Тени

Говорят, самолюбование — грех, Но его я себе давно отпустил, Вполне достаточно всех тех Остальных, которые ты не забыл, Не простил И уже не простишь, Сколько тебя не проси. Но последний раз напишу, Прошу: «Не грехи — меня отпусти» Ещё_одна_Малфой

      Подготовка к отбытию королевской семьи в Норфолк занимала обычно неделю. Первыми ехали до места младшие слуги, за ними управляющие, и уже потом на всё готовое и обустроенное — королевская чета и свита. Сборы в этот раз не отличались чем-то уникальным. Всё было отработано за много лет до безупречного порядка.       Фердинанд наслаждался предвкушением охоты, Её Величество питала слабость к пикникам, кронпринц решил вдруг научиться стрелять из лука и часами пропадал на дворцовом огороженном лугу. Леди готовили и упаковывали платья и шикарные герерро из соломы. Юноши были возбуждены всепоглощающей свободой в перспективе — ведь в загородном замке королевский этикет был почти условный. Всех манил простор и свежий воздух, чарующее пенье многоптичья, что всегда настраивало на романтичный лад и умиротворенье. Казалось бы — всего полдня пути! Но то была совсем иная жизнь, другой уклад, изысканная простота и лёгкость.       Матео эти дни был занят подведеньем черты под городскими делами и мало интересовался грядущим переездом. Но он пару раз ходил с кронпринцем на луга, на импровизированные стрельбы. Они много болтали, в основном о женщинах — это была пока острейшая из линий разговоров для юного наследника короны, он был пылок и влюблён в любовь, то есть постоянно, и каждый раз — всерьёз и навсегда! Матео и радовала, и одновременно удручала такая влюбчивость его ученика. С одной стороны, это было премило, то, что кронпринц не просто любодей, а именно любовник! Ищущий подругу сердца Дон Жуан в самом изящном и эвфемистичном значении этого сравненья с великим возмутителем девичьих грез. Но вот с другой, Матео беспокоила поверхностность его желаний, точнее, нежеланье видеть дальше оболочки. Мы влюбляемся глазами, обоняньем и тактильной тягой... но любим сердцем, разумом, отринув притяженье; мы чувствуем не только плотский зов, но слиянье душ, общность, пониманье и, как итог — верней всего союз подобного с подобным, но достичь его, этой гармонии души и тела вместе, возможно только спустя время, а кронпринц почти мгновенно остывал, пресытив тело и утолив первоначальный голод обладанья предметом страсти, дальше он скучал и переключал внимание на новый притягательный объект.       — Чем больше женщин познал мужчина, тем примитивней его представления о них, — говорил Септимусу Тео.       — А у тебя было много женщин? — веселясь, парировал кронпринц.       — Много, — в тон ему ухмыльнулся Тео. — Но любил я только дважды.       — Боже-е-е-е мой! — паясничая, схватился Септимус за сердце. — Герцог Локсли любил?!! Два раза?!! — и обхватив Матео за спиной, смеясь просил: — Ну, расскажи, Матео, кто она? Хоть про одну. Обещаю, я буду нем как рыба!       — Мал ещё, — фыркнул Матео и перекинул Септимуса через плечо на мягкую траву. — Боюсь, ты можешь повредиться малость рассудком, если я стану рассказывать тебе, как себя ведут взрослые дяди, а не жидкохвостые котята, — он сделал пас рукой, и на секунду на макушке принца возникли серенькие ушки.       — Вредина, — надулся тот. — Папа прав, ты просто выдумщик и никогда на деле не влюблялся.       — Пусть так, — кивнул Матео соглашаясь. — Я — сухарь.       Поздняя весна. В воздухе витало напряженье, воспетое во множестве поэм, парило по ветру симфонией очарованья и томило не только юные горячие сердца... но и сухие.       