Династия

      Если кто-нибудь кинет ещё хотя бы один взгляд на её живот, Эйра не выдержит и предложит смотрящему поправить зрение ножом. Седьмое Пекло, она недавно понесла! Её тело не успело бы поменяться за столь короткий промежуток времени, что они разглядеть пытаются? Вышивку на платье? Или имя будущего ребёнка? До неё доходили слухи, что женщины глупеют во время беременности, но в её случае в идиотов превратилось окружение.       Ей бы ускориться, чтобы как можно скорее спрятаться в собственных покоях, вот только мейстеры запретили ей бегать. Как и любые другие физические нагрузки, включая занятия с сиром Руфусом и полёты на Среброкрылой. На вопрос Эйры о том, дозволено ли ей тренироваться с ножом, те запричитали, что она может споткнуться и случайно напороться животом на собственный клинок. У королевы складывается ощущение, что она не забеременела, а лишилась рассудка. Ещё немного, и ей запретят самостоятельно есть и начнут кормить из ложки.       Эйра решает отвлечься от тяжёлых дум и обращается к сопровождающей её фрейлине:       — Леди Деметрия, расскажите подробнее про способы управления взятыми на хранение денежными средствами Железного Банка, — одно из добрых качеств её компаньонки заключается в том, что та великолепно владеет высоким валирийским. Любая беседа превращается в полезное занятия, помогающее отточить собственное произношение и пополнить запас слов.       — Уверены, моя королева? Даже мне нелегко было разобраться со всеми тонкостями, — а вот это качество Деметрии Нахоа довольно раздражающее. Дочь управляющего Железным Банком умная женщина, настолько умная, что это делает её весьма заносчивой и даже высокомерной.       — Уверена, — Эйра отвечает кивком на очередное придворное сладкоречиво-лживенькое поздравление с беременностью. — Как правильно подойти к стратегии инвестирования?       Деметрия делает глубокий вздох и поправляет невидимые складки на шёлковом платье. Она отдаёт предпочтение одежде исключительно светлых цветов, что выделяет её в гуще придворных дам. Высокая и статная, она не отличается какой-то особенной красотой, но притягивает взор благодаря элегантности и умению правильно подать себя. А ещё благодаря своим роскошным тёмным локонам, падающим густым водопадом до самых бёдер.       — Обычно взятые на хранение деньги идут в качестве займа кому-то третьему. Например, гискарские работорговцы хранят свои сбережения в Банке Браавоса, которые тот выдаёт, предположим, Принцу Пентоса для покупки вооружения…       — И почему бы Принцу Пентоса не обратиться напрямую к гискарцам?       Боковым зрением Эйра выхватывает, как тонкие брови Деметрии взлетают вверх в изумлении. Пухлые губы растягиваются в снисходительной улыбке, но девушка подбирает мягкие слова и использует почтительный тон, разъясняя королеве очевидные для неё самой вещи:       — Потому что пентошийцы и гискарцы не ладят друг с другом. К тому же, Банк может дать средства Пентосу для войны против Гиса. Редкость, конечно, но и такое возможно.       — И гискарцы не будут возражать, что их собственное золото пойдёт на поддержку противника?       — А как гискарцы узнают, что это было их собственное золото?       Умно. Победят пентошийцы, останутся должны Железному Банку. А Гис, ослабленный войной, едва ли будет способен поднять голову и выразить недовольство. Победит Гис, то ему перейдёт всё награбленное в Пентосе, а также его долги. Которые Железные Банк наверняка стребует с победителя. За отказ расплачиваться, не вернёт ранее взятое на хранение золото рабовладельцев. У Эйры складывается впечатление, что в мире войн и придворных игр выгоднее всего быть Железным Банком.       — Так вот, самое главное, быть уверенными в тех, кому ссужаешь средства. А лучше всего, иметь рычаги давления.       — Не на каждого можно найти такой рычаг.       — На каждого, ваше величество, — мягко возражает Деметрия, — насколько мне известно со слов мудрых мужей, разумеется.       