Тени

Между нами всегда всё слишком Где лихой тот цыган-мальчишка? Где капризный милорд сын солнца? Где рябиновые те кольца? Ты — темнее крыла горь-птицы, Ты не можешь остановиться И мелькают ночами лица, перепачканные в крови. Я пустой, как песок в помелье, Весь искусное ожерелье, Жемчуг дней беспросветно долгих Мне не снять без тебя никак. Я всё помню, ты помнишь тоже Небо, травы и рожь нам ложе. — Я люблю тебя, Боже... Боже... — Ты один такой на земле! Колосок по плечу игриво, Солнце, клевер и тёмногривый, Шёпот дерзкий, робкие руки Поцелуи до сладкой муки. Как случились мы в этой точке? И пусты у каштана почки. Неужели в последней строчке не случится рука в руке?.. Неужели всё потеряли? Упустили, сожгли, стравили! Мы любили, мы так любили!.. Тает кровью рубин в виске... marxun

      Заплаканный подсвечник в руках Гелиоса чуть дрожал, и свет рассеивался рвано, то мигая, то вспыхивая. В глазах Матео резало спросонья, он часто заморгал, мотнул головой, ещё не веря тому, что видит, резко стёр остатки дрёмы с лица ладонью и неловко сел, всё ещё ощущая тёплую вялость пробуждения.       — Элио? — сощурился он, вглядываясь в пляску светотени и замершую возле полога постели фигуру.       — Да, я, — был ответ, и Тео окончательно проснулся.       — Какого чёрта?! — зашипел он.       — Пойдём со мной, — очень быстро заговорил Гелиос. — Прошу, Матео...       — Ты рехнулся!? — перебил его тот. — Вламываешься как к себе домой! Как ты вошёл? — недовольно рыкнул Матео.       Гелиос шатнулся, ломко, резко.       — Меня пустил твой Пьер, — ответил он. — После, Тео, после, — почти взмолился Гелиос. — Прошу тебя, пойдём! Пойдём со мной. Вставай!       Матео громко щёлкнул пальцами, и спальню озарило сиянием одновременно сразу всех свечей, что были в комнате. В этом освещении Тео увидел Гелиоса — тот стоял возле постели, всё ещё в парадном костюме, только без сюртука и галстука, в одной рубахе, с растрёпанным хвостом, глаза горели чем-то необъяснимым, диким — паникой отчетливей всего.       — Пьер тебя пустил? — с сомнением протянул Матео, озираясь и ища лакея взглядом, но того не было.       — Да пустил, пустил, — с раздражением сказал Гелиос и снова дёрнулся, будто его пнули, нетерпеливо постучал ногой. — Хватит болтовни, идем со мной.       — Ага, бегу! — ухмыльнулся Тео. — Видишь, как развеваются от скорости волосы? — рассмеялся он. — Думаешь, можно вот так вот влезть, нарушить мой покой, поманить пальцем, и я все бросил?..       — Тео! — сквозь зубы процедил Гелиос. — Обещаю, мы поговорим после, сможешь отточить на мне весь арсенал. Можешь даже ударить. Если хочешь, проклясть. Запретить въезд в Англию, придумать ещё тысячу причин и кар. Можешь ненавидеть, не верить мне, облить презреньем и смолой на Трафальгарской площади. Только прошу... — он потянул на себя край простыни, что укрывала Тео. — Прошу, сейчас идем со мной. Мне нужна помощь. Именно твоя!       Матео хмурился и смотрел сурово исподлобья, но чем больше слышал рябь страха и мольбы в интонации Гелиоса, тем скорее гнев и возмущенье уходили, а на их место в первый план выступали смятение и беспокойство.       — Что случилось? — хрипло спросил он и забегал взглядом по лицу Гелиоса — тени под глазами, скорбная скобка губ, залёгшая морщина между бровей.       — Теодоро... Ему плохо, — вымученно выдохнул Гелиос и снова потянул за простыню. — Идем, пожалуйста, Матео, умоляю. Я никогда больше не попрошу, не потревожу... — простыня скользила, зажатая в руке Гелиоса, плавно открывая Матео.       — Хорошо, идём, — кивнул тот. — Отвернись.       