётся идеально прямой. Пекло, она готова поклясться, что её дядя смеётся! Хохочет, слегка откинув голову назад, так, что его светлые волосы падают на её лицо.       Когда они снижаются достаточно, чтобы разглядеть местность, Эйре кажется, что сейчас они просто ударятся о землю. Насколько это будет болезненно? Хватит ли ей сил не вылететь из седла? Плевать, что она пристёгнута к нему ремнями крепче, чем сердцем к своему дяде, никакие ремни не смогут удержать от столкновения такого огромного дракона с землёй!       Что ж, по крайней мере, она умрёт счастливой.       Вопреки опасениям, приземление оказывается куда мягче, чем она ожидала. Хотя и несравнимо болезненнее, чем на более мелком драконе. Валириец опускался на землю, как пёрышко… Вхагар врезается в твердь и оглашает Харренхолл громким рыком. Интересно, помнит ли она это место? Узнаёт ли его? Помнит ли Красного Змея, с которым сцепилась в воздухе недалеко отсюда?       Пока эти мысли крутятся в голове захмелевшей от свежего воздуха принцессы, король Эймонд успевает изящным движением выпрыгнуть из седла и спуститься вниз по верёвочной лестнице. Лестнице! Насколько же велика была его драконица! Эйра не хочет задерживать дядю, поэтому спешит освободиться от сдерживающих её ремней. Спуск даётся ей относительно легко, благодаря упорным занятиям с сиром Руфусом. Возле земли сильные руки обхватывают её за талию. Эймонд удерживает её так, будто она совсем ничего не весит. Когда ноги Эйры касаются земли, она всё ещё чувствует тёплые пальцы на своей талии. Она стоит спиной к королю и боится развернуться, чтобы не обжечься о взгляд единственного глаза.       — Испугалась? — шёпот возле самого уха пускает мурашки вдоль позвоночника. С губ Эйры срывается вздох, слишком громкий, чтобы не быть услышанным.       До неё доносится довольное хмыканье короля, означающее, что его порадовала её реакция. А вот молчание Эйры было неосмотрительным.       — Я ведь задал тебе вопрос, — его пальцы медленно перемещаются на её живот, вызывая сладкий трепет.       Эймонд прижимает её вплотную к себе, так, что если бы их увидели, то Эйра бы не смогла оттереть от себя пятно позора. Из-за разницы в росте её макушка находится на уровне плеча короля, поэтому ему приходится склониться к ней. Она чувствует, как длинная прядь его волос щекочет её лицо. А потом одна его рука оставляет в покое живот Эйры, чтобы коснуться шеи.       — Я не испугалась! — поспешно оправдывается она, не желая злить дядю. — Просто это было слишком…       Пальцы не сжимают, лишь оглаживают тонкую шею. От этого внизу живота становится тепло и будто щекотно. Эйра чувствует, как краска заливает румянцем её лицо. А Эймонд лишь смеётся, уткнувшись лбом в её макушку.       — Мне нравится, как ты боишься меня, Эйра, — губы оставляют лёгкий отеческий поцелуй на её волосах. — Это пробуждает определённые мысли. Хочешь узнать, какие именно?       Она не успевает ответить, потому что ворота замка распахиваются, приглашая короля вступить во владения своего сына. А потом до неё доносится глас. Тень, дракон принца Эйниса. Лорда Эйниса, если быть точнее. Эймонд отстраняется от неё на расстояние, допустимое правилами приличия. И она не знает, что чувствует в этот момент больше: облегчение или желание вновь ощутить себя в кольце его рук.       