Интересно, какой рычаг давления можно оказать на династию Таргариенов? У них с дядей есть два взрослых, сильных и опасных дракона. И это не считая детёныша Хелейны и Тени, принадлежащей Эйнису. Или речь идёт о легендарных Безликих, ордене наёмных убийц Браавоса? Интересно, так ли они хороши, как о них толкуют? Едва ли. Будь эти полумифические убийцы столь искусны, то давно бы уже могли действовать как армия, завоёвывая собственные королевства, а не прятаться по крысиным норам в ожидании очередного заказа от бедняка, заставшего жену в постели с соседом.       Наконец, двери собственных комнат появляются пред взором Эйры. Она приглашает Деметрию к себе, чтобы продолжить беседу. Пусть девушка и не вызывает у неё каких-то тёплых чувств, её общество можно назвать полезным. По крайней мере, леди Деметрия не пытается потрогать до сих пор плоский живот королевы и не мучает вопросами, как они с королём решили назвать наследника.       Наследника… Будто бы у неё есть уверенность в том, что родится мальчик. Интересно, в случае если их первенцем окажется девочка, Эймонд сразу же утратит своё к ней доверие или примется с удвоенной силой пытаться зачать принца? Нервно вздохнув от нахлынувшего беспокойства, она тянется к графину с вином, но её останавливает прохладная ладошка Деметрии:       — Ваше величество? — она взволнованно переходит на всеобщий язык. — Стоит ли? Я слышала, красное вино дурно влияет на состояние беременных женщин.       Что ж, Эйра рано возложила надежды на свою компаньонку, решив, что поголовное безумие не затронет её.       — Неужели? И что же оно в таком случае делает в моих покоях? По-моему, все предметы, представляющие малейшую опасность для жизни моего ребёнка, были изъяты не только из этой комнаты, но и из всего Красного Замка.       Браавосийка растерянно хлопает карими глазами. Но руку убирает, позволяя Эйре наполнить кубки. Правда, позволяет себе скривить губы, выражая этим жестом недовольство поведением королевы.       Деметрии было девятнадцать, она всё ещё оставалась девицей и, казалось бы, нисколько не печалилась по этому поводу. Браавосийка была начитана, свободно изъяснялась на трёх языках, безукоризненно разбиралась в истории и могла с закрытыми глазами нарисовать карту Эссоса. Но во всём, что касалось жизни в Столице Вестероса с её постоянными интригами и суровой необходимостью уметь балансировать на лезвии клинка, мало смыслила. Вот и сейчас она пыталась вести себя с Эйрой, как более зрелая женщина со вчерашним ребёнком. Совершенно позабыв, что королева хоть и не разбиралась в работе Железного Банка и не была столь искусна в красноречии, всё же сумела выгрызть себе дорогу к власти.       — Так, какие у Железного Банка методы давления на заёмщиков?       Девушка вынужденно продолжает свой рассказ. Очевидно, ей не доставляет охоты и радости выдавать тонкости работы своего отца, и она старается умолчать о многих моментах, но уйти от беседы у Деметрии тоже нет никакой возможности. Здесь, в Красном Замке, она была гостьей. И одновременно — верноподданной королевы, обязанной служить и повиноваться чужим приказам и капризам.       Беседа действительно не из лёгких. Эйра борется с искушением отослать Деметрию и взяться за вышивание, столь полюбившееся ей в последнее время. Но гонит прочь эти мысли. Прошла пора, когда она могла позволить себе быть беззаботной чашечницей. Теперь, будучи королевой, она старается занять себя как можно большим количеством полезных дел, учась ежедневно. Её лишили полюбившихся тренировок, она слушает рассказы о Железном Банке на высоком валирийском. Её ограничили в полётах, она старается узнать всё о слугах, населяющих замок, и о том, кто из них за кем шпионит. Ей запретили посещать подаренную Эймондом купальню, она, сжимая зубы от негодования, встречается по вечерам с Десницей и Мастером над Шептунами, впитывая в себя полезные крохи их, казалось бы, вполне себе светской болтовни, за фасадом которой скрываются чужие постыдные секреты.       