Тени

Но нас однажды чёрный день столкнул лицом к лицу, и стало ясно — быть беде. Живому мертвецу я, что имел, отдал — не смог потом вернуть, и прежний мир сгорел дотла, и я пошёл ко дну. Минули годы, и меня подняли из воды, и всё, что мне пришлось принять, истаяло как дым. Маяк по-прежнему горел — кто знает, почему? И я пионом в январе отверг и хлад, и тьму, я долго верил лишь в тебя — теперь верю себе, и здесь отныне не скорбят — здесь не о чем скорбеть. Глотни хоть раз иллюзий яд — не вспомнишь ничего… Откуда свет берёт маяк? Из сердца моего. Ёсими

      Королевский переезд происходил шикарно — принародно. Ещё одна традиция, что так чтил Фердинанд, соблюдалась ежегодно. Конечно, было бы проще и быстрее переместиться всей семьёй: мгновение — и ты уже в нужном конце... Но нет. Королевский выезд, эскорт, центральный из проспектов — напоказ! Отъезд семьи Его Величества всегда ознаменовывал начало лета, лёгкого сезона, отдыха и расслабления. Вереницы экипажей, охрана, гости, слуги — представленье, зрелище для первой полосы!       Матео не участвовал ни разу, предпочитая почестям комфорт и скорость. Ещё с утра он, прихватив лёгкий багаж и Пьера, переместился в Норфолк и весь день, пока Их Величества были в дороге, наслаждался тишиной и одиночеством в ещё почти безлюдном замке.       Загородный дворец был много меньше, но в разы уютней. Матео нравилось отсутствие размаха и почти что деревенское убранство этой летней резиденции. Здесь он чувствовал себя комфортно — рядом лес и поле, пастбища для лошадей, его любимые конюшни, и совсем иначе тут дышалось. Привольно. Словно ему снова десять лет.       Пока никто не видит, Тео вышел в сад и походил босым по стриженным газонам, посидел на травке, шутя взрастил подсолнух, но тут же его и сорвал, а позже украсил им свой комод в покоях. В уединении и тишине он с аппетитом поздно пообедал и прогулялся до конюшен, там приметил себе коня для неминуемой охоты и прогулок — ребячество, но выбрал преднамеренно красавца фриза* — теперь он мог себе позволить сотню этих лошадей, хоть сердцем и тянулся к рысакам, но храня верность одному, избегал всех прочих.       Уже смеркалось, когда на дороге появилась пыль, и в лучах заката засияли ге́рбы.       Матео ждал всех вместе со слугами у крыльца.       Фердинанд, едва покинув экипаж, влетел в объятья Тео так радостно, будто не видел его месяц!       — Ну и кочки! — фыркал он, хлопая Матео по плечу. — Ты обустроился? Я голоден как боров. Самая нелепая из моих затей — не есть в дороге, — хохотал король и, приобнимая советника за плечи, вошёл с ним вместе в холл дворца.       — У тебя жилет надет неверно, — прищурился Матео и ехидно улыбнулся. — И ты хочешь есть... — он оглядел прицельно облик Фердинанда. — Ах ты охальник! — прыснул он от смеха.       — Тебя не провести, мой чародей, — смущённо улыбнулся тот. — Да, да, каюсь, не сдержался. Но Изабо так хороша в лёгких нарядах! Эти рюши... — он томно закатил глаза, а Тео деланно прикрыл руками уши.       — Прекрати, — сморщил он нос. — Это не по-королевски.       — Будто я для тебя король, — дёрнул Фердинанд его за косу и довольно рассмеялся. — Зато потом я всю дорогу сплетничал, — шептал он Тео. — Знаешь, эти славные моменты после... Когда вы оба нежитесь и говорите обо всём.       — Ты нарочно? — тыкнул его в ребро Матео.       — Для тебя старался, — округлил глаза король.       — Для меня?! — удивленно замер Тео. — Это как же?       — Я выведал у Изабо кое-что о ювелире, — поиграл бровями Фердинанд, и советник вспыхнул негодованием.       — Мне неинтересно, — бросил он небрежно и, пресекая разговор, обернулся к Септимусу. — Как дела?       