Приятное послевкусие

      Начиная со следующего дня приключения Микки продолжаются с завидной регулярностью, и он соврал бы, если сказал, что ему не нравится то, что происходит.       Каждый следующий курьер, появляющийся на его пороге, горячее и сексуальнее предыдущего, хотя до сих пор Микки был почти свято уверен, что более привлекательного чувака, чем был чересчур пугливый британец, он до сих пор не встречал. Он действительно рад, что ошибался. Не то чтобы это каким-то образом помогает ему взять себя в руки и начать наконец использовать свой речевой аппарат для воспроизведения каких-то более внятных слов, чем «э-э», «да, спасибо», «лучше не трогай кота, чувак» и раздосадованного «я же, блядь, предупреждал».       Очередным в личном списке «мужчин года» Милковича оказывается высокий голубоглазый блондин с прической как у Джеймса Эрондейла из «Сумеречных охотников». Да, Микки смотрел сериал и пусть первый, кто этого не делал, бросит в него камень.       На этот раз ему приходится позвонить в другое заведение по доставке еды, поскольку он уже два раза не успел оплатить свой заказ, и Микки совсем не хочется вываливать деньги за то, что давно съедено, успешно усвоено и, пардон-те, уже частично смыто в унитаз.       Небрежно затянув шнурок на серых домашних трениках, Микки бегло оценивает свое отражение в зеркале, висящем на стене в прихожей, и решает, что и так сойдёт. В конце концов, для кого он должен прихорашиваться? Разве что только для Акселя, но глупый паршивец любит его таким, каков Микки есть — в любой одежде или без нее, неважно, лишь бы сытно кормил и время от времени чесал за ухом, позволяя греться у себя под боком промозглыми осенними ночами.       Открыв дверь курьеру, Микки несколько секунд пытается не подавиться слюной, размышляя над тем, с какого конвейера выпускают такие невероятные экземпляры. Он успевает расплатиться с блондином и даже позволяет себе изобразить наверняка ужасно нелепое подобие кривоватой улыбки, прежде чем коварный Аксель подходит и самым гадким образом помечает кроссовки курьера, повернувшись к парню своей голой задницей и задрав тонкий, хлыстообразный хвост.       Микки не совсем уверен, делает ли засранец это просто для того, чтобы лишний раз кому-то нагадить, или он таким образом демонстрирует, что не всё, появляющееся на их пороге, может принадлежать Микки в той или иной степени.       Курьер уходит — рассерженный и униженный. Микки обещает Акселю, что как только погода на улице устаканится, они первым делом отправятся в ветклинику, где гнусный негодяй наконец расстанется со своими гребаными бубенцами.       Микки Милкович никогда не был тем, кто верит в собственное везение и удачу в принципе, но к прибытию другого курьера он на всякий случай запирает Акселя в ванной, прежде чем идет открывать дверь. Сегодня Микки предусмотрительно переоделся, сменив растянутую майку алкоголичку и домашние треники на удобные мягкие джинсы и футболку, которая обтягивает его торс во всех нужных местах, выгодно подчеркивая крепкие грудные мышцы и сильные плечи.       Он как раз поправляет прическу перед зеркалом, пропустив волосы между пальцев, когда дверной звонок, который Микки починил сегодня просто от скуки, истошно и нетерпеливо трезвонит в третий раз. Микки открывает дверь и чуть не падает замертво, обнаружив на своем пороге крупного мускулистого брюнета с восточной внешностью. Короткая борода парня аккуратно подстрижена, словно он только что вышел из барбершопа, чтобы отправиться прямиком на съемку для обложки журнала Men’s Неаlth; v-образный вырез черной футболки частично открывает внимательному и жадному взгляду Микки густую поросль черных волос на широкой груди божества, стоящего прямо перед ним во плоти. Всему этому великолепию не хватает только бишта и куфии, чтобы окончательно превратить парня в самого роскошного арабского шейха, на величественный образ которого Микки был бы готов дрочить в любое время дня и ночи.       