Эйра делает всё возможное, чтобы почувствовать себя кем-то значимым, лишившись привычных ей ежедневных радостей. Ей тошно от мысли, что в мгновение ока она превратилась в сосуд для вынашивания ребёнка. В сосуд, лишённый собственных желаний и подчинённый чужой воле. Она старается делать всё возможное, чтобы сбежать от мысли о собственной использованности. А казалось бы, радоваться должна, королевского ребёнка под сердцем носит! Вот только Эйра, как выяснилось, не особо-то этого ребёнка и желала. Это был её долг, участь, но не её выбор. Она не выбирала становиться матерью. Просто позволила королю излить в неё семя. Потому что так было надо. Потому что слово «ребёнок» казалось чем-то далёким и призрачным. Чем-то, что происходит с кем-то другим, но не с Эйрой Таргариен.       Но вот, она обременена положением. И пусть пока не испытывает никаких сложностей, обычно сопровождающих данных процесс, но всё творящееся вокруг прямо указывает на то, что собственное тело больше не принадлежит ей. И от этого хочется выть.       — Ваше величество! Королева Эйра!       Голос Деметрии заставляет вынырнуть из океана сомнений и натянуть на лицо вынужденную извиняющуюся улыбку.       — Простите, миледи. Я задумалась.       Нахоа победоносно взирает на неё, упиваясь собственной правотой, и с деланным участием протягивает кубок воды:       — Вы утомились, моя королева. Вам нужно отдохнуть.       Эйра кивает головой, выражая внешнее согласие, а внутри у неё пылает огонь. Почему все решают, что ей нужно? И пребывают в святой уверенности, что верно толкуют её состояния? Они понятия не имеют, что происходит в душе королевы, но норовят лезть с советами.       Впрочем, незачем усугублять ситуацию, когда можно использовать наивность окружающих в свою пользу. Улыбнувшись настолько мило, насколько у неё это вообще получается, Эйра даёт девушке разрешение удалиться. Деметрия подбирает юбки великолепного одеяния и направляется к двери, когда та распахивается. Ей остаётся лишь замереть, почтительно склонившись перед вошедшим гостем. Нежданным, но желанным в этих покоях.       — Ваша милость, король Эймонд.       Тот бросает на девицу недоумённый взгляд, силясь вспомнить её имя. Эйра решает помочь ему. Поднявшись со своего места, она приветствует супруга вежливым, хоть и необязательным для подобной обстановки поклоном:       — Мой супруг, позвольте представить вам леди Деметрию Нахоа из Браавоса. Мою фрейлину.       Эймонд цепким взглядом охватывает фигуру девушки и делает еле заметный кивок. Будто бы подтверждая собственные мысли. Уголок губ дёргается в лёгкой усмешке, прежде чем он обращается к ней:       — Рад встречи, миледи. Жаль, что я не имел радости познакомиться с вами немногим раньше.       Деметрия тут же вскидывает кудрявую голову, глядя на короля широко распахнутыми лужицами тёмных очей. Довольно бесцеремонно, с точки зрения дворцового этикета, но Эйра решает оставить эту мысль пока при себе. Для девицы из Браавоса знакомство с королём Вестероса было знаковым событием, можно простить маленькую слабость. На первый раз.       — Ваша милость, король Эймонд, мне не хватит слов, чтобы описать радость от знакомства с вами, — Нахоа вся излучает радость и готовность продолжить общение, но король отвечает ей лишь сухим кивком головы.       Поняв всё без лишних слов, Деметрия выпрямляется во весь рост и удаляется из комнаты, оставив королевскую чету наедине.       Эйра жадно всматривается в родное лицо, впитывая каждый угол, каждую едва заметную морщинку. Красивый и будто бы ставший далёким для неё, Эймонд теперь баловал её подарками и окружил несметным количеством придворных. Вот только сам стал словно сторониться её. Нет, он всё также был нежен и внимателен, целовал её пальцы и касался волос, позволял держать себя под руку во время прогулок в саду и нежно гладил обнажённые участки кожи, провожая до двери её покоев. Вот только он стал куда реже и осторожнее делить с ней ложе, опасаясь причинить вред ребёнку, постоянно справляясь о её самочувствии. Ещё одно изменение в жизни Эйры, которое пришлось ей не по нраву.       — Моя прекрасная жена, как ты себя чувствуешь? Ничего не беспокоит?       