Тени

Будто нищим монеты, скупо роняй слова — их до буквы последней я сохраню под сердцем, эти губы, должно быть, сладостно целовать, только в душу твою едва ли рискнёшь вглядеться. Я смотрю на тебя и вижу, как хрупкий лёд покрывается тонкой сетью изящных трещин, и желание жить всё громче внутри поёт, и становятся вдвое проще иные вещи. Я не в силах, признаюсь, это остановить и за миг до конца вернуться в свои пределы — потому-то иду навстречу твоей любви и уже ничего совсем не могу поделать... Ёсими

      Тихий плеск воды, мерцающие свечи, гладкий бортик ванной. Матео нежился в бронзовой купели, почти до краёв заполненной водой с душистой мягкой пеной. Когда-то, впервые увидев это льволапое приспособление, Тео долго внутренне противился таким излишествам. «Хорошо хоть не золотой сортир», — думал он тогда. Простой цыган в нём часто прикидывал на глаз сколько можно осчастливить бедноты, расплавив это чудо-юдо и отчеканив из него простых монет. Но с годами герцог Локсли примирился с новыми атрибутами своей жизни во дворце. Этот диссонанс утих под слоем каждодневных ритуалов, обязательств, что составляли теперь будничный уклад советника. Договор с совестью, уступка — это плата за его место при дворе, за возможность быть хранителем Его Величества и королевства.       Матео отдыхал, приятная полудремота разлилась по телу. Так нежно пахло черноплодкой и озёрной ряской — особый сбор, составленный для Тео мэтром Одели́, придворным травником и зельеваром. Сам Матео много лет уже не практиковал изготовления настоек и припарок, зелий и лечебных капель. Не было ни времени, ни нужды, но толк он в этом знал и отдавал почтенье маэстро Одели́ — тот был весьма умел.       Матео вяло гладил кожу губкой, откинув голову на бортик с полотенцем — вода и запах трав расслабляли тугие мышцы и будто бы раскручивали винт в висках. Тео гладил свою руку — ту самую, что два часа назад сжимал лорд Гальба, стоя на коленях. Рука была обычной — предплечье, пальцы, локоть... но ощущалась по-другому, словно любовница, хранившая секрет чужих прикосновений от родного мужа. Своя. Такая же, как прежде. Обычная. Но принадлежит другому.       — Ваша Милость, — у дверей послышались негромкие шаги и тихий голос. Пьер, камердинер Тео и личный слуга. Красавец Пьер — предупредительность, забота, верность — застыл у входа с мягкой банной простынёй в руках.       Матео опустил заласканную губкой руку в воду и сквозь клубья пара взглянул на Пьера — высокий, стройный, в нимбе золотисто-рыжих кудрей. Взгляд затянулся, как и пауза. Матео вдруг ощутил прилив желанья, хотя ни разу до того ТАК не смотрел на своего слугу.       — Ваша Милость? — хрипло обратился тот ещё раз и посмотрел советнику в глаза. — Вы, может быть, хотите...— он не договорил и сделал шаг к купели. Матео не спешил с ответом, понимая Пьера, но не совсем уверенный в себе.       — Могу я вам помочь с омовением? — крадучись как кот, ступал все ближе Пьер, и грудь его отчётливо вздымалась волнением.       — Может быть... — уклончиво ответил Тео, наблюдая, как свет играет в золотых кудрях и ласково мерцает переливом на ливрее, что туго облепляла гибкий торс. Пьер был красив, Пьер был его подспорьем в повседневной жизни уже не первый год, доверенный помощник, преданнейший грум.       — Ваша Милость... — с придыханьем склонился Пьер к бортику купели и взял в руки губку, плавающую в воде. — Вы же знаете, как я к вам отношусь. Только скажите...       