Тени

Всем известно: бездны страшнее нет, чем отверсто-алая пасть кошмара, где таятся монстры на самом дне, а слова становятся льдом и жаром. Ночью к Тео ходит живой мертвец — тошнотворно вежливый и спокойный, церемонный, точно на торжестве — только блёклый взгляд обещает бойню и сулит, как прежде, утраты боль. «Лей побольше крови, покуда льётся». Смерть упрямо Тео зовёт с собой, отступая лишь под палящим Солнцем... Есими

      С пикника минуло трое суток, и всё это время Матео был занят перепиской со своими агентами и сбором по крупицам фактов, что они предоставляли советнику со всех концов страны, и соединением их воедино. В один из вечеров Матео даже лично встретился с одним из доверенных людей и выяснил не без досады, что правда существуют бумаги, будто бы весомо подтверждающие право Мора — Мортимера — на престол.       Всё это удручало и грозило скандалом небывалого масштаба. Даже если это ложь, для сплетников и желающих падения династии был бы повод и хороший шанс, чтобы продвинуть удобного для многих ставленника. Мор был не дурак и, конечно, воспользовался бы шумихой и оглаской, двигал бы свою кандидатуру. Это было реально даже несмотря на то, что Тео ни на миг не верил в достоверность упомянутых бумаг. Прецеденты уже были. В истории таких легенд немало. И с вероятностью десять к одному все они были фальшью, фикцией, пустышкой, но сеяли смуту. Смута Тео была не нужна. Смута — это плохо. Это — нестабильность и разлад. Расточительство энергии и силы. Нужно было срочно обезвредить Мора. Но с кондачка к нему не подойдёшь. Он — герцог! Он — другая ветвь королевской крови. Его не арестуешь по поклёпу. Нужно было больше, чем простые разговоры и рассказ какого-то там любовника сестры... Всё это ненадежно. Хорошо бы, Уортон снова оплошал. Или сам Мор выдал бы коленце. Гелиос тогда в лесу сказал, что вроде как готовят покушенье на самого Матео... Это было б идеально! Чем не повод? О своей сохранности Матео не переживал. Он чувствовал опасность словно хищник, а его сила делала его почти неуязвимым. Вероятность повреждений была ничтожной. Впрочем, он не отвергал рулетку... но и помнил звёзды. А звёзды в главном не ошиблись ни на йоту — жизнь Матео была ещё даже не на середине, а это значит, покушенье не увенчалось бы успехом. Эх, только бы решились! Это развязало бы Матео руки. Но пока он спокойно, методично собирал информацию, обдумывал ходы, искал возможности, взвешивая вероятность. Он чувствовал, что ждать недолго: беспокойный враг бездействовал многие годы, час уж близок. Возможно, это всё и есть то главное, ради чего он рядом с Фердинандом! Хотя в прошлом уже были истории... но эта! Пожалуй, самая масштабная по дерзости и притязаньям.       Обезвредить Мора — значит обезвредить целую плеяду заговорщиков и бунтарей. Снести дракону самую опаснейшую из его голов!       Эти дела и мысли позволяли советнику не вспоминать беседу с Гелиосом. Весь тот вечер. И лишь ночами не давало спать эхом звучащее: «Люблю! Любил всё это время!..»       Днём Матео был так занят, что не думал ни о чём, кроме намечающейся схватки. Его поглощали интриги и распутывание тонких нитей, ведущих к главному его объекту наблюдения. К Мору! Это всё, о чём он размышлял, чем занимался — стратегия, планирование, сети. Но ночами... Ночами Тео много, страшно думал о словах, сказанных Гелиосом. Нет, он им не верил, но даже если и предположить, что тот не лгал и снова вот так — спустя семнадцать лет — вдруг воспылал, то Матео это не интересовало! Это всё не отменяло прошлого, всего того, что было, и что он ни за что не желал бы повторять — океаны боли!       