***
Знакомый цветочный встретил кислотным светом ультрафиолетовых ламп и влажностью воздуха. Невольно Мише вспомнилось, как в детстве мама рассказывала о символизме цветов, о том, как много это все на самом деле значит. Так было каждый раз, когда он приходил сюда или попросту проходил мимо. Но все-таки сейчас что-то было иначе, как минимум его состояние было не таким удрученным, как было обычно. Но набор цветов был соответствующий поводу, только ясности было больше. Преимущественно классические черные розы, привычный амарант, шиповник и иссоп по мелочи, все так же в пергаменте. Все-таки какие-то вещи не меняются даже со временем. Но несомненно преображаются с приходом лета. Когда Рикошет был на ее могиле в прошлый раз, тут еще было мрачновато, словно лето приходило сюда с опозданием, каменные стены церкви и гранитные надгробия просто отторгали тепло и свет, были мрачными, намного старше своих лет точно. Сейчас это не отталкивало, в солнечных лучах немного заржавевший забор казался даже приятным. Нужный участок найти не составило труда, слишком хорошо Шибанов помнил это место. Где он только не побывал за свою жизнь, но никогда он не поддавался соблазну уехать куда-то насовсем. Во-первых, слишком много воспоминаний, причем хороших, кажется, больше, возможно из-за того, что все плохие моменты одинаковы, сложно отличить одно от другого. Во-вторых, уехав, он бы показал свою слабость, сбежал бы просто. И это буквально поставило бы на нем крест, при чем не символический, а настоящий, могильный. — Привет… — цветы с тихим шорохом опустились на гранит. — Что-то я зачастил, да? Но ты не волнуйся, все хорошо. Даже очень, — горло засаднило в предвкушении следующих слов, мать ждала их до самого последнего дня, а Миша и того дольше. А теперь он в одном вдохе от них, — я завязал, мам… А Юра, — в глотке заискрился неожиданный смех, — Юра любит меня, представляешь? — Вопреки ожиданиям, слова были очень тихими. — Он знает всю правду и все равно любит меня. Это что-то невероятное… Кажется, жизнь наконец-то обрела новый смысл. Еще какое-то время Рикошет постоял в своих мыслях. Он даже не контролировал их, поток мыслей мог только отображаться сменой выражения лица. Впервые ему казалось, что его прошлое было не таким уж плохим, как минимум, благодаря этому он встретил Юру. Так или иначе все их встречи были связаны с его карьерой Рикошета. Он долго рылся в своих воспоминаниях, пытаясь понять, с кем он говорил много лет назад в холе одного их мотелей Новгорода. Не то, чтобы это как-то отобразилось на нем, скорее наоборот, он повлиял на собеседника. Он часто вспоминал произошедшее в тот день. Это произошло в Новгороде еще до второго срока. Рикошет приехал туда, чтобы закрыть один из заказов. В ночь на реализацию, он захотел пройтись, но что-то привлекло его в виде из окна, какое-то копошение во дворе. Это наталкивало на воспоминания о матери, о их последней встрече. И именно в тот момент, когда его настоящие чувства уязвимы, к окну в холле отеля подошел еще один человек, чьи глаза Миша запомнил навсегда. Черт его дернул тогда сказать этому парню, чтобы тот с наркотой завязывал, видно же по нему, что тот употреблял. И вообще, если бы ему самому кто-то сказал что-то такое даже про тот же алкоголь, он бы послал. А вот этот спонтанный собеседник не послал, внимательно слушая, насколько был способен в тот момент. И вроде бы ничего серьезного, только беда в том, что Миша запомнил его. Он, кажется, запомнил его навсегда, только, как бы не старался, внешность никак не удавалось запечатлеть на бумаге. Вообще, Рикошет всегда рисовал, чтобы успокоиться перед делом. В тот вечер портрет остался безликим. Но он точно чувствовал, что видел в тот день Юру. Только спросить не мог, потому