» so it's 3 am, turn it on again

Опытный механик из серии «ни вашим, ни нашим» — возможно, самый оптимальный вариант из всех существующих. Сайно, правда, не уверен, сможет ли механик в принципе разобраться с деликатной проблемой: в протезе органики ни на ноль, но это, опять же, не просто девайс, а полноценно функционирующая конечность, лишиться которой хотелось бы только при крайней на то необходимости. Вот и техник должен быть… соответствующий, в лучшем варианте — когда-либо работавший с аугментациями. В нынешних реалиях выбирать не приходится, придётся довериться тому, кто окажется в доступности, хотя Сайно и доверие — понятия, редко пересекающиеся в одной плоскости. Можно терпеть, можно смириться, постоянно держаться начеку, а доверять… Дождаться дня и увидеть/услышать, что Сайно больше не числится матрой как таковым — предатель, дезертир. Хотя, если Академия в курсе [по своим долгим и пристальным наблюдениям, а также по докладу наёмников Бригады Тридцати с переезда у стены Самиэль], что их лучшему специалисту удалось избежать уготованной судьбы [быть подорванным на служебной машине — очень такое себе], то они сочинят любую историю, чтобы провернуть всё так, будто бы генерал Махаматра действительно предал их и перешёл на другую сторону — невидимые окопы тех, кто борется с Мудрецами и всей системой в целом. И им поверят, и достаточно быстро. Они могут дойти даже до такого, что повесят обвинения в грабеже банка времени в гетто или хотя бы в его соучастии. Вот и всё. Весь простой план, который быстро наклепают высокоинтеллектуальные сурки из аналитического отдела и отдадут в разнос. И, разумеется, как только всплывут другие нюансы, то к этому уже должен будет подключиться Азар. Важной целью для них является изоляция преступников, заключение в кольцо. У Сайно есть ещё один вопрос, на который он бы одновременно и хотел, и чертовски не хотел знать ответ. А вопрос достаточно простого толка: как давно он потерял руку? До того, как стал матрой, или после? Может быть это частично решило бы загадку того, сколько ему осталось, ведь Мудрецы могли всё подстроить так, чтобы он только думал, что потерял руку совсем недавно. Но, чем больше Сайно об этом думает, тем сильнее укрепляется в мысли, что он не хочет знать, сколько времени на часах, которых всё равно не видно. Проще не знать, не догадываться, забыть и не вспоминать, а не дёргаться через равные промежутки времени, косясь на подсвечивающиеся зелёным цифры. Сайно умирать не намерен. Ну, по крайней мере пока что — не намерен. Чувствуя тепло чужого плеча, Сайно думает о том, что, вообще-то, какой бы гениальный ублюдок в прошлом не модифицировал людей до состояния бомбы с часовым механизмом, то этот ублюдок выбрал самый простой способ уничтожения. Сердечный приступ: секунда, и тело мертво, выносите, восстановлению не подлежит. И самое страшное здесь не боль — секундная, вряд ли кто-то чувствует её дольше; самое страшное — ожидание этой боли. Вот и всё. Сколько уже по времени Сайно не выдавали препаратов [под видом, кстати, чего]? Как быстро они выводятся из организма? Сон принёс отдых в мышцы, но вместе с тем — ещё больше фрагментов памяти, от которых хотелось отмахнуться, обдумать их позже, пускать в сознание постепенно, а не сразу ворохом. От этого хочется экранироваться, потому что слишком много, просто слишком. Сайно грешным делом успевает подумать о том, что, на самом-то деле, не отказался бы сейчас от сильно разбавленной дозы, чтобы только не видеть [вспоминать] слишком много за раз. Он же не выдержит, сорвётся на чём-то [ком-то]. Сорвётся. — Значит, ты оставил меня им? — переходит на шёпот, не желая проверять работу голосовых связок. Если они действительно так близки [часть подсознания настаивает на этом — близки], аль-Хайтам и так всё поймёт. В словах — ни намёка на упрёк. Даже толком не разобрать, вопрос это или всё-таки утверждение. На самом-то деле, решение оставить — самое здравое по законам военного времени. Нет никакого смысла разменивать одну жизнь на жизнь десятка. Жизни десятка определённо ценнее, а если бы аль-Хайтам тогда замешкался только из-за одного Сайно, то ничего хорошего из этой затеи не получилось бы. Кладбище бы, разве что, обогатилось на пару тел. Или не кладбище. Или не тел, а пеплом. — Я ведь, по факту, явился в деревню Аару за душами. — Он только сейчас начинает задумываться о истинной причине визита в гетто. Замаскированной, тонко завуалированной самим Азаром, но выглядывающей из-под трещащей по швам маскировки. — Вот только за какими — не знал. Подразумевалось, что Сайно поймает повинных в краже капсулы на полмиллиона лет, а протокол оставит им полчаса на жизнь. Всё равно бы умерли так или иначе, и чем же это отличается от жатвы душ. Никаких разнарядок, ордеров и ориентировок ему не выдавали. Если бы выдали — может быть, это было бы слишком подозрительно. — Не зря тебе дали установку, что замешаны в этом деле могут быть и учёные. Враг в любом лице, — высказывается аль-Хайтам, продолжая водить пальцами по затылку. Настолько привычно и обыденно, что даже не замечает этого, смотрит поверх головы Сайно, в сторону окон и прикидывает примерный маршрут на сегодня. Передвигаться только на своих двоих. Весь город, конечно, не обойдут, но придется побывать в не равноудаленных друг от друга точках. Через двадцать минут им уже открывает двери Дэхья, которая и не подумала сменить свою наёмничью броню на что-то