Тени

Говорят, любви моей долг важнее. От пролитой крови песок краснеет, я иду к тебе по нему — и вязну. Гнев силён, и душат меня соблазны, без тебя к чему мне, скажи, корона? Где рассвет привычное небо тронул, жизнь за миг короткий переменилась. А вокруг лишь хмурятся: «Ваша милость», жаль, что я по-прежнему их не слышу. Но мечты взлетают всё выше, выше, исчезают где-то за облаками… Остаётся только на сердце камень — он лежит за пазухой, неподвижен. Что болело раньше, давно я выжег, аромат лаванды щекочет ноздри, шелестит листва: «Безнадёжно поздно». Говорят, любовь — для души отрава… Кто сказал мне это, те были правы. Ёсими

      Словно зверь на мягких лапах подкрадывался август — рдел закат пряного лета. И первыми вестниками приближающейся осени стали рябины. Матео обожал этих тонкоствольных ярых красавиц. Их цветение и их плоды. Рябины — вечно алые деревья его юности, страстные капли которых ежегодно в свой срок напоминали ему о тех далёких теперь днях, когда он едва возмужавшим Лелем ходил босой по мягкому ковру сладорощи и вдыхал полной грудью воздух, пропитанный любовью. Дерзкие красавицы в этом году заалели даже раньше срока. Лето, яркое и весёлое, хмельное лето — вышло на финишную черту. Скоро небо всё чаще станет наливаться свинцом, а ветер принесёт дух севера. Ещё не вот-вот, но по вечерам уже пахло иначе — не зноем, не душной истомой и клевером с розами вперемешку, а свежестью, бодрым желтеющим клёном, спелым орешником и грозой. Это было любимое время Матео. Преддверие штормов и ливней, мягкой влажной земли и взошедшего урожая. Время тревоги и перемен. Очередного обновления. В этом году, как и в пять предыдущих, для Матео это время ещё и время подготовки к будущему осеннему визиту короля Франции. Его Величество Франсуа посещал с дружественно-дипломатическим визитом Лондон каждую осень. И каждый раз именно на Матео возлагалась почётная и ответственная обязанность подготовить всё к приезду французского монарха. Тот славился капризным и бурным нравом, и угодить ему было нелегко, но необходимо, ибо от того, в каком расположении духа окажется светлейшая особа, зависело очень многое в испокон веков натянутых отношениях двух великих держав. И Матео с блеском справлялся со своей почтенной миссией — раз за разом проявляя чудеса изобретательности, такта, изворотливости и деликатности. Сир Франсуа, хоть был уже и не молод, оставался холостяком и аппетиты имел словно юношеские. Матео, кроме прочего, приходилось на время визита искать для сластолюбивого короля самых изысканных куртизанок, ворожей, что были, разумеется, не просто гетерами, а искуснейшими обольстительницами, способными одним взглядом сразить любого мужчину, но доставался такой взгляд далеко не каждому. Подобные дамы имели возможность выбирать себе покровителей по вкусу. Стоит ли упоминать, что сир Франсуа был пренеприятнейшим кавалером — извращённым любовником с дурным, скандальным нравом и весьма спорной внешностью мужчины, знавшего о своей непривлекательности, но в какой-то степени упивающегося властью получить по щелчку пальца любую и с садистским восторгом наблюдать, как очередная нимфа старается не воротить нос и исходить притворными стонами. О жестокости и скверном характере короля Франции знали все, кто был хоть чуть-чуть близок ко двору, и потому отыскать желающих стать его жертвой, его спутницей на время пребывания в столице Британии с каждым разом для Матео было всё труднее.       Организовать переезд достойно было ещё одной непростой задачей. Сир Франсуа не путешествовал налегке — эскорт его обычно занимал половину королевского дворца. Эскорт и животные! Это была вечная головная боль для герцога Локсли! Абиссинцы с орлиными профилями, раскосые сиамцы, пышные персы — бесчисленное предательское племя котов — будоражили покои дворца громкими шабашами и оставляли после себя уничтоженные ковры, обивки, портреты и многое, многое, многое другое. Матео ненавидел их от всего сердца! Именно этих. Французских котов Его Величества Франсуа! Но c’est la vie *. Проявлять угодливость даже в таких простых и глупых вопросах было его работой, и он справлялся.       