Первыми их выходят встречать Белые Плащи, прибывшие сюда несколькими днями ранее. Эйра не может не чувствовать радости, обнаружив среди них сира Руфуса. За ними — рыцари, облачённые в цвет дома Стронгов. И уже следом появляется хозяин замка. Эйнис подрос за время, проведённое на Драконьем Камне. Тёмные волосы блестящими локонами падают на плечи, сияя, будто крыло ворона. Напоминая о своей матери. Чуть позади него, на голову выше и чуть пошире в плечах, стоит Геймон Белокурый. Полная противоположность Эйнису, Геймон соткан из величественности и стати. Волосы цвета серебра коротко острижены, открывая вид на его красивое лицо, со светлыми глазами носителя валирийской крови. Поразительная внешность для сына шлюхи и моряка.       Над головами мальчиков пролетает и мягко приземляется на землю Тень. Драконица подросла, крылья её стали большими и сильными, а вот тельце так и осталось худощавым. Чешуя её блестит на солнце, подобно волосам её хозяина. Красивая драконица. Эйра чувствует, как болезненно сжимается её сердце. Когда-то и у неё был дракон. Совсем недавно. Была ли мать Эйниса виновна в гибели Валирийца или то дело рук Анвина Пика? Эйре остаётся лишь уповать на нового Мастера над Шептунами, чтобы он выяснил всю правду.       При виде Вхагар дракон Эйниса издаёт грозный рык, то ли приветствуя сородича, то ли пытаясь спугнуть. Тень выглядит не больше чернильного пятна на фоне дракона короля. И Эйра не может удержаться от сладкой мысли, что одного движения челюстью Вхагар будет достаточно, чтобы оставить от чёрного дракона лишь груду пережёванных костей. Как и от её хозяина.       — Мой король, — Эйнис делает вежливый поклон, как и пристало лорду перед государем. — Приветствую вас в Харренхолле. Это честь для меня.       Затем взгляд его фиалковых, унаследованных от отца глаз, останавливается на ней. Эйра знает, что кузен испытывает неприязнь к ней, причём взаимную. Но едва ли он сможет отныне проявить её по отношению к ней. За его спиной нет больше грозной матери. А если Алис Риверс надумает вернуться, то Эйра собственными руками вырвет её чёрное сердце из груди.       — Кузина Эйра, — вежливый кивок головы сопровождается снисходительной насмешкой. — Мои поздравления с помолвкой.       Она отвечает ему колючей улыбкой, которая, как она знает, неприятна людям. Сложно вспомнить, откуда берёт начало их с Эйнисом взаимная неприязнь друг к другу. Но одного взгляда на бледное, болезненное лицо кузена достаточно, чтобы ощутить брезгливость, смешанную со старыми обидами. Бастард, разодетый в шелка и бархат, остаётся бастардом. У него нет права на дракона, нет права на Харренхолл, нет права называть себя сыном короля. Почему же Эйнис провёл своё детство, будучи обласканным ребёнком, не знающим ни в чём отказа, в то время как принцесса крови боялась лишний раз поднять глаза от пола?       — Благодарю вас, кузен, — голос её наполнен той же равнодушной вежливостью, с которой она говорила когда-то с матерью Эйниса.       Пусть она и является отныне невестой короля, в душе она всё та же дочь опальной Чёрной Принцессы Рейниры. Чашечницей короля, оставленной в живых лишь из жалости. Недостойной почтения придворных. Лишённой родителей, золота и дракона. Насмешливый взгляд Эйниса Стронга подтверждает её опасения.