менее приметное. Жить ей досталось с парой подчинённых пустынников. И те, как настоящие джентльмены [ха-ха], уступили даме единственную постель, а сами обосновались в гостиной. Хотя тут стоит думать о том, что единственная девушка в отряде, с самого начала схватившая почти всех тамошних мужиков за хозяйство ежовыми руковицами, умело ими манипулировала, и просто расположилась в спальне и поставила точку в ещё даже не назревающем споре. Преуспевающая леди; ей было бы определённо тесно в Сумеру, а в пустыне она буквально цветёт. Аль-Хайтам полностью доверяет ей Сайно, которого та сразу же сажает в кресло и просит протянуть живую руку для взятия крови [и поддаться медику, естественно]. Сам же аль-Хайтам уходит на кухню, чтобы перекинуться парой слов с наёмниками. Сайно садится в кресло, вытягивает правую руку, расслабляется по просьбе и смотрит на то, как медик ловко управляется с забором крови. В такие моменты обычно советуют не смотреть, но Сайно себя знает [лучше видеть, что происходит, чем вскидываться от малейшей точечной боли, которая всегда воспринимается сильнее, чем боль обширная], поэтому и наблюдает пристально за манипуляцией, пока игла не выскальзывает из-под кожи. Вообще-то это крайне странное свойство организма: перелом ему — что ушиб, может и не понять, что произошло, пока на рентген пальцем не ткнут и не скажут, что дебил с таким неделю ходить, а вот точечная боль воспринимается острее. — Как ты себя чувствуешь? — интересуется Дэхья, наблюдая как медик прикладывает к месту прокола вату, что так резко пахнет чем-то спиртовым, снимает жгут и сгибает руку Сайно в локте. Медик же разворачивается к столу и ставит две пробирки с кровью в раскладной штатив. Затем берёт из лотка медицинский фонарик и принимается им светить Сайно в глаза, проверяя реакцию. Сайно же невольно щурится, когда свет фонарика режет глаза. Он смаргивает, не видит толком ничего, когда цветное пятно перекрывает зрение, но заставляет себя всё же держать глаза открытыми, пока медик не закончит необходимое. Сайно, на самом-то деле, не очень хотелось бы говорить о собственной слабости, но он также понимает, что, если не скажет сейчас, это может обернуться большими проблемами в дальнейшем. — Головные боли — бывают, — отвечает последовательно. — Примерно перед каждым триггером, тревожащим память. — Такое было, когда он пытался понять, откуда знает на лица всех этих людей, такое было и ещё несколько раз, но игнорировать боль — это нормально и привычно для него. — Тошнило, когда миновали границу между зон, потом отпустило. Сейчас стараюсь о еде не думать, чтоб не спровоцировать. — Сайно щурится, опускает взгляд, с преувеличенным интересом разглядывает вату, уголочком выглядывающую со сгиба локтя. — Бывает, что картинка перед глазами расплывается, тогда проще в одну точку смотреть, но не всегда помогает. Сайно неопределённо жмёт плечами, просто доверяясь медику и Дэхье, потому что у него нет иного выбора. Либо это всё в конечном итоге пройдёт, либо придётся терпеть, скрепя зубы. Пережил же переезд из двенадцатой в одиннадцатую, и остальное переживёт. — Периодически рука трясётся. — Сайно почти что сказал «руки», но на протез это не распространяется, протез всё-таки — металл и высокоточная аугментация. — Общая слабость, волнами накатывает, отпускает. Также приступами суставы тянет. Отвратительно, знаешь, — добавляет Сайно и поясняет: — тревожность утомляет. А вы так со мной носитесь, будто не вы зашивали на мне практически на живую проникающее колотое. Начинает вспоминать. Ну, наверное, Пламенных Зверей действительно очень сложно забыть. До пневмоторакса тогда не дошло, и это во многом объясняется тем, что генерал Махаматра — везучая и живучая тварь. Или тем, что однажды он всё-таки доиграется со своим режимом берсерка, когда прёт напролом, не думая о том, насколько больше и сильнее может оказаться противник. — Ага. Вот бы ты ещё спал нормально, может и тогда не пришлось бы колотое зашивать, — ворчит медик. Кажется, это чуть ли не единственная фраза, которую тот произнёс за всю встречу. Сайно лишь криво улыбается на совет и едва жмёт плечами. Сон сейчас — пусть и лекарство хорошее, но дефицитное. Когда на них открыла охоту Академия, всегда нужно быть настороже. — Нормальный сон мне светит только после того, как я лично поговорю с господином Азаром. — «Но это не точно», мог бы он добавить, но вместо этого произносит иное: — Лаборанты часто менялись, кстати. Возможно именно потому, что препараты были не в доступе Академии? Он сейчас акцентирует на этом внимание именно потому, что тогда ему было плевать. Медики и медики, делают свою работу — и замечательно. Сайно тогда думал, что учёные Амурты пытаются найти способ справиться с его диссоциативной амнезией, но получается так, что они только усугубляли её, поддерживали и не давали ему вспомнить себя самого. Одного только этого достаточно, чтобы желать разодрать виновников в клочья, потому что пуля в лоб — самое лёгкое и безболезненное наказание. Сайно знает, что он — не такой, как они. Он, вроде как, должен быть лучше во всём, правильным, справедливым, следующим букве закона. Но, как и в любой ситуации, есть одно «но»: он даже хуже, чем они могут себе представить. Наверное, сейчас только один человек и имеет представление о том, насколько мерзким в своих деяниях может быть генерал Махаматра, но этот человек ведёт себя как ни в чём не бывало, разговаривает о