Микки открывает рот, но потом закрывает его и повторяет это действие еще раз, как сом, выброшенный на берег опытным рыболовом, когда замечает, что красивое лицо мужчины перекошено в брезгливой гримасе.       — Чувак, на коврик у твоей двери кто-то нагадил. Это отвратительно, — смешно гундосит арабская версия Аполлона, зажав нос двумя пальцами.       Черные и блестящие, как спелые маслины, миндалевидные глаза парня презрительно сужаются, недовольная морщинка врезается в смуглую кожу между густых бровей.       Подробно планируя в мыслях расправу над сучьей животиной, Микки молча хватает из рук курьера коробки и ставит их на пол прихожей, чтобы быстро приложить свой мобильник к неохотно предложенному терминалу. Он не имеет представления, как умудрился пропустить тот момент, когда Аксель успел облегчиться на коврике. Скорее всего, это случилось, когда Микки чинил свой звонок.       — Да чтоб ты провалился, трутень облезлый, — бормочет Микки себе под нос, возвращая айфон в карман джинсов, когда понимает, что его слова могут быть истолкованы неверно.       — Сам ты трутень, — цедит бородач сквозь зубы и отступает назад.       — Э-э… Это я не вам, — пытается объяснить Микки, не совсем понимая, почему именно слово «трутень», а не «облезлый», так обидело мужчину, отметая тот факт, что оскорбление даже не было адресовано ему. Лично сам Микки куда сильнее был бы уязвлен, если б его обозвали облезлым, но тут уж дело вкуса.       Если Микки может правильно судить о выражении лица «арабского шейха», его жалким оправданиям не верят ни на йоту. Он может убедиться в своей правоте окончательно, когда курьер, буркнув себе под нос резкое и вполне ожидаемое «долбоеб», скрывается в темноте пустого коридора. На этот раз Микки не слушает топот чужих ног по лестнице, но на всякий случай хлопает дверью как можно громче. Может, к его удовольствию, ублюдок от неожиданности наебнётся на крутых ступеньках и свернет свою — мощную, загорелую, наверняка ахуительно вкусную — шею. ___________________________________________________________________       Весь следующий день Микки проводит на подножном корму, упорно не пользуясь службой доставки еды. Потому что курьеры курьерами, но присоска на его силиконовом дилдо уже настолько износилась за несколько дней частого использования, что не хочет прочно крепиться даже к мокрому кафелю.       Возможно, Микки и нравятся некоторые сложности, связанные с подбором позы во время секса, но будучи возбужденным до чертей, только и делать, что пытаться удержать в своей заднице проклятую штуку, скользящую по поверхности того, к чему она крепится, как фигуристка по льду, — это определенно не то, чем Микки увлекается слишком сильно.       К тому же, вчера у него закончилась смазка.       Уже утром Микки понимает, что депресняк — это, конечно, печально, но с какой стороны ни глянь, ему придется выползти из своей конуры, чтобы пополнить припасы. В противном случае, для дрочки (которая неизбежна, учитывая количество «просмотренного материала», которого хватит Микки на год) ему придется использовать слюну, а он не фанат этого дела. У него закончилось пиво, сигарет осталось пол пачки, и Аксель очень скоро сожрет его печень во сне, потому что кошачий корм тоже на исходе, как и наполнитель для туалета.       Собрав в кулак всю свою волю, Микки заставляет себя одеться, причесаться и натянуть непромокаемую ветровку вместо нормальной утепленной куртки, поскольку в последнем случае он рискует промокнуть до трусов даже во время короткой перебежки до ближайшего магазина.       В итоге ему приходится пройти два лишних квартала, чуть не утонув при этом в здоровенной луже прямо напротив выхода из подземного перехода, потому что в супермаркете поблизости отключили электроэнергию. Микки заходит в полупустой магазин злой (в чем нет ничего необычного, так как злость и агрессия являются врожденными настройками любого из Милковичей) и один хрен промокший до нитки, к тому же еще и замерзший.       