Гелиос вскинул бровь в немом вопросе, и Матео скривил губы в смущённой ухмылке.       — Я сплю голым, — смешно округлил он глаза, и Гелиос на миг вспыхнул и, будто выплывая из тумана волнения, только теперь окинул взором обнажённый торс Матео — напряжённый живот, сильные руки, грудь. Взгляд скользил всё выше и вдруг замер, поражённый навылет увиденным... Яркий алый всполох! Будто капля крови на тонкой серебристой цепочке — так сиял в мерцанье света камень!       — Тео... — выдохнул Гелиос и как заворожённый сделал шаг ближе, потянулся рукой, будто бы не веря, желая убедиться. Он коснулся подвески и вскользь — тёплой кожи. Матео отвернулся, по лицу гульнули желваки, и он накрыл ладонью руку Элио, сжал её немного, почти лаская на короткое мгновенье.       — После... — хрипло шепнул он. — Сам сказал — всё после, — и Гелиос, очнувшись, отпрянул и отвёл ладонь, что будто обожглась от мимолётного соприкосновенья рук. Он неловко, смущённо развернулся спиной к Матео, дав ему понять, что тот может одеваться. Но плечи Гелиоса были так напряжены, и поза так и кричала удивленьем, разладом в сердце.       — Это он? — тихо спросил Элио, не оборачиваясь, слыша шорох одежд и ткани. — Это мой рубин? — повторил он.       Тишина стала густой, как масло. Тео весь горел. Надевая рубаху, он и сам коснулся заветного кулона.       — Не отдам, — хмыкнул он, застёгивая пуговицы и не глядя ощущая довольную улыбку Гелиоса.       — Это же подарок, — мягко бросил тот через плечо и всё же, не сдержавшись, на секунду оглянулся, вырывая белую полоску кожи на ягодицах Тео, быстро скрывшуюся в брюках. — А подарки не забирают. Даже если... всю жизнь искали подходящий комплект взамен утраченного, — с горечью добавил он.       — Идём, — сухо ответил Тео. Уже полностью одетый, он подошёл к Гелиосу и кивнул на дверь. — Веди. И по дороге расскажешь, что там у вас произошло.       У дверей снаружи Матео увидел Пьера, искоса метнул в него тяжёлый взгляд, но тот отпружинил от лакея, будто дерзкий мячик. Пьер лукаво улыбнулся и развёл руками, поклонился молча, но Матео готов был спорить на пол королевства, что заметил ехидный взгляд, полный самодовольства. «Чёрт шотландский! Хитрый трикстер! Предатель. Пакостник. Слащавый Гименей! Засранец». — фыркал про себя Матео, идя по коридору следом за вновь погрузившимся в тревогу Гелиосом.       — Что произошло? — нагнав его, спросил Матео.       — Всё как я и думал, — сердито начал говорить Гелиос. — Эта Фло, — почти брезгливо выплюнул он, — сказала, что не собирается ждать Тео... Теодоро, — поправился он. — Что не верит в чувства на расстоянии, не готова пообещать верность и задатком руку. — Гелиос дёрнул плечом. — Было б что желать! — надменно возмущался он. — Её отец — всего лишь скваер. Размечталась!       — Говоришь как истинный лорд Гальба, — хмыкнул Тео.       — Брось, это другое, — дёрнул плечом Гелиос. — Я не стал бы препятствовать своему сыну, зная, что всё всерьёз. Что там любовь, взаимность, как... — он умолк на долю секунды. — Я — не мой отец. Я никогда не стал бы принуждать Теодоро к выгодному браку и вообще к чему-то, — он замолчал, а Матео на краткий миг будто с головой окунулся в прошлое.       Лорд Гальба! Самый тяжкий, самый первый грех. И расплата была непомерной, но всё равно несоизмеримой. Никогда он не отмоет этой крови. Никогда не сможет позабыть, что сотворил ради любви, ради желания быть с Гелиосом... Никогда.       — Теодоро стал просить его оставить в Англии, — тем временем продолжил Гелиос. — Я был очень резок, — сокрушённо поморщился он. — Нагрубил ему. Конечно, отказал. Он ещё мальчишка! Представляю, что бы он тут начал исполнять. И эта Фло. Какая уж учёба, — досадно выдохнул Гелиос. — Но дело и не в этом, — уже горше продолжил он, видя, что Матео внимательно слушает. — Теодоро, наплевав на мой отказ, пошёл и сделал этой дуре предложенье! — он возмущенно фыркнул. — А она! — Гелиос даже ненадолго остановился, было видно, что у него внутри всё негодует. — Эта мещанка! Ему отказала, представляешь? — он посмотрел на Тео взглядом, полным гнева и удивления. — Отказала! Отказала Гальба! — горячился Гелиос. — Мой герб древнее Стоунхенджа, а она... — он снова быстро зашагал по коридору. — Сказала, что мой сын — юнец, неопытный любовник и зависим от моего слова и желаний, что он не готов быть мужем, опекать, — он снова фыркнул. — Опека! Как же! Ей нужны только деньги — вот и вся любовь. А когда эта прохвостка поняла, что я настроен против, то передумала, конечно. Я такой не по зубам.       — И что в итоге? — вставил наконец-то слово Матео, видя, что Гелиоса уносит дальше от насущного. — Что было с Теодоро после?       Гелиос поник, подсвечник снова дрогнул в его руке.       — Я нашёл его в лесу, там, во время пикника. Он плакал. Я стал утешать. Он сказал, что у него разбито сердце, что ему так плохо... А потом, — голос Гелиоса стих почти на шёпот. — Потом его стало трясти, температура тела упала — он был ледяной как нежить. Я отвёз его в замок. Дал зелье, что обычно даю, когда его уносит этот вихрь. Но ничего не помогало. С каждым часом становилось только хуже. Он впал в забытьё, и я пошёл к тебе, — почти на одном вдохе завершил Гелиос. — Ты поможешь?       Матео остановился перед дверью. Они как раз дошли к покоям Гальба. Тео посмотрел на Гелиоса, на его опущенные плечи, на лицо-тень, на влажные глаза.       — Конечно, помогу, — твёрдо сказал он. — Если сумею.       — Ты ведь можешь всё! — пылко схватил его за предплечье Гелиос и заглянул в лицо Матео с такой надеждой, что тому стало не по себе.       — Я не всесилен, — качнул он головой и мягко отвёл ладонь Гелиоса. — Открывай, — кивнул он в сторону двери.       — Только не пугайся, — замер над дверной ручкой Гелиос, будто не решаясь открыть её.       — Поверь, меня непросто испугать, — усмехнулся Тео.       Гелиос отворил дверь и вошёл внутрь. Тео шагнул следом и, поражённый увиденным, оторопел на входе.       Вся комната искрилась, словно замок Снежной королевы. С потолка неспешно сыпал снег — гостиная была в сугробах, а стены высечены инеем, его лихим узором. На полу твёрдая корка льда, уже немало запорошенная снегом, что хрустнул под сапогом Матео, вызывая в памяти те ясные деньки, когда выходишь утром в рождество во двор, и всё сияет, вьётся и скрипит, щекочет ноздри морозцем, тем особенным чистейшим паром, исходящим от кристаллов льда кругом. Зима. В гостиной Гелиоса Гальба была зима, совсем не фигурально выражаясь. И было холодно. Настолько, что Матео тут же поёжился, а Гелиос заметно пошёл мурашками, ознобом. Тео тут же укрыл его мягким теплом своей магии. Гелиос, почуяв ласковое касание этого жара, вскинул удивлённо лицо.       — Человеку сложно в таких условиях, — пояснил Матео и, отстегнув свою мантию, легко накинул её на плечи Гелиоса. — Где он? — спросил Тео, видя, как снег красиво падает на золотые кудри Элио.       — Идём, он в спальне, — поманил тот Тео, и оба они хрустко прошли по сугробам через гостиную и кабинет, такой же снежно-мёрзлый, как и всё в этих покоях.       