Закрыть глаза и сделать глубокий вздох. Он просто заботится. Он просто хочет, как лучше. И совсем не насмехается над ней, заставляя отвечать на один и тот же вопрос Неведомый знает который раз за день.       — Благодарю вас, дядя, со мной всё хорошо.       Эймонд хмурится, глядя на её лицо, но воздерживается от едких комментариев. А жаль. Ей бы хотелось, чтобы он разговаривал с ней как раньше. А не так, будто она упала с лестницы, приложившись головой обо все ступени.       — Я получил весть с Дрифтмарка. Твоя сестра собирается вскоре навестить нас. Точнее, навестить своего сына, но кузина Рейна решила прикрыться тем, что жаждет поддержать тебя в твоём положении.       Да они издеваются! Кто следующий? Лукас Лейгуд соберёт золотых плащей и притащит их во внутренний двор, чтобы они своим несгибаемым духом поддерживали королеву? Или лорд Вестерлинг усилит экономию средств, чтобы купить всё необходимое для будущего ребёнка? Хотя зачем покупать, пойдёт со всего королевства собирать самое необходимое!       — Эйра, ты точно в порядке? — Эймонд обеспокоенно всматривается в её лицо. Холодные пальцы касаются щёк, чтобы убедиться в отсутствии жара. — Приезд сестры совершенно тебя не трогает? Я знаю, вы не очень ладили в последнее время. Но как бы я не относился к Рейне, она остаётся твоей сестрой, и я не стану возводить препоны между вами.       Он их уже возвёл, даже не ведая об этом. Но нельзя же вот так взять и признаться, что Рейна тоже была участницей заговора против короны. И что Эйра солгала ему ради спасения сестры. Взялась врать, так ври до конца. И уповай на то, что пронырливые пташки лорда Ци не прознают ничего лишнего.       — Не беспокойтесь обо мне, дядя. Я в порядке. Что касается прибытия леди Рейны, то я распоряжусь, чтобы для неё подготовили покои. У её сына Рейнора есть всё необходимое, я лично навещала мальчика пару дней назад. Он делает успехи в учёбе и…       — Эйра! — ладони Эймонда обхватывают её лицо. — Я не просил тебя отчитываться. Всё хорошо, родная. Я просто поинтересовался твоим состояниям…       — Второй раз с тех пор, как пришли в мои покои, — она не выдерживает, не успевает укусить себя за язык, позволяя вырваться обидным обвинениям.       Брови короля взмывают вверх, выдавая удивление, граничащее с недовольством. Он убирает руки от её лица и призывает продолжать. Без слов, выразительным взглядом фиалкового глаза. И Эйре впервые в жизни хочется сделать вид, что она понятия не имеет, чего королю от неё угодно.       Однако настолько рисковать она не готова. Тем более, вспомнив о так удачно скрываемой от Эймонда лжи, которая может обернуться для неё смертельным приговором.       — Просто я немного утомилась от того, что все стали интересоваться моим состоянием. Простите.       Он дарит ей едва заметную улыбку, призрак той, нежной и спокойной, что так мила её сердцу. Взяв её за руку, Эймонд провожает её до мягкого кресла, помогая разместиться в нём, а сам опускается подле неё на колени. И это положение не отнимает у него величия, напротив, придаёт всему образу короля какой-то затаённой опасности. Коленопреклонённый, он кажется богом, снисходительно обратившем внимание на простых смертных.       — В том нет ничего удивительного, племянница. Ты носишь наследника, всем слугам королевства надлежит молиться о твоём здравии.       — А если это будет девочка?       От её вопроса по лицу Эймонда пробегает тень, подобная ряби на гладкой поверхности Алого Озера. Он не выражает недовольства её вопросом, но голос будто сделался глуше, хоть её дядя и старается подбирать нужные слова:       — Тогда у нас родится очаровательная принцесса. Сестричка для Хелейны.       — А если у меня вообще будут одни девочки? Или я истеку кровью на родильном ложе? Какой толк постоянно справляться о моём здоровье и толковать о наследнике, если ничего ещё не решено? Если ничего от меня толком и не зависит?       