Тени

Пойду сквозь заросли других цветов, не обернувшись - не интересна мне их красота. Подмогой в том мне твердость духа лишь наполовину, а остальное — ты, любовь моя... Юань Чжэнь

      Следующим утром Матео известил Его Величество о том, что он уедет на пару дней. Его присутствия ожидают в министерстве — это не займёт много времени, но он решил, что заночует у себя в апартаментах в центре, чтоб не спешить и посвятить себя полностью вопросам хоть и не безотлагательным, но важным. К тому же, скоро выборы в парламент — нельзя давать им спуску и возможность своевольства. Фердинанд пожал плечами и сказал, что дел как будто срочных не предвидит, и Тео может ехать, хоть он и станет по нему скучать.       — Меня не будет два-три дня, — с улыбкой утешал Матео друга и, прихватив дорожный чемодан и младшего лакея, покинул двор.       На самом деле это, конечно, был предлог. Не так уж к спеху были министерские запросы, и визит к ним мог бы обождать, но Матео хотел уехать из дворца. Уехать быстро, не прощаясь, ещё до завтрака — почти бежать. И было от чего! Полночи он томился, крутился в простынях, изнемогал. Ему, едва прикрывал веки, мерещился жемчужный силуэт, он чувствовал под пальцами холодный шёлк и гладкость и слышал треск разорванных одежд... а под ними — остроконечная звезда прекрасных плеч, лопаток, ключиц и голубые нити тревожных вен, ровная спина, мерцающая в глянцевом сиянии, и светлый пух волос на голенях, и золотистый — на предплечьях, раскинутые широко колени, вскинутые бёдра, изгиб холёной шеи и как капля крови — мазок рубина, и такие же глаза — порочные, почти что инфернально сияющие гранями любви. Матео, весь в поту и грёзах, метался диким зверем по постели и ненавидел своё тело и того, кто пробудил его для этих сладких мук. Бежать! Бежать! Уже не важно куда и как надолго, лишь бы дальше от любого возможного соприкосновенья. И наверно, даже стоит под обороткой посетить бордель, что он не делал никогда, ну разве только в юности далёкой, ища немного опыта и понимания своих желаний — с той поры Матео никогда не опускался до гетер. Не было нужды, да и желанье будто притупилось. Он много лет не видел столь порочных снов, не просыпался мокрым и разбитым от нереальности происходящего и реакций тела... Кончить в постели, без руки, от сновидений — как мальчишка в пубертат!       И вот после такой-то ночи всё было решено к заре, и Тео, испросивши дозволенья, покинул двор, весь будто перетянутые струны.       Его огромный и шикарный дом в Белгравии* был сотой долей баснословного наследства Персиваля Локсли. Тео редко здесь бывал, но с радостью предоставлял свои владенья кронпринцу для его инкогнито утех, в душе́ не поощряя такой образ жизни, но и не во власти Тео было запретить. Всё лучше, чем какие-то притоны или номера отелей, в которых даже с оборотным зельем Его Сиятельство могли разоблачить и оскандалить. А так территория своя. Матео был не против и просил, чтоб Септимус и его гости не поднимались только на второй этаж, где он хранил все вещи Персиваля Локсли. Бережно хранил, надеясь втайне когда-нибудь открыть небольшой музей великого провидца.       Дом был роскошным и действительно большим, когда-то основным жильём старого герцога, но Тео мало там бывал. В комнатах по сути не было отделки в общем понимании этого значенья, там скорее присутствовала аранжировка, продиктованная прихотью или различными видами тяготений бывшего хозяина, более тонких, чем простое единство цвета или стиля. Местную библиотеку и кабинет отличали не только дорогие переплёты, но и подлинные реликвии эстетизма и литературы. Так, например, в витрине был сохранён локон Байрона и портретный набросок самого Бодлера. В одной из комнат красовался пейзаж Больдини и несколько работ Моне. Сокровищница, но в усталом отчужденьи от невнимания нового владельца, который был далёк от накоплений богатства, от сытой радости вещественного обладанья и хоть вполне умел экспертно оценить тот или иной шедевр мастерства, но был лишён восторгов коллекционера или истового знатока.       