что, сейчас Брагин не употреблял, как минимум он бы заметил, и тревожить прошлое не хотелось. И, если это был именно Юра, то Шибанов благодарен тому, за то, что держал язык за зубами. В тот день он попросту был не готов к нему, если бы они тогда начали общение, то, либо один, либо оба уже в земле гнили. А сейчас все даже неплохо, если не совсем хорошо. Это значило, что он правда изменился, стал лучше. Тот факт, что он засыпал и просыпался рядом с Юрой, знал, что тот любит его, и что сам Миша любит его всем сердцем, определенно говорил об этом. — Да, жизнь определенно стала налаживаться, мам, — вторил он своим мыслям, щурясь от вышедшего солнца.***
— Спасибо, что пришла, — Юра благодарно кивнул, когда Лера подошла с столику в кафе, где они договорились встретиться в обед. — Без проблем, — она улыбнулась, садясь напротив, — как ты? Что у тебя с твоим этим? Как его зовут кстати? Сначала Брагин ее даже не понял, но чуть позже усмехнулся, отвечая на каждый из вопросов. Сам поток вопросов никак не напрягал, потому что для Леры это было обыденностью, такой способ проявления заботы и интереса. Тем более он хотел встретиться как раз, чтобы обсудить это все с ней. Она поймет, она не осудит. Она видела его любым, поэтому тревога по поводу Миши точно не оттолкнет. — Нормально, — он хмыкнул в улыбку, — хорошо. Все очень хорошо… Не думал, правда, что могу быть таким импульсивным. Сделав заказ, девушка повесила ветровку на спинку стула, внимательно вслушиваясь в произнесенные Юрой слова. На самом деле фигура этого человека, чье имя все еще было для нее тайной, крайне интересна для нее. Как минимум, он первый, о ком друг говорил так. Она правда видела Брагина любым, и пьяным в ноль, и стеклянно-трезвым после капельниц в санчасти на пересдаче сессии. И окрыленно счастливым, и злым до ужаса. Даже влюбленным. Но впервые она видела его любящим. Вообще, есть принципиальная разница между любовью и влюбленностью. Если человек влюбляется, то из-за того, что другой человек в чем-то лучше других, сильнее, быстрее, умнее, красивее, популярнее. Влюбляются из-за модного стиля, характера. А любят просто потому что любят. Другой человек может ни чем и не выделяться, а в сердце уже столько любви, что оно вот-вот из груди выпрыгнет. Любят потому что любят. И Юра сейчас совершенно точно любил, это видно по его глазам, действиям. — Импульсивным в чем? — Она отпила принесенный кофе, — ты жалеешь о чем-то? — Нет, даже наоборот. Просто я долго думал о признании, подбирал слова, а, когда время пришло, все забыл, представляешь? Я как в глаза его посмотрел, словно говорить разучился, все слова забыл, — заметив Лерину заинтересованность, он понял, что она готова к порции откровений, — знаешь… они такие… чистые, искрение, им хочется верить. — Кто? — С ноткой смеха спросила Лера, — глаза или слова? — Не дожидаясь ответа на шуточный вопрос, она рассмеялась, — извини… Просто ты так живо это все рассказывал… я уж испугалась, что ты за старое взялся, — чтобы перекрыть случайно брошенные опасения, она протараторила, — так кто он? А то ты все говоришь и говоришь, мне бы представить его нормально. Юра на секунду выпал, когда услышал фразу про старое, но быстро вернулся в реальность, когда Лера спросила про Мишу еще раз. — Да, — он показал ей Мишину фотографию, — вот. Это Миша. И он первый, ну, после тебя, кого Айя настолько близко подпустила к себе. — А это важный критерий, — она придирчиво осмотрела фото, — ну да, глаза красивые. Так что у вас с ним? А то я недавно расклад делала на картах, чтобы опыт не растерять. И там карты, мягко говоря, сильные. Спасибо, — она забрала у официанта заказ. — И поняла только то, что я ничего не поняла. — Сильные? — Он усмехнулся, вспомнив, как они баловались