Но более всего теперь он думал даже не о Гелиосе, а о том, что понял после его рваного рассказа.       А именно то, что его наставник в те былые дни был не совсем с ним честен! Это убивало. Не меняло ничего, но убивало Тео острым пониманьем, что Персиваль его намеренно укрыл. Спрятал от всего, от всех... и главное — от Гелиоса! Да, причины были. Но Матео помнил как вчера, как он страдал, как ждал, как верил! И разбитая та вера решила многое в его судьбе. Означало ли всё это, что его учитель воспользовался им тогда? В своем рьяном желании, в убеждении как должно быть не злоупотребил ли чародей своею силой?       Что если... Что если бы тогда Гелиос его нашёл? Что было бы тогда? Оказался бы Матео в этой точке? В замке? Возле Фердинанда? Вряд ли. Матео понимал с годами всё сильнее, что он волей-неволей повторяет почти точно судьбу учителя. Что тот так и хотел! Хотел сделать Матео своим продолжением, искупляя этим свою разбитую стезю, пустую жизнь без тепла и истового чувства. Только долг. Благая — благая ли? — цель. Призванье. Всё это он вложил в Матео, отсекая лишнее и направляя в русло, что избрал уже давно, ещё, возможно, до его рожденья. Честно ли всё это? Стоило того? Матео впервые сомневался в своем учителе. И да, это убивало. Потому что если домыслы эти верны, это значит, что Тео был всегда марионеткой! Удобной куклой, из которой старый маг слепил, вытесал угодную болванку под себя, под свои амбиции и цели. Сделал из него герцога Локсли. Отнял даже имя! Будто перевоплотился в нём назло всем мойрам*! Кем же был тогда Матео? Где он сам? Где начинался тот отсчёт, когда за него всё навсегда решили? Где он оступился? Когда, в какой из дней, часов, минут всё стало для него необратимым?! Он хотел понять, где именно остался навсегда Матео Райвен? Где он похоронен?..       Эти мысли не давали сна, и Матео всё глубже погружался в прошлое, в себя, в пустые сожаленья, а когда всплывал на беспокойную дворцовую поверхность, то винил во всём — в своём смятении, упадке, этих дурных мыслях — Гелиоса! Чёртова безумца, который путал ему всё. Опять лишил покоя и грозил отнять своими откровеньями не только беззаботность, сон, но даже веру в его предназначение, в учителя, во всё, что так Матео было важно столько лет!       И между этими двумя — молотом и наковальней — словно воздух и возможность отдохнуть, на краткий миг отвлечься, в жизни советника возник юный милорд. Теодоро. Теперь Матео каждый день выкраивал из расписанья полтора, а то и два часа, чтобы поговорить и позаниматься с Тедом Гальба. Юноша его заинтересовал. Он чувствовал в молодом маге что-то... Что-то такое, что влекло и пробуждало желание заботиться о нём, оберегать, учить, дать ему тех знаний, в которых тот нуждался и не мог пока что получать.       С Теодоро было проще, чем с Септимусом — он был робок, мил и открыт для знаний, для бесед, для простой дружбы. Все-таки кронпринц — это кронпринц! При всей их близости, он был наследник трона и мог в любой момент закончить разговор, шалить, капризничать, дерзить и потешаться. По-доброму. Но всё же они были не равны. С Теодоро всё было иначе. С первых же минут, как герцог Локсли предложил свою поддержку, свою силу, знания и время, Теодоро разве что не лишился дара речи и так благодарил и волновался, что Матео пришлось его опять отпаивать настойкой. Впечатлительный ребёнок, но покорный, добрый, славный и в будущем — бесспорно сильный маг. Матео было интересно. Те потоки силы, что он ощущал в юном Гальба, были так созвучны с его — стихия, но другая, холоднее, проще, но сметающая всё на своем пути, случись дурное. Теодоро нужно было обучать контролю, дать возможность понять себя, свою природу, и кто как не подобный же ему мог рассказать и показать на деле, как обуздать в себе то, что другим даже не снилось!       