Матео резко сел, разгоняя пену всплеском. Морок сиюминутного желания спал мгновенно.       — Прости, — чуть свёл советник брови и небрежно-деликатно забрал из дрогнувшей руки свой мягкий спонж. — Я знаю... — он осёкся, — я ценю твое такое отношенье. И если б я себе позволил, то, поверь, это был бы только ты. Но... — он снова опустился поглубже в воду, отпуская по бронзовому борту влажные пряди волос, — в моей жизни был сателлит* когда-то, позже случился метеор**, а ты.. — он посмотрел на Пьера мягко и с надеждой на понимание, — ты стал бы лишь кометой***. Не думаю, что такая участь приятна. Между нами это было бы неверно и разрушительно в каком-то смысле.       Пьер молчал, досадно поджимая губы, но соглашаясь опустил глаза и отстранился от купели.       — Ты ступай, — кивнул ему приветливо Матео. — Я устал сегодня, и в голову лезет всякое... То, что ни к чему, — и он прикрыл глаза, вновь расслабляя мышцы и надеясь, что Пьер забудет этот неуместный разговор и полминуты слабости во взгляде. Всему виной усталость. И весна. И слишком долгое физическое воздержанье. Но недавний опыт показал, что утолить голод советника не так-то просто, может, даже невозможно с некоторых пор.       Весь следующий день Матео посвятил безделью. Он досрочно завершил все неотложные дела и с удовольствием провёл оставшееся время на стрельбах с Септимусом под открытым небом. Они даже обедали в саду. И Матео рад был чуть отвлечься от лёгкого дрожания внутри. Ведь вечером, он знал, предстояла встреча с Гальба, и это выбивало советника из колеи. Что мог тот сообщить? И, что ещё важнее, не станет ли опять пытаться объясниться? Матео долго размышлял на этот счёт и принял самое простое из решений. К чему бежать от зрячих слов? Они поговорят и всё уладят. Так будет проще и, возможно, легче. Им вместе нужно как-то уживаться, и настал момент, когда всего верней всё разъяснить словами напрямую. Матео всё решил. Но волновался, как примет его разговор лорд Гальба.       Ужин отчего-то длился страшно долго, казалось, в этот раз на смену блюд ушла почти что вечность. Не лакеи, а скопище уснувших мух! После десерта граф дез Эссент вдруг объявил, что сочинил ноктюрн и хочет всем его представить. Матео закатил глаза. Ноктюрн! Ещё наверняка не меньше часа унылой музыки, а потом коктейль... Жизнь в замке часто жутко утомляла своим неспешным, предсказуемым теченьем.       Матео оказался прав в своих предчувствиях — ноктюрн был очень длинным и тягучим. В другой бы час советник насладился приятной музыкой, её очарованьем, но теперь медлительные переходы, вялые аккорды вызывали только раздраженье, и когда великолепный дез Эссент взял коду, Тео первым встал со своего места и ушёл к окну.       Сейчас войдут лакеи, разнесут коктейли, завяжется беседа и игра...       Матео посмотрел в темноту сада — в отражении луны бледнели розы, и воздух, наверно, был так сладок. Хотелось выйти, выбежать — сбежать!       — Тебя что-то беспокоит, моя радость? — игриво подошёл к Матео Фердинанд. — Ты мрачнее тучи.       — Голова болит, — даже не соврал советник и принял из руки Его Величества бокал. – Думаешь, поможет? — улыбнулся он и сделал маленький глоток.       — Не припомню, чтоб бренди хоть кому-то повредил, — ответил Фердинанд и отошёл, с улыбкой приветствуя похвальбой смущающегося дез Эссента.       