Тени

Мы — круги на воде. Пересечься — исчезнуть — снова, стоит только дотронуться пальцами, бросить камень. Так бывает — круги друг друга пересекают на одном полусне, полувзгляде и полуслове Элиот

      Покоев герцога Локсли шум начавшегося бала не достигал. Его комнаты занимали большую часть восточной башни и были надёжно укрыты хитросплетением лестниц, ковров и потайных ходов — кабинет, спальня, приёмная, гардероб и ещё с десяток прилегающих помещений, совершенно не нужных Матео, но приличествующих его статусу. Из всех своих апартаментов чаще всего советник посещал кабинет, ненадолго спальню (Матео вообще спал очень мало, не более четырёх-пяти часов) и террасу, что сопрягалась с кабинетом и служила Тео местом отдыха и уединения. Терраса выходила на обширный дворцовый сад, но, к счастью, на теневую его часть, куда редко доходили праздно гуляющие гости замка, и даже садовники здесь появлялись реже, чем на вечно солнечной стороне, куда выходили окна и балкон Его Величества.       На любимой террасе и застал своего советника Фердинанд. Матео сидел в плетёном шезлонге, болезненно сжав виски и прикрыв глаза. Почувствовав присутствие короля, он убрал от лица руки, но глаз не раскрыл и лишь поморщился, видимо, снося ещё один спазм мигрени.       Фердинанд сел в шезлонг напротив и, не торопясь заговаривать, плеснул себе из стоящего рядом кувшина немного охлаждённого сока.       — Что здесь делает Гальба? — спустя несколько минут напряжённого молчания произнёс Матео и, наконец открыв глаза, загнанно посмотрел на Фердинанда. Этот взгляд, такой редко-беспомощный и удивлённый, поразил Его Величество, и он изумлённо вскинул бровь, почти не доверяя своим глазам и ощущению общей нервозности, исходившей от его вечно невозмутимого, сдержанного, бесстрастного советника.       — Ты так занят политическими интригами, Тео, что не помнишь мелочей, — мягко улыбнулся Фердинанд. — Я говорил тебе о нём несколько недель назад. Ты вроде слушал, — пожал он небрежно плечами.       — Не припоминаю, — сухо процедил Матео, и Фердинанд понял, что хладнокровие точно покинуло его друга.       — Он новый ювелир Изабо. Тот самый — из Мадрида, помнишь? — Фердинанд покрутил в руке бокал с соком и уставился на Матео с нескрываемым любопытством. Право тут было чем заинтересоваться — не каждый день его железная правая рука трепещет и теряет самообладание.       — Какого дьявола он из Мадрида?!! — вдруг вскочил Матео со своего места и заходил по террасе. — Он брит в десятом, мать его, колене!..       — Ну брит, брит... — усмехнулся Фердинанд, всё более заинтригованный такой вспышкой Матео. Чтоб герцог Локсли, позабыв о приличиях, повысил голос, да бранился, да ещё в присутствии короны?! Небывалый случай. — Брит, а живёт в Испании. Что такого? Мало ли аристократов, сменивших климат из-за вечных ипохондрий. А может, он и впрямь болеет чем-то? — добродушно рассмеялся Фердинанд, но тут же и осёкся, видя гримасу совершеннейшего внутреннего разлада на лице своего советника. — Что случилось, Тео? — вкрадчиво спросил он и посмотрел уже с заботой и теплотой.       — Ничего, — помотал тот головой. — Я просто не ожидал...       — Вы знакомы? Верно? — проницательно уловил Фердинад и, встав с шезлонга, подошёл к Тео ближе, и тот кивнул, молча и всё ещё нервно поигрывая желваками.       — И, видимо, достаточно хорошо, чтоб спровоцировать такой твой всплеск? — будто крадучись словами подступался к Матео Фердинанд и почти невесомо коснулся его ладони, желая ободрить и дать понять, что ему-то он может доверять.       