гаданием вечерами после пар в общаге, — все так плохо, что ты решила отнестись к этому серьезно? — Там карты сильные, — она задумалась слишком пугающе, Юра даже напрягся, сильнее облокотившись на стол, — я даже записала, чтобы с тобой обсудить. Это расклад «прошлое-настоящее-будущее». Так вот, — она показала ему фотографию, — видишь? — Что «видишь»? — Он усмехнулся, — я максимум комбинации покера могу попытаться найти. — Нда, Брагин, — она положила телефон на стол, показывая поочередно на карты. — Объясняю. Это прошлое. Шестерка треф и девятка пик, перевернутая. Это дальняя дорога и тяжелая рана. Юра вспомнил о прошлом покушении, еще до Миши. Тогда водила, которого приставили в командировке, продажным оказался. На федеральной трассе руль на встречку выкрутил. Водитель тогда умер на месте, а Юра еще месяц в больнице с сотрясением провалялся. Расследование вроде бы разобралось со всем, но Юрину головную боль это не облегчало, до сих пор иногда могло прихватить. — А вот это — настоящее. Король пик и дама черви, очень сильная комбинация. Опасные связи и любовная связь, возможно интим. Я не знаю, говорят ли карты об одном человеке или о двух. — Я все понимаю, — Юра в это все не верил, все-таки скептик ужасный, но совпадения слишком очевидны. Тут и про Мишу, и про Семенова с Фомичевым. Все и ничего. Юра не верил, но хотел, чтобы будущее хотя бы по картам было лучше чем прошлое, спокойней. — А будущее у тебя хорошее, смотри. Две девятки. Черви и бубны. Хорошая комбинация. Счастье в любви и выигрыш. Правда не понимаю в чем конкретно выигрыш. Либо удача в отношениях, любо еще что-то. Брагин молчал. Он никогда не относился к этому серьезно, к гаданиям, в смысле, но иногда они сбывались, или Юра все себе придумывал. И сейчас это напрягало. Почему-то сразу вспомнились угрозы и Семенов, если считать, что у них какие-то противостояние, то победа в нем пришлась бы весьма кстати. Ну а в чем еще он мог выиграть? У него и соперников не было, чтобы прям выиграть. Ладно, если бы он был адвокатом или прокурором, тогда это можно было бы связать с работой. А так вообще тупик. Кого он мог победить? Себя? Эта стадия уже пройдена лет семь назад. Рикошета? Это звучит как-то двояко. Если мысленно разделить Мишу и Рикошета, все равно получается бред какой-то. Он Рикошета не побеждал и не планировал. это миша победил Рикошета, если такая метафора допустима, а Юра просто был рядом и поддерживал. — А выигрыш можно расценивать, как выход из конфликта? Ну не знаю… разрешение опасной ситуации? — Возможно, Юр, — она на секунду стала серьезной, а потом рассмеялась, — а ты чего так серьезно отнесся? Что-то случилось? — Да так, задумался просто. Лера сделала вид, что поверила, и не стала терзать стандартными вопросами. Такое поведение Юры она знала и знала, что он не мог ничего сказать. — Как знаешь, Юр. Если что, говори, помогу чем смогу. Кстати, как там Айва? — Хорошо, — Брагин улыбнулся, вспомнив, как Айва любила дурачиться, постоянно лезла под руку, требуя внимания, — с Мишей много времени проводит, пока я на работе. Я сначала даже удивился, что она так легко его приняла, знаешь же, у нее характер сложный. А она словно снова щенком стала, ходит за ним везде, все ей интересно. Миша завтрак говорит, и она с ним, он на улицу идет, и она рвется. Мне кажется, я даже ревную иногда. — Кого к кому? — Она рассмеялась. — Смешная шутка, — сказал он до комичного серьезно, — друг к другу. — Ты собственник, Юра, — Лера спрятала усмешку в чашке, — Айве нужно внимание, которое ты ей дать не всегда можешь, так что, по моему, все правильно. На это Брагин ничего не ответил, решив подумать об этом позже.***
