Династия

             Эймонду снится Харренхолл. Опустевший, хранящий предсмертные вопли и хрипы в толще каменных стен. Ставший вотчиной для него и его злости. И любви.       Алис Риверс не ходит, она парит по коридорам замка, дразня его лукавой улыбкой, маня в свои покои точёной фигурой, обещая блаженство взглядом изумрудных очей. В этом сне Эймонд не помнит себя королём, он помнит себя двадцатилетним юношей, с кипящей кровью, жадным до войны и побед, очарованным таинственной женщиной, дарящей ему свою ласку так, как он и не ведал, что можно.       Она была не похожа ни на одну другую. Не было в Алис манерности и зажатости, свойственных знатным дамам; не было в ней и разбитной наглости, что присуща шлюхам с Шёлковой Улицы. Она была смелой, умной и соблазнительной. В порывах гнева лишь её объятия дарили ему негу, напоминая, что он от крови дракона, величайший всадник Вхагар, защитник государства. И что ни оруженосец, принёсший дурные вести, ни мятежные родичи, которых дожидается место в крипте, не способны этого изменить.       По ночам она отдавалась ему, полностью обнажившись, не стыдясь красоты своего тела, изгибаясь так, чтобы получить как можно больше вспышек удовольствия, не сдерживая стонов. А днём он брал её там, где ему только вздумается. Подле стены, наспех задрав её юбки; в обеденной зале, положив грудью на стол; в чертоге, после заседания совета, посадив на себя сверху. Эймонд получал, что хотел, и учился давать ей то, что хотела она.       Он был влюблён в неё. В зеленоглазую чаровницу, прозванную колдуньей, и знающую больше тайн, чем все остальные люди, которых ему доводилось встречать. Она верила в него, считая истинным королём, достойным занять Железный Трон. И даже во сне Эймонд знал, что она не ошиблась.       Его Алис, стройная и восхитительно-желанная. Она обвивается змёй вокруг него, чтобы накрыть его губы своими. В какой-то миг рябь проходит по её лицу, и Эймонд видит перед собой другую женщину, тоже темноволосую, но с глазами синего цвета, гораздо моложе и наделённую более спокойной красотой.       Он сжимает тело своей любовницы в объятиях, лаская шею и запустив пальцы в длинные волосы. Странно, они ведь должны были быть чёрными… Ещё секунду назад он перебирал пряди цвета воронова крыла, а теперь касается чистого серебра. Он касается руками груди, которая оказывается неожиданно маленькой и упругой. Что же, так ему нравится не меньше, главное, чтобы ей было хорошо, чтобы продолжала так сладко стонать. Нет, она не стонет, она лишь вздыхает, будто бы сдерживаясь под ним…       Эймонд поднимает взор и всматривается в столь любимые черты лица: резкие, манящие, с тонкими губами и острым подбородком.       — Дядя… мне так хорошо с тобой! Пожалуйста, не останавливайся!       И в мыслях не было, Эймонд и не думал останавливаться, когда она так смотрит на него своими тёмно-фиолетовыми глазами, цвета асшайского аметиста…       Утро будит его солнечным поцелуем по чувствительной коже около пустой глазницы. Пожалуй, стоит извлекать сапфир перед сном хотя бы изредка. Эймонд жмурится, но не поддаётся искушению задержаться в постели дольше, чем мог бы себе это позволить в годы военной юности. Нельзя давать телу поблажку.       Впрочем, зависит от того, про чьё именно тело идёт речь.       Он направляется к тазу с водой, поражаясь тому, что его плоть вновь готова к любовным подвигам. Останься он вчера в кровати племянницы, едва ли удержался бы. Вода успела остыть за ночь, холод помогает привести в порядок мысли, но не успокоить тело. А Эймонду уже казалось, что годы начинают брать своё!       Каким бы ни было сильным искушением помочь себе рукой, он решает оставить эту затею. Сладострастие размягчит его, сделает куда более сговорчивым. А с лордами-советниками стоит проявлять жёсткость, чтобы не распустились. Поэтому Эймонд приступает к повседневным утренним заботам по приведению себя в опрятный вид.       