Бог - мой судья.

      В груди воздуха вовсе нет. Веки тяжелеют, перед глазами плывёт. Не знает, очнется ли в этот раз или с головой окунётся в просторы небытия. Задумывается о жизни. Так делает каждый раз на случай, если уже не откроет глаза. Вспоминает большие, горячие руки отца Лиама и мягкие морщинки бабушки Ингрид. Как в её детстве они вместе с отцом ходили есть мороженое по субботам, как по воскресеньям отсыпались до упада, а по пробуждению смотрели фильмы под вкусную еду. Как они ездили к бабушке в деревню, где у неё была отдельная комната под магическую атрибутику. Маленькая Дани любила рассматривать все эти вещицы. Любила запах смешанный из различных трав и воска от свечей, что стоят в той комнате. Любила рассказы Ингрид о травничестве и различных практиках. Даниэль часто сидела в углу на старом пыльном диванчике и наблюдала, как бабушка смешивала травы, жгла свечи, принимала клиентов, изготавливала различные амулеты и не только.       В четырнадцать она впервые заявила, что хочет попробовать заняться тем же, чем занималась бабушка с отцом. Второй был против, но противостоять бурлящему гормонами подростку было сложно. Она тайком сбегала к бабушке и училась у неё всему медленно, но верно. Сначала теории, потом только практике. В семнадцать отец остыл. Даже брал её с собой на кладбище и рассказывал, как и что там работает. Бабушка учила белой магии, травничеству и целительству. Отец же некромантике, чернокнижию и черной веде.       И с началом входа в эзотерику началась большая черная полоса в жизни Даниэлы. Бабушка ушла тогда же, когда та заурядно и усердно начала заниматься «черной» магией. Лучшая подруга Сара погибла при очень странных обстоятельствах, когда им с Дани было всего по восемнадцать. После погибло два друга. В жизни ничего не ладилось кроме как магии. Учёба, личная жизнь, здоровье, друзья, спокойная жизнь — этим всем пришлось пожертвовать.       Мама ушла от них еще в младенчестве Даниэлы. Просто не выдержала и оставила молодого отца с двухгодовалой дочкой на руках. Испарилась, оставив после себя лишь записку, шлейф цветочных духов и самолично сделанный амулет для Даниэлы, что та носила по сей день.       Сейчас же, казалось, всё тело оледенело до чертиков. Дыхание сперло. Будто еще секунда и оно вовсе пропадёт. Кончики пальцев кололо, всё тело обмякло и повисло без признаков жизни. Она не знала очнется ли. Не знала, что будет дальше. И так каждый раз, когда тот хотел поиграть. Не могла ничего сделать, лишь спокойно ждать дня, когда вовсе не откроет глаза и не сделает новый глоток воздуха. И снова проваливается еще глубже перекрывая всё ощущения.       Здесь же было сыро и противно влажно. Осматривается затаив дыхание, понимает где оказалась. Черное небытие из боли, гнева, горя и остальных негативных чувств. Место без какого-либо осязания. Нет ни пола, ни стен, ни потолка. Лишь бездонность пространства чёрного. Эти ощущения в груди она не спутает ни с чем. Она снова была в том самом месте. Кожу покрывает табун мурашек, бегущих от одного места к другому. Боишься?       Слышит в голове, но не оборачивается. Знает, что смысла вовсе нет. Знает, что это он и что голос его в её голове. Нет. Здесь холодно и ты это знаешь.       Так же мысленно отвечает прикрыв веки на глазах. Слышит его надменный смех над ухом. Теперь не прячется у неё в голове. — Играешь с огнем, милая, — цепкие когти за платье цепляются и кожу царапают больно. — Играешь здесь только ты. Какого черта ты снова вылез?! — гневно оборачивается и видит его в темноте пространства. Бестелесное существо, нет у него ничего кроме бесформенных очертаний. Лишь глаза янтарного цвета светятся и смотрят прямо на неё, — Что еще тебе нужно? — Сама же взвывала ко мне, а теперь так со мной обращаешься? Что за пренебрежение, леди? — смеется заливисто страшным смехом. — Только вот сгинуть ты должен был давно еще, — щурит глаза в его направление и складывает руки на груди.       Он же двигается чуть поодаль, обходя её со всех сторон. — Но не сгинул. И как палач могу голову твою отрубить. — Бог мой судья, не ты, — следит за ним взглядом, но тот из поля зрения пропадает, становясь за спину. — Что же ты тогда к дьяволу обратилась, а не к своему святому? — горячим дыханием обдаёт ухо и снова цепляется за плечи. — Для чего я снова тут?! — резко вырывается и поворачивается лицом к нему. — Какая ты скучная, — улыбается дьявольски, — Но как же интересно через тебя смотреть на этот бренный мир.       