чём-то сейчас на кухне, а до этого безбоязненно делил с ним один диван. Иногда, чтобы держать зверя на привязи у своих ног, достаточно отпустить поводок и отстегнуть ошейник. К слову, об этом человеке. Аль-Хайтам возвращается в комнату и смотрит на Дэхью вопросительно, на что та лишь отвечает: «забирай, свободен». — Отлично, спасибо, — аль-Хайтам переводит взгляд на Сайно и сразу же кивает головой в сторону кухни. — Идём. Удалось расшифровать записи, послушаешь. Может, станет что понятнее. Я решил, что ты должен это первым услышать. Запись началась не с начала. Сайно припоминает что-то такое: самописец, в конце концов, не бесконечный, и, спустя какое-то время, начинает перезаписывать информацию сам на себя, стирая предыдущую, так что с самого начала не слышно ничего, кроме неясных шорохов, какого-то механического щёлканья, после устаканившейся тишины, и, наконец, просто шума самого самописца. Сайно не просит перематывать запись, потому что не хотел бы что-то пропустить, однако, запись ведь может длиться не один час и не два, а хотя бы полноценных двадцать четыре. У них нет столько времени, чтобы сидеть на этой кухне и слушать механические шорохи. Наконец, спустя некоторое время слышится мощный взрыв, после которого сразу же — режущий уши механический скрежет. Сайно морщится, ведёт головой в сторону [чувствителен слишком к звукам], поднимает взгляд на механика и неосознанно кивает на чёрный ящик: — Запись с самого начала, да? Значит, концовка успела перезаписаться… Теперь они точно не узнают, что происходило на первых десятках минут записи самописца. Может, это не так уж и критично, а, может, на них скрывалось что-то важное. Сайно скрещивает руки на груди, поглядывает на окно, поджимает губы и неосознанно хмурится. Ему не нравится происходящее, но и сделать с этим он ничего не может. Время покажет. Оно всегда всех догоняет и всем показывает. Сайно не берётся сказать, сколько времени прошло, когда, наконец, запись начинается вновь. В этот раз — прямо посреди разговора, оборванной фразой. Сайно заинтересованно придвигается ближе и едва склоняет голову набок как охотничий пёс, почуявший свежую кровь оцарапанной дичи. «…д переднее, да. Аккуратнее, блядь, а то вместе с тачилой на воздух взлетим. Оно, конечно, должно ебануть, но подальше от нас». «Радикально как-то. Слышал, он ни одного задания не проваливает. За что его так?» «Не твоего ума дело». Тихое пыхтение, маты сквозь зубы, неясные шорохи. Судя по тому, как в округе тихо, наверняка взрывное устройство закладывали тогда, когда служебная машина стояла уже на песчаном холме и рядом никого не было. По крайней мере одно это уже наталкивает на определённые мысли. Люди продолжают о чём-то переговариваться на записи, и Сайно думает о том, что покушение организовали очень и очень загодя, буквально разыграли по нотам. С самого начала Сайно не должен был выбраться из деревни Аару живым. Из мыслей Сайно выхватывает продолжение разговора: «Да заебал ты. Не знаю, не было меня там. Говорят, генерал Махаматра просто с цепи сорвался, на самого господина Азара кинулся, когда тот спустился из кабинета в доме Даэны. Просто ни с того, ни с сего, господин Азар потом несколько дней никому на глаза не показывался, может ранило его. Да и самого генерала никто не видел. А потом он вернулся, чистенький весь такой, вылизанный, правильный до усрачки». Сайно замирает, останавливая взгляд на чёрном ящике. То есть?.. «Всё, уходим на хер, пока никто лишний тут не появился. И чтоб не трепался, я сам не знаю, что слухи, а что правда, моё дело маленькое. Только с животными как делают, их либо на цепь, либо усыпляют, а генерал Махаматра этот — что бешеный». Сайно постукивает подушечками пальцев по предплечью, хмурится только сильнее и начинает ощущать, насколько сильно тупая боль вгрызается куда-то в мозг подобием орбитокласта. Он, чёрт возьми, из-за чего-то сорвался, напал на Великого Мудреца, и за это его решили по-быстрому ликвидировать. То есть инцидент — это не только кража капсулы времени двадцать лет назад, но ещё и это. Не удивительно, что ему пытались замазать, а то и вовсе стереть память. Вообще ни хера удивительного. — По крайней мере, теперь мы точно знаем, что не просто так идём звать на разговор Азара, — всё-таки высказывается присутствующий аль-Хайтам. Механик пустынников, уже увлеченный внешней обшивкой чёрного ящика, задумчиво кивает. — Это ничего не меняет. Академия боится. Не без причины надо полагать, но они сами виноваты в этом — неизвестно, что творили с Сайно, довели до такого состояния, что он ничего не делал и бросался на людей, словно действительно был каким-то диким зверем. Сайно разве что из угла в угол по кухне не ходит. Он постукивает себя пальцами по предплечью скорее неосознанно, чем системно, хмурится и честно пытается вспомнить, из-за чего он мог кинуться на Азара, но пока что не находит на этот, казалось бы, простой вопрос ответа. На самом-то деле причин могло быть несколько, и самые очевидные из них: либо его спровоцировали, причём, достаточно сильно спровоцировали [а на свете существует мало вещей, способных задеть Сайно за живое, да и вещами в некотором роде их не назовёшь], либо могли не рассчитать дозировку этих своих препаратов, из-за чего он просто-напросто вышел из-под контроля даже вездесущих медиков Амурты, либо… гадать можно бесконечно. Раз это произошло не так давно, существует крошечная вероятность, что инцидент