Матео запланировал провести в Париже два дня. В первый он должен был церемонно вручить лично Его Величеству приглашение от Фердинанда и заручиться ответом и благосклонностью, разумеется, отужинав в компании сира Франсуа, что заранее было для Матео сравни пытке. Во второй же день, и, что уж скрывать, гораздо приятнее первого, Матео встречался с мажордомом французского короля мсье Лораном — хитрым, юрким мужчиной совершенно неопределённого возраста, но весьма приятным собеседником и высочайшим профессионалом. Мсье Лоран отдавал должное герцогу Локсли, уважал его, им было легко найти общий язык — оба хранили тайны, покой и благополучие своих королей, оба знали слишком много и слишком хорошо умели пользоваться этими знаниями, впрочем, у Матео в сравнении с мсье Лораном было гораздо больше власти в руках, и тот это знал, потому был не только учтив, но и дружелюбен.       — Ваша Милость, — любезно улыбнулся мсье Лоран Матео после лёгкого завтрака, что они разделили в его элегантной гостиной, — о главном мы поговорили. Многое осталось без изменений, а всё прочее — детали, я думаю, сумею оформить для вас в виде списка и инструкций, — он мягко улыбнулся и позвонил в колокольчик, подзывая лакея. — У меня уже есть наброски, так что это не займёт много времени. И я предлагаю вам прогуляться, — посмотрел он в распахнутое окно. — Париж в эту пору прекрасен! Уверен, у вас давно не было личного времени, — он понимающе усмехнулся, и Тео сдержанно кивнул в ответ, соглашаясь. Это было правдой — он часто посещал Париж, но едва ли пару раз свободно любовался им и совсем никогда не прогуливался праздно и в одиночестве. Предложение было заманчивым.       — Я составлю все бумаги к восьми вечера. До того, надеюсь, вы прекрасно отдохнёте и проведёте время не с пользой, — чуть округлил он глаза, — а с удовольствием.       — Вы очень добры, — на безупречном французском ответил Матео, а спустя четверть часа, ошарашенный внезапной свободой и не знающий куда именно отправиться, он просто пошёл по улице. И шёл все дальше и дальше в центр, с каждым шагом ощущая какое-то ребяческое веселье. Старый кот Лоран был чертовски прав. Париж был прекрасен, и Матео вдруг почувствовал почти детский восторг. Он взглянул на себя в одну из витрин и порадовался тому, что сегодня ему не пришлось облачаться в официальный наряд. На Тео был простой и элегантный костюм-тройка, волосы тугой косой змеились по спине, в кармане лежал пухлый кошель, а в глазах блестели искорки задора.       Герцог Локсли определённо мог позволить себе почти всё... Всё, кроме простой прогулки по городу, праздного шатания по магазинам и улочкам. В Англии его знали абсолютно все, от верхушки знати до последнего дворового пса из Хакни, и пройтись вот так — без цели, без обременений, в своём обличье — было просто невозможно. В Париже Матео никто не знал. Вернее будет сказать, не знали так масштабно и всеузнаваемо. И Тео решил пользоваться моментом. Плана не было, мыслей тоже. Работали только ноги и обоняние. Он вдыхал ароматы заходящего лета, цветов, духов, ресторанов, кожи — всё пахло по-другому, незнакомо, и это будоражило. Он петлял по улицам и проспектам, не читая их названий и не разбирая особо дороги, повинуясь внутреннему компасу интуиции.       