Тео перестал бороться с памятью и часто вспоминал те дни, когда он был крылат и пьян любовью. Но вспоминал он только о хорошем, запретив себе касаться старой раны и её последствий, что оказало успокаивающий эффект. Без волненья теперь спускался герцог Локсли к общему столу, без эмоций здоровался со всеми, в том числе и с Гальба, но личного общенья с лордом всё же избегал. Иногда за чаем или в бильярдной он порой ловил на себе синий взгляд, тревожный и усталый, и не боясь смотрел в ответ, всем видом подавая знак, что он не понимает этих странных взглядов и не ищет сближения, лишь терпеливо снося не самое приятное соседство и стараясь быть подчеркнуто-вежливо любезным.       Матео правда не искал причин этих внезапных зрительных пересечений, не обращал внимания на затяжные эти взгляды и будто бы печаль, мелькающую в глубине зрачка. Волнение от встречи миновало, и остался только флёр досады, что приходится сносить все эти неозвученные вздохи, он был уверен, мнимого, наигранного сожаленья.       Но стоит заметить, что и сам Гальба, помимо этих взглядов, с их встречи ночью в библиотеке не предпринимал попыток к разговору. Лишь однажды за прошедшую неделю он обратился к Тео лично.       Это было после ужина, когда всё общество собралось в музыкальной гостиной. Граф дез Эссент негромко играл на рояле, блистая мастерством. Робер Уортон, как всегда, устало налегал на скотч. Несколько маркизов играли в карты, тут же вели беседу их дамы сердца, почти вальсируя по периметру гостиной. Его Величество затеял спор с приглашённым портретистом, а Изабелла листала образцы обивок, желая поменять интерьер в дальнем гостевом крыле. Мерцали свечи, всё было покойно и степенно. Мелодия из сочинений Дебюсси лунной рекой лилась из-под пальцев дез Эссента. Лорд Гальба уже по сложившемуся обычаю составлял компанию Её Величеству, и оба увлечённо обсуждали ткани и расцветки, попутно отмечая как пример наряды и узоры всех присутствующих в этот вечер.       Матео выиграл пару партий в карты и, охладев к игре, расслабленно дошёл до бара, чтоб плеснуть себе немного виски. Пока наполнял стакан и управлялся со щипцами для льда, он вскользь услышал разговор Её Величества и лорда Гальба.       — Я думаю, что шейный клаф вашего кузена слишком простой для его харизмы. Ему бы больше был к лицу глубоко зелёный, — улыбнулся Гелиос и пальцем указал на лоскуток в альбоме образцов. — Примерно вот такой оттенок.       — И у него зелёные глаза, — согласилась королева.       — Вообще все в Англии будто бы боятся ярких цветов, — заметил Гальба. — В Испании гораздо больше красок.       — Вам непривычен наш консерватизм? — улыбнулась Изабелла.       — Я всегда любил эклектику и яркость. Не бояться рисковать в цветовых решеньях — часть моей работы. В Британии я встретил много чёрного, порой тотально, — он вдруг бросил взгляд на стоящего недалеко от них у бара Тео. — Вот, например, советник, — улыбнулся Гелиос и чуть склонил голову, видя, что тот его заметил и услышал. — Его Милость постоянно в чёрном, хотя ему пошёл бы ну хотя бы синий или светло-серый и, конечно, золотой к его оттенку кожи... Но он не балует глаза даже простой отделкой. Герцог Локсли, — негромко обратился Гелиос к Матео напрямую, чтоб и его вовлечь в беседу о его нарядах — Отчего вы постоянно в чёрном?       Изабелла спешно и легонько дотронулась до предплечья Гелиоса, словно желая предостеречь, но было уже поздно.       — Я в чёрном, Ваша Светлость, — строго отчеканил Тео, — потому что я — вдовец. И в память о супруге я стараюсь не рядиться попугаем. То просто верность, — он надменно окинул взглядом оробевшего Гелиоса, видя, как тот смущён, сконфужен и даже покраснел щеками. А ещё он увидел за поволокой удивления и неловкости вдруг дрогнувшую влагу нестерпимой боли. Гелиос не притворялся, Тео видел, как на секунду исказилось его лицо, и дрогнул подбородок, как растерянно, по-детски поджались губы, и нервно загуляли пальцы по краю подлокотника. У Гелиоса был вид, будто его ударили, но он сидит и терпит, не очень-то умело сдерживая боль.       — Простите, я не знал, — хрипло отозвался он. — Мне очень жаль... — и опустил глаза.       — Его Милость в трауре уже девятый год, — ободрила Гелиоса Изабелла и поспешила сменить тему и перевести внимание собеседника на образцы опять.       Матео выпил залпом свой виски и, откланявшись, ушёл к себе. Такая странная реакция на свои слова его немало удивила. Было ощущенье, словно Гальба искренне сражён тем фактом, что Матео когда-то с кем-то был в союзе. Смешно! Не предполагал же он, что Тео будет вечно убиваться... Сам ведь точно был женат, и даже сын есть, и вообще... Что это было?!!       В остальном же дни перед отправкой в Норфолк были ничем не примечательны для Тео — обычная дворцовая суета и болтовня. Огорчало только, что Робер Уортон вознамерился поехать с ними. Отложив свои дела, он изъявил желание со всеми отправиться в загородный замок, и отказать, конечно, королева не могла, не нашлось причин. А тот будто с цепи сорвался и всё чаще распалялся за ужином и по вечерам в гостиной.       — То, что вы зовёте прекрасной эпохой, — вещал он, как всегда нетрезвый и желая уязвить и Фердинанда, и Ее Величество, и всё, что они так ценили, — было периодом обогащения и без того богатых, социального влиянья аристократов, абсурдного, неконтролируемого, изощрённого снобизма, безрассудных колониальных амбиций, пустого меценатства в обмен на тело и бесконечных, жесточайших дуэлей, зачастую обусловленных не задетой честью, а вздорностью характера, не боле.       — Кто бы говорил, кузен, — язвительно заметил Фердинанд, но тот даже не расслышал, продолжая.       — Прошедшую войну едва ли можно помянуть добрым словом, но она по крайней мере уничтожила многое из перечисленного. Спасибо лучшему из смертных Гарри Джеймсу,* — и он отсалютовал бокалом в воздух. — И вот теперь, спустя десятилетия воздуха и просвещенья, открытых шлюзов, равенства и свободы магического мира от всех возможных сегрегаций, мы катимся назад, — и он почти что гневно уставился на Фердинанда и Матео.       — Вы как всегда, Робер, демонстрируете, хоть и красноречиво, но очень поверхностные знания и пониманье внутренней политики и того, что называется стабильным равновесием, — размеренно и тихо говорил Матео. — Династия Его Величества уже четыре века оберегает государство, и то, что вы перечисляли, появилось и стало возможным не благодаря войне или тёмным магам, и точно не при помощи Национального героя, а под тонким и дипломатичным управленьем Фердинанда, а до того — его отца, и в будущем, конечно же, кронпринца. Желание спокойствия и мира — в крови плантагенетов, а у вас в крови дрозды** и ярость, перестаньте каждый вечер фраппировать весь свет. Вы недовольны? — изогнул Матео бровь. — Выскажу общественное мнение, Робер: вы утомили всех своими выступленьями, вы специально нагнетаете, чтоб спровоцировать меня. Но ваш меч — игрушечный. Я никогда, сэр Уортон, не приму ваш вызов на дуэль. Даже не трудитесь.       Этот разговор случился за три дня до их отъезда и немало расстроил королеву. Перспектива выслушивать кузена каждый вечер в поездке огорчала и грозила всё же столкновением советника и наглеца Робера, что омрачало отдых и сулило уже и без того нависшую грозу.       