сохранился в системе внутреннего наблюдения, но до этой системы ещё надо добраться, как и до самой Академии. У аль-Хайтама наверняка есть свои люди в Академии, но пользоваться их услугами было бы опрометчиво, ведь сейчас вся информация должна проверяться особенно тщательным образом. Так что, либо Сайно вспомнит сам, либо придётся прибегнуть к архивным записям, если вдруг удастся до них добраться. — Ничего не меняет? Сайно переспрашивает негромко, останавливает взгляд на аль-Хайтаме и неопределённо ведёт бионическим плечом. Для кого как. Если эта фраза призвана успокоить, то она не успокаивает. Наоборот ощущается острое желание или перевернуть какой-нибудь ближайший стол, или на время исчезнуть со всех радаров, даже радаров пустынников [он это умеет, иначе не прослыл бы лучшим матрой Академии, ну или бывшим лучшим]. — Это лишний раз подтверждает нестабильность. «Нестабильность». Даже одно это слово звучит механически, как будто относится не к человеку, а к какому-нибудь программному обеспечению. В конце концов, что мешало пытаться воздействовать на сознание и память не только психотропами, но и чем-нибудь ещё? Всех путей Академии Сайно не знает, как не знает и никто другой, потому что самая лучшая стратегия на случай, если не хочешь слить собственный план, это рассказывать каждому участнику только его непосредственную часть. Азар это знает, и Азар умело этим пользуется. Только он может сложить картинку воедино, не запутавшись при этом в собственных фигурах на доске. А фигурам остаётся только иллюзия выбора для перемещения [некоторые фигуры при этом сбежали — или же ими пожертвовали?] — Что, если в следующий раз, это будет не Азар, а… — Сайно не договаривает, и без того ясно. Он отводит взгляд, не может сейчас смотреть аль-Хайтаму в глаза. — И не говори, что не думал о таком варианте. Наверняка думал, это самое очевидное, что приходит в голову. Что, если в следующий раз, когда Сайно сорвётся, под руку ему попадётся кто-то из своих? — Лучше заняться этим, как вернёмся, — отвечет аль-Хайтам и жестом предлагает выйти на балкон. — Но кое-что, видимо, всё-таки нужно прояснить. Идём. Сайно первый выходит на балкон и некоторое время стоит так в одиночестве. Видимо, аль-Хайтам почувствовал, что ему нужны пара минут на то, чтобы вернуть своё состояние в равновесие. Сайно, может, и слышит, как дверь балкона слегка поскрипывает, открываясь шире, но не оборачивается. Каким-то подсознательным чувством ощущает, кто именно стоит за спиной. Это же чувство не позволяло сбрасывать руку с плеча, это же чувство отзывалось одним только словом — свой. Когда долго живёшь с кем-то, то невольно учишься узнавать человека по шагам, даже если он ходит где-то за стенкой, и ты его не видишь, просто знаешь, что это он. Здесь тот же принцип. Если узнаёт, не глядя… значит, действительно долго жили вместе. Сайно прикрывает глаза. Ещё один пункт, за который хотелось прописать самой главной пасти Академии по роже. За то, что почти что лишили полноценных воспоминаний о нормальных днях. Заслышав обращение, Сайно всё-таки разворачивается и встаёт спиной к окну. Оттуда как раз потянуло ветерком, и, если на живой руке волоски встали дыбом от сквозанувшей прохлады, то бионическая осталась ко всему равнодушна. Может быть, сдвиг пластин со своего места можно было бы условно приписать к «человеческой реакции», но это всего лишь значит, что протез сам себя проверяет на мелкие повреждения. К добру ли, к худу ли, но в бионику встроено что-то вроде протокола самовосстановления, если не задето ничего существенного. — Нет смысла об этом задумываться сейчас. Будем решать все проблемы по мере их появления. Но ты должен запомнить, что каждый здесь готов к любым последствиям, иначе бы ничего этого не было. — Аль-Хайтам говорит неожиданно жёстко. Уверенно. Сайно смотрит на него с подозрением, но тот и не думает замолкать: — А мне осточертело торчать там и ждать чего-то. В разы лучше так. Лирическое, мать его, отступление. — Решать все проблемы по мере их проявления, — повторяет Сайно эхом, коротко кивает и улыбается уголком губ. — Как скажете, секретарь. Не воспоминание даже, просто как факт, всплывший в сознании: обращается по должности только на официальных заданиях или же если хочет пораздражать. В любое другое время [и при любом другом занятии] просто зовёт по имени, и это удобно и правильно ложится на язык, словно так и должно быть. Сайно вздыхает и трёт костяшками свободной руки переносицу. Так и должно быть. — Я могу тебе сказать, что случилось двадцать лет назад, — говорит аль-Хайтам, прижимаясь бедром к балконной стене и скрещивая руки на груди. — Но не здесь. Сайно, конечно, предполагал, что аль-Хайтам должен быть в курсе. Но этот тон, которым произнесено «ты правда хочешь знать?», буквально вымораживает. — А зачем мы, мать твою, вообще всё это затеяли тогда? — выплёвывает Сайно сквозь зубы. Аль-Хайтам больше ничего не говорит [видимо не хочет, чтобы слышали наёмники], отдаёт Сайно коммуникатор и выходит с балкона, а сам Сайно ещё на некоторое время остаётся на месте и поглаживает коммуникатор пальцем по корпусу. Аль-Хайтам сказал о том, что каждый готов к любым последствиям, никто не будет возникать [хотя как тут возникнешь, если ты уже к тому времени будешь мёртв], и, читая между строк, всё абсолютно на добровольных началах. Пустынники просто засиделись на жопе ровно, и теперь держали нос по ветру, стоило почуять