Завидев знакомого священника, который уже, наверное, запомнил его из-за их прошлого разговора. Все-таки не каждый день в церковь кто-то такие большие суммы приносил, еще Мише думалось, что легко было запомнить его состояние, хотя в хорошем настроении никто на исповедь не ходил. Теперь уже Шибанов сам хотел начать этот разговор, прожигая массивные двери церкви взглядом. — Это снова вы? — все равно настоятель обратился к нему раньше, чем Рикошет придумал, что сказать. — Здравствуйте! Я могу чем-то вам помочь? — Я сам хотел подойти, — Миша улыбнулся, немного отведя взгляд, — Просто спросить хотел… Я могу зайти в церковь, если я не верующий? Просто моя мама была, и я не знаю, ухудшит ли мой визит что-то? — Нет, разумеется не испортит, — он беззлобно с какой-то ноткой всезнания усмехнулся, — Бог судит только по поступкам нашим, а не поступкам чужим. И вы можете зайти, это не зависит от веры, главное чтобы желание было искренним. — Как вы думаете, — краем глаза Шибанов заметил, что они смотрят в одно и то же место, они смотрели на ее могилу, он обращался к настоятелю не как к священнослужителю, а просто как к человеку, чье мнение могло быть авторитетно, — она ненавидит меня там, наверху? — Совершенно точно нет, даже не думай об обратном. Она любит тебя. И не из-за каких-то причин, она любит тебя, потому что любит и все тут, — одна из задач священника — подобрать путь к каждому, поэтому он старался не особо использовать лексику, свойственную религиозным людям. — Вы так уверенно это говорите, — Рикошет все не унимался, слабо усмехнувшись, — вы просто не знаете, какие ужасные вещи я делал. Нельзя сказать, что Миша верил в Бога и спасение души через прощение, но сейчас его душа, или то, что осталось от нее, просила откровений, возможно исповеди. И не той, что была перед Юрой, а настоящей, той, что называют одним из священных таинств современности. Нет, то, что было между ними с Юрой тогда, в кабинете, тоже очень важно для него, это самое важное, что было вообще когда-либо. Но сейчас… сейчас нужно не это. — Ужасные, говоришь? — В какой-то момент разговор перешел черту «на ты», — ты понимаешь, что это были не лучшие поступки, а значит ты раскаялся. Если ты раскаялся, ты уже встал на путь прощения. А твоя мать будет любить тебя всегда, независимо от твоих деяний вообще. — Да в том-то и дело, что я не раскаиваюсь. Не раскаиваюсь в том, что осуждается обществом, — он на пару секунд замолчал, окунувшись в какие-то воспоминания, — я раскаиваюсь в том, в чем меня никогда и не винил никто. — А в чем ты раскаиваешься? И почему кто-то должен тебя винить? Ты знаешь, что можешь мне все рассказать, да? Миша молчал, просто потому что не знал, что сказать, а чего начать. Он хотел рассказать, потому что не мог больше так жить, почему-то думалось, что так он наконец-то получит иллюзию прощения матери. Священник так же молчал, возможно, потому что догадывался, возможно, еще с того дня, когда Рикошет приходил в прошлый раз. На самом деле не догадаться сложно, но Шибанов знал заветы таинств, знал, что ему не угрожало раскрытие личности, как минимум, если это и будет, то начнется не от этой церкви. — Я убивал людей. Много. За деньги. — Рикошет сказал это так отрывисто и резко, что сложно было разобрать четко, но, судя по реакции, настоятель все понял, Миша отвернулся, пряча взгляд, — но я не виню себя за это, не скажу, что это были хорошие люди, им было лучше умереть. Священник молчал, и это напрягало. Мать всегда ассоциировалась именно с церковью, с религией, возможно, из-за ее веры в это все. — Что ж… ты понимаешь, что эти поступки были неправильными, так что, — он как-то постыдно замялся, — но это в прошлом, а что в твоей жизни сейчас? Ты говоришь об этом в прошедшем времени, значит, сейчас ты этим не занимаешься? — Нет, не занимаюсь… — А почему? — Вопрос прозвучал