С лица Эймонда словно слетает надоевшая до оскомины за последние дни маска учтивости и терпения. Воспоминания, мрачные и тоскливые, обхватывают его плечи напоминанием неизбежного. У него уже был наследник, принц Бейлон. Белокурый, с ясным взором фиалковых глаз, маленький дракон династии Таргариенов. И зимняя горячка забрала его жизнь. Кассандра Баратеон, сильная и здоровая, была его королевой и залогом стабильности в его жизни. И что с ней стало? Умерла, рожая их третьего ребёнка.       Не пристало роптать той, кому выпала честь занять место покойной королевы. Но Эйра ропщет. Потому что Кассандра Баратеон радовалась каждой беременности, Кассандра хотела этих детей, а Эйра вообще не чувствует ничего по этому поводу кроме собственной никчёмности. Она не кладёт руку на своё чрево, не ходит с идиотской улыбкой по замку, рассуждая о скором счастье, и её тошнит от перспективы сидеть ещё семь лун, сложа ручки и не смея лишний раз напрячься. Дабы не повредить венценосному возможно принцу в своём животе. Теперь она как никогда раньше понимает свою матушку, решившую, что женщины из дома дракона годятся на что-то большее, нежели постоянное деторождение.       Эймонд не может знать всего того, что творится у неё на душе. Так что нет смысла сейчас высказывать своё негодование. Но отчего-то Эйра решает поделиться с ним самыми очевидными, лежащими на поверхности, беспокойствами. И король, вопреки её переживаниям, спешит успокоить супругу:       — Твоя мать родила шестерых здоровых детей. И ты оказалась единственной девочкой среди них, — он произносит это мягко, будто разговаривает с Хелейной.       — И едва не умерла, промучившись три дня с седьмым ребёнком, которым оказалось мертворождённое крылатое чудовище, — тут же находится с ответом Эйра.       Эймонд хмыкает, даря музыку её ушам, уставшим от постоянных лебезящих вопросов и поздравлений за последние дни.       — Если ты родишь мне пятерых сыновей, то после я и на крылатое чудовище согласен, — он берёт её ладони в свои руки, нежно сжимая и трепетно поглаживая. — Ты уже беременна. Сделать что-то с плодом в твоём животе я ничего не могу. Но обещаю, перед следующим зачатием собрать всех мейстеров и асшайских колдунов вокруг нашего ложа. Пусть они подбирают нужный день, час и даже позу, чтобы получился мальчик.       Она бы посмеялась с его слов, но шутка в том, что Эймонд абсолютно серьёзен. С него станется собрать и Малый Совет вокруг, если ситуация того потребует. И стесняться точно не станет. Ибо предстоящая война с Дорном требует от него наличия наследника Железного Трона. Эйра хватается за последнюю мысль, желая увести их беседу прочь от процесса деторождения. Обсуждать последнее она точно больше не желает.       — Как проходит подготовка к наступлению на Дорн? Вхагар осилит дорогу?       — Осилит, конечно. Тем более, я распорядился, чтобы её меньше кормили. Зверю нужна охота, чтобы оставаться хищником.       Она улыбается в ответ на это и предлагает Эймонду вина. Он соглашается, но не даёт ей подняться, самостоятельно наполняя свой кубок. Умостившись в кресле напротив, он делает небольшой глоток. Эйра рассчитывает, что они продолжат обсуждать военную кампанию в Дорн, как король совершенно неожиданно, и в то же время избито предсказуемо, интересуется:       — Тебе, кстати, можно вино? Мейстеры не запрещали из-за беременности?       — Довольно! — терпение оставляет королеву, и она подрывается с кресла, решительным шагом направляясь в сторону окна.       Глазами окидывает двор в немой тоске. У неё открывается чудесный вид на Королевскую Гавань, но Эйре нужно не это. Ей нужен неприметный, как и она много лет подряд, внутренний двор, где сейчас обитает её дракон. Её Среброкрылая, что томится в ожидании, когда всадница вновь окажется у неё на спине. Эйре нужно тренировочное поле, чтобы обежать его десять раз подряд, а потом выслушивать советы по выживанию от Руфуса Болтона. Ей нужны конюшни, где содержат её великолепных скакунов. Которые сейчас вынуждены простаивать вместо того, чтобы мчаться по Королевскому Лесу.       