В одном из таких случайных проулков он зашёл в небольшую галантерею и купил себе дюжину платков из тончайшего батиста в обрамлении кружев. Тео редко совершал покупки сам, ему это было ни к чему — во-первых, он был крайне бережлив, скорее привычно, чем по необходимости, в во-вторых, всё, что ему было нужно, всегда едва ли не по щелчку появлялось в его покоях, стоило Матео об этом заикнуться Пьеру. Ощущения были приятными, и Тео стал заходить в магазины и лавки. Он купил себе несколько книг и перчатки, пресс-папье и ленты, пять рубашек и несколько щёток для волос. К обеду он проголодался и с нагулянным аппетитом посетил ресторан со знаковым для него названием «Ватель»**. Там он с чувством лёгкой досады понял, что до этого дня не пробовал по-настоящему хороший жюльен, а также с восхищением проникся десертом парфе — сливки, шоколад и фрукты таяли во рту попеременно и оседали на нёбе чем-то непередаваемым, ближе всего подходило слово «восхитительно»! Превосходно! И кофе тоже был великолепным!       Насытившись, Матео продолжил своё блуждание по городу. Он посетил Нотр-Дам и прошёлся по саду Тюильри, бросил монету в фонтан на площади Согласия и поднялся на Монмартр, покормил там птиц купленным тут же у лоточника рогаликом и выпил ещё раз кофе с миндальным сиропом. Париж был прекрасен! Париж покорил Матео! Весь этот день наполнил его искрящейся беззаботностью и радостью, но всё это время где-то в закоулках души отголосками и мерцанием мрело в голове Матео невысказанное. Париж прекрасен! Этот день прекрасен! Кофе прекрасен, десерты прекрасны, магазины прекрасны. Всё! Абсолютно всё прекрасно! Даже голуби. Но... Всё это было бы вдвое, втрое прекраснее, если бы он мог разделить этот день, кофе, покупки, десерт, ЭТОТ Париж и даже этот рогалик не с голубями, а с тем, кто был в мыслях и в сердце постоянно. С тем, кто однажды в порыве откровения сказал ему, что Париж — город любви, и по нему стоит гулять лишь с тем, кто дорог. С тем, кто был его первой любовью и постоянной болью. С тем, возле кого дышалось легче, думалось яснее, жилось ярче. С тем, кто любил его столько лет, искал, ждал, кто закрыл его от пули, кто кричал о своей любви, кто был красивейшим из всех на земле! Это должен был быть ИХ Париж... В животе у Тео будто свили гнёзда тысячи цикад. Он думал о Гелиосе, неспешно направляя свой ход обратно к дому мсье Лорана, видя, как тлеет закат над соборами и крышами, видя всё, всю красоту момента и понимая, что погиб, снова вдребезги разбит об лукавый рысий взгляд чудесных, невозможных синих глаз Гелиоса Гальба. Его вечного милорда. Его вечной любви.       Уже недалеко от резиденции мсье Лорана Матео заметил антикварную лавку и, пользуясь тем, что до назначенного времени ещё оставалось полчаса, бесцельно зашёл в неё.       В глазах сразу запестрило. Золотые рамы, гобелены, подсвечники, старые игрушки из натурального плюша, набитые опилками, лица фарфоровых кукол и статуэток, монеты, книги, шахматные доски и резные фигуры. Шквал красок и запахов. Услада для шатающегося без дела путника. За бюро стоял улыбчивый старик в набивном жилете, любезно поприветствовавший Матео и махнувший ему рукой — мол, любуйтесь, выбирайте, если что, я здесь. Тео прошёл мимо книжных полок, мимо полок, заставленных часами и пластинками, задержался возле гребней, но не прельстился. В глаза ему бросился стеклянный шар — обычный крупный сувенирный шар со снегом, но миниатюра внутри была не тривиальная. Он застенчиво покрутил безделицу в руке и услышал голос старика-лавочника.       — Это Булонский лес, мсье. Ручная работа. Не самое популярное место, и оттого этот шар у меня уже лет двадцать с небольшим не продается никак. Он зачарован. — Тео обернулся и вскинул бровь, на что продавец пояснил: — В зависимости от времени года в нём сыпется зимой снег, осенью листья, весной дождь. Сейчас лето, так что будут цветы. Смотрите, — он небрежно тряхнул шар, и внутри взметнулся вихрь розовых лепестков вишни.       — Красиво, — выдохнул Тео, беря шар снова в руки.       — Я тоже так думаю, — ответил старик, и его зимние глаза повеселели. — Но я один такой был до сегодняшнего дня. Никто не интересовался этим шаром до вас.       — Я возьму, — вдруг выпалил Тео и ещё раз тряхнул цветочный шторм. Старик продавец просиял и протянул руку:       — Вы позволите? Я упакую. — Тео кивнул и прошёл вместе с хозяином к стойке.       Ловкие, ещё на удивление не краплёные старостью руки лавочника быстро упаковали шар в бледно-фиолетовую хрустящую бумагу и повязали сверху шёлковый сиреневый бант в тон.       — Ему понравится, — протянул продавец свёрток Тео, и тот изумлённо опешил.       — Кому? — вскинул он бровь.       — Тому человеку, кому вы это подарите, — улыбнулся старик и, рассмеявшись, добавил: — Вас выдают глаза. Так смотрят на что-то памятное и важное, на какую-то мелочь, иногда совсем неприметную, только влюблённые. Булонский лес нынче то ещё место, но, видимо, для вас он что-то значит. Что-то важное, что-то, о чём вы хотели бы помнить... или напомнить кому-то, кто дорог. Так вот — этому человеку понравится, уверяю, — и он положил сверток в бумажный пакет и протянул его ошарашенному Матео.       — Спасибо, — смутился тот и, расплатившись, вышел, прижимая пакет к груди, всё ещё недоумевая от слов старика, но чувствуя такой трепет внутри.       — Ему понравится, — повторил он слова и улыбнулся губами, глазами, сердцем. Улыбнулся Парижу. Любви. Улыбнулся Гелиосу Гальба через весь Ла-Манш.       Вернувшись в Лондон, Тео первым делом следующим же утром отчитался о своём визите Фердинанду. Разговор был кратким и по делу: Фердинанд спешил на стрельбы с сыном, а Матео не терпелось навестить Гелиоса. С их последней бурной встречи прошло шесть дней, и всё это время он не получил ни строчки от мэтра Фабьё, что должно было насторожить, но Тео думал, это от того, что Гальба был почти здоров — к чему марать бумагу по-пустому.       Покончив с разговорами и весь подрагивая изнутри, Матео прихватил бумажный фиолетовый кулёк и, срезав в саду самую шикарную пышную розу, пошёл в лечебное крыло. Он не отдавал себе отчёта, что именно хочет по итогу этой встречи, не планировал бесед и фраз — его просто тянуло красной нитью, скорее даже будто поводком хозяйских рук — он хотел увидеть Элио, хотел его услышать, он его хотел...       Алая роза в руках Тео полыхала как мосты, фиолетовый хрустящий свёрток вселял уверенность, он помнил слова старьёвщика: «Ему понравится». И Тео был уверен, что тот прав, он уже представил лукавый взгляд и трепетные пальцы, лёгкий шелест сиреневого шёлка ленты и шуршание бумаги, удивлённые синие глаза, взмах ресниц и выдох пониманья... а потом... Потом, возможно, он бы мог разделить с Гелиосом бранч, рассказать о своей поездке, слушать, слушать с упоеньем его смешинки, нежный обертон или, быть может, они могли бы прогуляться вместе. Фабьё говорил, что Гелиос уже вполне может ходить, хотя Матео так ни разу и не видел его с тех самых пор ни в галерее, ни в саду. Может, пока не решался? Всё-таки целитель прав — Гелиос человек, и для него, даже с учетом зелий и искусного леченья, ранение было нешуточное. Есть что поберечь. Матео шёл быстрее. Роза сладко пахла. В дверь покоев Фабьё он постучал не в свойственной себе манере тихо.       — Ваша Милость, — поклонился лекарь. — Чем могу служить?       — Я проведать вашего пациента, — улыбнулся Тео, чувствуя внезапно себя немного не в своей тарелке.       — Леди Филис в порядке, — улыбнулся Фабьё в ответ. — У неё всего лишь мигрень, и на этой почве небольшое головокружение и только, — он с интересом посмотрел на герцога, на розу в его руках и нежный бледно-фиолетовый кулёк.       — Отрадно слышать, — отмахнулся Тео, — но я имел в виду не леди Филис, — Тео вскинул бровь, мысленно пытаясь вспомнить кто это вообще такая. — Я говорю о лорде Гальба, мэтр, — уточнил он и сделал шаг вперёд, царственно отстраняя целителя и проходя внутрь его покоев.       — Я в недоумении, — попятился тот и растерянно развёл руками. — Разве вы не знаете?.. — мямлил лекарь.       — Не знаю что? — тон Матео стал ледяным, он остро цапнул взглядом старика, чувствуя, как в животе закручивается смерч предчувствия.       — Его Светлость покинули дворец тому уж пятый день, — робко ответил Фабьё и, будто был виновен, опустил глаза.       — Как покинул?!! — рявкнул Тео и быстрым шагом промаршировал в комнату, где до того лежал Гелиос. Он резко отодвинул полог и увидел на большой постели даму в неглиже, что не преминула заверещать, ища укрытья в покрывале. — Простите, — буркнул Тео и попятился. — Где он?! — прохрипел он Фабьё.       — Я не знаю, Ваша Милость, — перепугано дробил слова целитель. — Уверяю, он был здоров. Это проверил сам Его Величество. Вы ведь знаете, у него большие способности в искусстве врачевания. Он подтвердил — Его Светлость абсолютно точно были в порядке. И покинули двор...       — Зачем?! Куда?! Какого чёрта?! — рычал Матео будто проснувшийся в начале января медведь.       — Я не знаю, Ваша Милость. Такие персоны, как лорд Гальба, не дают отчёта о своих действиях таким, как я. Я всего лишь лекарь. Я проинструктировал, дал рекомендации...       — Персона... — фыркнул Тео носом, как щенок. — Тоже мне персона. Он ремесленник! Такой же, как и вы, — и Тео, не скрывая гнева, развернулся так резко, что подолом его мантии сбило напольную вазу, чёрный шёлк хлестнул по ней кнутом.       В свой кабинет Матео долетел стрелой, ворвался грозовою тучей и метнул об стену нелепый фиолетовый кулёк — вдребезги, наотмашь, на осколки!       Глупо! Как же глупо! Как нелепо! Идиот! Поверил ласковому слову. Вновь поверил! Уехал... Даже не простился. Втихаря, тайком. Просто уехал. Ни письма, ни строчки, ни записки. Тео снова почувствовал себя отрубленным хвостом. Отвергнутым. Униженным. Размечтался! Шип от розы, что всё ещё сжимал Матео, врезался в ладонь. И... будто отрезвил. Герцог Локсли словно мерзость отбросил от себя прекраснейший цветок, сел в своё кресло и гротескно рассмеялся. Горький, страшный смех.       — А что ты ожидал? — посмотрел он в зеркало напротив. В ответ ему в лицо ухмыльнулся тёмный дым. Матео тронул подвеску на груди. — Если поймаешь медведя, он для тебя спляшет, — сам себя кромсал он правдой. — Идиот! Паяц!! — он резко всадил в письменный стол острый нож для почты — лезвие вошло почти по инкрустированную рукоять. «Хватит, — думал Тео, выпуская пар. — С меня довольно!»       Но легко сказать, а вот не чувствовать куда сложнее. Весь тот день Матео понимал, что не находит себе места, что горит обидой, острым униженьем, разочарованием. Он чувствовал себя опустошённым, вялым, злым на всех и прежде всего на себя. Ну вот что за олух?! Влюблённый идиот! Тьфу... Но Тео так привык к постоянной дозе его присутствия, к возможности, пусть мнимой, почти в любой момент его увидеть. Тео всегда знал, где Гелиос, в каких покоях или где гуляет, когда он в мастерской, а когда поехал искупаться с сыном. Невольно, он и сам не замечал, но он всегда знал все передвиженья лорда Гальба. А теперь не знал... Ничего не знал! Ни где он, ни о чём он думал. Зачем же сотрясал словами воздух?! Зачем манил и умолял?! Неужели месть? Как это было бы изящно. Изощрённо! И как похоже на Гелиоса. Человек-стилет, язык как бритва, взгляд острей толедской стали. Матео задыхался от возможности таких событий. По всему выходит, что он дурак, наивный, глупый ловчий, вновь соблазнившийся и снова отвергнутый в решающий момент. Поделом!.. Но душа болела. Память подбрасывала, как кусочки витражей — улыбка, что перехватывает дыхание, взгляд такой, что можно с песней, бодро ради него сложить покорно голову на плаху. Все слова, все жесты. И та ночь... Неужели он настолько искусен в лицедействе, так умел, двуличен? В глубине души Тео не верил. Такое не сыграешь! Так не притворишься! Но что ж тогда? Испугался? Сдался? Передумал? Снова. Снова струсил?!       