И на вечер Фердинанд оставил его будто бы в покое с этой темой — так надеялся Матео. Пока за ужином, точнее после, король не подошёл к нему с бокалом кьянти.       — Гальба хорош, — тихо сказал он Тео, склонив к нему лицо и указав глазами на Гелиоса, что в другом конце гостиной беседовал с одной из миловидных леди. — Дамский угодник, — продолжал шептать король. — Ничего не знаешь о его личной жизни? — он пригубил вина и с интересом посмотрел на Тео.       — Нет, — сухо ответил тот и отвернулся, изучая пейзаж, висящий на стене.       — Ты? И что-то да не знаешь?! Это странно... — паясничал король, поигрывая хрусталём в руке. — А я вот знаю. Хочешь расскажу? — и задорно улыбнулся.       — Не особо, — дернул плечом Матео, продолжая исследовать с поддельным интересом цветочный луг, широкими мазками цветущий у него перед лицом.       — Мне всё сказала Изабо, — не унимался Фердинанд и встал опять к Тео поближе, тоже будто заинтересованно внимая беззвучной композиции цветов и неба.       — А Её Величество откуда знает? — небрежно уточнил Матео.       — Метти поговорила с его камердинером, тот служит Гальба уже не первый год, — ответил Фердинанд. Утомившись смотреть на лютики, он снова обернулся и посмотрел на упомянутого лорда.       — Сплетни, — фыркнул Тео.       — Всего лишь информация, — возразил король. — Вдруг она тебе будет полезна.       — С чего бы чужие полюбовные истории меня могли интересовать? — скривил Тео губы брезгливо и надменно, уголками вниз.       — И всё же, — улыбнулся Фердинанд. — Так вот, Метти рассказала... — он вдруг замолчал на полуфразе и снова стал рассматривать приевшийся пейзаж.       Матео ждал. Фердинанд будто застыл возле картины. Молча.       — Ну! — сдвинул брови Тео и сердито уставился на друга. — Что сказала?       — Ага! — просиял глумливо Фердинанд и рассмеялся. — Я знал, что ты не так уж безразличен.       Матео раздраженно отвернулся и даже собирался отойти, взбешенный шутками и непонятной затеянной игрой в нелепые вопросы. Но Фердинанд не дал ему уйти, он положил советнику опережающе ладонь на локоть, придерживая от побега.       — Метти говорит, — зашептал он, — что Гальба — чуть ли не монах, — сверкнул он заговорщицки глазами. — Весь в своём искусстве и в воспитанье сына с головой. Ни одной интрижки! Представь?! — Фердинанд сжал локоть Тео посильнее. — Ни одной. Даже простенького увлеченья. Не ходит на балы, не любит суаре, не посещает опер. Так и не женился. Вечно в мастерской и дома... Почти как ты, — он отпустил руку Матео. — Вы чем-то похожи.       — Едва ли, — бросил Тео, поклонившись, и отошёл в глубь комнаты, удерживая рвущуюся улыбку — нежданную, дурацкую — всю из разноцветных стёкол и цветов, будь они неладны.       Через два дня должны были дать бал по случаю приезда и начала летнего сезона. В загородном замке такие торжества не проводили с помпой, но, конечно, к ним готовились и шумно обсуждали. Из Лондона приедут гости, и будет кое-кто из местной знати, но в целом всё было довольно скромно по меркам королевского двора. Её Величество и Фердинанд в эти два дня много гуляли, посвящая время друг другу, а не суете дворцовой жизни. Септимус стрелял — здесь это было делать проще и удобней, да и компания из местных ловчих подобралась ему по возрасту и интересу.       