Ладонь Эймонда ложится ей на плечо. Обернуться, натолкнувшись на разгневанного короля, страшно. Но он и не настаивает, лишь гладит плечи сквозь ткань платья. А затем прижимается к ней сзади, так, что её лопатки упираются в сильную мужскую грудь.       — Расскажешь?       Обернувшись, она утыкается ему в плечо. Выдерживать взор не осталось сил. Эйра ощущает себя более измотанной, нежели на пиру в честь Дня Девы или на собственной свадьбе. В последний раз она так валилась от истощения в ночь бойни в Драконьем Логове больше года назад, когда собственными руками отняла жизнь старшей сестры. Пальцы Эймонда ложатся на затылок, принимаясь теребить туго заплетённые в косы волосы. А ей так хочется, чтобы он грубо схватил её за них, впился в её уста, сорвал одежду. А не стоял и жалел её.       — Я устала от того, что все постоянно интересуются, что мне можно, а что нельзя. Потому что нельзя мне почти всё, а можно только вышивать. И то до поры до времени, пока Великий Мейстер не решит, что это слишком утомительное занятие, — она говорит, а он даже не думает перебивать, лишь поддевает зачем-то кончики её кос. — Мне нельзя больше тренироваться с сиром Руфусом. Нельзя бегать, потому что я, видите ли, могу споткнуться и потерять ребёнка. Нельзя быстро ходить. Посещать великолепную купальню, которую вы сделали для меня, тоже нельзя, ведь от горячей воды может быть выкидыш. Про полёты на драконе даже заикаться не следует. Ещё немного, и мне велят просто целыми днями лежать в постели.       Эймонд лишает её волосы лент, принимаясь пальцами распускать косы. Он неторопливо перебирает пряди своими невозможно длинными пальцами, отчего это приятно отдаётся в затылке. Хочется зажмуриться и начать мурчать, как кошка.       — Вы поддерживаете меня, дядя, но не так… то есть… спасибо за всё, что делаете для меня. Но мне было бы отрадно, если бы вы вели себя, как прежде. Будто перед вами жена, а не просто сосуд для вашего ребёнка. Будто бы…       Первая коса распущена. Эймонд принимается за вторую, перебирая серебро меж пальцев.       «Пока он трогает мои волосы, я могу говорить», — заключает внутреннюю сделку Эйра. Говорить правду, которая имеет ценность в глазах Эймонда. Даже если её речи и окажутся крамольными для королевы, он хотя бы оценит её искренность.       — Я хочу, чтобы вы касались меня, как делали это до новости о моей беременности. Хочу знать, что вы действительно желали моего тела, а не просто…       Последняя прядь оказывается на свободе, а ленты падают на пол знаменем её поражения. Простоволосая, она оказывается беззащитна перед ним. И Эйра молиться готова на этот миг, когда руки Эймонда принадлежат всецело ей. Он делает полшага назад лишь затем, чтобы поднять её лицо за подбородок. Взгляд цепкий, сосредоточенный и напряжённый.       — Племянница, я понял мысль, которую ты так трогательно пыталась донести до меня. И мы обязательно вернёмся к вопросу твоего времяпрепровождения, не сомневайся. А пока, будь столь любезна, убеди меня в том, что мои усилия были не напрасны. Распускать твои волосы непростое занятие.       Взгляд, короткий, красноречивый, говорящий больше слов, кажется ей сном. Закатное солнце окрашивает Эймонда кровавым отблеском, и нет больше сомнения — у Неведомого его лицо. А богу должно молиться на коленях.       Она опускается на них ровно в тот момент, когда пальцы, унизанные кольцами, запутываются в её волосах, цепляя отдельные пряди торчащими драгоценными камнями, напоминая Эйре её место. Нет ничего желаннее, чем развязывать его бриджи изголодавшимися до прикосновений пальцами. Эйра торопится освободить его плоть из тесного плена, ощущая твёрдость в своей руке, пока Эймонд с блаженным вздохом откидывает голову назад.       Губы встречают его плоть, горячую и нежную, накрывая собой. Эйра ласкает его вершину, жадно касаясь языком, желая доставить удовольствие. В горле сухо, ей не хватает слюны, чтобы смазать его как следует. Она старается вобрать как можно глубже, но едва осиливает половину, чувствуя свой предел.       