Зубы Микки стучат друг о друга так сильно, что этот звук слышен наверняка даже где-нибудь в Индианаполисе. Этот досадный факт совсем не добавляет ему уверенности в себе, когда Микки приходится встать в очередь у кассы, которая образовалась вдруг прямо под самым его носом неведомо откуда.       Помимо прочих неприятностей на больную голову Микки, прямо перед ним стоит гигантских размеров детина. Парень явно молод, плюс-минус возраста Микки, хотя он пока не может видеть его лица, но понимает это по тому, как тот одет, как он двигается, какой гладкой и бархатистой выглядит веснушчатая кожа на мощной шее, похожая на бледно-розовый персик, как он ахуительно пахнет, черт его подери. И Микки явно не в своем уме, потому что вдруг ловит себя на том, что украдкой приподнимается на цыпочки и вытягивает шею, чтобы жадно втянуть ноздрями чужой аромат — свежая мята, сладкий апельсин и слабый оттенок того, что Микки мог бы назвать мужественностью, хотя в простонародье это всего лишь пот.       Коротко стриженные волосы на макушке Персика (как Микки уже мысленно успел его окрестить) огненно рыжие и слегка завиваются в области породистой шеи и выпуклого затылка. Мать его, Микки даже не подозревал раньше, что у него есть кинк на красивые затылки. Когда наконец очередь доходит до него, Персик выкладывает свои скудные припасы на кассовую ленту и начинает весело трещать обо всем подряд с круглолицей кассиршей, у которой (Микки сразу обращает внимание) тоже рыжие волосы, хотя и на пару оттенков темнее.       Из разговора он в состоянии догадаться, что эти двое являются близкими родственниками, возможно, они брат и сестра. Микки нервно переступает с ноги на ногу и оглядывается по сторонам, обнаружив, что в очереди кроме него больше никого нет. И это прискорбно, потому что, очевидно, именно Микки придется быть тем, кто должен осадить эту болтливую парочку, если, конечно, он собирается попасть домой в этом месяце или году, или, блядь, столетии.       — Не могли бы вы, блядь, совмещать свою болтовню с работой? Спасибо, — рявкает Микки, когда чаша его терпения наконец переполняется.       Кассирша выглядывает из-за крупного тела, стоящего прямо между ней и Микки и, кажется, она искренне удивлена, что помимо рыжего рядом с кассой стоит кто-то еще.       — О, извините. Не увидела вас за этой широкой спиной, — она подмигивает рыжему. — Йен, с тебя десять долларов, восемь центов. Наличные или…       — Наличные, — быстро сообщает Персик.       Значит, Йен. Очаровательно. Почему у Микки складывается чувство, что он никогда в жизни не слышал более сексуального имени? И этот голос…       Микки окончательно понимает, что ему пора убраться отсюда и, желательно, как можно скорее, когда Персик — Йен — поворачивается к нему лицом и одаривает Микки виноватой, мягкой улыбкой, от которой у того почему-то вдруг слабеют колени.       «Вау», — первое слово Йена, явно адресованное непосредственно Микки, так как в магазине, кроме них троих, больше никого нет. Взгляд ярко-зеленых, как два огромных изумруда, глаз скользит по телу Микки сверху донизу, внимательно изучая каждую деталь, пока до его обладателя, вероятно, не доходит, что…       — Черт, извини. Просто я…       — Просто стоит быть немного осторожнее, Персик, когда так явно демонстрируешь кому-то свою натуру.       Микки понимает, что звучит как настоящий мудак. К тому же, он проболтался, назвав Йена Персиком и тем самым ясно дав понять, что тот вызвал у него — вполне взаимный — интерес. От осознания своей глупой ошибки, а может быть от какого-то наивно глупого предвкушения чужой реакции, у Микки скручивает живот. Наверняка потому, что он уже почти сутки по-человечески не ел, — пытается убедить себя Микки, бесконтрольно выкладывая все подряд на кассовую ленту, пока очередь не доходит до тюбика со смазкой.       — Блядь, — нервно и тихо ругается он себе под нос, но у Йена, судя по всему, прекрасный слух.       