Матео умирал от скуки! В первый день он написал письмо своим тайным агентам, передал подробно суть беседы с Гальба и информацию, что получил. В отличие от лорда, Тео знал, кто таится под короткой кличкой Мор, и не сказать, что был не удивлен. Такое требовало тщательной проверки. Мор — он же Мортимер — друг Фердинанда с детства. Первый рыцарь. Знатнейший род, но без притязаний. Когда-то Мортимеры были и в родстве с правящей династией, но только в статусе консортов — ветвь прервалась задолго до рождения не только Фердинанда, но и его отца. Всё это было странно. Тео знал, что существуют слухи, тайные брожения о будто бы затерянных бумагах, что могли, оспорив очерёдность, доказать, что линия правителей из рода Фердинанда — захватчики престола, и на деле всё это время, многие года, должен был править вовсе не их герб, и не их кровью продолжаться наследование короны. Но то лишь слухи, никогда ещё не всплывало на поверхность имя претендента! Не упоминался род, указанный в этих сокрытых пылью времени бумагах.       И вот как гром среди небес — Мор! Мортимер! Тео был встревожен. Хоть Уортон был по сути безобидный пустобрёх, смутьян, как мелкий пудель — только лает, но не отважится кусить хозяйских ног, но дыма без огня, известно, не бывает и, сказав о Морте, Уортон точно что-то знал. Глупый пьяньчуга! Но Мортимер — совсем другое дело. Хищник! Матео знал его и уважал за силу, за характер, за полное отсутствие изъянов в репутации, незапятнанной настолько, что теперь, с учётом обстоятельств, стало подозрительно. Тихий омут. И Матео был осторожен и не делал поспешных выводов всего лишь после пьяных сплетен. Люди, что живут в стеклянных стенах, не должны кидать камнями — разрушительная перспектива. Нужна была причина, информация, уверенность и факты. И Тео подключил всех, кого мог частично посвятить в это безусловно щекотливое и взрывоопасное личное дело. Его сети были раскинуты над королевством тонкой паутиной — доносчики, соглядатаи, внимательные сборщики чужих мельчайших оговорок, там были и салонные бездельники, и горничные, содержанки, парочка министров, великосветские сводники и патронессы — целая плеяда, подкармливаемая герцогом с одной лишь целью — знать обо всём и всех! Конечно, только избранные понимали, что конкретно нужно искать, и никто не знал причин. Матео лично проверял доносы, вычитывал порой огромные листы чужих бесед и разговоров, чуть ли не альковных. Клевета и грязь! Но такова была его работа. За столько лет система информирования не давала сбоя. Его боялись, зная, что их ждёт в случае предательства или отказа. Герцог Локсли был суров — карающая длань. Он старался не вспоминать, как именно, какой ценой он получил свою пугающую репутацию и статус! Страх — лучший мотиватор на покорность. И в начале своей карьеры при дворе Матео Локсли был жесток, бескомпромиссен. Очерствевшая душа тогда не знала жалости, не видела препятствий. Цель для него была важней всего. Тёмный чародей на светлой стороне — беспрецедентный случай! Стихийный маг, провидец, правая рука! Он наводил священный ужас на всех, кроме самой семьи Его Величества, что с первых дней, приняв участие в судьбе возникшего из ниоткуда чародея, приняла его как друга, как родню. Тому немало способствовала одаренность Тео. Его умение предвидеть катастрофы, его отчаянная преданность и сила, с которой мало кто мог потягаться, и тот факт, что он преемник Локсли, сделали Матео в кратчайший срок ферзём на шахматной доске.       В день бала Матео, утомлённый суетой, царившей во дворце после обеда, вышел в сад, желая освежиться перед предстоящим шумным весельем. На улице пекло́. Его чёрный сюртук мгновенно будто раскалился, и Матео, ища уединения и тени, шёл всё дальше вглубь аллеи, где кроны были поветвистей, а розарий незаметно переходил в высокие кусты шиповника, жасмина и ири́са. Уже почти у края насаждений Матео заприметил, как и искал, в тени скамейку, но увы, не пустовавшую, на удивленье. Признаться, в этот час советник не намеревался кого-то встретить в самой дальней части аллей. На скамейке, подставив лицо ветру и прикрыв глаза, сидел юноша в одной рубахе — его светлый камзол лежал неподалёку тут же на скамейке.       — Я вас не потревожу? — деликатно обратился Тео, разглядывая юношу и вспоминая, что точно видел это необычное скуластое лицо.       — Прошу прощения, — вскочил тот и, суетясь, стал спешно одеваться. — Я не думал...       — Не беспокойтесь, — мягко улыбнулся Тео. — Я отдохну в тени и пойду дальше.       — Мне так неловко... — зарделся юноша, застёгивая свой наряд.       — Жара, — ободрил его Матео и сам небрежно скинул свой нагретый солнцем чёрный сюртук.       Юноша благодарно улыбнулся, и Тео вспомнил, что видел его с Септимусом и на дебюте, и потом, по вечерам в музыкальных гостиных тот точно мелькал тоже. Высокий, черноглазый, утончённый.       — Простите, я не знаю ваше имя, — посмотрел на молодого человека Тео, и тот склонился в вежливом поклоне.       — Теодоро Гальба, сэр, к вашим услугам.       — Гальба?! — даже чуть привстал Матео со скамьи и жадно стал вгрызаться в юношу глазами. Ничего. Ни чёрточки. Ни отголоска. Ни намека!       — Ваш отец?.. — протянул немало удивленный Тео.       — Гелиос Гальба, Ваша Милость, — кивнул юноша и присел рядом. — Он мне столько говорил о вас.       — Обо мне? — ещё раз удивился Тео.       — Да, сэр. Вы же — герцог Локсли? — обезоруживающе улыбнулся юный Гальба, и Тео потерял дар речи.       — Он сказал, что вы были друзьями в детстве, и был очень счастлив встрече, — добавил юноша.       — Как ты, говоришь, тебя зовут? — всё ещё обескураженный, уточнил Матео.       — Тео, — улыбнулся юноша. — Тео Гальба, Ваша Милость. Или Тед. Меня назвали на испанский манер — Теодоро, но отец зовет меня с пелёнок Тео, так что если вы хотите...       — Я, пожалуй, воздержусь, — задумчиво протянул советник. — Лучше Тед, а то возникнет путаница — я ведь тоже Тео, — дружелюбно улыбнулся он.       — Да, папа говорил, — кивнул довольно Теодоро. — Но вряд ли кто-то в замке бы рискнул к вам обратиться так по-свойски, Ваша Милость.       — Вы были на дебюте, — продолжил разговор Матео. — Я вас помню.       — Её Величество были щедры и разрешили, хотя я на год младше должного. Но я ужасно рад, — просиял Тед улыбкой, — кронпринц принял во мне участие, я столько нового узнал. Британия прекрасна. Я в восторге!       — Так вы родились в Испании? — выуживал Матео.       — Нет. Здесь... Я не знаю точно, — вдруг смутился Теодоро. — Дело в том, что я — приёмный сын, — добавил он. — Это не секрет. Отец взял меня к себе совсем малюткой, и я не знаю, никогда не знал, кто мои родственники и откуда. Но это и не важно, — снова засиял он словно галеон.       — Да, неважно... — задумчиво эхом отозвался Тео. — Значит ты — наследник рода Гальба? — с интересом уточнил он. — И тебе?..       — Семнадцать, — отозвался Тед. — В Британии я так надолго в первый раз, но много путешествовал с отцом. Он везде берёт меня с собою, — учтиво продолжил он беседу, а Тео ничего не мог понять. Какой-то вихрь, сумбур, странные дела...       — И ты не знаешь мать? И Гальба не женат? — уже впрямую спрашивал Матео.       — Нет, Ваша Милость, папа не женат. И не был. Я всегда считал это несправедливым обстоятельством, — улыбнулся он чуть с грустью. — Мне казалось, что то из-за меня. Но сейчас я думаю, что из-за работы. Папа одержим, — почти рассмеялся Теодоро. — Не помню дня, чтоб он не рисовал или не резал, не перебирал камней. Всё сам! И у меня не бывало нянек! — восторженно и с гордостью почти хвалился он. — Отец возился со мной сам, везде таскал с собою, всему учил. Я — папенькин сынок, — уже совсем озорно смеялся Теодоро. — Мы с отцом всё время вместе. Не разлей вода.       — Отрадно это слышать, — не сдержался Тео и тоже улыбнулся. Теодоро был словно лучик, и его добросердечность и теплота располагали, заражая добрым смехом.       — Тео?! Тео?! Ты здесь, малыш? — раздался неподалеку голос, и Матео дёрнулся и вдруг залился краской, чуть с опозданием поняв, что окликают не его.       — Это отец, — смущенно улыбнулся Теодоро. — Вечно обращается ко мне как к восьмилетке, — и он встал со скамейки. — Я здесь! — крикнул он не слишком громко, но чтобы его услышали, в направленье зовущего.       Из хитросплетений жасмина вышел Гелиос.       — Я тебя обыскался... — начал он, но вдруг осёкся, повстречавшись взглядом с Матео, и будто оторопел. — Ваша Милость, — настороженно поприветствовал он советника и поклонился. — Неожиданная встреча.       — Я гулял и встретил вашего сына, Ваша Светлость, — в ответ кивнул Матео. — Чудесный юноша, мое почтенье, — похвалил советник Теодоро.       Гелиос, отмерев, коснулся плеча сына и улыбнулся.       — Он, наверно, вас заболтал. Мы редко бывали при дворе и этикет — не наши воды.       — Вы можете гордиться вашим сыном, — любезно улыбнулся Тео, но лицо его было читаемо полно вопросов. — Я надеюсь, мы ещё поговорим, — кивнул он Теодоро и развернулся к замку.       — Постойте! — спустя пару мгновений догнал его Гелиос. — Хорошо, что мы увиделись, — выдохнул он. — Я искал... Хотел... — он вдруг замялся и стал шарить по карманам камзола.       — Гальба, я спешу, а вас ждёт сын, — кивнул Матео Гелиосу за плечо, где всё ещё сидел и ждал покорно Теодоро. — И скоро бал.       — Это минута, — улыбнулся Гелиос. — Вот, — он достал из кармана плоскую квадратную коробку. — Это вам, — протянул он её Тео. — И отказ я не приму.       — Что это? — сурово сдвинул брови советник, но коробку взял.       — Это подарок, — улыбнулся Гелиос. — За Булонский лес, — сверкнул он взглядом. — И за всё. За встречу. За терпенье. Прошу, возьми, — он дотронулся почти что невесомо до ладони Тео. — Это от души. Если не по вкусу, то просто выбросишь...       — Я могу открыть? — чуть мягче уточнил Матео.       — Нет, — смутился Гелиос. — Лучше после, — и, поклонившись, развернулся к сыну, а Матео, покрутив коробку в руке, пошёл к себе в покои, поглощенный любопытством. А открыв в уединении подарок, так и замер... На бархате, скрещенные, лежали его гребни, те же, что и прежде, но изменённые. Теперь их рукояти венчали изящно созданные из того же сплава птицы. Вороны. И у каждого в глазу блестели изумруды самой чистой пробы. Гребни были отполированы, и немного поменялась форма. То было не простое украшение теперь, а по-настоящему искусство, даже жаль вплетать. Матео ошарашенно рассматривал подарок и чувствовал, как заливает сердце жаром. Не пустячок и не бездумная вещица, не безделка. Сокровище, достойное витрины или кудрей Её Величества, не меньше. Роскошь, тонкая работа, ручная, выверенная до мельчайшего изгиба, выточенная усердно, с мастерством. Красота. Не гребни, но почти венец... Дыханье спёрло. Матео распустил собранные в узел волосы и расчесал. С благоговеньем он собрал их снова, забирая, скрепляя гребнями, что как два крыла великолепно возвышались в простой причёске, делая её необычайно элегантной и меняя облик советника из скромного в роскошный. Тео удивлённо смотрел на себя в зеркало и думал о том, как Гелиос сказал: «Не понравится — выбросишь...» Такое чудо было бы преступно отбросить, спрятать, отказаться. Да, королева Изабелла вновь была права. Не было сомнений, что лорд Гальба — искуснейший умелец в своём деле! Действительно великий ювелир.       