хотя бы одну возможность сдвинуть дело с мёртвой точки если не в свою пользу, то хотя бы не в угоду Академии. В чём-то Сайно их понимает, в чём-то — нет, и он просто не хочет вести людей туда, где их в лучшем случае могут ждать разве что бронированные одиночки на какой-нибудь плавучей тюрьме глубоко-глубоко в Море. Или в крепости Меропид, если уж на то пошло. На них не станут переводить лишнее время, чтобы продлить муки одиночества — просто закинут, как есть, и у кого десять лет — те будут десять лет сходить с ума в обществе только самих себя. Те, у кого пара часов — ну, что же, не успеют прочувствовать весь ужас положения, когда не слышишь ничего, кроме звуков, воспроизводимых тобой же. Сайно, на самом-то деле, слышал, что это довольно редкая практика, обычно преступников предпочитают обнулять и пускать их время в мировой оборот, но Азар — мразь ещё та, с него станется не одарить мятежников лёгкой смертью, а насладиться длительной пыткой. Благо, времени у него навалом, успеет налюбоваться, как на реалити-шоу.

***

В нужный момент их будет ждать один человек, который может рассказать кое-что о здешнем отделении Бригады Тридцати и, может, донести что-то крайне важное. Так и случается — сталкиваются в переулке как раз за тем магазином, в который аль-Хайтам ещё собирался наведаться. Они передвигаются по городу, особо не торопясь. Сайно всё равно напряжён [привычку не искоренить, не вытравить], и можно быть уверенным, что если он не смотрит по сторонам, то это не значит, что он совершенно не обращает внимания на то, что происходит. Здесь гражданские не бегают, как привыкли делать это в двенадцатой зоне, но всё равно ходят достаточно поспешно, не желая тратить и без того дефицитное время. Заметив улыбку аль-Хайтама, Сайно только слегка ведёт головой в сторону, молчаливо предлагая ему немного ускориться. Не стоит выбиваться из толпы. Сайно не спрашивает заранее, куда они идут. Во-первых, заново учится просто доверять, а, во-вторых, если он не будет знать конечных точек маршрутов, это, в случае его поимки Академией, оставит матрам мало надежд на то, что они смогут быстро поймать пустынников. Не то чтобы Сайно собирается кому-то что-то рассказывать [он и под раскалённой удавкой, прижимающейся к горлу, ничего не скажет], но профессиональные привычки [профдеформация, называем вещи своими именами] берёт своё, как ни крути. Он разве что останавливается на пару секунд, прежде чем свернуть в переулок за магазином, обводит ближайших людей взглядом, и всё-таки проходит дальше. Сайно ещё на службе перестал высказывать удивление по поводу того, что его узнаёт каждая собака [а той собаке, что не знает, впору ставить памятник]. С гражданских, конечно, спрос небольшой, они и не должны особо знать в лицо генерала Махаматру, а вот сами матры, да и наёмники, те очень хорошо знают, по крайней мере, должны знать. Сайно только лишь кивает в ответ на приветствие, не пытаясь сходу понять, кто перед ним стоит. На лицо, вроде бы, как и всегда знакомый, значит триггер, пробуждающий память, сработает немного позднее. — Шуму вы подняли, — вместо приветствия. А приятно-то как. Аль-Хайтам вместо того, чтобы пожать руку собеседнику, кивает тому в ответ. — И хорошо залегли на дно тут. Наши матры не шевелятся, а вот проезжающие утром патрульные машины знатно потрепали нервы и простым жителям. Вроде бы из седьмого шли, но точно не скажу. Аль-Хайтам и этот человек ещё не долго переговариваются, а затем аль-Хайтам ведёт Сайно внутрь. — За что глаз зацепится, — честно отвечает Сайно в ответ на вопрос «хочешь что-то определённое?». Уже в магазине Сайно думает о том, что это ненормально, так высоко поднимать цены на продукты. Ладно хоть продукты первой необходимости не столь дорогие, сколь можно было предположить для положения в Сумеру и отдалённости от центра. Это больше всего похоже на маленький, кратковременный [буквально на час? может, чуть больше или меньше?] отпуск. Сайно ходит между рядами, изредка останавливается, разглядывает придирчиво. Он даже позволяет себе над чем-то посмеиваться, как над удачной шуткой, тихо рассказывать что-то о недавних делах Академии, в которых удалось поучаствовать [и которые сохранились в памяти], позволяет себе, в конце-то концов, хоть немного ослабить постоянное напряжение и смешаться с толпой. Введённые медиком пустынников препараты начали действовать, что отодвинуло и головную боль, и подкатывающую к горлу тошноту, и даже тремор куда-то подальше. Сайно сейчас не хочет пытаться предугадать, когда это вернётся снова [главное, чтобы не в усиленной форме], но знает, что непременно придётся пережить ещё некоторое не самое приятное в своей жизни время только для того, чтобы после окончательно избавиться от гребаной зависимости. Сайно успокаивает себя тем, что зависимость — это ещё и отсутствие некоторых веществ в организме, так что стоит их восполнить, и станет полегче. Наблюдать за Сайно, за тем как он «адаптируется», стало уже чем-то привычным для аль-Хайтама. А раньше привычным для него было дожидаться его со смены у патрульной машины, чтобы потом ещё ворчать по пути до дома, что он в который раз задержался. Мысли о том, что так уже не будет, стали посещать всё чаще и чаще. Он стал заново привыкать к Сайно [много времени это не заняло], начал обдумывать, как же именно стоит вести себя теперь, когда всё сложилось так неудачно с чужой подачи. Может статься так, что Сайно ничего