***

      Она предпочла бы сбежать из-за стола, сославшись на усталость, если бы не знала, насколько это может разозлить короля. Эймонд не терпел неповиновения. Его слова в День Девы не были пустой угрозой, он и правда мог выпороть её. Поэтому Эйре остаётся лениво потягивать сладкое вино из своего кубка, да отправлять в рот иногда кусок-другой еды.       Вот что действительно поразило её, так это изобилие мяса на столе и почти полное отсутствие хлеба и овощей. Того, что подали им с Эймондом, было недостаточно для жителей столицы, привыкших получать огромное количество зерна со всего королевства. Не говоря уже об изобилии фруктовых плодов. Неужели за почти прошедшее десятилетие со времён войны в этих землях до сих пор ощущаются последствия пожаров, устроенных драконами?       — Тень заметно подросла, — лениво тянет Эймонд. — Ты уже поднимался на ней в воздух?       — Пока нет, — сухо отвечает Эйнис, — пусть ещё окрепнет. Отсутствие стен вокруг благотворно влияет на драконов. Не даёт им… зачахнуть.       Он кидает насмешливый взгляд в сторону Эйры, и она чувствует непреодолимое желание воткнуть ему вилку в горло. Пусть-ка тоже позахлёбывается кровью, как это было с её драконом! Пусть ощутит, насколько это страшно и больно!       Эймонд лишь сухо кивает в ответ на такое пренебрежение. Видимо, для него нет ничего странного в том, что его невесту могут вот так почти неприкрыто оскорблять. Где же он, тот дядя, который обнимал её посреди Драконьего Логова? Который гладил её лицо и дарил утешение?       — Среброкрылая устроила себе убежище неподалёку отсюда. Подумываю навестить её на обратном пути, — Эймонд отправляет кусок нежнейшей телятины в рот. Пока он издевательски-медленно пережёвывает пищу, остальным приходится ждать. — Раз у меня скоро будут ещё дети, надо побеспокоиться о драконьих яйцах для них.       — Тень может дать потомство с Утро, — замечает Эйнис. — Она уже достаточно взрослая. Эймонд откидывается на стуле, расслабленно, но от того не менее царственно.       — Тень не может поднять в воздух ребёнка, Эйнис. Какое потомство ты ожидаешь получить?       По исказившемуся лицу Эйниса и неприязненному взгляду, брошенному в её сторону, Эйра понимает, что тот с трудом сдерживается от язвительности. В гневе он становится похож на мать. У Алис также дёргалось лицо и поджимались губы. Нарочито спокойно, Эйра подносит кубок с вином к своему лицу и, не прерывая зрительного контакта с бастардом короля, делает глоток. Пусть сколько угодно купается в своей ненависти и недовольстве, но отныне она невеста Эймонда. И вскоре станет королевой. Нельзя забывать, кем она является. Окружающие легко запоминают слабости, а вот силу отказываются признавать до последнего.       — И что же, мой король? — Эйнис не смеет называть Эймонда отцом, по крайней мере, в присутствии посторонних. — Надеетесь, что Среброкрылая сплетётся однажды с драконом леди Рейны?       — Есть и другие, — равнодушно пожимает плечами Эймонд.       Полные губы Эйниса растягиваются в улыбке. Самодовольной и едкой, такой, что начинает горчить во рту.       — Правда? Рад это слышать, потому что, находясь на Драконьем Камне, — он специально выдерживает паузу, заставляя присутствующих напрягаться, — я так и не нашёл там Каннибала. А я искал! Обошёл Драконью Гору вдоль и поперёк, не побоявшись повторить судьбу принца Эйгона. Шея моя, как видите, цела, вот только Каннибала на Драконьем Камне и в помине нет. Можете мне поверить.       Уголок губ Эймонда дёргается, и Эйра понимает, что её дядя зол. Она с трудом удерживается, чтобы не остановить слугу, спешащего плеснуть в королевский кубок ещё вина. Раз уж Геймону Белокурому не хватает ума вовремя прикинуться призраком, то это не её проблема.       