К торжественному ужину Матео не спускался — не было аппетита, да и долго в этот раз возился с одеванием. Ему вдруг захотелось нарушить свой извечный ритуал и образ, обыграть подаренные гребни, окаймить их собою и бальным нарядом. Пьер пришёл в восторг! Долгие годы его герцог не дарил возможность в полной мере показать Пьеру его умения, вкус и деликатность. И спустя столько лет бесцветного служенья — вот он шанс! Пьер расстарался, подобрал костюм и ткани, цвета и даже аромат духов. Несколько часов кружил он возле сэра Локсли и был счастлив, что наконец-то угодил, и спящие его таланты пригодились.       Уже на выходе из комнаты Матео обернулся, в последний раз оглядывая собственное отраженье в долгой веренице зеркал. И не узнал себя. Тёмно-зеленый бархат, дерзкая парча, белый батист и изумруды в гребнях. Пьер чуть подкрасил Тео веки, и теперь его глаза, и без того темнее ночи, будто бы тонули в чёрной глубине и тайне. Матео много лет, а может, никогда не видел себя вот таким... И волненье, совсем не свойственное строгому советнику, коснулось его щёк и пульса. Но Матео нравилось, ему было приятно, он был в предвкушеньи. Хотя не мог бы объяснить, что именно он предвкушал...       Бал уже вовсю гремел — шуршал подъюбниками и стучал каблуками по паркету, заливались скрипки, и жужжали веера. Была смена мелодий и партнёров в танце, когда двери бального зала распахнулись, и Матео, словно на арену, вышел ко двору. Воздух будто замер. Прекратился даже шёпот. И будто роза ветров, порывом, сильною волною, прошёлся общий слитный восхищённый выдох под мраморными сводами дворца. Матео чувствовал довольство и смущенье — больше сотни взглядов были прикованы к нему, к его наряду, к блеску изумрудов. Его рост, его осанка, его стать — всё было подчеркнуто и ослепляло! Матео изогнул изящно бровь и улыбнулся обществу, никому конкретно... и первым вышел из оцепененья Фердинанд. Он встал со своего величественного кресла и, минуя зал, пошёл навстречу Тео, удивлённо разводя руками.       — Матео! — громко восторгался он. — У меня нет слов! Да ты ли это? Где мой мрачный ворон?       Матео улыбнулся и отвесил самый галантный из поклонов.       — Вот он я, — игриво и негромко ответил он Его Величеству.       — Я запрещаю, — весело смеялся тот. — Издам закон! То есть законодательно отныне запрещаю тебе, Матео Локсли, рядиться в чёрное. Ты бесподобен! — взял Матео под руку король. — Носи это всегда. Все сроки, приличествующие трауру, давно минули.       Тео соглашаясь кивнул, утягиваемый королём к столу с бокалами.       Грянул вальс. И зал вновь ожил, сходясь танцевальным гибким потоком в середине, кружа и переговариваясь, снова расходясь отливом по уютным берегам пурпурных бархатных скамеек.       — Советник, вы великолепны, — одарила Тео улыбкой Изабелла, когда он подошёл, чтоб поклониться. — А эти гребни! — цепко выделила главную деталь костюма королева. — Вам к лицу. Кто их сделал?       — Лорд Гальба постарался, — улыбнулся Тео. — Вы были правы, он — непревзойденный мастер.       — Вода сточила камень, — нежно улыбнулась Изабелла, вмиг смущая Тео затаённым пониманьем чего-то, что понимать Её Величеству бы не пристало.       — Лишь омыла, — ещё раз низко поклонился Тео и метнул в Фердинанда взгляд с укором. Он знал, что друг во всём открыт с супругой, но надеялся, что прошлое его будет безынтересно королеве. Видимо, ошибся. И сразу стало тесно и не по себе, как будто знают все, не только королева и зачинщик Фердинанд, а в курсе его прошлого весь двор. Новое и неприятное дрожанье, ощущенье наготы и посторонних взглядов... Но это было лишь мгновенье. Матео знал, что дальше королевской спальни его история о связи в прошлом с Гальба не пойдет. Недостойно было даже заподозрить Фердинанда в разговорах, а Изабеллу — в сплетнях и роспуске молвы. И Тео устыдился подозрений и уже легко продолжил вечер. Даже танцевал. Немного, но и то всех изумило. Советник Локсли и контрдансы! И