Матео изводил себя весь день, всю ночь и половину утра, пока не отослал прошенье об аудиенции к Её Величеству. Уж она должна хоть что-то знать. Гальба её протеже. Кто как не Изабелла сможет пролить немного света на столь скоропалительный отъезд её вельможи?       Матео выбрал для визита к королеве предлог надуманный и весьма ничтожный — список камеристок для фавориток сира Франсуа. Обычно герцог лично таким не занимался, но нужна была причина, чтоб хоть как-то сгладить первичный интерес. Её Величество откликнулась незамедлительно, и уже после обеда герцог Локсли кланялся в её приемной.       — Ваша Милость, — улыбнулась Изабелла. — Дайте мне минуту, — кивнула она Тео в кабинет. — Я закончу с модисткой и в вашем распоряженье, — Её Величество как раз примеряла шляпку, изящную, с длинным диковинным пером. Матео поклонился и исчез за дверью кабинета, удивляясь, что миледи приняла его так запросто и скоро, но ему, конечно, была на руку такая спешка.       — Что ж, советник, — спустя десять минут появилась Изабелла. — Я слушаю. Что у вас за дело?       — Я не хотел вам помешать, — деланно повинился Тео. — Но решил не откладывать, а то потом забуду в суматохе. В сущности, это пустяк, — он достал из кармана заранее составленный им наспех список. — Вот имена ваших придворных дам, что я рекомендую в качестве компаньи для эскорта Его Величества Франсуа. Желательно из тех, кому не в новинку управляться с корсажем — они в Париже снова в моде, и кто знает французский.       Изабелла с удивлением взглянула на Матео. Это были совсем не его воды, не его задачи, да и слово «корсаж» из его уст звучало так нелепо. Королева приняла листок и бегло прочитала несколько имён, улыбнулась их подборке, совершенно необдуманной и явно наугад, хотя бы от того, что в списке значилась леди Гертруда, которой было почти шестьдесят! Этот очевидный надуманный предлог повеселил Её Величество, но держа мину, она положила этот странный опус под пресс-папье.       — Я посмотрю, спасибо. Что-нибудь ещё? — лукаво вскинула она глаза на мнущегося у порога герцога.       — Я хотел узнать, — небрежно, будто между делом, добавил тот, — об отъезде ювелира, — и Матео почувствовал, как к скулам приливает кровь.       — Ювелира... — хмыкнула с сарказмом Изабелла и бросила в Матео убийственно пронизывающий взгляд. — А что с ювелиром? — хлопнула она ресницами.       — Он уехал, — осторожно сказал Тео, избегая смотреть королеве в глаза.       — Да. Его Светлость покинул дворец вместе с сыном несколько дней назад. Это верно. Так в чем вопрос? — изогнула она брови.       Тео меньжевался, не знал, что делать, как спросить, не уронив лицо и чести.       — Я могу отдать распоряженье убрать покои? — нашёлся он.       — Я уже позаботилась об этом, — с лёгкостью ответила королева.       — Благодарю, — поклонился Тео. — Я не знал о его отъезде, и мне жаль, что вам пришлось так затрудняться.       — Никаких затруднений, — улыбнулась Изабелла. — Вы были в Париже, — и она игриво раскрыла веер. — Я надеюсь, вы не расстроены?       — Лишь удивлён, что меня не оповестили, — взял себя в руки Матео. — Нужен был расчёт. Запрос в казну. Смена комнат. Возможно, экипаж и лошади...       — Его Светлость был под моим покровительством, — прерва́ла его королева. — Я просто облегчила вам задачу. Мне известно, как вы были заняты сиром Франсуа, его визитом, этой подготовкой. К чему вам хлопоты досужие о ювелире? — она ухмыльнулась, делая акцент на слове «ювелир». — Мы разобрали́сь со всем.       Матео поклонился и, не найдя ещё причин к расспросам, удалился.       А Изабелла, улыбаясь, подошла к окну.       — Ювелиррр... — смеясь, протянула она. — О, да, искуснейший мастер по огранке камня. Браво, Ваша Светлость, браво!.. — захлопнула она изящный веер и посмотрела в сад, там зацветал кастильский георгин — пурпурный вестник осени, на языке цветов обозначавший «каприз».