При виде алой жидкости, падающий в его чашу, король окидывает юношу таким взглядом, что тот вмиг осознаёт свою оплошность и спешит убраться. Но уже поздно.       — Я не просил вина, мальчик. И клянусь тебе, что следующий взгляд, который ты бросишь на мою племянницу, станет последним в твоей жизни, — это не пустая угроза, судя по голосу короля. — Что же до Каннибала, то он всегда отличался бешеным нравом. Поговаривают, что он пожирал детёнышей других драконов. Вряд ли бы он сгодился.       — Значит, Овцекрад? — Эйнис не унимается, взяв своё непомерное нахальство от матери. — Говорят, его видели в Лунных Горах!       Эймонд громко водружает кубок на стол, а после откидывается назад в кресле, демонстрируя напускное спокойствие. Он явно недоволен поведением своего сына, но тому не хватает то ли ума, то ли осторожности этого понять. Эйра заставляет себя сдерживать улыбку и скромно опускает взгляд, чтобы не провоцировать гнев короля. Пусть видит в ней послушную племянницу. Она уже давно поняла, что для Эймонда наибольшую ценность имеет повиновение. Тиланд Ланнистер никогда не перечил ему напрямую, предпочитая сперва согласиться, а уж потом давать советы. В отличие от лорда Пика.       — Ты вовремя напомнил мне об этом, сынок, — голос короля мягок, но скрывает недовольство, — я как раз подумывал облететь Лунные Горы в его поисках. Можно было бы взять тебя с твоим драконом. Это облегчило бы нам задачу. Но раз Тень ещё недостаточно окрепла, что ж…       — Я могу отправить её одну, — глаза Эйниса влажные, а голос звенит от обиды, — может, она и не поднимет всадника, но она прекрасно слушается меня! Я давал ей приказы, даже на расстоянии. Она чувствует меня, клянусь!       Впервые за вечер Эймонд смотрит на сына по-настоящему мягко. Будто бы впервые разглядев в нём не просто безликую тень своего прошлого, а живого человека. Как ни странно, не будучи окружённым своей матерью и перестав теряться в её юбках, Эйнис как будто обрёл собственные черты. Стал говорить вслух то, что думает, смотреть не украдкой, а прямо, даже вспомнил, что является драконьим всадником. И если Эймонда происходящие изменения в характере сына одновременно и раздражали, и радовали, то у Эйры вызывали лишь гнев. Лучше бы крысёныш и дальше оставался продолжением тканей, из которых были выполнены платья Алис Риверс.       — Я знаю, — говорит Эймонд, — мне знакома эта связь. То же самое я чувствую с Вхагар. Но на большом расстоянии ты мигом утратишь контроль. В Пекло Овцекрада и Деймонову шлюху, которой дозволили водрузить на него свой зад! Когда я говорил о других вариантах, я имел в виду тех драконов, что водятся на Востоке, в Краю Теней.       Брови Эйры поднимаются вверх. Это что-то новое! Никогда прежде её дядя не упоминал о тех особях, что остались непокорёнными. Она полагала эти россказни лишь выдумкой. Таргариены владели последними из драконов, это было известно… Хотя поговаривали, что тот же Каннибал обитал на Драконьем Камне до прибытия туда Таргариенов.       — Неужели это правда? Что есть другие драконы? — в голосе Эйниса сквозит недоверие.       — Отчего бы им там не быть? — равнодушно ухмыляется Эймонд. — Они вполне могли пережить Рок Валирии.       — И вы отправите людей, чтобы это выяснить, ваша светлость? — впервые за ужин подаёт голос Эйра.       Дядя бросает на неё недоумённый взгляд. Кажется, что он и забыл о её присутствии, будучи увлечённым беседой. От такого взора хочется поёжиться. Эймонд не выглядит довольным.       — Подумываю об этом, — скупой ответ, предупреждающий, что дальнейшие расспросы нежелательны.       