так настойчиво, но тепло, с ноткой заботы. — Потому что… — Миша ненадолго замолчал, проглатывая конец слова, он думал, нужно ли говорить о Юре, а, если говорить, то как, — я встретил своего человека… Да, можно так сказать. И это многое переменило во мне… — И ты винишь себя в чем-то, связанном с этим человеком? Ты боишься чего-то из-за этого? — Это не походило на допрос, но Рикошет почему-то волновался, тревожился. Причин не было, но страх это не сдержало, легкий такой, но противный. — Мы теперь в опасности. В опасности из-за меня. Я виноват в том, что происходит с нами. Священник молчал, возможно, подбирая нужные слова, которые могли помочь, но не задеть. Неясно, боялся ли он Рикошета, почему-то Шибанову казалось, что такие люди не могли испытывать страх по определению, им запрещено что ли, должны же быть расположены ко всем прихожанам. — Почему ты виноват? От тебя что-то зависит? — Я… не знаю, — он даже как-то удивился. — Я точно знаю только то, что я пытаюсь что-то сделать, чтобы улучшить ситуацию, но это ничем не может помочь, как минимум не помогает. — Ты любишь этого человека? — Миша кивнул, — ну вот. А это уже делает вашу жизнь лучше, временные трудности, это проходит, а любовь, это на всю жизнь. Пока вы есть друг у друга, все неприятности легко пройдут стороной, а твоя мама… она наблюдает за тобой и совершенно точно гордится тобой. Шибанов долго думал над услышанными словами, пока они шли все дальше вглубь территории. Непонятно почему, но ему хотелось верить этому всему, ему уже не нужны были объяснения, почему это так и не иначе, почему он должен верить, что после смерти что-то есть, что мать его ни в чем не винит. — Понимаешь, пока в твоем сердце есть любовь, у тебя есть надежда. Истинная любовь дается раз и на всю жизнь, если ты уверен в своих чувствах, то храни и взращивай их, потому что это дар Божий, — он улыбнулся, замечая такую же улыбку на Мишином лице, — мне нужно идти, скоро будет служба. Если захочешь как-нибудь присоединиться, то приходи в любое время. — Спасибо, но мне тоже нужно идти… И за разговор спасибо, мне правда стало легче. Священник кивнул снисходительно и ушел в сторону храма, оставив Рикошета наедине со своими мыслями. А он продолжил свой путь по тропинке меж памятников, изредка вглядываясь в лица прохожих. Он думал о Юре, о том, что говорил священник. Пока в сердце есть любовь, в нем есть надежда. Наверное, сейчас Миша даже согласен с ним, потому что в его сердце Юра, а Юра это синоним надежды. Юра был его надеждой. Теперь он совершенно точно понимал эти слова. На окраине кладбища он долго смотрел на лес вдали. Рядом тихо пристроилась женщина. Краем глаза он подметил коротко стриженные темные волосы, прикрывающие скулы. — Рикошет? Ты опять в городе? — Она сказала это как-то с ноткой напускной издевки, хотя она была привычна для человека ее рода деятельности. — Здравствуй, Смерть, — в их мире нет имен, только клички, которые у всех на устах. — Не делай вид, что ты не знала об этом, я тебя прошу. — Видимо он на самом деле завязал с убийствами, ее холодное веселье раздражало, хотя раньше было приятно и нормально. — Ладно, — она немного приподняла уголки губ, — просто узнать из первых уст хотелось. Про Каталу. Думала у него черно-белые прикупить, а он… вот. — Мгм… А тебе они нафига? Ты ж с аге-е-ентом работаешь, — он с особым тоном протянул 'е', с презрением, — или уже надоело отстегивать? Кстати, про агента… — Да? Неужели надоело самому в этом всем вариться? — У тебя там рядом информация не проходила про то, что киллера молодого убили? Может агент что-то говорил? У меня фотка есть, может знаешь, — обычно Рикошет не стал бы обращаться за помощью, но сейчас дело в другом, дело в Юре. Смерть не сдаст, а информацию какую-то