он кружил, и выпил два бокала шипучего шампанского, и принимал восторги подхалимной знати и кокетство дам, решивших вдруг, что не иначе Лидфорд** пал, ну или открыт для посещений. Матео улыбался и шутил, поцеловал руку Грандкассельской принцессе и наговорил любезностей десятку светских львиц, но всё время, пока выслушивал и расточал комплиментарность, то и дело высматривал в толпе вальсирующих синий, расшитый серебром камзол и золотые кудри. И лишь однажды за весь вечер Тео поймал на себе цепкий рысий взгляд — Гелиос издали изящно поклонился и приподнял бокал, словно салютуя, но тут же отвернулся, продолжая любезничать со старшей из придворных дам. Гелиоса в тот вечер окружала вереница всевозможных миловидных дев. Он танцевал почти без остановки и каждый раз с новой партнёршей, тесно жал их к себе, непозволительно для вальса и кадрили, а когда немного притушили свет, то и ушёл с одной из фрейлин вглубь коктейльной, а позже, может быть, и в сад, а может, и...       Матео раздражало это «и». Раздражало тусклое свечение, раздражал синий камзол — слишком кричащий, слишком приталенный, слишком шикарный — у Фердинанда был и то попроще. Как павлин! И эти распущенные кудри, танцы и кокетство. Всё такой же! Фат, наглец и сластолюбец. Матео перестал искать его глазами, но и весёлая щекотка, что сопровождала советника в начале бала, испарилась. Захотелось тишины. И ванну. И какао на ночь. Матео покружил по залу ещё примерно час, но больше не блистал улыбкой и приятными речами. Привычная суровая угрюмость залегла между бровей Матео, и к нему вновь перестали обращаться, звать в общий круг и шептать игриво-томно возле уха, обжигая сладкими духами и помадой.       В вихре вальса мелькнул кронпринц и рядом с ним — полный восторга Теодоро, даже Уортон, что всегда предпочитал веселью склоки за сукном, кружил и сиял как орден.       Двор хмелел!       Распахнули окна, и музыка и смех залили ночной сад. Молодёжь разбилась парами, затеяли игру — то фанты, то «я никогда не», а после — жмурки в парке.       Бальный зал редел. Но музыканты всё ещё играли, бармены смешивали коктейли... Матео чувствовал удушье и тоску, даже скорее скуку, а ещё стало неловко за свой внешний вид — такая глупость! Что на него нашло?! Но было интересно и немного весело, недолго, правда, но теперь, пожалуй, пора заканчивать нелепый маскарад. Вороны не окрашивают перья в канарейку. Их сила в мудрости и темноте. Всё иное — смех и придурь. И Матео покинул остывающий вакхический угар. Тепло простившись с Фердинандом и Септимусом, он ушёл, ни капли не жалея и стараясь не думать, что последние часы он так и не увидел ни в саду, ни в зале проклятый синий с серебром камзол!       Ночь уже редела, за окном мутно наползал туман. Замок затих, наконец-то погрузившись в покой и дрёму после бала, как обычно — до обеда следующего дня. Только лёгкие шаги лакеев, горничных и младших слуг шуршали в коридорах и на лестницах.       Матео всё ещё не спал. Он умылся и надел пижаму, как и собирался, выпил зелье и какао, чтобы лучше спать, но сон бежал, хоть веки и смыкались. Слишком много шипучки, думал Тео, ворочаясь в подушках и ища удобное расположение, но безрезультатно.       Спустя примерно четверть часа Матео даже погранично всё же задремал, но был резко выдернут из забытья негромким стуком в дверь. Матео сел в постели и нахмурился. Четвёртый час! Кому и что могло понадобиться от советника так поздно... или уже рано? Накинув шёлковый халат и вооружившись самой неприветливой гримасой на лице, Тео раскрыл дверь и так и замер, удивлённо взирая на ночного визитёра. Гелиос Гальба — без камзола, в полурасстёгнутой измятой рубахе, явно пьяный, пошатывался у порога, держа в руке початую бутыль, видимо, рома, судя по сладковато-спиртовому амбре, исходящему от улыбающегося рта.       — Ты рехнулся?! — изогнул бровь Тео.       — Можно я войду? — нечетко выговорил Гелиос и сделал шаг в комнату, не дожидаясь ни ответа, ни свободной возможности пройти, задев Матео пьяно боком.       — Нет, нельзя, — возмущённо фыркнул Тео, но дверь прикрыл и обернулся. — Ты ошибся комнатой, похоже. Женское крыло ниже и правее, — ядовито сказал он, наблюдая, как Гелиос располагается в его любимом кресле у камина. — Какого чёрта, Гальба? Ты сошёл с ума?!       — Да-а-а... — бессвязно улыбнулся тот и приложился к горлышку бутылки. — Я схожу с ума... — кивнул он, снова улыбаясь и утирая губы мятым рукавом.       — Ты пьян, — сурово и брезгливо оценил его Матео.       — И почти всё время, — согласился Гелиос, откидывая голову на подголовник. — Опьянён-н-н-н... — протянул он, зажмурившись, очевидно сражаясь с головокруженьем.       — Проваливай, — уже сквозь смех нахмурился Матео, видя, что Гелиос не просто пьян, а просто вдрызг, весь мятый, в пятнах на одежде, со спутанными волосами и хмельным румянцем — не лорд, а пьянь из кабака.       — Ну брось... — вяло отмахнулся Гелиос рукой и, не удержав бутылку, уронил её. Она, конечно, тут же разлилась и не разбилась лишь из-за ковра. — Ой... — хмыкнул Гелиос и снова откинул голову назад. — Мне тут одиноко. Я никого не знаю. Тео вот подружился и теперь всё время пропадает, а я совсем один...       — И ты решил, что я стану хорошей компанией в три часа ночи? — усмехнулся Матео, чувствуя вместо законного негодования лишь всплеск веселья — он никогда не видел Гелиоса таким пьяным, потерявшим вид совсем.       — Почему нет?.. — спотыкаясь об слова тянул тот. — Мы знакомы сотню лет, — он попытался принять ровное положение в кресле, но его явно штормило, и он снова обмяк в подушках. — Со-о-отню ле-е-е-е-ет... — нараспев проговорил он и пьяненько хихикнул. — И чувствую я себя примерно на столько же, — недовольно сморщил он свой нос. — Представляешь, я седею! Вчера нашёл у себя волос. Тебе, конечно, не понять, — махнул он рукой в сторону Матео. — Ты прекрасен... Ты как... как сон... Ты проживёшь ещё два-три столетья, а я... уже старею. Я...       — Бред какой! — фыркнул Матео. — Ты...       — Я?! — встрепенулся Гелиос и через хмельную муть вскинул на Тео любопытный взгляд. — Как думаешь, я ещё красивый?       — Ты невыносим, — строго ответил ему Матео и, нахмурив брови, отвернулся, понимая, что Гелиос, видно, и правда совсем не в себе. – Ты — эгоист, пьянчуга, неврастеник, наглец и идиот полнейший... — Матео обернулся, горячась, и вдруг осёкся, видя, что Гелиос уснул как был — свернулся неудобным клубком в его подушках, но всё ещё чему-то улыбался сонно-пьяно.       — Ты правда... — покачал головой Тео. — Просто невозможен, — тихо сказал он, беря с постели плед и укрывая им Гелиоса. — И прекрасен, чёртов идиот, — улыбнулся Тео. — Всё ещё прекрасен, — он мягко отвёл от лица Гелиоса прядь волос, слегка задев кончиками пальцев тёплую кожу. — Стареет он... — уже шёпотом усмехнулся Матео, ощущая неудержимый прилив нежности и желания лечь рядом и беречь этот покой и хмельной сон.       Но ничего такого герцог Локсли не сделал. Он оставил на столе склянку с антипохмельным зельем, затопил камин и вышел из своих покоев, проведя остаток ночи в библиотеке, думая о том, что Гелиос был прав — он будет жить благодаря магии и силе много лет, тогда как срок простого человека очень краток. И Матео впервые вдруг почувствовал укол несправедливости такого положения вещей. Так ли уж хорош этот волшебный мир, где Гелиосу Гальба оставалось жить, возможно, втрое меньше, чем Матео Локсли!