Умывшись и протерев тело смоченной водой тряпицей, он решает отдать предпочтение простому изумрудному дублету и чёрным бриджам. Собирая часть волос на затылке, он пытается поймать обрывки сновидений. Отчего ему привиделась Алис? Он не питал тоски по временам юности, когда страсть, тщеславие и мстительность затмевали разум. Неужто прошлая ночь заставила его окунуться в эти воспоминания?       Закрепив повязку на лице, Эймонд направляется в Зал Заседания Малого Совета. Срочных дел сегодня нет, но нельзя пускать управление государством на самотёк. Каким бы надёжным человеком ни был его новый Десница, нужно помнить, что власть должна быть только в руках короля. Эймонд хорошо усвоил этот урок, наблюдая за немощным Визерисом, ставшим куклой в руках его матери и деда.       Собрание протекает неспешно, сперва лорды-советники считают нужным вновь поздравить его со свадьбой, не забыв упомянуть, в какой восторг она привела верноподданных. Потом они переходят к более важным вопросам.       — Имею честь сообщить, государь, что ваша личная армия находится в отличной боевой готовности, — сир Руфус как обычно краток. — Однако нам понадобится время, чтобы подтянуть больше людей, прежде чем выдвинуться на Дорн.       — Не торопите события, Болтон, — Эймонд делает глоток вина и недовольно морщится, — спешка пока ни к чему. Если лорды выдвинут свои армии, это привлечёт ненужное внимание. Пока меня куда больше интересует состояние флота. Милорды?       Гедмунд Пик откашливается перед тем, как взять слово. После отставки своего племянника он начал чувствовать себя куда более скованно. Без грозной тени Анвина его положение при дворе пошатнулось:       — У нас две сотни и три десятка кораблей. Мы ожидаем поддержки с Дрифтмарка. Леди Рейна распорядилась о строительстве новых судов! Она готова предоставить не менее сотни для его милости.       Какая любезность со стороны кузины. Неужто пытается умаслить его в надежде обменять корабли на сына? Меж тем Гедмунд продолжает отчитываться:       — Прилетел ворон с Железных Островов. Торон Грейджой обещает в течение года отстроить не менее пяти десятков превосходных кораблей. Он готов лично доставить их в Королевскую Гавань.       — При всём моём уважении, лорд Гедмунд, не соглашусь с вами.       Со своего места поднимается Лорд Адмирал, выбранный для командования флотом в грядущей войне. Высокий и крепкий, с прожжённым солнцем лицом волантиец около сорока лет от роду. В его густых светлых волосах блестят серебром несколько пепельно-седых прядей, оттеняя загорелую кожу. Вокруг индиговых глаз паутина морщин, появившаяся не из-за улыбчивости, а необходимости постоянно щуриться от яркого солнца.       Его звали Норво, и на море он провёл гораздо больше дней, чем на суше. Он отличался немногословностью, суровым нравом и способностью найти любую точку на карте с закрытыми глазами. На его счету не только долгие экспедиции, но и десятки военных сражений. Именно поэтому он внушал Эймонду доверие. Человек, вкусивший крови и смерти в настоящей войне, стоит десятка турнирных рыцарей.       — Если все наши суда будут дожидаться своего часа здесь, в Столице, это точно не останется незаметным. Было бы разумнее отправить корабли Грейджоев в Ланниспорт. Как знак примирения этих великих домов.       Тиланд Ланнистер невольно поперхнулся вином, услышав столь неожиданное предложение:       — Примирение Грейджоев и Ланнистеров?! Мой племянник держит кровного брата лорда Торона в качестве своего придворного шута. Как думаете, лорд Пайка будет вне себя от счастья при встрече с ним?       — Ну так поговорите с племянником, милорд Десница! — огрызается Норво. — А Торон Грейджой пусть засунет язык… Прикусит язык и делает то, что велит ему король! Я сталкивался с Железнорождёнными и знаю, как найти на них управу. Мной было затоплено пять кораблей Красного Кракена!       