Тени

Я споткнулся о твой силуэт Так внезапно, так неуместно Снова клином сошелся свет На твоём берегу бездны И я вновь растворяюсь дымкой Под тяжелое эхо шагов, Оставаясь лишь невидимкой Из давно позабытых снов. @ Ещё_одна_Малфой

      Следующее утро герцог Локсли встретил позднее, чем обычно, виной тому, конечно же, бессонница и лишний алкоголь накануне. Однако после сытного завтрака в уединении, комплекса обычных упражнений и нескольких каждодневных визитов казначея и парочки министров Матео ощущал привычную бодрость и собранность. Докучливая сентиментальная меланхолия, посетившая его вчерашним вечером, исчезла будто развеянный северным ветром лондонский смог. За окном цвела погожая румяная весна, аромат садовых роз достигал даже окон башни, и Тео вдыхал этот дивный томительный воздух полной грудью, твёрдо решив, что прошлое должно оставаться в прошлом. Он тот, кто он есть, и ничто этого уже не изменит, никакие обрывки старых призраков, никакие возможные провокации. Он — герцог Локсли, главный советник короля, первый вельможа королевства, страж и карающая длань, какое ему дело до того, что кто там скажет?.. Впрочем, не посмеют!       Тяжёлый цепкий взгляд чёрных глаз придирчиво окинул собственный силуэт в огромном зеркале на стене. Наконец-то можно было сменить душный церемонный бархат и шёлк на привычную строгость повседневного костюма. Рубаха, жилет, сюртук и брюки — все чёрное, все будто влито. Матео заколол волосы двумя серебряными гребнями, подобрав их высоко и гладко над затылком. Немного эпатажно, как часто говорил ему Фердинанд, но Тео было так удобно, он не любил тесьму и ленты, и, уж конечно, презирал резинки, что то и дело пытались подложить ему на туалетный столик личные горничные.       — Вертихвостки! — всегда смеясь журил их Тео и методично истреблял паршивую резину.       К обеду ему прислали приглашение на аудиенцию к Её Величеству, и Тео, не поведя и бровью, точно знал — спасибо Фердинанду за ночной визит — что суть беседы будет непременно крутиться возле лорда Гальба, ему посвящена и для него, конечно же, устроена. Что ж, Тео был готов. Ему достало половины дня, чтоб усмирить свою нервозность и колючий зуд от мысли, что теперь сиятельная поступь его бывших грёз будет звучать по этим плитам и между шпалер. Хороший воин выигрывает битву — не войну. И герцог Локсли был готов скрестить невидимые шпаги.       Гостиная Её Величества всегда приятно радовала глаз. Матео любил бывать там, в этом царстве сдержанности и покоя, неярких стен, обивки и чудеснейших цветов, букеты из которых Изабелла частенько составляла лично. У королевы был прекрасный вкус, чутьё на тонкую классическую роскошь, и это ощущение прекрасного жило в ней постоянно и отражалось на любом предмете, в каждом слове, в легчайшей грации и даже в том, как Её Милость деликатно, но как сталь вела дела страны, во всём являя себя безупречной опорой Фердинанду. Матео счастлив был за их любовь, Матео восхищался их союзом. Союзом равных и во всём не уступающих друг другу, ни в остроте ума, ни в красоте, ни в добром нраве.       Советник шёл к покоям королевы и думал, что раз она так поощрила лорда Гальба, то, значит, тот и впрямь искуснейший кудесник. Да, было б интересно взглянуть на произведения труда когда-то неумелых нежных рук. Да и на сына посмотреть хотелось. Впрочем, Матео был давно лишён любых не нужных делу, праздных выяснений и светского любопытства. Но тут... Да, поглядеть всё же хотелось.       Лакей Её Величества сопроводил Матео в кабинет и громко огласил его прибытье.       — Ваше Величество, — изящно поклонился Матео, едва переступил порог, и тут же неприметно содрогнулся. В глубоком кресле рядом с королевой непринужденно сидел сияя лорд Гальба собственной персоной. Такого советник не ожидал, но не повёл и бровью, лишь достойно приветствовал поклоном и его.       — Матео, вы как всегда чрезвычайно пунктуальны, — улыбнулась Изабелла. — Вы знакомы с лордом Гальба? — мягко кивнула она в сторону Гелиоса, что тут же встал со своего места и как мальчишка просиял улыбкой, радушной, искренней, почти счастливой, но не произведшей на Матео ровно никакого впечатленья.       — Ваша Светлость, — сухо поприветствовал его Матео и снова повернулся к королеве. – Возможно, я теперь некстати, — деликатно уточнил он у Изабеллы, не представляя, что им вместе обсуждать.       — Нет, вы как раз нужны нам, — возразила Изабелла. — Я упросила лорда Гальба на время стать нашим придворным ювелиром, и он великодушно дал согласье, — она ласково посмотрела на Гелиоса, тот кивнул и улыбнулся. — Я хотела сразу, пока железо ещё горячо, — продолжила Её Величество, — обговорить их пребыванье во дворце. Лорд Гальба путешествует с сыном, и нам, конечно, нужно будет всех их разместить, а также я желаю немедля обозначить гонорар, чтобы лорд Гальба был уверен в наших намереньях, дружбе и прозрачности условий. Вы нам поможете, Матео? — расцвела улыбкой Изабелла, и советник утвердительно кивнул.       — Мне нужен план работ, возможно, список пожеланий, характер встреч и предпочтений, — деловито стал перечислять Матео. — Назначить сразу гонорар мы сможем лишь условно, ведь Его Светлость загодя наверняка не знает, что от него потребуют, и как он это будет исполнять. Назначим ежемесячную сумму, а после поэтапно будем дополнять. На какой период лорд планирует остаться? — вкрадчиво уточнил Матео и искоса метнул в Гелиоса взгляд. Тот был невозмутим, спокоен и все так же улыбался, буквально поедая Тео взглядом, восторженным и неприкрыто удивлённым. Матео изогнул в ответ недоумённо бровь и окатил надменностью и ледяной волной — почти отбросил.       — Пока я буду нужен Её Величеству — я буду здесь, — ответил вместо королевы сам Гелиос и поклонился ей, подтверждая свои слова.       — Тогда я предлагаю восточное крыло и галерею Генриха VI, — спокойно ответил Матео, думая о том, что он поторопился и сглупил — ведь упомянутые комнаты всего через крыло от его башни, а это нежеланное соседство! Но слово брошено, назад забрать неучтиво. В конце концов, навряд ли Гальба будет бродить один по замку, встреча маловероятна. Но стоило, конечно, отослать его подальше...       — Что ж, я согласна. Спальни Генриха прекрасны. В них как-то останавливалась моя сестра и была довольна. Надеюсь, вам понравится, — Изабелла встала и протянула руку Гелиосу. — Я покину вас. О деталях поговорите меж собой. И не стесняйтесь нас тревожить. Меня и Фердинанда, и конечно, сэра Локсли — он почти член семьи. — Матео, — обратилась она уже к советнику. — Я прошу вас во всем первое время помочь нашему гостю. Лорд Гальба не простой наёмник, он наш друг, пусть же к нему относятся соответствующе.       — Я сделаю всё, что от меня зависит, — почтительно склонился герцог Локсли, и королева, словно четвёртая сестра прекрасных граций*, покинула свой кабинет.       — Значит, «Ваша Милость»? — нарушил возникшую густую тишину Гелиос. Он стоял спиной к окну, и яркое солнце подсвечивало его силуэт сзади, делая его будто сияющим изнутри. Матео прищурился на свет и впервые взглянул открыто в это лицо. Волосы стали короче и светлее, словно выгоревшие местами на яром солнце Испании. Лёгкий загар оттенял природную белёсость, от чего Гелиос выглядел румяным, отдохнувшим, будто только-только с побережья неги. Точёное лицо, тронутое прошедшими годами, заострилось и словно высеклось, сточило юные черты и выглядело так же, но опасней, словно в красоту добавили лихой изъян, что обрамил её, придал акцента и харизмы. Время не просто пощадило лорда Гальба, оно его вне всякого сомненья одарило! Простой костюм из серой шерсти сидел на нём прекрасно и небрежно, не напускной небрежностью, а именно шикарной. Знакомый блеск, как будто дежавю, мигнул задорно красным блеском в ухе лорда, и Матео отвернулся, почуяв дурноту и внутреннюю слабость.       — Тебе смешно моё величье? — чуть глуше, чем хотел, подал он голос.       — Отнюдь, — улыбнулся Гелиос и, оттолкнувшись от подоконника, сделал шаг навстречу. — Я всегда полагал, что ты достигнешь многого. Просто я не ожидал встретить тебя в Англии и во дворце.       — Не думаю, что ты искал встречи, — усмехнулся Тео и отступил к двери.       — Искал! — выпалил Гелиос и, перестав улыбаться, стал всматриваться в Матео, словно беззвучно прося его о чем-то. — Но след твой затерялся... И, выходит, ты сменил имя. Я не мог...       — Титул мне достался по наследству, как и тебе, — перебил его робкий шёпот Тео. Он всё сильнее раздражался. Внутри всё жгло, и он не мог понять, что это. Старая обида? Или досада? Или просто шок от встречи? А может, этот чёртов блеск рубина так подействовал на память, что хотелось выть! Оставить честь и гордость и сбежать, нестись не видя ничего кругом по галерее и, заперевшись у себя, напиться вдрызг и пить пять дней или неделю, пока рассудок не очистится вместе с желудком этой рвотой былых воспоминаний о его губах и том, что эти ангельские губы сотворили!       — Твой титул по заслугам, я так полагаю, — стушевавшись, заметил Гелиос.       — Ты тоже не бастард, — хмыкнул Матео.       — Ты же понимаешь, о чём я, — тихо почти что прошептал Элио, и Матео прошибло дрожью — этот вкрадчивый, чуть слышный шёпот до мурашек.       — Понимаю, — сухо ответил Тео. — Но обсуждать не хочу. Ни теперь, ни позже. Ворошить прошлое — удел бездельников и стариков. Вам ясно, Ваша Светлость? — жёстко посмотрел он на заалевшего Гелиоса как на провинившегося пажа, почти как на пустое место для себя, мираж, обрывок привиденья.       — Предельно, Ваша Милость, — вдруг вскинул Элио лицо, на котором не осталось ни следа минутной робости, и источалась только ласковая показная сладость. — Ты очень изменился, — хитро сощурился лорд Гальба и будто дикий кот скользнул поближе.       — Жизнь пообтесала, — едва не отшатнулся от него Матео, но устоял, хотя в груди всё снова задрожало.       — Как и меня, — небрежно бросил Гелиос и подошёл совсем близко, расстояние в два шага. Матео разглядел тень паутинок возраста и блеск в глазах, оправу чёртова рубина и несколько ворсинок на отвороте пиджака.       — О... — вскинул Тео ехидно бровь. — Только не начинай это показное нытьё, — процедил он, и рука вдруг сама потянулась, чтоб сбросить мелкую пылинку с совершенства ткани. Гелиос проследил путь его ладони и будто на дюйм подался вперёд к ней навстречу, словно желая продлить это совершенно неуместное, заботливо-бестактное касанье.       — И не думал ныть, — с придыханьем ответил он, пристально наблюдая, как ладонь Тео, дотронувшись до лацкана, убрала легчайшую ворсинку, отбросила её, невидимую, в воздух и снова опустилась вдоль бедра Матео, будто испугавшись. — Я доволен тем, что есть, и счастлив, — бегая глазами по суровому лицу, продолжил Элио. — У меня всё хорошо...       — А как насчёт совести? — презрительно изогнул губы Тео, и блеск в глазах Элио вмиг потух, а тело, что до того будто само собою тянулось вперёд, ближе к Матео, вдруг напряглось, и плечи опустились, по лицу гульнули желваки.       — Тут сложнее, — снова тихо выдавил из себя Гелиос и отвернулся.       — Угрызения совести начинаются там, где кончается безнаказанность**, — процитировал Матео и развернулся к двери.       — Я достаточно наказан, Тео, — вслед ему негромко бросил Гелиос.       — И я, — ответил Матео и не оборачиваясь вышел. Сердце колотилось о рёбра, словно после долгого бега. Тео стремительно шёл по галерее и надеялся, что никого не встретит. Он был слишком возбуждён, чтобы вести пространственные речи или любезничать, да просто говорить без опаски дать тоном петуха — так в горле всё саднило и скрипело.       Матео посвятил остаток дня разбору документов и прошений, ушёл в бумажную рутину с головой и пропустил обед, намеренно — совсем не находя в себе желанья новой встречи с проклятым Гелиосом, что теперь, как гость и — боже мой, друг королевы! — конечно, будет есть со всеми за одним столом, его особый статус даст теперь много свободы действий и передвижений. Всё это огорчало Тео и лишило и без того не самого большого аппетита. И даже после вечернего гонга он не стал спускаться ни к ужину, ни на коктейль, ни к бильярду с Фердинандом. Матео попросил лакея принести ему немного сыра и, может, виноград из кухни, чашку чая и свежий хлеб. Советник с юных лет не отличался привередливостью и всегда довольствовался малым и простым.       Минуты капали, давно стемнело, по времени уже должны были все разойтись по спальням. Матео захотел пройтись после небольшого перекуса — весь день почти не разгибаясь он писал и перед глазами мелькали буквы, строки, будто мошкара. Сменить немного обстановку не повредит — час уж поздний, и вряд ли кто-то потревожит его уединение и отдых.       