Дом на Итон-сквер встретил Матео тихим запустеньем и облаками пыли. Лакей тут же пошёл готовить спальню и договариваться с ближайшим рестораном о столе, а Тео развёл огонь в камине, разгоняя сырость, и послушал тишину пустынных комнат. Было хорошо. Он даже малодушно вдруг подумал, а не остаться ли подольше, но отсёк мгновенно эти мысли. Его любимый Фердинанд порой был как дитя, такого не оставишь надолго — наломает дров.       Дав себе лишь два часа на отдых и безделье, Матео, обрядившись в представительский костюм, отправился к министрам и провёл в их атриуме более пяти часов. С вниманием и строгостью он слушал их тяготы и личностные достиженья, хвалил, ругал, кого-то даже отчитал. Он подписал, наверно, больше сотни документов и прочёл не меньше, и ознакомился со схемами строительств, сносов, перестроек — одобрил что-то, что-то отклонил. Голос Матео часто, хоть и не в открытую, но был решающим — его сухие замечанья слушали, а подписи желали больше гонораров. Благосклонность Тео была по-своему билетом на успех! Кто смел бы возразить герцогу Локсли? Отчаялся бы усомниться в его знаниях и всевластье? Пока что не дерзнул никто. Матео был суров, но справедлив, и, если за поступком и идеей не стояли корысть, притворство или ложь, он всегда был расположен к новаторству, размаху, широте проектов. А также щедр!       Многие благотворительные центры по большей части финансировались лично Матео Локсли. Не скупясь, он жертвовал значительные суммы и даже земли для детей, сирот и стариков. Он строил школы и дома для одарённых магов, нанимал профессоров. Он взращивал юное поколенье, хотел побольше просвещённости и доброты, побольше света и искусства и, конечно, как можно больше обученья для колдунов, рождённых без возможности развиться и огранить свои природные уменья. Под его рукой уже прошло два выпуска сильных чародеев. А ещё Матео много жертвовал конюшням. По старой памяти и до сих пор любя всем сердцем лошадей, он обожал, когда, пусть редко, но выпадало время и возможность побаловать себя общением с конями. Иногда он даже во дворце спускался к коневодам и, заплатив им за молчание, сам мыл приглянувшегося андалузца, вычёсывал гривы, скрёб копыта, готовил травяные зелья и вымачивал в них щётки. В конюшнях его знали и любили, в какой-то мере даже не боялись, почитая как своего — так много было в Тео пыла рядом с лошадьми. Но выезжал он редко. Только церемонно с Фердинандом или на показной охоте в день празднования побед. Возиться с лошадьми любил, но не стремился быть в седле, хотя все, хоть раз увидя его верхом, восхищённо говорили, что он буквально создан для езды. Память тела не отпускала, и Матео многое умел и даже пару раз для Септимуса полихачил, постыдно впитывая откровенный мальчишеский тогда ещё восторг! Но сердце не пускало дальше редких, эпизодических прогулок и парадов. В душе он всё ещё скорбел и чувствовал вину, с годами не поблекшую нисколько. Его чудесный друг, друг детства, его сердце, поверенный всех тайн и всех надежд... Любимый Яблочко. Даже его ОН отнял! Тео помнил, что Гелиос забрал себе его коня, увёз куда-то и зачем-то от родных угодий... Так много прошлого покрыто амальгамой, но лишь коснись, поддень ногтем — и отраженье не заставит себя ждать. Болезненное, искажённое, дурное, распоротое ровно пополам на до и после и укрытое годами, годами молчаливой лжи и отрицанья.       Поужинав в «Чезаре» и пройдясь лениво по городу, Матео зашёл на полчаса домой на Итон-сквер и там, одевшись скромно, неприметно, выпил одну из порций оборотки, что всегда хранил на всякий случай и с собой в поездках, и дома под замком. Всегда один и тот же прототип — мужчина примерно его возраста и стати, приятной внешности, но и не броской. Этот оборот Матео прикупил ещё давно, в поездке по Парижу с Фердинандом, где им часто приходилось, дабы не привлекать внимание общественности, прибегать к этим нехитрым средствам маскировки.       Перетерпев минуты перевоплощения и оглядев себя иного, Матео всем остался удовлетворён. Он предупредил лакея, что, возможно, вернется поздно, чтобы тот не ждал и, если хочет, может прогуляться или лечь пораньше.       