В ответ на столь пламенную речь лорд Тиланд лишь наклоняет голову набок, пока Ци, сидящий по правую руку от него, заходится тихим смехом. Заметив такую реакцию, Норво не может не поинтересоваться причиной веселья.       — О, дорогой друг, не волнуйтесь! Я просто представил, как удивился бы Дальтон Грейджой, услышав ваши слова. Напомните, сколько ваших кораблей затопил он?       — Вот только в отличие от Красного Кракена, я всё ещё жив! — сквозь зубы произносит Норво. — И как Лорд Адмирал настаиваю, чтобы часть судов ожидала в Столице, другая часть в Ланниспорте, а третья в Дрифтмарке. Дорн имеет прекрасный выход к морю, необходимо лишить его данного преимущества.       Эймонду эти слова кажутся вполне разумными. Удивительно, что Норво и Тиланд Ланнистер не могут найти общий язык. Десница когда-то был Мастером над Кораблями, у него с волантийцем явно больше общего, чем кажется. Впрочем, распри советников его не особо интересуют. Главное, чтобы они выполняли свой долг.       — Стратегия лорда Норво мне нравится. Будем пока придерживаться её.       Ци в ответ на это начинает заискивающе улыбаться, будто бы не спорил только что с Адмиралом. Он вообще постоянно распространяет вокруг себя ощущение дружелюбия. А ещё аромат трав, которые любит курить с помощью диковиной трубки. Странный запах. И как будто бы знакомый.       — Благодарю, государь, — сухо бросает Норво, — но я вынужден сообщить, что не все наши суда находятся в состоянии боевой готовности. Многим из них необходим ремонт. Про команду я вообще молчу! Нужно вооружить людей, выдать им одежду и запастись провизией. Всё это требует средств, и не малых.       — Полагаю, это вопрос к лорду Джейсону, — Эймонд бросает взгляд на нового Мастера над Монетой.       Джейсон Вестерлинг оказался человеком крайне кропотливым, внимательным и запасливым. Что безусловно не могло не радовать. Однако вместе с тем он был просто жутким скрягой! Даже во время подготовки к королевской свадьбе лорд Джейсон до последнего настаивал уменьшить количество ткани на пошив нарядов для Эйры. Поняв, что это бесполезно, принялся торговаться с купцами. И умудрился каким-то образом снизить цену чуть ли не вдвое!       Грустно вздохнув, будто пару дней не ел в целях экономии, лорд Вестерлинг подносит к лицу пергамент. Ещё одна его слабость — постоянно всё записывать и тщательно сверять.       — Скажу честно, ваша милость. Деньги есть, — надо же, какая неожиданность! — Но! Насколько я понял, самым дорогим удовольствием в ваших грядущих завоеваниях станет флот.       Выдержав выразительную паузу и ещё раз обречённо вздохнув, Мастер над Монетой продолжает:       — А флот нужно содержать. На кораблях всё время что-то ломается. А команда хочет кушать, — ну, не голодом же людей морить! — Неплохо было бы запастись получше. Так сказать, затянуть пояса. Избегать… излишеств.       Эймонд успел понять, что излишествами лорд Джейсон считал абсолютно всё. Дай ему волю, и ходить королю в штопанной одежде, потому что «А зачем покупать новую?! Подлатаем, и не заметит никто». Интересно, как долго он будет приходить в себя, узнав, что Эймонд собирается построить роскошную купальню для своей жены?       — Лорд Джейсон, не могли бы вы выразиться более конкретно? Сколько запасов нам необходимо? Насколько туго придётся затягивать… пояса?       Вестерлинг смотрит на него виновато-недоумённо. Потом опускает глаза в свои расчёты, словно в них содержится что-то крайне важное, но упущенное им из виду. И вновь смотрит на Эймонда, на сей раз с выражением полного и безоговорочного поражения и почти что детской беспомощности:       — А мне-то откуда это знать, государь? Это лорд Норво говорит о тяжком положении флота. Вот пусть он посчитает как следует свои расходы, и тогда я уже смогу с точностью ответить на ваш вопрос.       Норво бросает на Мастера над Монетой возмущённый взгляд, явно недовольный тем, что на него переложили ответственность. Волантиец был человеком дела, а не рассуждений, и мнил дворцовых лордов людьми второго сорта. Однако в присутствии короля не смел выражать недовольства, потому был вынужден сдержанно согласиться с предложением лорда Джейсона. После чего поймал на себе ободряющий взгляд Гедмунда Пика.