Матео молчал, грудь его часто вздымалась, выдавая нервное возбуждение и тревогу, но от касания Фердинанда он не уклонился и сжал мимолётно его пальцы в ответ, словно соглашаясь и принимая участие и теплоту дружеских рук.       — Он твой враг? — аккуратно предположил Фердинанд.       Матео смотрел вглубь сада так напряжённо и сосредоточенно, будто пытался там увидеть что-то конкретное. Он несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, усмиряя бурю внутри — много лет он не позволял себе таких срывов, таких эмоций, такого всплеска и хаоса в голове, в сердце, в душе.       — Он просто тень, — в конце концов ответил Матео. — Просто тень, — и обернулся, уже более спокойно и уравновешенно глядя на Фердинанда. — Прости, я вышел из себя. Это недопустимо. Я потерял контроль и испортил ваш вечер. Этого больше не случится, обещаю, — он смущённо опустил глаза. — Всему виной неожиданность. Я не думал, что увижу его вновь... Прости.       — Ты ничего не испортил, — улыбнулся Фердинанд и приобнял Тео за плечи. — Напротив, теперь и разговоров, что о тебе. Такая сенсация! Стальной советник полыхнул не ясно отчего огнём! Дамы в восторге, — шутил король, а Матео картинно закрыл ладонью лицо — быть поводом для сплетен он привык, но никогда ещё те пересуды не касались его эмоций, потери выдержки, лица.       — Справишься? — ласково потрепал его косу Фердинанд.       — Разумеется, Мой Король, — склонил голову Тео. — То давние дела. Они не имеют значения теперь.       — Ты спустишься на ужин? — уже у дверей обернулся Его Величество. — Не стоит кормить гусей собою, — изогнул он брови и легонько кивнул в сторону выхода.       — Я только приведу себя в порядок, — ещё раз поклонился Тео.       Семнадцать лет. Они не виделись семнадцать лет! С того самого дня, как Матео сбежал из имения Гальба, сбежал, переполненный страстью, виной, разочарованием и утратой. Семнадцать лет он не видел этих синих глаз, даже не посмотревших в его сторону в те роковые минуты, когда он бежал под пулями и криками толпы под лай собак и извергаемых проклятий. Он потерял всё в тот день! Дом, семью, себя... Но главное, он потерял любовь. Настоящую! Возможно, единственную истинную на земле для себя. Потерял безвозвратно. Переболел ею, перемолол, как Молох своих жертв, до праха, до костей. Забыл всё, что хоть как-то напоминало о тех чувствах. Забыл ЕГО!       Забыл ли?..       Матео расплёл растрепавшиеся волосы и снова аккуратно собрал их в тугую косу. Он сменил рубаху на целую, не порванную, и, когда переодевался, посмотрел на себя в зеркало.       Он всё ещё был молод и красив, тело его источало силу и правильность линий — юношеская вытянутая худоба сменилась чётким рельефом мышц, Матео был поджарым, держал себя в форме и ежедневно упражнялся. Лицо стало мужественнее и суровей, а глаза будто глубже и ещё темней, чем прежде. На груди сверкнул красный камень, и Матео коснулся его рукой, словно укрывая.       Забыл ли?..       Простил? Да. Уже давно. Он очистился через это прощение и принятие, нашёл в себе силы идти дальше, пробовал снова любить, верить, беречь... Но судьба не была к нему милосердна. Он снова потерял надежду, снова остался один и теперь уже уверенно навсегда. Довольно боли и попыток. Достаточно он сражался с провиденьем. Матео больше не искал любви, не ждал её, не звал, не верил. Лишь мимолётные, редчайшие свиданья, связи — для тела, для здоровья. Но чем могущественнее Тео становился, тем меньше было претендентов. Страх и трепет перед его персоной пересиливали даже желание быть под протекцией и покровительством сильнейшего. Вот уже несколько лет как герцог Локсли был лишен физической близости, ласки и обоюдной естественной разрядки. Но его не тяготил зов плоти, он привык усмирять своё тело и ставил его удовлетворение в последние ряды своих естественных потребностей.       