А за сутки до отбытия короны в Норфолк покой Матео, что по обычаю спустился на сон грядущий почитать в своё уютное гнездо в библиотеке, был снова потревожен. Как и в прошлый раз, едва советник, сладко потянувшись, погрузился в чтенье, на пороге объявился Гальба.       — Ваша Милость, — негромко обратился он к Матео и посмотрел вглубь комнаты, глазами спрашивая дозволения войти.       Матео недовольно отбросил книгу и приглашающе кивнул. Гелиос присел поодаль возле разожжённого огня, и ласковое пламя лизнуло его профиль и волну волос искристым отблеском и теплотой свеченья.       — Вы что-то хотели? — без интереса посмотрел на него Тео, ища попутно на столе свои два гребня, что, он точно помнил, оставил тут ещё с десяток дней назад.       — Я желал бы просить вас, Ваша Милость о личной встрече, — посмотрел лорд Гальба на советника, на его руки, что жили сами по себе, обыскивая стол.       — Зачем? — вскинулся Матео и обернулся. — Мы говорим сейчас. К чему условность? — гребни не нашлись, и Тео, досадно нахмурившись, присел обратно на козетку и стал поглаживать обивку книги.       — Мы не одни... — тихо заметил Гальба и быстро посмотрел на вросшего в дверной проем лакея. — Я хотел бы говорить с вами ЗА стенами дворца. Тут у всего есть уши.       Матео удивлённо вскинул брови.       — Что же такого тайного ты хочешь сообщить? — хмыкнул он и недоверчиво окинул Гелиоса взглядом.       — Это правда важно, — не дрогнув отозвался тот. — Думаю, что вам будет полезна та информация, что у меня внезапно появилась, — он запнулся и снова глянул на лакея, а Матео вдруг стала забавлять вся эта сцена. Ну просто заговор Екатерины Медичи — не меньше!       — Я знаю, что вы ищете давно того, кто вот уже не первый раз, как я услышал, злоумышлял против Его Величества...       — Хитрец, — усмехнулся Тео. — Как был лисой, так и остался, — он прищурился и цепко взглянул в глаза Гелиоса, не понимая, с чего вдруг в том проснулось рвение помогать короне и ему.       — Ваша милость в прошлом были ловчим, — лукаво улыбнулся Гальба. — Так что такой мелкий зверек опасен ли для вас? — в уголках его глаз собрались тонкие морщинки плутовства.       — Я всегда был слишком милосерден даже к хищным тварям, — парировал Матео. — А зря.       — Стоит ли сожалеть о своей доброте? — не смутился Гелиос.       — Стоит, — выпалил Матео — Стоит, если она принесла мне столько горя...       Гелиос вдруг резко встал и подошёл к козетке, опустился возле неё на колени к сидящему, обескураженному таким порывом Тео.       — Матео, — зашептал Гелиос тихо и сжал ладонь советника в своей. — Прости меня. Слышишь, прости...       Матео словно окатило кипятком, он вскочил с козетки, выдернул ладонь из сжимающих её прохладных нежных рук и отскочил к камину, будто от ожога.       — Больше никогда, — прошипел он, — никогда не прикасайся ко мне.       — Постой! — уже вслед ему крикнул Гелиос. — А аудиенция? — Матео резко обернулся, лицо его пылало гневом.       — Завтра, Гальба. После гонга. В саду...       — Там тоже ненадёжно, — перебил его Гелиос       — Я перенесу нас, — раздражённо махнул рукой Матео и ушёл, весь — вихрь ярости.       А Гелиос перебрался с пола на козетку и задумчиво провёл ладонью по небольшой атласной думке, в середине которой отчётливо угадывалась ямка, оставленная ло́ктем. Гелиос склонился к этой ямке и зарылся в ледяную ткань лицом. Под думкой он нащупал что-то твёрдое и, потянув предмет оттуда, извлёк два скрещенных гребня. Искусная работа — явно на заказ, но без клейма. Гелиос покрутил в руке дивные украшения и, улыбнувшись своим мыслям, положил гребни в карман.