***

      Он находит её в саду, неспешно прогуливающуюся среди цветов. Высокая и тоненькая, она кажется такой хрупкой и беззащитной. Интересно, её кинжал всё ещё при ней? Эйра не слышит его шагов, и ему удаётся поймать свою маленькую жертву в объятия.       — Моя красивая племянница скучала? — он позволяет ей развернуться лицом к нему, но не выпускает из кольца своих рук.       — Дядя Эймонд, — её ладони ложатся на его плечи, — рада встретить вас. Как прошло заседание Малого Совета? Надеюсь, вы не утомились.       — Обо мне не беспокойся. После назначения Тиланда Ланнистера Десницей дела идут куда лучше. Скажи лучше, у тебя ничего не болит?       Эйра трогательно смущается от его слов и спешит опустить глаза, но он не позволяет этого сделать, подцепив пальцем острый подбородок. Пусть привыкает доверять ему. И смотреть, когда он с ней разговаривает.       — Всё в порядке. Утром немного болел живот, но всё прошло.       — Кровь? — вчера он успел заметить несколько багровых пятен на простынях. Лишний повод для служанкиных сплетен.       — Уже нет.       — Хм. В таком случае мне следует отвести тебя в мои покои, где мы продолжим, — уголок его губ дёргается в усмешке при виде её окаменевшего лица. Она явно не готова вновь принять его. Эймонд не глуп, он знает, ей потребуется время, чтобы следующий раз не оказался столь же болезненным, как первый. — Расслабься, племянница. Это была шутка. Я не животное и умею правильно любить женщин.       Он переплетает их пальцы и медленно ведёт её вдоль вымощенной камнем тропинки. Пусть наслаждается пением птиц и ароматом цветов. Девицам такое по нраву. Хотя сам Эймонд понятия не имеет, что в этом может быть интересного. Он бы отдал предпочтение конной прогулке.       — Тебе что-нибудь нужно? — поймав недоумённый взгляд, он поясняет. — Я заметил, что твои покои обставлены весьма скромно. Могу распорядиться, чтобы это исправили.       — Спасибо за беспокойство, Эймонд. Но я полагаю, что это обязанность королевы, обеспечивать двор всем необходимым. И не смею перекладывать свой долг на вас.       А ведь она права. Раньше всеми делами Красного Замка управляла его матушка, после её смерти — Кассандра. Он как-то не привык видеть в Эйре не просто хорошенькую принцессу и своего виночерпия, но ещё и государыню. Пора бы действительно позволить ей приступить к выполнению королевских обязанностей.       — Предупреждаю тебя, лорд Вестрелинг редкостный жмот. Заставить его достать из казны хотя бы один золотой дракон — уже подвиг.       — Уверена, лорд Десница поможет мне найти к нему подход. Если его величество не возражает.       Что-то она на удивление легко сумела сдружиться с Тиландом Ланнистером. Спрашивает у него советы, сопровождает на пирах, мило беседует. Может, это связано с тем, что Десница не может видеть этой режущей лезвием из валирийской стали улыбки? Или ему нравится тембр её голоса, в котором куда больше спокойствия и едва ли не холода, чем у обоих её родителей вместе взятых? Деймон умел быть хладнокровным и сдержанным, но это как правило было предвестником бури, готовой сокрушить всех и вся. А Рейнира напротив любила повышать голос на окружающих, будто то могло придать ей величественности и властности, скрыв шлюшью натуру.       — Не возражаю. Но будь любезна, скажи, почему лорд Тиланд так щедро тратит на тебя своё драгоценное время?       На удивление, его вопрос не ставит её в тупик. Эйра встречает его совершенно спокойно, без какой-либо робости или смятения. Будто у неё давно был готов ответ:       — Потому что я всегда смотрю ему в лицо.       — Он не может этого видеть.       — Верно. Но он слышит это.       Эймонд и раньше догадывался, что Эйра умнее, чем кажется. Но сегодня последние сомнения рассеялись. Она определённо пошла не в свою сумасбродную мать, да и от отца унаследовала лишь жестокость и хитрость. Что сделало её столь наблюдательной и разумной? Смерть близких? Воспитание, данное при его дворе, а не на Драконьем Камне, среди безумия и развращённости её семейства? Жизнь с постоянным ощущением опасности впасть в немилость и быть казнённой? Как бы то ни было, его королева оказалась женщиной, достойной своего титула.       Он привлекает её к себе, накрывая уста поцелуем. Эймонд успел соскучиться по ней. Довольно светской болтовни, когда она здесь, с ним, такая сладкая, будто её рот пропитан ягодным соком. Он хочет ещё. Эймонд прижимает её ещё ближе, так, чтобы она почувствовала его желание. Его руки удерживают её бёдра, не давая стыдливо отстраниться. Эйра вся напрягается от этого.       — В чём дело, милая племянница? — он отрывается на невидимое расстояние от её губ, каждое слово, сказанное им, скользит по ним поцелуем. — Ты вчера так отчаянно бросалась на мой член. А сегодня краснеешь, едва почувствовав его?       Разорвав объятия, он берёт её за руку и ведёт в Красный Замок. Пусть на них все глазеют, плевать. Он король, она его жена. Эйра не выказывает ни смущения, ни сопротивления, напротив, кажется, ей нравится вот так идти с ним, переплетая пальцы, поглаживая кольцо с сапфиром на его указательном пальце. Она раскраснелась то ли от свежего воздуха, то ли от его ласк. Серебряные косы едва не подпрыгивают от каждого шага.       Эймонд тянет её в сторону своих покоев, прямо в опочивальню, не желая быть прерванными в королевской приёмной. Едва успев закрыть двери, он прижимает её к стене, завлекая в новый поцелуй. Он старается быть нежным, чтобы не вспугнуть своим порывом. Пальцы Эйры робко ложатся на его грудь, он через одежду ощущает тепло её кожи.       — Я так скучал по тебе, — его губы скользят по тонкой коже её шеи, — ты себе даже не представляешь, что я мысленно успел сделать с тобой.       Рваный вздох полон чувственного испуга. Эйра боится, ей страшно, что он снова сделает больно. Пекло, как же хочется ублажить её. Показать, насколько им может быть хорошо вместе.       — Тшш, не надо бояться. Я не собираюсь принуждать тебя.       — Можно я… — её голос срывается. — Могу я попробовать коснуться вас?       Она так доверчиво смотрит на него. Эймонду сложно представить, каких трудов стоила ей эта смелость. Разве может он отказать ей в чём-то?       — Конечно. Конечно, сладкая.       Она тянется к ремешку, фиксирующему его волосы на затылке. Освободившиеся пряди падают на лицо, немного щекоча кожу. С левой стороны это ощущается особенно остро, ведь он не может видеть, лишь чувствовать. Пальцы Эйры зарываются в его волосы, пропуская их между собой. Она оставляет робкий поцелуй на одной из прядок, разбивая ему сердце своей нежностью.       — Я могу снять с тебя повязку?       — Я сам, — он отказывает ей не потому, что находит этот жест интимным. Просто при неловком движении выделанная кожа может задеть сапфир. Не самое приятное ощущение.       Вид его старого шрама совсем не отпугивает её. Пекло, он носит эту метку дольше, чем она живёт! Будто бы уже и отвык от мысли, что когда-то на её месте был здоровый глаз. Тонкий пальчик Эйры скользит вдоль шрама, но не касается драгоценного камня, останавливаясь на изувеченном нижнем веке.       — Не больно?       Он улыбается её беспокойству:       — Не тревожься. Мейстеры позаботились, чтобы рана зажила без последствий, — о том, в чём эта забота заключалась, он предпочитает не вспоминать. Маковое молоко едва ли спасало в таких дозировках от того, чтобы не чувствовать, как и чем ему промывали глазницу. Ни к чему рассказывать об этих ужасах Эйре.       