Камень сиял ослепительно гранями в золотых лучах, проникающих с террасы, жёг руку. Камень-грех. Напоминание. Предостереженье для Матео. Предостережение, которое он нёс на своей груди уже много лет, и вот теперь рубин мигал искрами на солнце, будто беззвучно шепча Тео: «Будь осторожен, чародей, будь осторожен...»       Закончив свой наряд каплей терпких духов, Матео натянул на лицо самое бесстрастное из его выражений и направился обратно в торжественный зал, втайне надеясь, что возмутитель его спокойствия уже покинул приём, ну, или хотя бы не решится показываться на глаза. Ох, как же он ошибся! Как ошибся!       Церемониальная часть для дебютантов была давно окончена, и Матео поспел как раз ко второй смене блюд пышного ужина.       Огромный зал с неизмеримо длинным столом был ярко освещён сотнями свечей, украшен дивными свежайшими белыми розами, что символизировали чистоту дебютантов и новое начало в их теперь уже взрослой жизни. Ряды вытянутых по струнке лакеев вдоль стен, бесшумно, незаметно скользящие официанты, едва уловимая музыка, приглушённая, чтоб не нарушать спокойный тон бесед, что вели многочисленные гости.       Все были рассажены с умыслом и в соответствии с титулами, рангами, но и интересами. Правильная посадка гостей — это целое искусство, и в нем не было равных Её Величеству Изабелле, что, как истинная леди и преданная супруга, занималась такими вопросами лично. И в этот раз, едва Матео прошёлся взглядом по торжественному столу и гостям, он с удовольствием и нескрываемым восторгом отдал должное дипломатичности и такту, а также удивительной осведомлённости своей королевы.       Почтительно поклонившись издали Фердинанду, Матео невозмутимо проследовал к своему месту возле него, как всегда по правую руку. Уже подходя к столу, он бегло бросил взгляд на другую сторону и буквально на миг, всего лишь на мгновение, но не удержал лица. С противоположной стороны стола прямо напротив его места по левую руку от Её Величества Изабеллы сидел Гелиос Гальба!       Ярое золото волос, искра в них, те же рысьи глаза, изящные кисти рук, в одной из которых сейчас был зажат бокал вина. Безупречно одетый, мимолётно улыбающийся шутке соседа, сидящего слева от него — «Герцог Барнс», — мысленно отметил Матео — остроумный, лёгкий, не изменившийся вообще! Будто и не было этих семнадцати лет, будто и не касалась его прекрасной головы старуха-время.       Внешне лицо Матео приняло ещё более строгий и бесстрастный вид, чем обычно, но внутри у него всё клокотало, а сердце сбилось с привычного хладного ритма, стоило Гелиосу поднять на него глаза — истома, мятежный ветер, синие сумерки — Гелиос!!!       Матео сел на своё место и пригубил вина.       — А мы зажда́лись, Ваша Милость! — послышался голос неподалёку, и Матео бросил взгляд в его направлении. «Проклятье! — внутренне тут же напрягся советник. Из-за всех этих страстей былого, из-за своего такого возмутительного срыва он совсем забыл, что должен был устранить после церемонии дебюта кузена Её Величества. — Проклятье!»       Робе́р Уортон — премерзкое созданье. Вечно кипел злобой, завистью и оскорблениями. Злоязычный наглец! Фат. Пустомеля. Опасный игрок. Бретёр.* В какой-то момент ему стало не хватать ядовитых слов и захотелось крови. За плечами Робера уже немало тёмных историй и совершенно паскудных интриг. Он жаждал власти и влиянья, роскоши, богатства, почитаний. И шёл по головам. Матео не любил его яростно. Робер Уортон был мерзавец и, что ещё досаднее, мерзавец королевской крови, а значит, почти неприкасаем.       — Прошу простить моё опоздание, — учтиво кивнул в сторону Уортона Матео. — Но я удивлён, что вы были заинтересованы в моём присутствии, — не удержался он от лёгкой колкости.       — О-о-о! Я полагаю, здесь не найдётся ни одного человека, кто был бы не заинтересован вами, дорогой советник, — уже немного развязно парировал Робер, и Матео сразу понял, что тот нетрезв.       — Я польщён, — вежливо улыбнулся он, но будто оскалился.       — Советник, — раздался мелодичный голос Её Величества, немного встревоженный и поспешный, явно скрывающий желание сменить тему и предотвратить размолвку. — Вы знакомы с нашим новым ювелиром лордом Гальба? — выпалила королева, даже не подозревая, насколько ЭТА смена темы неудачна. — Сэр Гелиос заверил нас, что вы друзья юности, — очаровательно улыбнулась Гелиосу Её Величество.       Веки Матео дрогнули. «Трепло!» — гневно подумал он и наконец-то напрямую посмотрел на Элио...       Патока, золото, томленье, горячее дыхание полей, рожь и щекотка радости, и клевер — будто вчера — его звенящий Лель! Красота Гелиоса по-прежнему ощущалась как вспышка боли. Он был богом! Был солнцем и, казалось, даже не подозревал об этом. От него исходила подкупающая естественность, но такая, которая была целиком ему подконтрольна. «Лис!» — с усмешкой подумал Матео, а вслух сказал:       — Пожалуй, друзьями мы не были, Ваше Величество. Я служил в доме отца Его Светлости, — чуть напряжённее добавил Тео. — Едва ли наши пути пересекались дальше конюшни лорда Гальба. Мы были в очень неравных положеньях, — закончил он и наколол на вилку крошечный кусочек огурца.       — Впрочем, как и теперь, не правда ли? — ехидно снова подал голос Робер Уортон, — Ваша Светлость, вас не смущает такое фееричное становление вашего бывшего конюха? Различье нынче необъятно!       Над столом повисла секундная напряжённая пауза. При дворе не принято было обсуждать прошлое главного советника. Оно не было тайной, его безродность не была секретом, но всё ж негласно темы этой избегали, тем более при нём самом.       — Я счастлив видеть Матео, — подал голос Гелиос и посмотрел на Тео в упор. — Простите, герцога Локсли, разумеется, — поправился он. — Я не предполагал этой встречи, но очень рад ей и надеюсь на благосклонность советника, — ласково, по-настоящему ласково улыбнулся Гелиос Матео, и тот, не сдержавшись, вспыхнул, заалел щеками, как мальчишка! Где хвалёная сдержанность? Где дьявольское спокойствие и маска бесстрастного Инквизитора? Этот рысий взгляд, этот голос... будто гипноз. Какой-то морок. Ворожба. Проклятье. Проклятье Матео!       — О, это вряд ли, Гальба! Очень вряд ли, — расхохотался Уортон. — У главного советника нет друзей, нет времени и, поговаривают, что нет сердца, — хмельно вещал он, и Матео увидел, как щёки королевы полыхнули от стыда за кузена. — Герцог Локсли не ищет дружбы — лишь повиновенья! — закончил свою дерзкую речь Уортон и опрокинул в себя ещё один бокал вина.       — Что ж... — бархатно выдохнул Гелиос и снова вцепился взглядом в Матео. — Тогда я буду повиноваться, — сладко почти проурчал он, и Матео проклял весь ад, все небеса и себя в придачу, потому что совершенно безошибочно почувствовал, как член в его штанах дёрнулся и налился. Это было падение Рима! Полное поражение! Матео потребовалось несколько удушающих минут, чтобы прийти в себя, перестать гореть изнутри и покрываться мурашками. Он не слушал перетёкшую, слава богу, от его персоны, беседу, не чувствовал вкуса еды, не видел ничего вокруг, кроме своей тарелки, в которую уставился как в магический балаганный шар цыганки.       — Ты явно нездоров, — шепнул ему на ухо Фердинанд. — Хочешь, отправлю тебя с поручением? — лукаво подмигнул он.       — Спасибо, Дин, — улыбнулся Матео. — Я в порядке. Просто голоден, — и он сделал вид, что с интересом разрезает кусочек форели перед собой. Назревало крушение его репутации. Плевать Матео на остальных, но очень не хотелось, чтоб его проницательный король заподозрил неладное. А неладное было. Матео потерял контроль, потерял лицо, потерял хладнокровие, да ещё и — святые небеса! — возбудился от одного тембра голоса этого золотого демона!       Его голос... Персидская роза, жаркая ночь, жаркая, как поцелуй гурии, как поцелуй солнца.       — Почему вы покинули Англию, лорд Гальба? — услышал Матео через гул крови в своих висках вопрос Её Величества.       — Ещё в юности после смерти отца я уехал учиться в Мадрид, — легко ответил Гелиос, и Тео навострил уши, лениво ковыряясь вилкой в тарелке. — И этот город покорил меня, Ваше Величество. Я нашёл там не только своё призвание, но и подходящий для себя климат и жизненный уклад. Испанцы очень отличаются от нас — более открытые, словоохотливые и дружелюбные. Не в укор...       — И вы не тосковали по родине? — деликатно спросила королева. — Туман не снился вам ночами, как говорят поэты?       — Туман нет, — улыбнулся Гелиос и снова поднял глаза на Матео. — Но я скучал по дому, по людям, скучал по сердцу, что оставил здесь... — и он будто нехотя отвёл взгляд к королеве. — Вообразите, Ваша Милость, закат, увиденный через серый креп. Мне снилось и звало что-то подобное.       — Отчего же вы не вернулись после обученья? — с интересом уточнила королева.       — После окончания лицея мне страшно повезло, и я смог довольно быстро, использовав наследство, открыть свой первый ювелирный салон. К тому же мне нужно было думать и о сыне, — вкрадчиво добавил он.       «Сын! У него есть сын!» — подумал Тео, совсем забыв об этом факте и вспомнив лишь теперь.       — Милорд Гальба чудесный молодой человек, — солнечно улыбнулась Изабелла. — Он покорил нас всех, особенно Септимуса, — она ласково посмотрела через стол, где напротив, за другим концом, сидел и беспечно вёл беседу её сын и будущий король, немного астеничный, нервный юноша, внешностью во всем похожий на отца — те же светлые волосы и брови, белесые ресницы и обезоруживающая улыбка с ямочками на щеках. Он выглядел безобидным и даже где-то простачком. Но на деле обладал острым умом стратега, обожал кровавые бои и состязанья, был сладострастно охоч до женщин, но при этом не был пустым гулякой. Септимус всерьёз относился к своему статусу и будущему, и уже хотя бы потому обожал отца и слушался его, и почитал. Его и герцога Матео Локсли, что был для юноши почти кумиром. Многие при дворе небезосновательно считали главным воспитателем Септимуса именно Матео, а не гувернёров. Они и правда проводили много времени вместе. Септимус был жаден до знаний, а Тео щедр поделиться ими... и скопившимся теплом, желанием учить, заботиться, наставить. И Тео не скупился на проявленья чувств, был скромен, но безмерно щедр на похвалу, чуть реже ласку. А Септимуса так пленяла манера Тео говорить всегда лишь правду, без прикрас, его восхищала сила советника — могучие умения придворного чародея завораживали кронпринца и вызывали трепет вместе с истовым желаньем подражать. Но не только честность и сила притягивали Септимуса каждый раз в покои герцога Локсли, но и тайная сердечность вечно