Он снова приближается чуть ближе. Резко взвывает голосом нечеловеческим, другой облик принимая. — Давно хотел тебе себя настоящего показать. Как тебе, милая? — улыбается во все зубы. Выглядит словно человек, но улыбка — дьявольская. На руках когти длинные, вместо глаз теперь же темнота. Рост неестественно большой, на лице гримаса гнева. — Отвратительно, — выплевывает сквозь сомкнутые зубы, — Верни меня. — Зачем? Так интересно наблюдать как сейчас, склонившись над твоим телом, он взывает и пытается в чувства тебя привести, — поднимает край губ повторяя позу Синдаре, сложившей руки на груди. — Подожди, кто? — хмурит брови и изнутри сжимается. — Дима твой. Ладно, так уж и быть, ступай к своему благоверному. Позже поговорим.       И вновь во все свои гнилые зубы улыбается, растворяясь в темноте. Она же теперь вновь в своем теле. Щеки колет в сильной боли как на сильном морозе. И каждые две секунды боль резко усиливалась, тихо проходила и снова, словно удары, возобновлялась. Кожу щипало и жгло как от ожога. Перед глазами темнота и слышаться приглушенные звуки чьего-то голоса как из-под воды.       Резко веки распахивает, воздух глотает ртом словно после кислородного голодания. Смотрит наверх и видит Матвеева на неё смотрящего с дикими от страха глазами. — Даниэла, твою мать, какого чёрта?! — вспыхивает в гневе и перестает бить по щекам её, — Я поднимаюсь, а ты тут лежишь и в конвульсиях бьешься!       Даниэла знала, как это страшно со стороны выглядит, но поделать ничего не могла. Понимает, что лежит на его коленях и поднимается как можно быстрее, пытаясь крепко устоять на земле. — Не бери в голову, — жмурится от боли в голове, но мотает ей и хочет уйти поскорее обратно вниз, лишь бы не быть с ним наедине. — Ты издеваешься?! Ты снова взялась за старое? — резко хватает за руку, разворачивая лицом к себе так близко, что его дыхание на лбу чувствуется. — Не трогай меня. — А то что? — хмурится в злобе и словно яд выплевывает слова. Боится, что снова залезла в яму своих болезней.       Но он всего и не знает. Думает, что к тому же вернулась. Но даже и не представляет, что теперь с ней происходит. Кто за ней стоит и жизнь потихоньку пожирает. Не знает, что происходило те долгие года их разлуки и где была Даниэла, что делала. — Отпусти, — поднимает взгляд и смотрит в его темные глаза с вызовом.       Её Матвеев бесит до невозможности. Бесит, что тот так легко снова в жизнь врывается и хочет в её дела залезть. Хочется вырваться и убежать к чертовой матери, но только не видеть его когда-то любимые глаза перед собой. Не чувствовать горячее дыхание на коже, не чувствовать горячую руку на запястье. Влепить бы ему тяжелую пощечину, чтобы привести в чувства хоть на один миг. Но ничего поделать не может, будто тот сам заставляет её делать то, что надо ему.       Он так же смотрит яростно, закрывая половину глаз нахмуренными бровями. Сжимает челюсть и на лице играют желваки, на шее под тату венка взбухает. — Какая же ты дура, — цедит прямо в лицо не отводя взгляда. — Я?! — глотает воздух в возмущении, — Давай, сваливай на меня всё, как ты любишь. Делай больно своим поганым языком. Ну же, давай! Скажи какая я сука, что выбрала тогда не тебя.       Кричит прямо в лицо и дергаясь в попытках выбраться из цепких рук парня. Бесится от невозможности что-либо сделать, хоть как-то ослабить хватку. — Успокойся, истеричка! — еще крепче сжимая цедит Дима. — Как же я тебя ненавижу, Матвеев! Почему ты снова появляешься в моей жизни? Я ведь даже специально на родину уехала, черт бы побрал меня тогда, когда всё же согласилась на предложение о съемке этого дурацкого шоу! — брыкается в его руках, стараясь выбраться, но тот, черт, силен слишком. Её хрупкое тело удержать ему легко.       Он разворачивает её к себе резко за плечи, синяки останутся на её белой коже точно. Смотрит в глаза еще секунд десять, стараясь как можно лучше продумать слова. — Я, чёрт побери, когда ты ушла места себе не находил. — Знаю я тебя, место ты себе нашел в алкоголе и таблетках! — шипит почти шепотом. — Да потому что тебя найти нельзя было! Ты испарилась будто. Я блять в каждой прохожей тебя видел, думал с ума сойду, — говорит громко, стараясь не перейти на крик. — Ты и так псих, Матвеев! Отпусти меня, — снова пытается вырваться, но тот лишь сильнее плечи сжимает. — Ну раз я псих, то и поступлю как он же, — сквозь зубы цедит резко её ближе к себе подвигая.       В глаза её смотрит лишь секунду. Перемещает руки на скулы её и наклоняется к таким давно родным губам, впечатываясь в поцелуе. Даниэла руки на его грудь кладет стараясь отстраниться, но тому всё равно, останавливаться даже не собирается. Целует её настолько нежно, словно боясь сломать в одночасье.       Даниэла подчиняться не собирается. Толкает в грудь, хоть ничего и не получается. Тот отстраняется лишь спустя полминуты получая звонкий удар по щеке. — Придурок.       Цедит в лицо ему, пока тот руку к щеке прикладывает. Разворачивается уходя на лестницу вниз.