Она встаёт на цыпочки, чтобы коснуться его шрама губами. Такие невинные ласки. Женщины и прежде ласкали эту метку, но никто не смотрел на неё, как его племянница. Ей нравился его шрам, она будто бы и представить не могла его полностью зрячим.       Она спускается поцелуями к его челюсти, не решаясь раскрывать уста, лишь скользя ими по коже. Неожиданно она припадает ими к ямочке под челюстью, слегка прикусывая там кожу.       — Моя королева пожелала поставить метку?       Она спешно отстраняется и глядит на него в непонимании. О, конечно.       — Если кожа достаточно тонкая, на ней можно легко оставить след. Так любовники могут помечать друг друга. Показать?       — Да, — её ответ спешен и лишён и тени стеснения. Эйре любопытно узнавать новое.       Эймонд касается губами её шеи и, прежде чем привести приговор в исполнение, осыпает её поцелуями. Не такими, какие даровала ему племянница. Страстными и бесстыдными. Наконец, он прихватывает её кожу зубами, чтобы затем втянуть себе в рот. Эйра стонет от этого жеста, так откровенно, что у него пульсирует в паху. Оторвавшись, он с удовольствием замечает красное пятнышко на её безупречной коже.       — Теперь все будут видеть, насколько твой дядя любит тебя.       Она не смеет просить его об ответной услуге. Хотя едва ли он будет против. Эймонд никогда не старался похвастаться большим количеством побед, но ему доставляла радость мысль, что его женщины довольны с ним. И если для этого требовалось хранить на себе следы их страсти, что ж…       — Где тебе ещё хотелось бы коснуться меня?       Его слова заставляют её нервно прикусить губу. Она умная девочка, прекрасно понимает, куда он клонит. Но Эйра оттягивает неизбежное, принимаясь расстёгивать его дублет. Он не даёт ей этого сделать, перехватывая тонкие запястья:       — Хм, кажется, я уже говорил, что предпочитаю не раздеваться полностью?       — Почему? — её вопрос кажется ему таким очаровательно-невинным. Он подносит её руки к своим губам, осыпая их благочестивыми поцелуями.       — Так и быть, отвечу, — его язык скользит между её средним и указательным пальцами, вынуждая Эйру покраснеть от смущения. — Это даёт ощущение власти. Контроля. Превосходства.       Его рука обхватывает её шею. Не сильно, лишь для того, чтобы показать свою власть над ней. К своему приятному удивлению, Эймонд замечает, как этот жест заставляет племянницу прикрыть глаза от удовольствия, сосредоточившись на его касаниях. Пекло, как же он хочет воспользоваться её покорностью и готовностью подчиняться ему во всём! В конце концов, он был столь терпелив прошлой ночью, ему должно воздаться за это.       — Я хочу, чтобы ты кое-что сделала для меня, — его большой палец гладит нежный шёлк её кожи. — Порадуешь своего короля?       Эймонд готов молиться Семерым, чтобы она не испугалась его сейчас. Или не посмотрела со смесью обречённости и безысходности. Блядь, он ведь женился на ней, он не должен спрашивать! Просто брать то, что хочет. Но отчего ему так противна мысль, что Эйра будет чувствовать себя не в праве отказаться?       И вновь Дева одаряет его своей милостью. Его милая девочка не выказывает даже намёка не неудовольствие, лишь улыбается этой невозможной острой улыбкой и кивает его словам, будто подчинение доставляет ей радость.       Потянув её в сторону кровати, он не спешит опускаться на неё. Лишь бросает несколько подушек на пол. Она ведь королева, заслуживает лучшего отношения к себе.       Эймонд медленно обводит указательным пальцем контур её губ. Как делал когда-то около Драконьего Логова. Но в тот раз он лишь мыслил о возможности поцеловать её, а теперь собирается сделать нечто куда более развращённое. Интересно, септоны считают подобное грехом? Или всё, что происходит в покоях законных супругов, является благостью в глазах Семерых?       