Без препятствий Матео вышел в сад, прошёлся по аллее мимо роз и только распустившихся магнолий. Неосознанно он избегал всей освещённой даже ночью части сада и вышел тенью, сам не зная почему, к восточным стенам замка. Сад, погружённый в тишину и свежесть, бодрил и убаюкивал одновременно, негромко шипел фонтан где-то на границе зренья. Матео сел на неприметную скамью и посмотрел на стену — этажами выше, он знал наверняка, горели жёлтым светом окна спален Генриха VI, что он сам лично днём распорядился подготовить для гостей. Одно окно было открыто настежь, тюль пузырем надулся и парил снаружи, словно белый флаг после сраженья.       Минут пятнадцать просидел бездумно под этим мреяньем Матео. Он пытался в этой ласковой вечерней тишине и безмятежности найти в себе ответы, что так остро терзали душу и её покой. Он хотел понять, что чувствует, что думает на самом деле? Что беспокоит его так, что вот уже вторые сутки он не может вернуться в будничное русло, а весь пылает, бесится, звенит! Он раздражён... Но почему так больно?! И что ещё ужасней, отчего так хочется всю эту боль излить? И сделать её общей, обоюдной! Ведь он простил, он отпустил давно, он даже никогда больше не думал... о НЁМ! Или просто запрещал себе? Где эта грань меж думать о себе и быть собою? В чём разница — отринуть силой воли, самоубежденьем и по-настоящему простить? В окне мелькнула горничная, затворила ставни, и Тео вздрогнул, вдруг подумав, что его заметят! Только сейчас он с ясностью представил, как это выглядело бы со стороны... Укрывшись чарами мгновенно, он встал и незамеченный никем, теперь уж точно, вернулся в замок через чёрный ход.       Настенные часы пробили полночь.       Приглушённый свет, скрип старых деревянных половиц и тонкий запах бука. Немного утешали знакомые до последних трещин коридоры, двери и перила — его дом. Дворец Его Величества — обитель Тео. Цыганёнок из корзинки теперь сиятельнейший из мужей. Матео шёл и ласково водил подушечками пальцев по обивке стен и гобеленам. Его судьба была предрешена за много лет до самого его рожденья. Он должен был стать тьмой, погибелью живому, но по веленью чародея Локсли, благодаря его любви и отреченью, безродный и разбитый цыганёнок стал светом, стал опорой королю и главным стражем государства. Так много лет теперь уж на его плечах держался хрупкий мир, покой и процветанье этих стен и далеко за ними. Тео Локсли был избран для большой судьбы, больших свершений и больших побед. Был избран... но желал ли сам себе такого? Теперь уж сложно было говорить и думать об ином. Но иногда... вот как сегодня, в тихий, робкий час, он чувствовал, что всё бы отдал, все почести, всю власть и гордость, золото и даже силу всю, со всем без сожаления простился б, взамен на то, чтобы вернуться в час, когда он, замирая от восторга, переполненный надеждой стоял под окнами именья Гальба и поднимал по воздуху каштановую ветвь.       Освежённый ночной прохладой, не чувствуя сонливость, Матео тихо шёл к библиотеке. Это его любимое место во всём дворце. Тяжёлый дух неисчислимых, так редко тронутых рукой обширных знаний — старинные гравюры, переплёты времён таких далёких, что страницы внутри почти порой истлели, слова забытых лир и муз, пышные интриги и тут же — атласы и карты, история любых веков и их властителей и судеб. Не одно столетье эти полки заполнялись редчайшими, искуснейшими чудесами мысли, талантами пера мудрейших из смертных.       В жизни Матео было мало слабостей и удовольствий, но книги с детства навсегда пленили, занимали место в сердце, в досуге в редкие часы бездействий. Дворцовую библиотеку пользовали мало — не всем было разрешено, а те, кто допускался, зачастую не любили её укромную, немного пыльную уютность и витающие ароматы превосходства чужого интеллекта. Коричнево-бордовая обшивка, тускнеющая медь, прах чужих жизней на стенах за стёклами витрин. Немногие здесь проводили время, чаще минуя эти комнаты без интереса и вскользь любуясь пестротой ковров, картинами и росписью на лаковых столах и секретерах. От пола к потолку, куда хватало взгляда, здесь были только книги, покой и тишина. А это всё, что так любил Матео! Попав сюда впервые, Тео помнил, как он хватался чуть ли не за каждый переплёт и всё хотел листать, читать, увидеть, всё потрогать. Как кот в рыбацкой гавани, сходил с ума от перспективы насыщенья. Столько знаний! Столько дней, часов в компании великих и изящных сочинений. С годами в этих залах у Матео образовалось собственное место — уютный уголок с козеткой и комодом, где он хранил свои блокноты и заметки, любимые потрёпанные фолианты, перья и закладки. Персональный островок в бескрайнем океане книг, его причал и средство от хандры и перенапряженья.       