Эта мощь — не просто дар, это — ответственность и счастье, но достичь его возможно лишь постигнув главное, своё ядро и цельность. И Матео самозабвенно стал делиться с Теодоро всем, что знал, всем, что берёг внутри. Всем, чем мог. А мог он много! И у Теда кружилась голова от этого потока информации и силы, от того, КТО рядом с ним, и как ему повезло! В первое занятье Тед смущался страшно — сидел так прямо и весь бледный, что Матео было даже смешно — видимо, такой он страшный! Но советник старался быть мягким, ненавязчивым, понятным и к концу урока не без удовольствия отметил, как изменилась психофизика движений его новообретённого ученика. Тед сидел уже поближе и расслаблен, сразу отвечал и даже пару раз, забывшись, не сказал «Ваша Милость», правда, тут же вспоминал и, краснея, извинялся. Но ко второму занятию меж ними уже не осталось неловкости.       — Хочешь, покажу? — говорил Матео. — Я — земля, — улыбнулся он. — Когда мне хорошо и тихо, я могу творить из ничего. Земля даёт мне силу. Вот смотри, — он раскрыл ладонь и показал на ней явившуюся из воздуха клубнику. — Угощайся, — Теодоро бойко взял ягоду и зажмурившись сжевал.       — Вкусно, — улыбнулся он. — Я так могу?       — Не знаю. Твоя сила иная, — пожал плечами Тео. — Но схожесть есть. Скажи, тебе сейчас комфортно, ты спокоен? — Тед кивнул, дожёвывая ягоду. — Вот и хорошо, — улыбнулся Тео. — Тогда попробуй будто бы коснуться внутри себя той середины, где всегда горит и греет, подумай о прекрасном, о том, что дорого и важно, и задумай что хочешь...       Тед в процессе этой речи прикрыл глаза, и вдруг над головой Матео возникла туча не крупней подушки, и из неё посыпался серебряный снежок — настоящий, мягкий, искрящийся — он тут же исчезал, едва касаясь распущенных волос советника.       — Красиво, — поднял руку тот, ловя в ладонь снежинки. — Видишь, это просто. Но нужно быть готовым, что всё это может обернуться штормом, — улыбнулся Тео. — Когда ты злишься или тебе страшно. Этот момент неуловим и плохо поддается управленью. Но как только ты чувствуешь, что волна пошла, закрой глаза, коснись себя там, в середине, попроси покоя. Тебя услышат и поймут. Суть нашего дара в смирении, в возможности дарить и отдавать, кормить собой, лечить, утешить, смягчить зной и жажду, облегчить страданья. Стихия дарит магу многое. Могущество такого рода, что недоступно даже самым сильным обычным магам. Ты можешь исцелять! Можешь менять погоду, направленье рек и мыслей. Управление стихией даёт большие возможности в управлении человеческой натурой. Тебе не нужно заклинаний для гипноза и подчинения — у тебя это в крови. Ты можешь почти безгранично много! И главное, что всё это в тебе такое светлое и лёгкое... Я чувствую тебя, — Матео улыбнулся. — Твоя магия красива. Только нужно немного огранить... — он подмигнул, — твои снежинки.       Теодоро вспыхнул, понимая, что снег над головой советника всё ещё идёт.       — Простите, — рассмеялся он и, хлопнув в ладоши, прекратил свой снегопад. — Вы так интересно рассказываете, что я забылся. В школе нас учили заклинаньям, манипуляциям, а мне всё говорили подавлять и больше отдыхать...       — Подавлять не надо, — покачал головой Матео. — Это ни к чему. Ты научишься. И довольно быстро. В отличие от меня в прошлом, у тебя уже много знаний — ты обучен. Я только чуть отполирую, чтоб блестело.       — Вы как папа, — рассмеялся Тед. — Он тоже вечно терминами своими — натереть, выточить, огранить, обрезать, выковать...       