Он осторожно оттягивает нижнюю губу племянницы, заставляя её тем самым приоткрыть рот. Палец медленно скользит по кромке зубов, но она стесняется пускать его дальше.       — Открой, — на этот раз звучит как приказ.       Палец погружается в тёплую влажность её рта. Бархатный языка неловко сталкивается с ним, Эйра не знает, куда деть себя.       — Обхвати плотнее губами, — это так нежно, что его член болезненно пульсирует от желания. — Соси.       Красная от смущения, с потемневшими глазами, которые она вновь не смеет поднять на него, Эйра принимается ласкать его палец так, как умеет. И если она будет сосать его член хотя бы вполовину также самоотверженно и увлечённо, то ему блядски повезло с женой! Потому что она как будто знает, насколько плотно нужно сжимать губы, как быстро двигать языком, втягивать щёки…       — Довольно, — он отнимает руку от её лица, не желая кончить раньше времени. — На колени. Сейчас.       Эймонд всегда ценил её за расторопность. Вот и на этот раз она не медлит, а опускается перед ним, шурша тканью своего платья. Учитывая, что она выбирает преимущественно закрытые фасоны, подчёркивающие её фигуру, но оставляющие огромное место для воображения, это выглядит ещё более развратно. Трахнуть благородную и добронравную девицу куда интереснее, чем шлюху.       Он поднимает её лицо за подбородок.       — Я хочу, чтобы ты отсосала мне. Знаешь, как это делается?       — Нет. То есть… Я не уверена, что смогу всё сделать правильно…       — О, не переживай. Дядя научит.       Его слова смущают её, в отличие от её положения. Или это так сладострастие отражается на её лице? Может, Эйра приходит в возбуждение от его грязных слов?       — Ты, кажется, хотела касаться меня. Развяжи шнуровку на бриджах.       С этой задачей она справляется куда менее расторопно. Ей непривычно иметь дело с мужской одеждой. Пальцы дрожат, она боится сделать неверное движение. А Эймонд откидывает голову назад, приходя в восторг от робких касаний девичьих пальцев. Наконец, со шнуровкой покончено.       На этот раз он решает помочь ей и сам извлекает налитый кровью член:       — Не смей отводить глаза.       Видеть его достоинство около её лица воистину потрясающее зрелище. Особенно когда она кажется такой удивлённо-напуганной. Будто бы не принимала его прошлой ночью в себе.       — Хорошие жёны доставляют своим мужьям удовольствие не только щёлкой. Вчера ты делала это пальцами. Обхвати его так, как я показывал.       Безприкословное послушание. Её большой и указательный палец не могут сомкнуться, чтобы полностью обхватить его. Эйра делает робкое движение на пробу, но Эймонд останавливает её:       — Я не говорил тебе надрачивать мне. Сегодня я хочу, чтобы ты поработала ртом. Можешь помогать себе рукой. Там, где не сможешь дотянуться губами.       Эйра не глупая, нет нужды тратить слова там, где достаточно выразительного взгляда. Вид её приоткрывшегося ротика последнее, на что любуется Эймонд перед тем, как его член впервые погружается в горячую влажность. Блядь! Слишком хорошо.       Она довольно быстро осваивается, начиная ласкать его губами и языком. Также, как проделывала это с его пальцем. У неё что, врождённый дар — сосать? Эймонд мог бы усомниться в её нравственности, не будь ему хорошо известно о каждом безответно брошенном взгляде в сторону племянницы. Она будто боялась смотреть на других мужчин. Хорошо.       — Двигай языком чуть быстрее. Вот так, умница, — он кладёт ладонь ей на затылок. — Попробуй взять немного глубже.       Конечно, ей с трудом это удаётся. Эйра давится воздухом, но берёт себя в руки и продолжает ласкать его. Просто ласки губами и язычком становится мучительно-мало, ему нужно больше. Эймонд прихватывает рукой её косы, чтобы было удобнее направлять, и немного оттягивает её голову назад, чтобы потом вновь приблизить к себе, толкнувшись навстречу бёдрами. Она протестующе мычит, и это отдаёт приятной вибрацией.       — Я хочу, чтобы ты трахнула меня своим ртом, — второй рукой он ласково обводит щёку, — но, если подобное не по душе тебе, моя сладкая, ничего страшного. Я всегда могу сам хорошенько выебать твой ротик.       Значение его слов доходит до неё мгновенно. Эйра принимается насаживаться на него, продолжая движения с помощью своей ладони. У неё во рту так много слюны, она размазывается по стволу, упрощая ей задачу. Пекло, как же хорошо! В голове мелькает мысль, что уже от этих ласк ему хочется кончить. Что будет, когда он научит её вылизывать ему яйца и брать поглубже? Эймонду придётся прикладывать всю свою силу воли, чтобы оторваться от её рта.       Он накрывает её ладонь, сжимая пальцы Эйры сильнее вокруг себя, и подсказывает, в каком темпе ей следует двигать рукой. Она старается успеть за ним, продолжая насаживаться на него губами. Её язык вылизывает вершину его члена так, будто это сладость. Эймонд сильнее впивается ей в волосы, с трудом удерживаясь от желания вставить ей в глотку:       — Тебе так сладко, племянница? — он не видит её лица, она слишком сосредоточена, чтобы смотреть на него сейчас. — Нравится брать в рот у своего короля? Это ведь так поступают хорошие, благовоспитанные принцессы? Ты ведь у меня такая хорошая девочка, Эйра.       Он всё-таки не выдерживает и делает небольшое движение ей навстречу. Её недовольство, протест, слишком сильное сжатие губами… Пах сводит от напряжения, он готов кончить!       — Я собираюсь излить своё семя в твой рот. Приготовься.       Он сам не успевает приготовиться к тому, что движения Эйры станут отчаяннее, сильнее, неистовее. Она и впрямь трахает его член губами, тянется к нему, едва ли не стонет, стараясь угодить. Невозможно, так невозможно хорошо, что нет смысла останавливать сладкую дрожь, предшествующую удовольствию. Последний напряжённый миг, и Эймонд ощущает негу в своих чреслах. Он продолжает удерживать Эйру подле себя, стараясь продлить блаженство. Опомнившись, понимает, что она наверняка не знает, что со всем этим делать…       Она прекрасно знает, что делать. Когда Эйра поднимает на него взор, перед ним предстаёт настолько блядская картина, что возникает соблазн продолжить. Она проглотила его семя и прямо сейчас вытирает его остатки со своих губ. И смотрит так, будто ждёт следующих приказов. Само послушание.       Опустив взгляд, Эймонд понимает, что подушки улетели к чертям из-под её коленей. Ей должно быть больно сейчас! Он тянет племянницу к себе, чтобы тут же усадить на кровать. На этот раз он сам опускается перед ней на колени и не знает, куда себя деть. Пальцы ложатся на алеющие щёки Эйры:       — Ты прекрасна, — он накрывает её губы, чувствуя свой вкус на них. Он мог бы поцеловать её куда смелее, но она так стесняется от этого. Сжимается, будто чувствует свою вину. — Здесь нечего стыдиться. Ты так хорошо ублажила меня ртом.       Её рука тянется убрать прядь волос с его лица. Эйра выглядит счастливой. Просто светится вся. Хотя, казалось бы, ей досталась лишь самая сложная часть. Эймонд чувствует неловкость. Это он должен был доставлять ей удовольствие. Но позволит ли она, сумеет ли насладиться его ласками после той боли, что он совсем недавно причинил ей?       — Я бы мог сделать для тебя тоже самое, — его голос тих, он не приказывает, лишь предлагает. — Вчера ты была так близка к тому, чтобы достигнуть своего пика. Хочешь, чтобы я сделал это?       — Нет! — она вся подбирается, будто испугавшись, что он полезет ей под юбки, не медля ни секунды. — То есть… Не думаю, что у меня это получится. И я не хотела бы обременять своего короля.       Хм. Кажется, ему нравится, что она зовёт его королём, пока он играет с ней. Надо будет как-нибудь проверить.       — Моя милая племянница, для меня не будет радости больше, чем как следует ублажить тебя. И поверь, в скором времени я это сделаю.