может и знает. — Ну рожа его мне ниче не скажет, это я точно скажу, я вообще почти киллеров молодых и не знаю, только со стариками пересекалась иногда. А ты чего спрашиваешь? Конкуренты на пятки наступают? — Да так… Не по понятиям идет просто, вот и хочу на заказчика выйти, побазарить. — Он резко замолчал, — Ладно, но если что-то всплывет, по старой дружбе, маякни. Мне многого не надо, просто знать, он под кем-то ходил или сам, там я сам со своими кадрами прокручу. — Молодой, говоришь… А че он тебе сделал? Девушку любимую увел? — Хах, — он как-то досадливо хмыкнул, — не так все просто. Он убить меня должен был, но в итоге убили его, — краем глаза Миша посмотрел на часы, сверяясь со временем. Такое откровение для него редкость, но сейчас сказалась злость и жажда мести, — Ладно, я пойду, еще планы были. Звони, если что-то узнаешь. Смерть кивнула в знак прощания, и проводила Рикошета взглядом, оставшись на месте. А сам Миша удалялся от нее, необорачиваясь, вновь окунувшись в свои мысли. Его мучило ощущение того, что он участник какого-то шахматного турнира для слепых с неизвестным соперником. Он не только не видел его, он не знал, кто он. Не зная соперника, Шибанов не мог даже на сколько-то предугадать его действия, а в голове нужно держать столько деталей. Хорошо было бы, если бы его коллегой по партии был Семенов, это было бы не так страшно, о нем он знал хотя бы что-то. Но в самой глубине сознания была мысль о том, что его соперником был Рикошет, а это страшно. Играть в шахматы с кем-то, кого не знаешь, сложно, но играть с самим собой еще сложней, он шел против своего прошлого, против прошлого себя. Играть с самим собой нереально, потому что ни за одну из сторон ты не захочешь проигрывать. Миша проигрывать не хотел. Он не мог проиграть, он не смел проиграть. — Рикошет, — окликнула его собеседница, когда он почти скрылся из видимости, — а правда, что ты вышел из игры? — А, если я и отвечу, как ты поймешь, сказал ли я правду? — Прежде, чем Смерть успела что-то ответить, Рикошет ушел.***
До самого вечера Шибанов пробыл в своих мыслях, даже не уделив большого внимания, что Юра вернулся с работы. Это было редкостью, но Брагин слишком устал на работе, чтобы уделить этому должное внимание, тем более он не до конца разобрался с одним из производств, захватив бумаги по нему, чтобы поработать немного дома. И Миша это заметил, решив не отвлекать полковника от дел, все-таки работа серьезная, а его переживания это только его переживания, отягощать ими Юру не хотелось. Правда в какой-то момент в Мишину голову пришла мысль о том, что все произошедшее между ними той ночью не имело такого большого веса, как думал Шибанов, что это было чем-то временным. Поэтому, чтобы устранить эти догадки, он решил обсудить это с Брагиным, правда слова никак не хотели собираться в предложения. — Юр, ты не думай, я не надеюсь, что ты… и я… Не дурак, понимаю все Брагин улыбнулся, отложив папку с делом, которую принес для изучения после работы, и развернулся лицом к дверному проему, в котором стоял Миша — Вот именно, ты дурак… иди сюда… Он встал с кресла, раскрыв руки с объятьях, заманивая. И Шибанов осторожно подошел, пристраивая голову на плече. Он же хотел, что у них было все как у людей: просмотр каких-то фильмов по вечерам, совместная готовка утром в воскресенье, недовольное ворчанье в понедельник перед работой. Хотел поцелуев в висок после секса прежде чем уйти в душ, хотел объятий, касаний. Даже банального секса. Сука, как он хотел повторить, чтоб Брагин так же целовал в шею, оттягивая за волосы, ласкал грудь, где был шрам от какого-то старого ранения, чтоб Брагин так же размеренно брал, держа руку под поясницей. Как он его хотел. Он словно дорвался до какого-то нереально