Уже спустились сумерки, когда Матео в образе довольно миловидного француза покинул дом и Итон-сквер, и даже центр. По долгу службы он немало знал мест увеселительного толка, как пышных и роскошных, так и поскромней. Но нынче он хотел спуститься поглубже, в тёмные воды около портовых доков. Там, в безыскусной грубой простоте, порой можно было сыскать прекрасных падших, что были посговорчивей и не болтливы. За звон монеты позволяли всё и всё умели без ненужного кокетства и ломаний. Откуда это Тео знал? Такая служба — знать всё и обо всех, во всём быть компетентным. И с Лондонского дна советник получал немало информации, полезной и не очень, но всегда уж точно небезынтересной в перспективе. Осведомлённость пригодилась. Тео знал, что возле этих доков есть кабак, а в глубине его — бордель, альковная для путешествующих моряков, торговцев и простого люда. Конечно, Тео понимал, что это будет вовсе не шатёр Кайны Ариб**, но он и не стремился к эротическому эскапизму, ему важней была конфиденциальность и выбор — он хотел вполне конкретную усладу.       Пропустив для виду стакан забористого эля, Тео обратился к бармену и позвенел монетой. Тот понимающе кивнул и дал проход за стойку — там за прокуренным и сальным палантином начинался коридор, а дальше несколько дверей и маленькая комната для ожиданья. В неё-то и пустили первым делом Матео и просили обождать.       Официант принес ему ещё немного эля и сигару. Матео, улыбнувшись, отказался, язвительно подумав: «Вот так обхожденье. Почти амфитеатр!» Спустя минут пятнадцать, Тео даже утомился ждать, в комнату вошла сухая дама, без возраста, без эмоций на лице — негнущаяся жердь в сером костюме на манер жокейской пары.       — Что вам угодно, сэр? — прохрипел прокуренный басок. — На час, на два, а может быть, и на ночь?       — На ночь, — не смущаясь отозвался Тео и встал с продавленного старого дивана. — Мне нужен мужчина, высокий, крепкий, не брюнет, желательно постарше двадцати и с опытом, но не пассивный, — последнее Матео выпалил почти непроизвольно — он вдруг понял, что хочет не только взять, но и отдаться, ощутить немного боли и чужую власть и силу. И это было неожиданным желаньем, ведь Матео в последний раз был принимающим... семнадцать лет назад.       — Необычное заданье, — скривила губы дама, но улыбнулась тут же, что, впрочем, не украсило её бесстрастное лицо. — Вам повезло, у меня есть Гедеон, — и улыбка её стала неприятно приторной и плоской.       После оплаты Матео проводили в тёмную окуренную благовониями спальню, где кроме аккуратно застеленной постели больше не было ни стула — ничего! Почти не отдающий света ночник, прибитый в изголовье, мигал и раздражал мгновенно. Матео придирчиво осмотрел кровать, дотронулся небрежно до белья, слава богу, чистого и не измятого, и сел на краешек постели. Почти тут же в комнату вошёл мужчина. Он робко затворил за собою дверь и замер в тусклом блике света. Высокий, молодой, красивый простой спокойной красотой восточных графств.       — Привет, — смущённо улыбнулся юноша. — Как мне к вам обращаться? — и сделал шаг навстречу.       — Меня зовут Ксавье, — представился Матео. — А ты, наверно, Гедеон?       — Да, сэр, — тот кивнул, — он самый, — и сел напротив Тео на кровать.       — Может, хочешь выпить? — спросил Матео, думая, что не готов вот так с порога броситься в горнило страсти.       — Я предпочитаю быть в сознаньи... — улыбнулся Гедеон.       — Понимаю, — кивнул Матео. — Я тоже не люблю сюрпризы.       Ночник мигал, навязчиво жужжа проводкой, Гедеон молчал.       — Раздевайся, — мягко повелел Матео, и юноша, будто ожидал этой команды, стал медленно расстёгивать рубаху.       — Вы хотите... — он запнулся, — чего-то, может... странного? — не найдя в себе слова, он неуверенно пожал плечами.       — Ничего такого, — качнул головой Тео, разглядывая мускулистый торс и не ощущая ни грамма возбуждения и тяги. — Почему ты здесь? — вдруг ляпнул он, не успев сдержаться. Наверно, это было глупо и нелепо.       — Мне нужны деньги, — не смутившись ответил Гедеон, снимая брюки. — Мой брат очень болен... Постоянно нужен уход и средства, и таблетки, — он говорил спокойно, будто бы беспечно. — Я не потаскун, — вскинул он глаза. — Не заезженный. И чистый, если вы боитесь... И универсал, как вы просили. Вам понравится, поверьте, — и щёки полыхнули до ушей. А Матео обескураженно потупился и тоже стал снимать рубашку.       — Вы красивый, — одобрительно взглянул на него Гедеон.       — Ты тоже, — улыбнулся Тео и потянул свою ладонь к груди, украшенной набитым якорем в кругу.       Пальцы коснулись тёплой кожи, почувствовали твёрдость мышц и ровное сердцебиенье. Гедеон прильнул поближе и откинул шею, словно подставляя её под поцелуй, и Тео целовал — прошёлся влажно от плеча к губам, но губы миновал, лаская дальше тело. Руки Гедеона тоже ожили, умело пробежались по спине Матео и его ногам.       — Ты будешь в брюках? — изогнул он бровь и положил свою ладонь на пах Матео. Тот расставил ноги шире и откинулся чуть-чуть назад, позой помогая понять, что он желает. Гедеон ловко и быстро расстегнул его ширинку, приспустил штаны и потёрся лицом об совершенно вялый, ни капли не заинтересованный член.       — Всё в порядке? — поднял он глаза, такие же безразличные, как плоть Матео.       — Да, — просипел Матео и напрягся. — Дело не в тебе... — он думал о комичности происходящего, о жажде, что испытывал с утра, о том, как он хотел войти в горячее, покорное лишь с виду тело, как мысленно в экстазе содрогался, беря его много часов подряд.       — Может, хочешь сам? — предположил Гедеон и встал перед Матео во всей своей подтянутой красе, встал так, чтобы его член, к слову, вполне дееспособный, упирался бурой гладкой головкой аккурат в лицо Матео.       Тео медлил. Не чувствовал он ни желанья, ни похоти, ни вожделения. Краем мысли он подумал, что Гедеон — весьма скромных размеров парень, и с таким, наверно, было бы комфортно после длительного перерыва, что несомненно дал бы о себе знать в процессе их соединенья... но увы. Уставившись на эту розовую плоть и не найдя в себе ни капли возбужденья, Матео встал.       — Прости. Я передумал, — улыбнулся он и, видя отголосок паники в глазах напротив, тут же поспешил добавить: — Я оплатил всю ночь, ты можешь просто отдохнуть. И вот что... — он вынул из пиджака блокнот и набросал в нём адрес своего поверенного в городе и приказ ему о выплате для предъявителя весомой суммы. — Это тебе и твоей семье. Распорядись с умом, — он ласково коснулся растрёпанных волос онемевшего внезапно Гедеона.       — Ты уверен? — сипло отозвался тот и ошарашено прочёл указанную сумму. — Это очень много.       — Это подарок за твою тактичность, — усмехнулся Тео.       — Может, мы попробуем ещё раз? — почти что с нежностью, благодаря, попробовал задержать Матео Гедеон.       — Не имеет смысла, — тепло ответил Тео. — Я понял кое-что сейчас и уже за это тебе спасибо. Ты тут точно ни при чём. Просто мне не надо никого, кроме... — он устало замолчал.       — Так ты влюблён?! — просиял азартом Гедеон.       — Я не влюблён, — выдохнул Матео. — Но для других испорчен навсегда, — и горько ухмыльнулся.       Матео удивительно спокойно принял все события, случившиеся с ним в борделе. Он понял, что бежать от прошлого так же нелепо, как коту пытаться убежать от своего хвоста.       Внезапно напомнившее о себе былое — как чёрт из табакерки! Но Матео умел бороться с шутками судьбы. Принять проблему — это наполовину приступить к её решенью. С лёгким сердцем уснул Матео в эту ночь и с той же лёгкостью вернулся в замок, где невозмутимо выслушал желанье Фердинанда и семьи провести лето не в душном смоге города, а на природе. Пикники, рыбалка, загородный дом. Разумеется, охота... Матео улыбнулся про себя: «Вызов принят». Судьба решила их историю закольцевать и сбросила на игорный стол всё те же карты. Только расстановка и расклад уже не те, и Тео в козырях, как в специях в день благодаренья индейка. Ни один валет не страшен, когда ты дружен с королём и дамой. Ты — сам пиковый туз и держишь флеш-роял, а в общем-то даже и казино твоё!