не вспомнит — какова вероятность, что Академия научилась «редактировать» сознание своих подчинённых? Своеобразное зомбирование — как следующий модный тренд в широком круге богачей Сумеру-сити, а страдать опять будут люди на отдалённых районах. Через характерную профессиональную маску генерала Махаматры стал чаще просматриваться Сайно. Аль-Хайтам наблюдает, как Сайно оглядывает продукты на полках, прищуривается и высматривает придирчиво. Не может не усмехнуться — он ожидал что-то вроде такого. Пока Сайно выбирает алкоголь, сам аль-Хайтам набирает что-то из замороженных полуфабрикатов: автоматически кладёт в корзину то, что видел раньше и то, что обычно брал всегда. Кое-что знакомое, вроде маринованного мяса и несложного гарнира. У пункта оплаты Сайно позволяет себе придержать аль-Хайтама за пояс, спокойно сунуться сбоку от него и частично оплатить хотя бы то, на чём настоял непосредственно сам. Кое-что из сладкого: просто в какой-то момент, как и предполагал, взгляд «зацепился» за штуку, имеющую в своём составе мёд, орехи и непозволительно много переработанного до карамельного состояния сахара. Кое-что из алкоголя: иногда говорят, что в деле без стакана не разобраться, а в его случае может статься и так, что без стакана не отвлечься, так что ром будет в самый раз. И кое-что из нормальной еды: готовить им вряд ли позволит время и обстоятельства, так что упакованный в коробку кашмир — сойдёт. Может быть, за алкоголь в совместимости с препаратами его убьёт лично медик пустынников, не дожидаясь цепных собак Азара, а, может быть, и нет. Когда они выходят из магазина на улицу, толпа заметно редеет. Многие уже спешат по домам, или по публичным заведениям, или ещё бог знает куда, не важно, суть в том, что сливаться становится заметно сложнее, и теперь не покидает ощущение, словно они как на ладони, отличные мишени для подсевшего на ближайшей крыше снайпера. Сайно, неосознанно переместившийся по левую руку от аль-Хайтама [ему так удобнее, с правой стороны он почему-то лучше воспринимает речь, чем с левой], вскидывает взгляд и оглядывает ближайшие возможные точки, на которых удобнее всего было бы разместиться с оптикой. Но — ничего. Чуйка пока что молчит, и это одновременно вселяет уверенность и напряжение. Уверенность в том, что местные матры их ещё не скоро обнаружат, напряжение по поводу того, что чуйка может очень некстати дать сбой. Сайно надеется всё-таки на первый вариант, что им удалось проскользнуть незамеченными, с почти что комфортом разместиться, и удастся также незаметно исчезнуть, словно их тут никогда и не было. В конце концов, им не приходится платить на переходах [по крайней мере официально], чтобы перейти из одной зоны в другую, и это хорошо, потому что их перемещение попросту не смогут отследить на финансовом уровне, да и на уровне оборота времени — тоже. Сайно не возражает, когда аль-Хайтам закрывает все двери в укрытии, а также опускает жалюзи. Свет никто из них не включал, а того, что проникает через мелкие щёлочки жалюзи, недостаточно, чтобы светить всё пространство комнат. Помещения погружаются в полутьму, так что приходится включить хотя бы бра на стене, если не верхнее освещение. Сайно разувается и, не выходя из коридора, прямо через голову стаскивает с себя одежду. В коридоре нет зеркала, так что он даже представить себе не может, в каком беспорядке находятся волосы после данных ухищрений. Сайно разве что не глядя приглаживает их, а потом оставляет одежду в шкафу. Все пакеты как-то без его участия успели передислоцироваться, так что Сайно отвечает ёмкое «понял» в ответ на высказывание со стороны кухни, и сам проходит в спальню. Он останавливается на пороге, смотрит, не оставил ли здесь чего-то важного, понимает, что нет, не оставил, и выкладывает на прикроватную тумбочку коммуникатор. Обязательно надо будет проверить, что там и как, составить план дальнейших перемещений и сваливать как можно дальше от одиннадцатой зоны, не теряя дефицитного времени. При нормальном стечении обстоятельств они бы могли пересечь все временные зоны буквально за один день, но они — всё-таки разыскиваемые преступники [по крайней мере в глаза не сведущего большинства], поэтому придётся пользоваться обходными путями, которые значительно растянут попытку добраться до центра на неопределённый срок. Сайно возвращается из спальни в гостиную, берет заботливо поставленную на кофейный столик бутылку пива и, вопреки ожиданию, не садится ни на диван, ни на второе кресло. Он опускается на пол прямо рядом с ногами аль-Хайтама, откидывается немного назад и касается макушкой его колена. — Вообще-то мы могли бы преодолеть все временные зоны за один день, — говорит он, и это «могли бы» звучит как будто бы выделено. — И в нормальной ситуации так и происходит. Вот только в Академии сразу заметят, что кто-то потратил несколько лет на то, чтобы добраться из одиннадцатой зоны в Сумеру-сити, и тогда нам не избежать преследования. Да, они могли бы запросто оказаться в Сумеру-сити уже за один день, а то и меньше. Но их быстрее бы повязали уже где-то на шестой или пятой зоне, куда будет несложно отправить группу для задержания из главного центра. Перестрелку там затевать крайне опасно, к ней могли запросто присоединиться и наёмники, которые почуяли запах добычи [нужно же как-то препятствовать появлению мёртвого времени в свою пользу], и некоторые местные жители [очень незначительный процент от общего