Эйра задумчиво кусает губу, борясь со своим любопытством. Ранее Эймонд говорил, что хочет увидеть место обитания Среброкрылой. До Алого Озера лететь куда дольше, чем до Королевской Гавани. Значит ли это, что он возьмёт Эйру с собой? Значит ли это, что у неё всё ещё есть шанс получить себе право на небеса?       — Лунные горы совсем близко, — робко произносит Эйнис. — Я бы мог отправиться туда с тобой. На Вхагар, пустив Тень парить поблизости.       Эймонд хмурится, раздумывая над предложением. Искать Овцекрада довольно опасное предприятие. Даже если они и правда сумеют найти его, и Эймонд, и Эйнис уже являются драконьими всадниками. Им не оседлать ещё одного зверя. У которого, ко всему прочему, уже есть хозяйка. Девица, с которой, по слухам, Деймон Таргариен изменял своей жене. Эйра уверена, что дядя отклонит предложение сына.       — Это звучит разумно, Эйнис. Возможно, девка давно подохла, и Овцекрад нуждается в новом всаднике. Неплохо будет это выяснить.       «Предложи мне полететь с вами», — думает Эйра, — «Возьми с собой!».       Но дядя не может читать её мысли. И впервые за долгие годы она жалеет об этом. Повернувшись к Эймонду лицом, она осторожно касается его запястья, так нежно, как только умеет. Король переводит на неё взгляд и выжидающе смотрит. Уйти от вопроса не получится, нужно идти до конца:       — Мне отправиться с вами, дядя? — она знает, он предпочитает именно такое обращение из её уст и бессовестно пользуется этим.       — Нет, племянница. Слишком рискованно. Вхагар не понравится, если на неё усядутся сразу трое.

***

      Ей не нравятся выделенные покои. Пусть они просторные, но обстановка настолько скудная, что она чувствует себя не гостьей, а заложницей. Ещё больше ей не нравится холодность, с которой беседовал с ней Эймонд во время ужина. Днём, когда они приземлились возле врат Харренхолла, он был так ласков с ней. А после отстранился, переключив внимание на Эйниса.       Нервно проведя щёткой по распущенным волосам, Эйра подходит к небольшому зеркалу, желая убедиться, что с ней всё в порядке. Отражение немного мутное, но свой вид её может лишь радовать. Что же она не так сделала?       Наверное, она также неразумна, как и её сёстры. Потому что сидеть в покоях и выжидать, пока король налетается с сыночком, у неё нет никакого желания. Что он говорил ей? Что она может обратиться к нему, если ей что-то нужно? Вот, сегодня ей как раз нужен Эймонд!       Расправив складки голубого платья, она отворяет дверь, желая как можно быстрее оказаться возле выделенной королю опочивальни. Но её останавливает знакомый голос:       — Принцесса Эйра.       — Сир Руфус, — как бы она ни была рада обнаружить рыцаря в стенах этого замка, сегодня она не настроена на светскую беседу.       — Я буду сопровождать вас, — Руфус Болтон отходит от стены и поворачивается к своему напарнику, отдавая приказ. — Пока принцесса не вернётся, никого сюда не впускать. Даже меня.       Эйра спешит успокоить нового Главнокомандующего ласковой улыбкой и вкрадчивым словом, желая избавиться от его компании в этот вечер. Не оттого, что он ей неприятен, просто ей неловко идти в покои короля под столь пристальным взглядом.       — Вам не нужно беспокоиться, сир Руфус! Я не нуждаюсь в сопровождении.       — Зато я нуждаюсь в своей голове. Которой лишусь, если оставлю вас без защиты, моя принцесса.       Она потирает переносицу, пытаясь правильно подобрать слова. Не хватало ещё, чтобы её и без того сомнительная репутация пострадала.       — Я лишь хотела навестить своего дядю. Его покои чуть дальше по коридору.       Болтон упрямо смотрит на неё своими большими глазами, в которых нет и намёка на северный холод. Такой молодой и даже смешной, он странно смотрится на своей новой должности. Будто надел плащ, который ему не по размеру. Но, даже если плащ и великоват, то сидит на нём куда лучше, чем на предшественнике.       — Значит, я провожу вас до покоев короля чуть дальше по коридору, — бурчит рыцарь, — и буду ждать возле этих самых покоев, пока вы не выйдете оттуда.       Эйра хочет поинтересоваться, что он будет делать, реши она остаться там до утра, но это точно вызовет осуждение у сира Руфуса. Он напоминает ей порой ребёнка в своей бесхитростности и какой-то самоотверженности.       «Именно он научил тебя убивать», — напоминает себе принцесса, — «Каким бы безхитростным не казался тебе Руфус Болтон, помни, что клинки остры». Они неспешно идут по коридору. Эйра думает, что не предупреди она рыцаря о своих планах, то могла бы развернуться на полпути и вернуться к себе. Ни к чему лишний раз тревожить Эймонда, особенно, если он пребывал не в лучшем расположении духа.       Наконец, они оказываются у дверей покоев короля, и Болтон не даёт ей опомниться, предупреждая стражников о её прибытии.       Будет глупо, если он прикажет ей уйти. Кем она будет выглядеть в глазах придворных? С другой стороны, кем она будет выглядеть в его глазу, заявившись незваной гостьей едва ли не в ночи?       Один из стражников, охраняющих комнату короля, объявляет, что ей дозволено войти. Сделав глубокий вдох и вцепившись пальцами в юбки, она делает шаг вперёд. Эймонд сидит в кресле, напротив двери. Повязки, закрывающей великолепный сапфир, нет, и она вновь теряется между лиловым и синим взором. Он успел избавиться от дублета, оставшись лишь в белоснежной рубашке, отчего Эйре делается неловко. Судя по немного влажным волосам, король недавно принял ванну.       Она делает неловкий реверанс, путаясь в своих ногах. От пронзительно-внимательного взгляда ей становится неловко.       — Дядя, надеюсь, я не побеспокоила вас, — голос неуверенный, выдаёт с головой её растерянность. — Ежели вы заняты, то я не посмею отвлекать вас от дел.       На лице короля появляется чуть уставшая улыбка:       — Всё в порядке, Эйра. Что привело тебя в мои покои? Ночью?       Он даже не пытается скрыть двусмысленность своего вопроса. Таков король Эймонд, резкий и безжалостный, как стрела, угодившая прямо в горло. Неудивительно, что придворные дамы только и шепчутся, как о возможности попасть к нему на аудиенцию. В своей решительности он заставляет окружающих подчиняться себе и своим желаниям. Никакого притворства, лишь оголённая правда.       — Как вы находите Харренхолл? Замок сильно изменился со времён войны? — ей тяжело даются светские беседы, остаётся лишь мысленно ругать себя за своё косноязычие.       — Я нахожу Харренхолл таким же унылым, как и прежде, — Эймонд слегка хмурится, будто столкнувшись с воспоминаниями. — Странное место. Тебя не пугают рассказы о его призраках? Не они ли и привели тебя ко мне? Мне утешить тебя одной из тех сказок, что ты читаешь перед сном моей дочери, и сказать, что призраки не тронут тебя?       Она отрицательно качает головой. Она давно уяснила, что бояться следует не призраков, а живых. А сказок она наслушалась достаточно за свою жизнь.       — Тогда что же? — Эймонд глядит на неё так, что она чувствует себя беззащитной и едва ли не обнажённой. — Я не верю, что ты явилась ко мне покои, чтобы послушать мои воспоминания о Харренхолле.       С ним нужно быть честной. Честность — вот, что ценил Эймонд превыше всего, после послушания. Она и так чересчур часто стала лгать ему. Не стоит лишний раз играть с огнём и вызывать подозрения. Кусая губу, Эйра признаётся:       — Если говорить откровенно, то я пришла просто так, — Пекло, это звучит крайне глупо! — Вы говорили, что нам стоит проводить больше времени вместе, если мы хотим… Перед тем, как мы поженимся.       