Матео облокотился о карниз и пил. Стоя в тени в дальнем углу гостиной, он мало привлекал вниманья, почти сливаясь с темнотой портьер. Но с этой точки был шикарнейший обзор — всё как на ладони. Глаза привычно обвели по кругу зал — леди, кавалеры, дез Эссент, окружённый восхищеньем и восторгом, Её Величество и Септимус — тут взгляд Матео потеплел — дальше вездесущий Уортон в компании дружков смутьянов, у гобелена леди Розамунда... что теснила своим вульгарным бюстом лорда Гальба и что-то возбуждённо ему рассказывала, а тот, учтиво улыбаясь, старался всем видом изображать неподдельный интерес к беседе, а не к выкаченным персям. Матео усмехнулся: «Что ж, попал как кур во щи!..» Все знали, что Её Сиятельство после шумного развода в очередной погоне за достойным претендентом. И леди Розамунду не смущало ни обилие долгов, ни её преклонный возраст — она считала себя зимней вишней и не стеснялась брать бесхозное на абордаж!       Матео издали с упоеньем наблюдал, как Гальба зеленеет на глазах и рыщет взглядом в поисках спасенья. Но тягаться с леди Розамунд не взялся бы никто: она почти бульдог — хватка насмерть!       Пошла вторая порция коктейлей. Возле дез Эссента не стихали вздохи, что грозило повтором сладостного ноктюрна. Близился полночный час, и Тео, рассудив, что время вышло, решил немного пофорсировать событья.       — Ваша Светлость, — с придыханьем и чуть-чуть гнусаво напирала леди Розамунд, — поведайте мне по секрету, это правда, что весь испанский двор лишён досужих предрассудков в отношеньи неравных браков? — тянула она томно и моргала часто-часто.       Гелиос уже было открыл рот, чтобы сказать, что не имеет представленья, чем дышит двор Её Величества Литисьи, когда на лбу леди Розамунды вдруг появился непомерных размеров красный мерзкий прыщ! Потом ещё один вскочил в соседстве с первым, ещё один возник на кончике чуть вздёрнутого носа, и так друг за другом по всему лицу — большие, бурые, будто бы вот-вот готовые взорваться. Гальба отшатнулся и испуганно вытаращил глаза.       — Э-э-э... — ошарашенно выдавил он, — вы в порядке?       Леди Розамунда стала ощупывать бугристое лицо и вскрикнула.       Матео, потешаясь в своём углу, словил момент, когда испуганные синие глаза, ища извне поддержки, скользнули взглядом вдоль голов к нему, и Тео неприметно кивнул Гелиосу на дверь. Тот просиял и, спешно что-то буркнув Розамунде, поклонился и не стесняясь поспешил через весь зал к дверям.       Советник поджидал его на галерее. Там было тихо и пустынно, только отдалённый смех гостиной и первые повторные аккорды дез Эссента да мреенье свечей вдоль коридора. Гелиос шёл быстро, но на миг, будто споткнувшись, он замер в середине перехода. Матео стоял вполоборота, опираясь на перила, и в полумраке чётко высекался точёный профиль и осанка, водопад волос: «Бежать, бежать по тёмным водам его волос губами...» — это всё, о чем успел подумать Гелиос, и Матео обернулся.       — Идем? — по́днял он глаза.       — Но гонга ещё не было, — возразил Гелиос, подумав, что их могут хватиться.       — Пустяки, — отмахнулся небрежно Тео. — Дез Эссент вошёл в кураж. Пока он музицирует, никто о нас не вспомнит.       — Разве леди Розамунда... — заметил Гелиос.       — Ой, брось, ей не до тебя теперь, — не сдержав ухмылки, перебил его Матео.       — Это ты?! — поморщился сквозь улыбку Гелиос. — Серьёзно?       Матео лишь пожал плечами, мол, думай сам, а тот вдруг рассмеялся озорно и громко.       — Поверить не могу!.. — почти сгибался он. — Герцог Локсли!.. Прыщи! Ты неподражаем!       — Я оказал тебе услугу, мог бы и поблагодарить, — шутя заметил Тео, опуская взгляд. Смотреть на этот смех, мальчишеский и такой задорный, было... приятно и, конечно, совершенно ни к чему.       — Идём к воротам, а там я перенесу нас в место поукромней, — добавил Тео и пошёл вперед.       — Они так отросли, — услышал он негромкие слова позади себя, но не обернулся, понимая, что Гелиос имеет в виду его косы, что как две змеи спускались по спине до бёдер.       — А твои, напротив, сделались короче, — заметил он, ускоряя шаг.       — В Мадриде жарко, — поспешил за ним Гелиос, и дальше до ворот они уже шли молча, каждый в собственных тревогах.       В саду было прохладно и почти безлюдно, но у фонтана примостилась парочка, и дальше в беседке кто-то тоже миловался. Матео шёл в тени. Гелиос за ним. У ограды Тео наконец остановился и, обернувшись к Гелиосу, протянул ему ладонь.       — Немного покружи́т, — предостерёг он лорда.       Их руки встретились, и Тео ощутил лёгкую дрожь в холодных тонких пальцах. Вихрь закружил их и спустя пару мгновений снова выпустил на волю.       Гелиос чуть шатнулся, едва удерживая равновесие.       — Всё в порядке? — строго, но не без скрываемой заботы спросил Матео.       — Да, всё хорошо. Пару секунд... — отряхивался Гелиос, пытаясь остановить головокружение. — Я не новичок, — улыбнулся он. — Мой сын не обделён, в отличие от меня, способностями к магии, и я частенько с ним вот так скачу, — он шумно выдохнул и рассмеялся. — Возраст!       Матео промолчал, опять вспомнив про сына Гальба. Он так и не сумел за эти дни понять, который же из юношей Его-Светлость-молодой-милорд, а спрашивать впрямую не хотелось.       Гелиос, немного отдышавшись, стал оглядываться. Всё вокруг напоминало лес, но не дикий, а возделанный и стройный. Виднелись несколько аллей и кромка ухоженного озера с насыпью, и фонари. Но там, где оказались Гелиос и Тео, было темно, много деревьев. Сквозь их кроны лился белый свет луны, а на ветках заливался соловей. И было теплее.       Гелиос удивлённо осмотрелся.       — Где мы? — спросил он, вглядываясь в очертанья озёрной насыпи.       — Это Булонский лес, — ответил Тео и совершенно зряче в темноте сделал несколько шагов и сел на оказавшуюся там кованную скамейку.       — Булонский лес?! — громко выпалил Гелиос, не скрывая изумленья. — Тот, что в Париже? — изогнул он бровь.       — Ты знаешь два таких? — хмыкнул Матео.       — Но как?! — восторженно стал озираться Гелиос, всё ещё не веря.       — Чудеса, — наиграно изобразил удивление Матео и пожал плечами, будто он вообще тут ни при чём. Гелиос сел с ним рядом и расстегнул пиджак и пуговицы на воротничке. Он глубоко вдохнул душистый, тёплый воздух и улыбнулся, почти жмурясь.       — То есть, ты перенес меня для политического разговора в Булонский лес? — выдохнул он медленно и, снова заполняясь чудесным лесным духом, прищурил взгляд.       — Разговор затеял ты, — вновь пожал плечами Тео. Он сам не мог понять свой выбор. Просто первое, что пришло на ум.       — Разговор затеял я, — кивнул Гелиос. — Но ты его теперь окрасил трепетным томленьем...       — Есть что по делу? — прервал его Матео. — Меня не надо охмурять как леди Розамунд.       — Я не рискнул бы, — протянул Гелиос лукаво. — С леди Розамунд, — добавил он.       — Паяц, — фыркнул Матео.       — Зануда, — вскинул подбородок Гелиос.       — Всё сказал? — поморщился Матео и по примеру Гелиоса расстегнул камзол и ворот. Было душно. Парижская весна больше походила на середину Лондонского лета.       — Я даже и не разминался, — рассмеялся Гальба.       — Упражняйся на нимфетках. Я слишком стар для этого дерьма, — строго, но через улыбку отрезал Тео.       — Ваша Милость!.. — округлил глаза Гелиос, изображая оскорблённую невинность.       — Ах, простите, но Ваша Светлость, видно, забывает — я бывший конюх, — деланно парировал Матео.       Гелиос расхохотался.       — Ты теперь такой же конюх, как я — восторженный милорд.       — Туше, — ухмыльнулся Тео. — Так что о Фердинанде? — повернулся он лицом к Гелиосу.       — Да, прости, — тут же будто смутился тот. — Мне приятно просто болтать с тобой. И этот лес... — он вынул из кармана сигареты и повертел одну в руке.       — Ближе к сути, Гальба, — чуть с раздражением ответил Тео и широко раскрыл ладонь, на ней сию секунду взметнулось тонкой струйкой пламя. — Вечно у тебя нет спичек, — тихо шикнул он. А Гелиос, сверкнув глазами, улыбнулся и склонился немного к пламени лицом, прикуривая, сладко затянулся и выпустил изо рта белую струю кружевного дыма.       — Спасибо, Тео, — выдыхая, сказал он.       — Герцог Локсли, — строго поправил его Тео, и тот поник.       — Да, конечно. Ваша Милость, извините, — через затяжку осёкся Гелиос.       — Так что за информация такая, которую мне непременно нужно знать? — не скрывая раздраженья, напомнил Тео цель их встречи.       — Так уж вышло, что я имел неудовольствие напиться в компании кузена Её Величества, — начал Гальба.       — Это нетрудно сделать, — хмыкнул Тео.       — Ваша Милость правы, — кивнул Гелиос. — Так вот, в хмельном угаре и порыве откровений сэр Уортон мне проговорился, не впрямую, но намёки я умею понимать, что очень скоро вторая власть падёт. — Матео чуть напрягся. — Я думаю, что он имел в виду тебя, — продолжил Гелиос, но осёкся. — То есть вас, простите. А ещё, — он затушил окурок и отбросил его в кусты, — ещё он говорил, что есть человек, который не боится выступить против короны, что всё уже готово для начала перемен. И этот кто-то хочет оспорить преемственность династии, право на трон, что есть какие-то бумаги... Я толком не понял, — поджал губы Гелиос. — Я тоже был нетрезв. Но Уортон назвал имя, а точнее, что-то вроде клички, — он пожал плечами.       — Ну же! — нетерпеливо посмотрел на него советник. — это я знаю, Гальба. И про Уортона, и про некие бумаги. Мне не известно только имя, так что говори скорей, если запомнил хоть что-то дельное!..       — Мор, — ответил Гелиос. — Уортон называл его Мор. Я не знаю, имя это или сокращенье...       — Мор?! — вытаращился на него Матео, и брови у него взметнулись вверх. — Мор? Ты не ошибся? Это точно?       — Я был пьян, но вполне в рассудке. Я точно помню, он сказал, и раза три: «Мор знает» и «Мор сможет, Мор силён», — процитировал Гелиос речь Уортона.       — Прекрасно, — прошипел Матео и вскочил со скамьи. — Это интересно...       — Ты знаешь кто это? — уточнил Гелиос, видя возбуждение Тео.       — К сожаленью, да, — скривился Матео. — Если ты не врёшь...       — Зачем мне врать? — вскинулся Гелиос и полыхнул глазами.       — Кто знает? Может, ты шпион, — ядовито ухмыльнулся Тео.       — Не доверяешь, — выдохнул Гелиос и отвернулся.       — Нет причин, — язвительно заметил Тео, но, смягчившись, сел обратно на скамейку. — Простите, Ваша Светлость, — примирительно добавил он. — Я слишком долго вращаюсь в мире лжи и сплетен, заговоров и стяжательств. Я не хотел задеть вас. Это старая обида и новая привычка, не принимайте на свой счёт.       — Обида? — обернулся Гелиос и будто вытянулся всем лицом.       — Конечно, — мягко улыбнулся Тео. — Я не каменный, и я всё помню.       — Ты так и не простишь меня, да? — тихо спросил Гелиос.       — Я давно простил, — ответил Тео, стараясь не смотреть на лорда — слишком много было в том тоски. — Я даже благодарен в чём-то. Не ударь меня судьба тогда так сильно и так больно, то, возможно, ничего бы из меня не вышло. Поступи ты по-другому... — он на секунду замолчал, снова кромсая сердце памятью, и это было слышно. — Я был бы только твой, — очень тихо продолжил Тео.       — А теперь? — негромко, ему в тон, спросил Гелиос, весь холодея.       — А теперь, — устало выдохнул Матео, — я повенчан с Англией. С Короной. Мне было предназначено встать за спиною Фердинанда, стать его щитом. Я не жалею...       — А вот я жалею, Тео, — перебил его Гелиос и, подняв лицо, посмотрел Матео в глаза — дрогнули ресницы. Он так близко. Так фатально близко. И так далеко. — И сожалел все эти годы.       — Я не знаю, что сказать, — Матео не отвёл взгляд, но не знал, что отвечать. Глаза, полные раскаянья и тяги, чуть приоткрытые сухие губы... совсем рядом, так недопустимо рядом. Неужели он всё ещё думает об этом?! О том, что можно было бы их коснуться... — Мы были вместе недолго и давно, — выговорил он. — Всё в прошлом. И теперь волей судьбы, пока ты здесь, нам надо как-то уживаться. Проявить терпенье.       — Ты сможешь? — печально улыбнулся Гелиос.       — Я стараюсь, — хмыкнул Тео. — Но иногда, когда ты рядом... — он поморщился, ища слова. — Ты меня...       — …выводишь? — подсказал Гелиос и рассмеялся.       — Да, — соглашаясь, кивнул Тео. — Да, выводишь. Раздражаешь. Я предпочёл бы, чтобы мы не виделись вообще.       — Расцениваю это как неравнодушье, — лукаво прищурился Гелиос.       — И напрасно, — с иронией возразил ему Матео. — Это не чувство, Гальба, — пылко сказал он. — Это злость! Я зол на тебя. Зол каждый раз, как вижу, — щёки полыхнули, сердце колотилось часто-часто. — За то, что ты о́тнял у меня семью, мой дом — всё, что было! Из-за тебя я чуть было не стал... — по лицу его гульнули желваки. — Неважно! Но...       — Но? — так же возбуждённо, болезненно вскинул глаза Гелиос.       — Да! Но! — почти прорычал Тео. — Мои руки в крови твоего отца, и, помня это, я не имею прав ни на какую злость вообще!       — Ты же знаешь, — не веря своим ушам, быстро заговорил Гелиос. — Знаешь, я не виню тебя. Никогда не стал бы! Ты ничего не сделал, Тео, слышишь?!       — Сделал! — процедил тот сквозь зубы, и на миг Гелиос увидел на самом дне зрачков Матео темноту. Ту, что чернее ночи и страшней греха. — Мы оба виноваты, — уже спокойнее и суше продолжил Тео. — Мы сошли с ума. Ты предложил — я выбрал и исполнил. Я сделал это, Гелиос. Я сделал, — повторил он твёрдо. — И теперь не важно почему. — Матео скривился и привычно дотронулся ладонью до груди, там жгло и ныло, болело вскрывшимся нарывом, подступало комом. — Нам обоим с этим жить, — прочистив горло, хрипло закончил Тео. — И мы ведь живём, — он попытался слабо улыбнуться. — Но то, что было — не поправишь, не искупишь. Я не хочу всё это ворошить, — он развернулся к Гелиосу. — Я надеюсь, что ты тоже когда-нибудь сможешь меня простить. Хотя какое тут может быть прощенье...       — А ты меня? — вгляделся в него Гальба. — Ты сможешь?       — Я давно простил, — повторил Тео и едва сдержался, чтоб не потянуться рукою до пылающей щеки. — Я написал тебе тогда...       — Я видел, — дрогнул голос Элио. — Я был там.       — И это правда, — кивнул Матео. — Я простил, но...       — Но злишься? — грустно улыбнулся Гелиос и посмотрел на небо, на качающиеся на его фоне кроны.       — Да, я злюсь, — спокойно подтвердил Матео. — Но я рад, что мы поговорили.       — Да, это полезно, — усмехнулся горько Гелиос и встал со скамьи. — Погуляем? — он обернулся к Тео и кивнул на сад. — Всегда хотел здесь побывать.       — Что ж не бывал? — изогнул бровь Тео, тоже поднимаясь.       — Не знаю, — пожал плечами Гелиос и медленно пошёл к освещённой фонарями аллее. — Не сложилось, — Тео шёл рядом. — Я мечтал о городе романтики. Париж! — он изящно-театрально взмахнул рукой. — Город любви! Ну, знаешь, так говорят, — Тео кивнул. — И я хотел, если уж ехать, то с кем-то... — он замялся и искоса глянул на Матео.       — Я тебя понял, — улыбнулся тот, а сам подумал, что всё это было очень странно и неуместно, и идти не стоит — вот поговорили, и отлично, дальше врозь.       — Погуляем? — ещё раз спросил Гелиос, и Матео не смог почему-то отказать.       Они шли молча по ухоженной подстриженной аллее — пустынный парк переливался в лунном свете. Ночь была тёплой и душистой, переполненной томленьем, как и любая ночь в начале весны.       Спустя четверть часа они свернули к озеру, к резным беседкам — в глубине мелькнули тени.       — Смотри, там кто-то есть, — нарушил тишину Гелиос и всмотрелся.       — Конечно есть, — усмехнулся Тео. — Это проститутки**** — Гелиос ошарашено остановился и вгляделся поострее в темноту.       — Ты шутишь? — улыбнулся он.       — И не думал, — рассмеялся Тео. — Булонский лес ими полон.       — Умеешь же ты всё испортить, — фыркнул Гелиос и передёрнул плечом — такой знакомый жест.       — Я тут ни при чём, — шутя парировал Матео, явно потешаясь над брезгливостью лорда Гальба.       — Какое разочарование, — выдохнул картинно тот.       — Ну, кому как, — всё ещё шутил Матео.       — Так ты ходок? — выпалил Гелиос, но осёкся. — Прости, я забыл, что ты скорбишь.       — Уже не так, как прежде, — со светлой грустью тихо ответил Тео, замедляя шаг.       — Кто она была? — робко спросил Гелиос, впрочем, не ожидая, что ему ответят.       — Он, — поправил его Тео. — Он погиб, — с тоской рассказывал Матео, но уже без острой горечи и боли. — Погиб из-за меня, — добавил он, и Гелиос остановился, чтобы выслушать не на ходу. — Погиб из-за моей природной жадности и спеси, — сухо говорил Матео. — Потому что я опять желал того, что не моё и не могло им быть, — он отвернулся, вновь переживая всё то, что было и уже зарубцевалось, но ещё болело каждый раз, стоило напомнить. — Ещё один мой грех, что не искупишь и не оправдаешь, — он ощутил ладони на своих плечах и обернулся. Гелиос стоял совсем впритык, и в его глазах было так много сострадания, что Матео стало плохо: «Господи, да не смотри ж ты так!..» — взмолился он безмолвно.       Из беседок послышался вульгарный смех и пьяный бас, звон битого стекла.       — Идём, — отступил назад Матео, и руки Гелиоса соскользнули. — Нам пора вернуться, — и Матео быстрыми шагами стал удаляться вглубь аллеи.