хмурого советника. Пожалуй, во всём замке, да что там, во всём королевстве мало кто подозревал, помимо Септимуса и Фердинанда, что неприступный, ледяной, порой даже пугающий своей мрачной строгостью главный советник бывает невероятно мил и добр, весел и смешлив, что он знает кучу забавных историй и лирических песен, прекрасно поёт и играет на струнных и флейте, говорит на множестве языков, отлично фехтует, декламирует, танцует! Но таким его видели только Септимус и Фердинанд, и оба ценили это доверие, словно Матео посвятил их в какую-то великую тайну, и это был только их секрет — секрет на троих.       — Вы верно сделали, Гальба, что не стали возвращаться, — вклинился в мирную беседу Гелиоса и королевы снова Робер Уортон. — Британия прогнила, — громко и пьяно вещал он. — Заложница своих традиций, Англия, сделав шаг к будущему, теперь пошла на попятную и увязла в трясине прошлого. Извечное, неистребимое ханжество одержало очередную победу!       Матео были хорошо знакомы эти непочтительные речи Робера — тот часто пытался скрестить словесные мечи с Его Величеством, критикуя его стиль правления и приверженность к ценностям былых властителей. Фердинанд хранил традиции предков, но не фанатично и бездумно, как преподносил это его буйный кузен.       Игнорируя очередную эскападу Уортона, Матео стал незаметно оглядывать дальнюю часть стола, надеясь угадать, кто же из присутствующих юношей новоиспеченный милорд Гальба, сын Гелиоса. Глаза Тео скользили от лица к лицу, но, по его мнению, никто и отдалённо не напоминал ни чертами, ни статью, ни даже цветом волос или повадкой Гелиоса. Матео оглядел ближний круг Септимуса, что сидел в середине стола с противоположной стороны. Сбоку по левую руку от кронпринца расположилась его нынешняя фаворитка — кокетливая пустышка Джози, полное имя советник не помнил, а может, даже и не узнавал. Бабочки-фаворитки сменяли одна другую со скоротечностью жизни настоящих бабочек в природе. Редко кто задерживался дольше, чем на месяц. Стоило ли запоминать всех этих Клаудий, Альбин, Розетт и Элеонор. Для Матео все они были на одно лицо, как фарфоровые куклы или безликие манекены.       По правую руку от Септимуса сидел не знакомый Матео юноша, он оживлённо кивал принцу и лучезарно улыбался. Красивое приветливое лицо, чёрные как смоль волосы, острые скулы и великолепный разлёт плеч. Что-то неуловимое мелькнуло в мимике этого молодого человека, что показалось Матео смутно знакомым, какая-то неясная рябь, может, поворот головы, движенье губ... Но Тео был уверен, что не знал этого юношу, очевидно тоже дебютанта, и уж точно тот совсем не походил, даже очень отдалённо, на Гелиоса Гальба и любого из его рода. Что ж, пролистнув мысленно и взором ещё раз всех присутствующих молодых людей, Матео понял, что так, не зная и пытаясь опираться лишь на очевидность генетики, он не преуспеет в своих вычислениях. Матео отвлёкся от созерцания приглашённых и вновь вслушался в обрывки хмельных увещеваний неугомонного Робера.       — А всё потому, что управление страной в руках сторонника стоицизма и дьявольской невозмутимости, — размахивал бокалом Уортон, и Тео понял, что речь снова опасно переходит к его персоне. — И невозмутимость эта порождена твёрдой решимостью не давать власти никаким чувствам. А это чудовищно, друзья мои, чудовищно! Хуже правителя простака только правитель без сердца.       Королева снова вспыхнула и нервно дёрнула веером, блеснув молнией глаз в кузена, что перешёл все мыслимые границы бестактности. Фердинанд же не повёл и бровью, он относился к выпадам Робера всегда как к пустолайству — раздражает, но не опасно, а порой смешно.       — Не так уж бессердечен мой серый кардинал, — парировал король, переводя все в шутку.       — Все в королевстве знают, что он нежить и монах, — смеялся пьяно Уортон, нагло скалясь советнику в лицо.       — Герцог Локсли, кузен, просто никогда не любил. Амур не ранил его, щадя для более великих свершений, но это не делает его бессердечным, — всё ещё шутя возразил Фердинанд, игриво подталкивая Тео под столом ногой.       — Герцог никогда не любил? — удивленно вскинул бровь Гелиос, вступая в диалог. — Мне сложно в это поверить, — лукаво улыбнулся он Матео поверх свечей и роз.       — А придётся, — жёстко ответил напрямую ему Тео и посмотрел тем самым взглядом, от которого вот уже столько лет тряслись поджилки всех дворян в замке.       Гелиос замер под этим взором, застыл с бокалом в руке, наполовину поднесённым к губам, и со стекающей с лица улыбкой, ставшей натянуто-восковой, вдруг побледнел. Его глаза взметнулись робеющей тоской, обнажая сердце во взгляде, и Матео ликующе понял, что попал в цель, метко ранил в самую сердцевину, но в груди вдруг похолодело и стало дико тошно от себя, от этого очевидного вранья и садистского удовольствия, что он на секунду испытал, видя растерянность и грустное смиренье Гелиоса Гальба. «Да! — думал Тео, пряча взгляд в бокале. — Чаша цела — лишь краешек отбит. Не мните, Ваша Светлость, что чары ваши всё ещё сильны и тлеют под ребром. Наглец! Бесстыжий ты валлийский сибарит!» — поток негодования и скрытого довольства прошёл волнующе по телу Тео. Немного вспыльчиво и недостойно, но в шторм годится даже самый малый порт, и он укрылся в мантии пыльного величья, закрылся на засовы своей гордости и власти. Всё чепуха! Сквозное ничего! Навылет. Нечего и думать.       Остаток ужина, а после и́гры и фуршет прошли спокойно и бессобытийно. Набравшись окончательно, сэр Уортон был кроток как ребенок, когда втихую, незаметно его теснили несколько гвардейцев, а после настоятельно препроводили в дальнее крыло, подальше от восторгов бала и гостей.       Матео, заключив, что миссия его завершена, за сим откланялся поспешно тоже. Бильярд и танцы, дым сигар и сплетни его не увлекали совершенно. Он пару раз ловил себя на стыдном, но безудержном слеженье за Гальба и, уловив это грассирующее колебанье в душе, стремительно простился с Фердинандом и другими, и, словно смерч, покинул бал и ту часть замка. Ему хотелось тишины и мрака, хотелось спать, точнее, забытья. Всё это было неожиданно, нелепо, так разрушительно внезапно и вредно́. Он не готов был, никогда не ждал, не думал. Он много лет не позволял себе даже воспоминаний, не позволял задумываться о былом и уж тем более ни разу не пытался узнать о Гелиосе, о его судьбе, о том, где он и как и жив ли по сей день. Всё это было в прошлом. Далеко. Забыто. Забито. Замуровано до основания земли. Какого дьявола же ты?.. Словно мучитель-призрак. Какого дьявола судьба опять смеётся?!       Спать он не мог, как не случилось и желанного забвенья. Не справился ни свежий воздух, ни горячий душ, ни аромат волшебного пачули. Напиться б вдрызг! Но это было б уже слишком.       Почти с рассветом, около пяти, в дверь главного советника негромко постучали. Бесшумно отворилась створка, и на миг Матео, сидя на террасе спиной ко входу, вдруг пропустил удар сердцебиенья...       — Матео, ты не спишь? — услышал он голос Фердинанда и отругал себя за глупость несусветную, за даже вскользь возникшую идею, мысль... Кретин! Безумец! Чокнулся совсем! Стряхнув с себя всю эту шелуху невольных грёз, Матео встал и, не скрывая удивленья, приветствовал Его Величество поклоном.       — Вы с деловым визитом или с представительским? — шутливо уточнил он, осматривая короля в пижаме.       — С личным, — в тон ему смеясь ответил Фердинанд. — Ты один? — он шутовски подёргал интригующе бровями.       — Смешно, — кисло фыркнул Тео и сделал приглашающий жест внутрь.       Фердинанд почти вприпрыжку пересёк его гостиную и сел привычно в кабинете, скинув изящные домашние пантофли** на ковёр. В руке у Фердинанда был початый переливающийся золотым графин, и он потряс им в воздухе, подмигивая Тео и кивая присесть напротив.       — Есть повод для ночной гульбы? — смеясь послушался Матео и сел возле короля, тоже сбросив обувь и подманив к себе бокалы.       — Решил на сон грядущий поделиться новостями. Мне что-то говорит, что для тебя они важны, — расслаблено тянул король.       — Решил предать мечу Робера? Я исполню! — рассмеялся Тео.       — Тебя послушать — я из дома Валуа***! — с сарказмом фыркнул Фердинанд и выпил залпом из бокала.       — О! Ты определённо де Бурбон****! — язвил Матео и тоже пригубил вина.       — Лорд Гальба остаётся, — припечатал Фердинанд, пытаясь взглядом прочитать реакцию Матео. — Он будет личным ювелиром Изабо, и это решено и неизменно. Его искусство покорило нашу леди, и я бессилен отменить, — он показал смирение лицом и краешком улыбки плутовство.       Матео промолчал и сделал вид, что изучает край гардины с ге́рбом.       — Мне стоит беспокоиться на этот счёт? — вкрадчиво продолжил Фердинанд, всем телом ощущая напряженье.       — Что б кто ни говорил, я не приемлю так называемый сопутствующий ущерб, — взяв себя в руки, процедил Матео. — Твоё решение — закон. Мне остаётся только покориться. Не тревожься. Со мной не будет срывов...       — Расскажешь? — мягко потянулся к леденеющим ладоням Фердинанд.       — Там нечего рассказывать, поверь, — поморщился Матео. — Мы были знакомы недолго и давно. Я его теперешнего совсем не знаю, равно как и он меня. Что было... то забыто и ушло, — он встретил взгляд Его Величества уже без колебаний.       — Ты очень преуспел в искусстве притворяться, но совершенно не умеешь врать, — добродушно похлопал его по руке Фердинанд.       — Я не лгу, — строго ответил Тео и убрал ладонь.       — Я вижу, что не лжёшь, — улыбнулся Фердинанд. — Мне, — изогнул он бровь. — Мне не лжёшь. А вот себе...       Матео отвернулся. Кариатида, что держала его невозмутимость на своих плечах, согнулась и скрипя клонилась долу.       — Он был мне всем когда-то и как был, так всё и отнял в одночасье, — слова вспорхнули по лучам рассвета, осели пылью на губах и в сердце. Так много лет он не произносил, так много лет он не хотел туда вернуться. Не трусить, не бежать, бороться, трясти его ещё худые плечи и кричать: «Опомнись! Это я!!! Я здесь, я рядом! Мы справимся! Люблю! Люблю!..»       Лицо Матео исказила маска боли, ужасной старой боли, что ещё сильней вдруг стала оттого, что все так глупо и необратимо.       — Ты даже если б мне сейчас сказал о следующем пришествии, едва ль меня сильнее удивил, — сражённо произнес король и в замешательстве налил себе ещё вина.       — Я сам порой не верю, что всё было, — смущаясь опустил глаза Матео, и к горлу подступило то, что, как он думал, уже не потревожит его жизнь.       — Я рядом, если что, — помялся Фердинанд и не прощаясь вышел. Ему было не по себе, но и отрадно — он никогда не верил в эту показную чёрствость, не доверял слушкам и наговорам. Король был проницателен от бога и знал, что друг его хранит в душе осколки сладкой чаши... и может, час настал её срастить?