Стянув с прилавка свой бумажный пакет, Йен прислоняется плечом к дверце холодильника с напитками и криво — нахально, блядь! — ухмыляется, глядя прямо на Микки. Боковым зрением Микки замечает, что кассирша, на автомате пропускающая его товары через сканер, с неподдельным интересом перемещает взгляд с него на рыжего и обратно.       — Не думаю, что моя натура раздражает тебя так сильно, как ты хочешь показать, — мурлычет Йен, кивая на тюбик с лубрикантом, который Микки до сих пор никак не отважится вытащить из своей корзины.       Видимо, смятение Микки слишком ясно мелькает на его лице, потому что Йен сразу идет на попятную и, порывшись в своем собственном пакете, достает оттуда точно такой же тюбик, чтобы тут же продемонстрировать его смущенному и злому Микки.       — Нет ничего плохого в том, что кто-то предпочитает удобство и безопасность, — заявляет Йен, как будто пытается тем самым предложить мир.       — Натуралы тоже любят комфортно дрочить, если ты, блядь, не в курсе, Персик, — рявкает Микки, нарочито язвительно выделяя прозвище и забив окончательно на подозрительно притихшую кассиршу.       Он достает айфон из кармана, чтобы расплатиться, разблокирует его и собирается открыть приложение, когда чужие длинные и теплые пальцы касаются его запястья. Микки не совсем понимает, как это происходит, но уже через секунду его мобильник оказывается в руках наглого рыжего.       — Че за… ты совсем, блядь, попутал, пиздюк?! — возмущается Микки. Теперь при более близком рассмотрении он отлично видит, что рыжий точно моложе его. Неважно, насколько, главное — сама суть.       Что-то быстро набрав в телефоне, Йен успевает вернуть его до того, как Микки приближается к нему вплотную, чтобы буквально выхватить гаджет из его рук зубами. Микки старается выглядеть максимально угрожающим, но сам понимает, что получается у него, мягко говоря, слабо, потому что…       Потому что Йен наклоняется к нему, его рот обдает горячим дыханием ухо Микки, отчего шея и все остальное тело последнего сразу покрываются толпами мурашек.       — Если ты на самом деле натурал, я пойму, что мой гей-радар испортился, когда ты мне не позвонишь, — шепчет Йен ему в ухо, пока Микки изо всех сил старается собрать себя в кучу и не провалиться сквозь скользкий плиточный пол. Или не послать нахуй самонадеянного ублюдка, что было бы проблематично, так как с его речевыми функциями снова что-то не так.       Еще никогда и никому он не позволял такой вопиющей беспардонности в отношении своей скромной персоны, не говоря уже о том, что все это дерьмо происходит на глазах пускай у одной единственной, но, тем не менее, зрительницы.       — Увидимся, Дэбс. Поцелуй за меня Фрэнни, — небрежно роняет Йен.       Микки понимает, что его трясёт от волнения и злости, только когда тепло, согревающее его ухо и шею, исчезает, и над дверью звенит колокольчик, сообщая о том, что Йен ушел.       Что за козел?!       — Не козел, а телец, — неожиданно поправляет кассирша, когда Микки догадывается, что произнес вслух то, что не собирался. — Тельцы не бросают слов на ветер, знаешь? Похоже, ты правда понравился моему брату.       Микки хмурится, глядя на кассиршу — Дебби, если верить надписи на бейдже и обращению рыжего — так, словно у нее только что выросла вторая голова, и лишь усилием воли не позволяет себе показать ей средний палец. Просто потому что Микки Милкович — больше не тот грязный невоспитанный гопник из Сау-сайда. Он взрослый, состоявшийся мужчина.       И пускай улыбка и запах Йена — свежая мята, сладкий апельсин и слабый оттенок того, что Микки мог бы назвать мужественностью — так безнадежно преследуют его на протяжении остатка вечера, Микки больше не позволит себе дрочить, как подросток, на первого встречного. Вот только ему, почему-то, странным образом кажется, что на этой драматичной ноте их история с Йеном не заканчивается. Даже несмотря на то, что Микки не собирается никому звонить. Хотя и не удаляет номер, который Йен успел сохранить в его мобильном под именем «Персик».