Зайдя в библиотеку, Тео зажёг несколько свечей, отбросил мантию и вынул гребни из волос. В его комоде всё ещё вздыхала недочитанная в прошлый раз «Агнесса», и Тео, плохо помня где остановился, пробежал глазами несколько уже было пролистанных страниц.       Приятно тикала златая голова Давида — часы, что подарили Фердинанду в минувшем году. Безвкусица, как говорила Изабелла, а Тео этот бюст пришёлся по душе, и он его тайком принёс в своё гнездовье, благо Её Величество в библиотеку не ходила вовсе.       Давид пощёлкивал, страницы сладостно шуршали, воск плавился и пах приятно хвоей. Простая, без излишеств история баюкала тревожное сознание Матео, он весь ушёл в нехитрые переживанья юной девы, отчаянно нуждавшейся в нежности сурового отца, и не заметил, как широкая портьера, что укрывала вход в читальный зал, бесшумно разошлась. На пороге, ещё пока в тени, появилась фигура с канделябром в руке. Из-за витых рожков подсвечника нельзя было мгновенно распознать кто визитер, и Тео прищурился и наклонился, желая разглядеть лицо ночного неожиданного гостя.       — Я не помешаю? — узнал он тихий голос, блик свечей упал и подсветил улыбку и жемчужный ворот шёлкового шлафрока.       — Помешаешь, — сухо отчеканил Тео, ощерившись почти наглядно. — Ты преследуешь меня? — недобро сузил он глаза и встал с козетки, уголки губ недовольно дрогнули.       Гелиос поставил канделябр на стойку и огляделся, будто не расслышав, но спустя мгновенье тихо, словно не желая нарушать сакральность места, сказал:       — Не буду отвечать, щадя твоё самолюбие, — почти игриво усмехнулся и отвернулся к книжным полкам, встав спиной к Матео.       — Вы нарушаете этикет, лорд Гальба, — громким, неуместным эхом отдался голос Матео от деревянных стен. — Во дворце Его Величества не принято поворачиваться тылом к его свите, — плохо скрываемая ярость звучала в каждом слове.       Мерцало золото волос, жемчужный шёлк струился мягкими изломами, подчёркивая тонкие абрисы тела, Тео мог поклясться, что нагого.       — Вам ли не знать, Ваша Милость, — обернулся Гелиос, изгибая стан, — что это лучшая из моих сторон, — и он изящно поклонился Тео, исподлобья полоснув ехидным взглядом.       Матео вспыхнул и, не найдя достойного ответа, поспешно зашагал до выхода, минуя Гелиоса по дуге и по́ходя срезая его взглядом. Он быстро, глубоко втянул ноздрями воздух, когда проплыл суровой тучей мимо — и грудь наполнилась щекочущей истомой — оранжевым теплом бодрящей цедры, голосом кедровых шишек и шёпотом нагретой кожи под холодным водопадом из жемчужного сатина, что так легко скользнул бы на пол с плеч.       А Гелиос, оставшись в тихом зале, довольно улыбнулся, вспоминая, как нынче вечером после бильярда к нему, уже почти простившись, уходя ко сну, вскользь и небрежно обратился Фердинанд.       — Вам, думаю, будет небезынтересно, если бессонница и ваш приятель в новом месте, посетить нашу фамильную библиотеку, что ниже этажом и чуть правей от главных комнат. Там очень тихо и полно реликвий. И не бывает никого... — король туманно улыбнулся, видя недоумение Гелиоса, и добавил: — В библиотеке после гонга обычно очень славно и уютно. Можно отдохнуть. Хотя порой там коротает час советник... — он сделал паузу. — Если вы не робкого десятка, — лучезарно улыбнулся Фердинанд, ликующе отметив мгновенный интерес и радость в глазах напротив, — даю вам разрешенье брать любые книги, — закончил он и удалился, а Гелиос пошёл к себе считать минуты до полуночи, и вот сейчас он был как будто пьян и возбуждён до края.       Матео — жар с полей, прекрасный демон, чёрное крыло, его мечта, его незаживающая рана, его каратель в протяженье стольких лет. Матео Райвен — вдох и выдох. Судьба. Проклятье. Первая любовь. Единственная навсегда! Потерянная будто безвозвратно и вот явившая себя из пепла дней... Матео! Тео! Тео! Тео!