числа, ведь в тех временных зонах они живут куда лучше, чем на отдалённых — золотая середина, хорошо контролируемая Академией; там практически никогда не случается преступлений]. Неизвестно, откуда ещё можно ждать неприятностей, и аль-Хайтам понимает, что так просто им не дадут подойти ближе к Сумеру-сити, однако платить сверх нормы на пропуске у переезда — тоже чревато, человек может быть куплен кем-то другим. На погранпереходах люди меняются как использованные перчатки или отстрелянные гильзы. Риск велик. Но если настоять и предложить достаточно времени, то можно получить и свободный проезд и отключенные камеры слежения [или просто с подменённой картинкой]. Но, если оставить всё, как есть и следовать только нелегальным путям проезда, то времени может уйти достаточно, чтобы Академия нашла способ подобраться ближе. Такого допустить нельзя — лишь увеличивая отрыв, они смогут и продумать путь, чтобы ненароком не угодить в ловушку, и отдыхать больше. А это требуется как-никак. Поэтому выбранная тактика — самая эффективная на данный момент. Хотелось бы, конечно, не останавливаться в каждой зоне, а преодолевать хотя бы несколько за раз, но это уже превратности судьбы и дело удачи. Им всё равно придётся буквально пролетать ближайшие к столице зоны, чтобы не дать Матрам возможности засечь себя в самый неподходящий момент. — Заметил, да, что около магазина служебная машина стояла вроде бы даже пустой? — продолжает Сайно говорить вслух, хотя это, на самом деле, больше похоже на поток цепляющихся одна за другую мыслей. — Матры, можно не сомневаться, были где-то рядом, но оставлять её вот так на виду… навевает на желание угнать. Может быть и ненадолго, в качестве временного прикрытия, но всё же. А ещё для источника суточного времени, доступа к терминалу Акаши, работающего непосредственно с Академией, ну и, может быть, при необходимости для ускорения передвижения. — Может ты всё-таки расскажешь? — спрашивает Сайно. — Хорошо. — Аль-Хайтам прикрывает глаза на секунду. И затем, начиная рассказывать, говорит уже более спокойно: — Двадцать лет назад отец Кавэ выкрал капсулу на полмиллиона лет. Он хотел пустить её в поток времени последних часовых регионов. Мечта максималиста — чтобы никто не умирал раньше времени. Кавэ. Сайно что-то смутно помнит. Товарищ по студенческой скамье аль-Хайтама, который в погоне за своими идеалами остался без крыши над головой. — Мы с тобой участвовали, по большей части, потому что Кавэ попросил защитить его отца. Но план раскрылся, Великий Мудрец спустил на всех своих цепных псов. С меня взятки гладки — я не участвовал в полевых операциях, и привлечь к ответственности меня у них не получилось. С тобой сложнее. Тебя отловили, и… — неприятная пауза. Аль-Хайтам, понимая, что раз начал рассказывать, то нужно рассказывать всё, всё-таки заканчивает мысль: — …как ты уже понимаешь, накачали какой-то дрянью, подавив память. И до текущего момента тебя продолжали держать в таком состоянии. То есть Сайно был прав, и его действительно оставили на съедение Великому Мудрецу. Правда, какой бы она не была, всё же правда. И, на самом то деле… Сайно вздыхает, коротко кивая. На самом-то деле это было самым логичным поступком, чтобы оставить его в живых. Академия не прощает тех, кто кусает её руку. — Всё изменилось полгода назад. Академия начала медленно, но верно копать под меня, но каких-то конкретных доказательств у них как не было, так до сих пор нет. Ещё и часть матр решила дезертировать, а ты, с уже перепрошитыми мозгами, воспрепятствовал этому. Началась перестрелка. Вот это Сайно уже помнил. Это из-за него аль-Хайтам потом ещё долго хромал, а на колене остался шрам от выстрела по касательной. — Последней каплей для Азара видимо, стало то, что мы услышали на записи. То, что ты напал на него. Как и почему — не знаю, меня в Академии не было. Полный провал. Сайно не помнит, чтобы кидался на Великого Мудреца. Наверняка должна была быть причина, вот только он в упор её не помнит. — А что касается меня — теперь ты понимаешь, почему застал меня в деревне Аару, — заканчивает аль-Хайтам. — Мне нужно было убедиться, что капсула действительно всплыла на рынке. Сайно открывает бутылку, которую всё это время держал в руках, отпивает прямо из горла, потому что так удобнее, и после запрокидывает голову немного сильнее, прокатывая вкус по языку. Он бессознательно трётся макушкой о чужое колено, пока прикидывает так и эдак, если ли вообще даже чисто теоретическая возможность угнать авто матр. Возможность есть, и даже не совсем призрачная, но весить это на местных пустынников не хотелось бы, а матры будут искать пропажу особенно остервенело, им не надо, чтобы гражданские видели, насколько беспомощным иногда бывает отделение по охране времени. Будут искать виноватых среди всех, что поимеет глупость попасться под руку. Привлекать к себе внимание таким образом тоже не хотелось бы. Сайно замирает, когда практически чувствует теперь уже едва ли не привычный щелчок в голове. Он поднимает руку, заводит её за собственную голову, касается кончиками пальцев колена аль-Хайтама и проводит ими чуть выше. — Не болит? — спрашивает негромко, прикрывая глаза. Почти что полгода назад попытка матр остановить побег дезертиров из Академии едва не закончилась перестрелкой. Вернее, она и началась, когда матры поняли, что просто в рукопашную они не затянут, но быстро слилась и захлебнулась. Аль-Хайтаму тогда тоже досталось