Пальцы Эймонд сильнее сжимаются в её волосах. Она думает, что сейчас он начнёт вбиваться в её рот, заставляя принять как можно больше, но он, напротив, заставляет её оторваться от своего занятия и посмотреть на него. Высокий, красивый и опасный, из такого положения он кажется ей ещё более желанным. Одно слово, и Эйра будет готова кошкой тереться о его ноги и вылизывать сапоги. Но у Эймонда другие планы.       Продолжая держать её за волосы, второй рукой он гладит её щёку. А потом обводит контур губ указательным пальцем, забавляясь над тем, как она пытается приласкать его языком.       — Такая послушная шлюшка для меня.       К щекам приливает кровь. Никогда раньше он не позволял себе таких слов по отношению к ней. Она настолько пала для него?       — И только моя. Да, Эйра? Будешь обслуживать только своего дядю.       Рукой он обхватывает её щёки, заставляя открыть рот, дразня её губы грубыми и мучительными прикосновениями. Такими, что низ живота сводит. Она стонет, выражая согласие сделать всё, что король пожелает, вызывая у него ухмылку.       — Только взгляни на себя. Ползаешь в ногах, чуть не насаживаясь ртом на член. Просто идеальная дядина шлюха.       Большой палец скользит ей в рот, и она тут же принимается вылизывать его языком, не отрывая взора от лица Эймонда. Всё происходящее кажется ей таким грязным и эстетически прекрасным одновременно. Умирающий закат, раскрасивший их алым цветом, взгляд короля, направленный на неё, его член, который одновременно так близко и так далеко от её губ. Эйра не понимает, что с ней творится, но она никогда не думала о том, насколько может хотеть доставить удовольствие.       — Ты ведь у меня хорошая, испорченная девочка, Эйра? Ты ведь постараешься сделать мне приятно своим невозможно красивым ртом? Доставишь удовольствие?       Она кивает головой, выражая готовность выполнить любой приказ, любую блажь, которая только придёт ему в голову, и Эймонд наконец перестаёт мучить её щёки, выпуская их из своей хватки и подтаскивая за волосы ближе к своему паху.       — Давай, сладенькая. Отсоси своему дяде.       В этот раз слюны более, чем достаточно. Эйра обхватывает член ртом, принимаясь насаживаться на него, помогая себе рукой. Она двигается ритмично, постепенно ускоряясь, так, как Эймонд учил её в прошлые разы. А он оказался весьма терпеливым учителем. Комната наполняется хлюпающими звуками, Эйра чувствует, как слюна стекает у неё по подбородку, но ей плевать. Сейчас важно лишь доставить удовольствие Эймонду. Который вновь откинул голову назад, с наслаждением притягивая её голову, с каждым разом всё жёстче и жёстче.       — Блядь, клянусь, ты будешь стоять передо мной на коленях теперь гораздо чаще. У нас с тобой будет много детей, сладкая девочка. Как я смогу оторваться от такой послушной потаскушки, как ты?!       Он начинает двигать бёдрами навстречу. Значит, скоро. Значит, она всё делает верно. Эйра плотнее обхватывает плоть губами, насаживаясь на него. Пальцы Эймонда накрывают ладонь, убирая её, так, что теперь ей приходится всё делать лишь ртом. Так сложнее, до сведённого горла, но она старается, позволяя ему заходить достаточно глубоко. Он никогда не причиняет ей вреда, думая о её комфорте. Но сейчас они скользят по тонкой грани между тем краем, где она ещё справляется, и тем, что заставит её давиться. Сделав глубокий вздох, Эйра старается расслабить горло, чувствуя, как член Эймонда практически упирается в него, но не может сдержать лёгкого стона. От этого дядю отбрасывает в пучину сладостного и тягучего наслаждения, которое он изливает прямо в неё, бессовестно удерживая за волосы, пока она не проглотит всё до последней капли.       В следующий миг он подхватывает её на руки и направляется в сторону спальни. В голове Эйры мелькает мысль, что их только чудом не прервали у неё в приёмной. Кровать встречает её спину мягкой периной и подушкой, которую Эймонд кладёт ей под бёдра. Его руки нетерпеливо пробираются под юбки, задирая их, и срывают чулки, не церемонясь и не растрачивая время на прелюдии. Взгляд, который он бросает на неё перед тем, как устроиться между её разведённых коленей, стоил всего, что ей пришлось испытать за этот день. Преданный, наполненный восхищением и едва ли не набожным благоговением.       