На лице его появляется ухмылка. Довольная. Многообещающая. Обычно Эймонд так реагировал на нового соперника на тренировочном поле перед тем, как отправить того на лопатки. Он похлопывает себя по левому бедру, выразительно глядя на неё:       — Садись.       Что? Она ведь всё неправильно поняла? Не мог же король предложить ей вот так вот взять и…       — Сядь. Ко мне. На бедро.       Его тон не оставляет места сомнению. Подобрав юбки, Эйра приближается к своему дяде, чувствуя себя так, будто собирается впервые сесть на дракона. Что недалеко от правды. Осторожно, стараясь действовать как можно деликатнее, она присаживается на край его бедра. Эймонда такое положение не устраивает, и он притягивает Эйру поближе к себе, так, что она может разглядеть даже мелкий узор едва заметных морщинок вокруг его глаза. Ему ведь так часто приходится щуриться…       Пальцы Эймонда зарываются ей в волосы, заставляя кровь быстрее бежать по венам. Он ласково перебирает пряди, и Эйре приходится затаить дыхание, боясь сделать неосторожное движение, тем самым нарушив хрупкую видимость приличия. Которое держится лишь на наличии кровного родства меж ними…       — Тебе идут распущенные волосы, племянница.       Вздох срывается с губ, когда рука сжимается, заставляя её опрокинуть голову назад, чувствуя, как Эймонд оттягивает её пряди. Теперь её шея полностью открыта, выставлена напоказ, как продажная девка. Эймонд жадно проводит носом вдоль нежной кожи, вдыхая её запах.       — Так сладко пахнешь для меня, — высокий валирийский позволяет ему едва ли не рычать, делая и без того порочные слова совершенно бессовестными.       Тонкими пальцами Эйра цепляется за его плечи, тем самым становясь ещё ближе к нему. Она чувствует сильные мышцы сквозь тонкую ткань рубашки. Пекло! Какой же он сильный…       В голове не остаётся мыслей, когда Эймонд практически вдавливает её тело в себя, привлекая так близко, что не остаётся места даже для вдоха. Губы накрывают её собственные, и это не похоже на поцелуи, которые он дарил ей прежде. Он обхватывает её нижнюю губу, слегка прикусывая, и тут же даря ласку самым кончиком языка…       От одной мысли, что язык дяди касается её, Эйру бросает из огня в холод. Она дрожит от волнения и плавится от ощущения тягучего тепла внизу живота. А бесстыжие уста Эймонда накрывают уже верхнюю губу, заставляя её приоткрыть рот.       Одной рукой он всё ещё впивается в её волосы, пока вторая вонзается в её челюсть, не позволяя даже помыслить отстраниться. Его рот врезается в её губы, а бархатный и тёплый язык скользит меж ними, касаясь зубов и нёба. Её родной дядя вылизывает её рот, а она стонет от этого, подаваясь вперёд, желая стать ещё ближе к нему. Неловко, пробуя на вкус, она касается его языка своим, чем приводит Эймонда в бешеное исступление. Он начинает буквально иметь её рот, сминая губы и погружая свой язык так, как мог бы…       Ей трудно дышать. От волнения, от близости, от тянущего ощущения меж бёдер. Она сводит ноги вместе, желая избавиться от этого, но лишь усугубляет своё положение. Если её глаза закрыты, то Эймонд не упускает возможности следить за её реакцией. Его рука перестаёт сжимать её челюсть и плавно опускается на спину, мягко проводя вдоль позвоночника, стараясь подарить утешение. Какой бы плотной не была ткань её платья, она не спасает от ощущения холодной ладони на коже.       Эймонд плавно отстраняется от её рта, но не оставляет её сердце в покое. Его губы касаются уха, и он шепчет, посылая вдоль её позвоночника живой огонь:       — Скажи мне, милая племянница, тебе нравятся мои поцелуи?       — Да, — тихо, на грани слышимости срывается с её уст.       