Матео против воли свёл брови при упоминании Гелиоса. Теодоро заметил.       — Мой отец... — вкрадчиво посмотрел он на Матео, — вам чем-то неприятен, Ваша Милость?       — Нет, Теодоро, извини меня. Это усталость и... наверно, можно считать, что мы немного повздорили с твоим отцом, — Матео улыбнулся, ощущая тревогу юноши так остро, как свою. — Но наш конфликт никак не отразится на тебе и обучении. У нас с лордом Гальба старые дела, — он поджал губы. — Не волнуйся, у воды всегда всё в перемирии, ведь так? — он тихо рассмеялся. Теодоро тоже будто выдохнул и улыбнулся.       — Я вас примирю, — наивно взял он Тео за руку, и тот вдруг почувствовал тепло. Тепло души и искреннего доброго касанья, какое-то приятное дрожание внутри — будто дотронулась сама судьба! Тео отпрянул и погладил не таясь место их соприкосновения.       — Я чувствую к тебе расположенье, — сказал он Теодоро. — Не простое, а будто магия нас связывает чем-то большим.       Теодоро удивлённо вскинул взгляд.       — Это хорошо, — улыбнулся, успокаивая, Тео. — Значит, по всему, мне суждено тебя учить, и всё идет как надо.       Выходя из комнаты милорда Гальба, советник неожиданно наткнулся на Робера Уортона, что не преминул тут же начать к нему цепляться.       — Локсли! — выкрикнул Робер и, бросив едкий взгляд на закрывающуюся дверь позади Матео, вскинул хитро брови. — Завел себе апостола? — хмыкнул он. — Или в кой-то веки любодеешь? Поговаривают, что мальчишка стихийный, как и ты? Развелось вас... — он скривил губы и облокотился спиной о стену, всем видом приглашая Тео к пикировке.       — Я учу милорда Гальба, это верно, — спокойно отозвался герцог Локсли. — И да, Теодоро, как и я — стихийный маг, что и послужило причиной моего участия.       — Бедолага, — саркастично ухмыльнулся Уортон. — Не гневи богов, Локсли, не учи дурному юные сердца.       — Я вас не понимаю, Ваша Светлость, — врезался глазами, неприятно высекая искры, Тео в зарвавшегося наглеца.       — Ты — тёмный маг и нежить, — рассмеялся Уортон. — Меня рядом с тобой знобит, а я — не мальчик, в отличие от юноши, от которого ты вышел. Он ещё не понимает, с кем связался.       — Юный Гальба достаточно умён, чтоб самому решать с кем стоит вести знакомства, а с кем — нет, — тихо ответил Матео. — А вот вы... — почти прошипел он, снизив голос, — играете с огнём, каждый раз дёргая меня, фигурально выражаясь, за косички. Предупреждаю вас, Робер — вы обожжётесь!       Тот оттолкнулся от стены и сделал шаг навстречу, щёки его горели, кулаки сжимались.       — Как смеешь ты, цыган, мне угрожать! — зашипел он, почти брызгая слюною. — Ты?!! Пёс тьмы! Недолго тебе пировать, попомни моё слово. Уже висит змея, и яд её готов излиться карой**. И на свете не найдётся ни одной Сигюн***, чтобы тебя спасти! Ты ведь одиночка, Локсли, — злобно ухмыльнулся он. — У тебя никого нет. Ни друзей, ни близких, ни любимых. Только власть и страх твои союзники. А дружба короля изменчива. Ты это понимаешь сам. Случись чего, тебя забудут через полторы недели! Я знаю точно — ни одна рука не станет над тобой держать сосуда. Ты — покойник! — выплюнул он злобный яд и, гневно развернувшись, удалился вглубь коридора — сама ярость! А Матео, провожая его долгим взглядом... улыбался.       Всё происходило в точности как он хотел.       Уортон — пьяница и склочник, падальщик, подкармливающийся клеветой и грязью — клокочущий поток, вырывающийся из сливной трубы! Не смог сдержать в себе ликующих угроз, не зная, что Матео в курсе страшных планов. Он исподволь лишь подтвердил его догадки и решимость.       — Покойник тут не я, а ты, мой глупый арлекин, — тихо сказал Тео вслед удаляющимся яростным шагам.