сильного наркотика, зависимость наступила с первой секунды. — Юр… пожалуйста… не мучай… Полковник обнял крепче, шепча какие-то нежности на ухо. Он ведь должен был сразу понять, что с Мишей так нельзя. Его нужно окружить заботой и любовью, чтоб Шибанов и думать забыл о том, что Юра его не любил, что ему он не нужен. И он сделает все, чтобы Миша был окружен этой заботой постоянно, чтобы он не боялся потерять Юру, точнее, знал, что по своей воле, он его не оставит. — Какой же ты дурашка… Ты у меня самый лучший. Самый любимый. Самый замечательный. Я очень сильно тебя люблю. Даже сам не могу представить насколько сильно… Я понимаю, что тебе тяжело, и я очень хочу тебе помочь, ты только подскажи как… я сделаю все! — Юр… Брагин выпустил его из хватки рук, смотря в голубые глаза с нежностью и беспокойством. Он бы отдал все, чтоб забрать хоть сотую долю этой боли в аквамарином взгляде. Он отдал бы абсолютно все, что имел ради этого. — Хочешь поговорить об этом? Или не стоит? — Знаешь… мы встретились в странный период моей жизни, и, я очень переживаю, что с тобой может что-то случиться… случиться из-за меня Полковник не дал ему договорить, положив руку на шею так, что большой палец спокойно оглаживал скулы. Если бы Миша хотел этого разговора, то он бы выслушал, обязательно, но сейчас он этого не хотел, а сам же не остановится, не сможет. Шибанов слабо улыбнулся, благодаря. Неделя вышла суетливой, даже сейчас, дома, они работали. Может быть из-за этой занятости, Миша и почувствовал себя ненужным. Да, это неправильно, и Шибанов это понимал, понимал, что в условиях их жизни личная жизнь не сможет встать выше работы, поэтому верно ждал выходных, которые они хотели провести дома, отдыхая от всех. Но, сука, страх снова появился. Миша честно хотел справиться сам, но не получалось. — Ничего не случится, обещаю. Ты мне веришь? …ну вот. Я видимо заработался, да? Прости… Слу-у-ушай, а давай я тут быстро все закончу, минуток семь максимум, и мы пойдем приготовим что-нибудь, как хотели? Точнее готовить будешь ты, у меня руки не из того места растут. М? Что скажешь, сокровище? Миша улыбнулся, соглашаясь с предложением. Хотя с Юрой он согласен на все, чего бы тот не предложил. Брагин кивнул и прислонился губами к виску, снова обнимая. — Так-то лучше, сокровище. Люблю тебя. Миша буквально поплыл с этого «сокровище», наполненного заботой и нежностью, и полковник точно это заметил, улыбаясь в поцелуй. Так в приятной тишине они простояли пару минут точно, чувствуя как тепло разливалось по телу от контакта кожа к коже через тонкую ткань. — Слушай, а какие у тебя планы на пятницу? — Спонтанно начал Юра, не разжимая рук. — Да никаких… А что? — У меня послезавтра крайний рабочий, и будет не моя смена, а потом выходные, — легко протянул он, все-таки выпустив Мишу из объятий, внимательно смотря в глаза, чувственно, без страха, — не хочешь куда-нибудь сходить? Такой день отдыха. — Ты… — Рикошет ненадолго замолчал, расплывшись в глупой полуулыбке на одну сторону, — меня сейчас на свидание приглашаешь, или я чего-то не понимаю? — Можно сказать и так, — рассмеялся Брагин, не сводя пристального взора с голубых глаз, — свидание. Ну так что? Шибанов завис, смакуя услышанные слова. Сви-да-ни-е. Сви-дание. Свидание. Свидание! Это звучит, определенно звучит. Юра смотрел так чисто, словно уже знал все наперед, Миша в итоге просто кивнул, соглашаясь. — Я не против, Юр. А чего конкретно ты хочешь? — Он улыбался с такой чистотой, с какой Юра смотрел на него, так же откровенно, — просто, чтобы иметь представления. — Есть пару вариантов, — Брагин какой-то загадочно блеснул глазами, ненадолго отворачиваясь, — так что не переживай, сходим куда-нибудь, погуляем, только завтра я дела доделаю. Люблю.