Он смеётся, прямо у неё над ухом, чем делает её положение ещё более неудобным и ещё более томным. Эйра не знает, куда деть себя, всё это слишком, она так не может, ей так сладко…       Губы Эймонда оставляют осторожный, отеческий поцелуй на её виске. Только теперь подобный жест кажется Эйре едва ли не непристойным. Нельзя так касаться женщины, которую только что целовал, на которой собираешься жениться, с которой в скором времени разделишь ложе. И которая по-прежнему остаётся твоей племянницей.       От мысли об их родстве ей становится ещё слаще. Это настолько же порочно, насколько и правильно. Он был её родной кровью, её опекуном, её королём. Она не станет принадлежать никому другому кроме Эймонда Таргариена.       Именно сейчас, в стенах Харренхолла, вдали от дома, в неизвестной и безликой комнате выделенных покоев, Эйра понимает, насколько же она влюблена в своего дядю. От этой мысли её ведёт ещё сильнее, она тянется к нему за новой порцией ласки, но он отстраняется от неё.       Ей хочется кричать. Почему он отталкивает? Разве ему самому не нравится то, что происходит между ними?       На лице Эймонда появляется усмешка, злая, искушающая, безумно красивая и таящая в себе обещание. Он осторожно касается её лица, заправляя пряди волос за ухо. Жест, который так успел ему полюбиться. Эймонд вновь дарит ей целомудренный поцелуй, на этот раз в лоб.       — Не спеши, моя девочка. Мы ещё успеем насладиться друг другом.       Она не хочет наслаждаться друг другом, она хочет целоваться с ним! Разве это так сложно? Эйра не знает, как правильно сказать ему об этом и продолжает цепляться за его плечи, оглаживать руками кожу, открытую благодаря вырезу его рубашки, пытается подарить ласку и показать, чего она хочет.       — Эйра, — голос короля строг, ей это так нравится. — Тебе лучше остановиться сейчас.       — Я просто, — слова не желают срываться с её уст, она будто давится ими, — я лишь хотела ещё раз… Пожалуйста, дядя.       Он закрывает глаз и, она готова поклясться, срывается на приглушённый рык. Пекло! Неужели она так сильно разозлила его?! Теперь он прогонит её и велит больше никогда не приближаться к двери его покоев? Или вообще расторгнет с ней помолвку?       Сапфир кажется ей холодным и безжалостным в его глазнице. Но когда он размыкает веки здорового глаза, взгляд его не таит в себе жестокости. Лишь опустошённую нежность и усталость, смешанную с отчаянием.       — Эйра, мне не так просто, как тебе. Я взрослый мужчина и не привык довольствоваться малым. Если ты прямо сейчас не перестанешь, то я буду испытывать некоторые… сложности следующим утром.       Неужели она и правда настолько ужасна? Послушно кивнув головой, она спешит встать с его бедра, но он успевает обхватить её запястье рукой:       — Дело не в тебе, — длинные, холодные пальцы гладят нежную кожу, вновь бросая её в пламя. — Ты прекрасна.       То, как Эймонд смотрит на неё, не оставляет место сомнениям. Он бы не стал притворяться. Не стал бы. А взор его говорит лишь о нежности и желании, но никак не о разочаровании.       Не в силах сдерживаться, Эйра наклоняется и крепко обнимает своего короля. Так, как могла бы делать это, будучи его племянницей. Так, как это было дозволено Джейхейре. Но никогда ей самой. Между ней и Эймондом всегда это было. Напряжение. Неоднозначность. Связь. Порочность. Быстро клюнув его губами в щёку, Эйра отстраняется и разворачивается, желая поскорее покинуть его комнату. Незачем испытывать дядино терпение.       — Эйра!       Она оглядывается через плечо, чувствуя себя будто во сне. Прямо сейчас она сбегает из покоев своего венценосного дяди, за которого вскоре выйдет замуж! И которому она определённо нравится. Никогда ей ещё не было так отрадно, как в эту минуту.       — Я рад, что ты пришла сегодня. Думай обо мне перед сном.       Как будто она сможет думать о чём-то другом.