по касательной. У Сайно ещё уйма вопросов вертится на языке. Начиная от «куда двинемся дальше?» и заканчивая, наверное, «чем мы занимались по вечерам?». Он облизывает губы и вновь прикладывается к горлышку бутылки, предполагая, что ещё успеет спросить обо всём, что его интересует. Перегружать память тоже не хотелось бы, чтобы психика от обилия информации не ушла в ждущий режим, отключив любое восприятие с концами. — Практически нет, — у аль-Хайтама нет смысла лукавить. Генерал Махаматра, то есть Сайно, слишком хорошо его знает, чтобы в определённый момент вычленить ложь или прикрытие. Может быть, ничего не скажет, но взглядом передаст многое. Аль-Хайтам тоже так любил делать, и не мог это контролировать на самом деле. А колено и правда болит уже намного меньше. Сайно, не говоря обо всём прочем, комфортно сидеть на полу, привалившись к чужим ногам. В меру жёстко, позволяет расположиться более или менее ровно и сбросить часть напряжения с той группы мышц, на которую из-за протеза приходится больше всего нагрузки. Наверное, это вторая неудобная деталь сразу же после отсутствия часов: постоянная нагрузка, распределяемая поддерживающим каркасом, рано или поздно даёт о себе знать необходимостью самого обыкновенного человеческого отдыха. Впрочем, даже к перевесу на левую сторону со временем можно довольно просто привыкнуть, да и безобразный шрам на стыке плеча и бионики практически не болит. Может быть, на выбрыки погоды разве что. Сайно молчаливо согласен с тем, что гонка с Академией — это самый безумный вариант, на который можно пойти только если совсем отчаяться. На стороне Академии ресурсы, численность, лояльность работе и Великому Мудрецу, да даже само время пока что играет на них. На стороне пустынников… эффект неожиданности, разве что, отчаянная безбашенность и профессионализм, ну и, вероятно, недолеченный генерал Махаматра с винегретом в голове. Местные наёмники действительно не станут помогать Академии, но это не значит, что сами не станут вставлять палки в колёса. Если где-то появляется возможность нажиться, этой возможностью очень и очень редко пренебрегают. Иной раз на язык просилось «гиены», но это весьма прозаично. И, даже если оставленный якобы без присмотра служебный автомобиль матр выглядит как самая натуральная западня, сама мысль от этого менее сладкой не становится. Это бы существенно упростило задачу, действительно существенно. Может быть, угнать машину Сайно бы и не рискнул, но вот управиться с попавшей в руки он бы сумел. Дело техники, с которой нужно вести себя крайне осторожно. Сайно опускает руку уже после того, как чувствует прикосновение чужих пальцев: сначала к ладони, по предплечью до плеча, а там и к шее. Подавляет в себе желание вжать голову в плечи [держи глотку всегда в безопасности, и будет тебе счастье, пока трахею клыками не вырвут], садится немного ровнее и вновь наклоняет голову назад, ближе к пальцам, зарывшимся в волосы. Сайно задерживает дыхание на пару мгновений, прикрывает глаза, считает про себя до трёх — выдыхает. Это личное [Сайно уверен, что любому другому человеку руки бы оторвал, если бы этот самый любой другой хотя бы попытался прикоснуться к воротниковой зоне, шее или волосам], плечи заметно расслабляются [ну одно — точно, а бионику вряд ли возможно расслабить в принципе], да и сам он больше ни слова не говорит — изучает собственную реакцию на прикосновения, поглаживания, и мелкие мурашки от линии роста волос вниз, когда пряди проскальзывают сквозь пальцы и щекочут шею. Мысль перескакивает на совершенно другое, возвращая его к покоцанной памяти. Что, если некоторые воспоминания так навсегда и затеряются? Говорят, нужно уметь отпускать своё прошлое, чтобы жить настоящим, но, чтобы жить настоящим, нужно иметь хотя бы примерное представление о том, что ты за человек был до этого. Сайно не знает, как реагировать, если не сможет вернуться к тому состоянию, каким его помнили до всей этой проблемы с Академией двадцатилетней давности. Не знает и то, как на это отреагируют другие, те, кто знал его очень хорошо. Что-то останется изменённым, определённо, ведь нельзя войти в одну реку дважды. В таком случае, насколько негативно воспримут его нового? — Иногда, если хочешь что-то спрятать, нужно положить вещь на видное место, — говорит Сайно, опускает голову и подносит горлышко бутылки к губам. — Чем-то таким и придётся руководствоваться в столице. Никто особо не будет ожидать того, что мы можем и не прятаться. В столице они надолго не задержатся. Всего лишь ради одного очень важного разговора, а потом… а что потом? Сайно не знает, сможет ли он жить вне Академии. Таких как он иногда называют адреналинозависимыми: чтобы чувствовать себя живым, ему нужно не сидеть на месте, заниматься чем-то, похожим на работу матр [или пустынников?]. Может быть, из крупнейшего банка, подконтрольного Академии, можно будет взять в качестве моральной компенсации капсулу на миллиард лет [Сайно знает, что там есть такая, целый миллиард лет], и выбросить этот миллиард в поток по отдалённым зонам. В конце концов, никто не обязан умирать слишком рано, чтобы жили другие. Отец Кавэ был в чём-то прав. Прежде чем подняться с пола на ноги, Сайно озвучивает то же самое вслух: — Центральный национальный банк, непосредственно подчинённый финансовому отделу Академии. Там капсула на миллиард лет. Вполне неплохо в качестве компенсации за все проблемы, которые они приносят.