Губы Эймонда касаются внутренней поверхности бёдер, дразня нежную кожу, обжигая дыханием и изредка касаясь языком. Эйра чувствует, как дядя рисует узоры, похожие на невидимое кружево. Пальцы его ласкают под коленями, заставляя её поджимать пальцы на ногах от пробирающих ощущений. Она кусает губы, силясь справиться с тем, что он заставляет испытывать её.       Поцелуи всё выше. Она знает, что последует дальше. Знает и готова принять это. Эйра уже чувствует дыхание Эймонда между ног, она вся намокает от этого в сладком предвкушении… но ничего не происходит.       Он отстраняется и дарит ей насмешливую ухмылку, разрезающую сердце ножом.       — Ты жаловалась, что тебе не дозволяют летать на драконе? Забирайся, — он перекатывается на спину и жестом указывает на своё лицо.       Даже в их первую ночь щёки Эйры не пылали столь жарко. Он уже просил её один раз о подобном, но она отказалась. Нельзя же и в самом деле… То, как медленно, но уверенно Эймонд стягивает с лица повязку, говорит о серьёзности его намерений. А она теряется окончательно. Её гложет стыд, и одновременно охватывает пламя. Дядя вонзает в неё взгляд и едва не рычит:       — Эйра! Сядь. На моё. Лицо.       Не смея ослушаться, она подбирает юбки и придвигается к нему. Сильные пальцы вонзаются в её бедро, заставляя перекинуть ногу. Теперь его голова оказывается прямо напротив её лона. От откровенности происходящего Эйру ведёт. А от дыхания, которое опаляет внизу, она окончательно теряет голову, медленно опускаясь.       Она не может видеть того, что творится, зато ощущает это как никогда остро. Бархат губ обхватывает её, принимаясь выцеловывать и посасывать. Язык Эймонда то замирает, то двигается с безжалостной скоростью. Движения уверенные, здесь нет больше места поддразниванию, он трахает её ртом, заставляя напрягаться и сосредоточиться на ощущениях внизу.       Удерживать равновесие тяжело, Эйра упирается на руки, отчего положение меняется. Стон, сорвавшийся с губ Эймонда, посылает молнию по телу. Его пальцы размещаются на её ягодицах, принимаясь ласково поглаживать их, постепенно приближаясь к её промежности. Пока губы и язык Эймонда уверенно терзают самую чувствительную точку у неё внизу, пальцы осторожно начинают кружить вокруг её входа. Так близко и так недостаточно. Эйра виляет бёдрами, пытаясь нанизаться на него, но получает шлепок. Значит, ей остаётся терпеть.       Он то оглаживает вокруг, то задевает вход самым кончиком пальца. Эйра стонет, хнычет, ей недостаточно. А Эймонд, будто издеваясь, крепко прижимается ртом к ней, губами раздвигая складки, и начинает буквально насиловать её языком. Жар охватывает внизу, это всё становится почти болезненным.       — Дядя, пожалуйста! — она срывается на высокий валирийский в надежде, что это заставит его смягчиться.       Пальцы вновь оглаживают по кругу, прежде чем медленно погрузиться внутрь, растягивая и даря ощущение заполненности. Щелчок языком, и её тело сжимается до боли, чтобы спустя мгновение распасться на тысячу искр. Удовольствие сжимает её тело, заставляя стонать и хвататься пальцами за простыни. Эйра вся охвачена сладостью, разлившейся у неё между бёдер. Так хорошо, так восхитительно…       Она обнаруживает себя лежащей у Эймонда под боком, пока король безмятежно гладит её волосы. От мысли, чем они, чем она, только что занимались, хочется исчезнуть. Такую неловкость Эйре ещё не доводилось испытывать. Она ведь вела себя просто ужасно, ёрзала на нём, просила…       — Ты прекрасна, — голос его полон нежности, а взгляд кажется совершенно новым, растерянным, поверженным. Будто бы он впервые за долгое время рассмотрел её и открыл что-то новое для себя.       Эйре кажется, что дядя хотел сказать что-то другое, но сейчас это неважно. Главное, что сейчас они вместе, в её постели, и мысли короля вновь сосредоточены на ней. А с остальным они разберутся немного позже.