Тео шёл и ощущал кристальный перелив стихии Теодоро, его печаль и силу, рвущуюся без преград. Всплеск поразительный, мощнейший — Теодоро определённо был могучий чародей... был бы, если б мог сам управляться с этим даром, если бы умел себя держать в руках и контролировать поток природной силы. Но красота его страданий впечатляла! Его отверженность приобрела черты льда, холода, белого снегопада. Бедный Теодоро впервые ранен гранями любви, и боль его такая светлая, понятная, простая, и так прекрасна в своём воплощении. Пусть и сурова, но действительно прекрасна. Он был влюблён, и любовь творила поистине чудесные дела.       Спальня Гелиоса тоже вся мерцала, переливалась в пламени свечей искристым снегопадом. Снег все шёл и шёл, оседал на мебель, на цветы, таял возле камина, образовывая лужу. Лишь кровать, большая, деревянная, с огромным пологом, была не запорошена — навес вбирал в себя снежинки, и сама постель оказалась не тронута стихией, исключая холод, от которого по деревянным резным стойкам полз иней, вырисовывал орнамент мороза. На постели, укрытый одеялами и меховой накидкой, лежал Теодоро — кожа белая как мел, дыхание почти не проступало, и лицо в таком заиндевелом покое, что Матео испугался — не опоздал ли он?! Не перешёл ли юный славный милорд на сторону забвенья?       Откинув соболиную накидку и одеяла, Тео наклонился над юношей, склонился низко-низко, чтоб уловить движенье воздуха из посиневших губ. Жизнь ещё теплилась внутри хрупкого тела — Теодоро был в глубоком беспамятстве, но всё ещё в земной юдоли. Матео облегчённо улыбнулся. Вид юноши его порядком испугал.       — А где Фабьё? — вскинул Тео лицо и посмотрел в сторону Гелиоса. — Ты его позвал?       — Он приходил, — быстро закивал Гелиос, — когда Теодоро ещё был в сознании. Дал какую-то таблетку, но она, конечно, не помогла. А когда Теодоро отключился, Фабьё не на шутку перепугался. Он сказал, что магия стихий ему хоть и знакома, но совершенно точно не подвластна. Что с Тедом нужно провести какой-то обряд. Я не очень понял... — смутился Гелиос. — Фабьё предложил позвать Его Величество, дескать, он решит, что делать, но я запретил и отправился к тебе... — он потупил взгляд и вдруг резко топнул ногой и стукнул со всей силы по столику. — Я такой никчёмный! Я ничего не знаю, не умею! Я даже сыну своему не в состоянии помочь!       — Перестань! — прикрикнул Тео. — Ты ни в чём не виноват. И всё ты можешь, — он строго посмотрел на сгорбленную фигуру. — Не устраивай истерик. Не время.       Тео положил руку на лоб Теодоро и прикрыл глаза. Прислушался. Внутри штормило, заметала вьюга, звенел хрусталь надежды, бился в стёкла. Хрупкой коркой покрывалось молодое, совсем не подготовленное к острым чувствам сердце. Теодоро уже не колдовал, он был внутри стихии, внутри своей же магии, совершенно беззащитен, как не вылупившаяся в срок куколка.       — Это плохо, — открыл глаза Матео и, погладив юношу по лбу, обернулся к Гелиосу. — Фабьё прав, — строго сказал он, — простая магия тут не поможет.       — Почему?.. — голос Элио дрожал, он весь затрясся.       — Это трудно... — замялся Тео, — трудно объяснить. Твой сын сейчас как будто в коконе из своей же силы, будто вызванная им волна, тот всплеск, накрыла его и увлекает теперь на глубину. А он, — Матео поджал губы, — он не сопротивляется. Не хочет. Или уже не может, — он досадно пожал плечами. — Это сложный механизм. Я не могу так объяснить. Он пленник своей силы, и мы мало что сможем...       — Мне не надо всё это говорить! — крикнул Гелиос, зло, отчаянно, сквозь подступающие слёзы. — Мне не надо всех этих фраз и непонятных слов — механизм, волна... — он весь горел, в глазах плескалась мука. — Спаси его! Ты же чертов Локсли! — кричал Гелиос. — Ты всё умеешь! Можешь абсолютно всё!       — Гелиос, — мягко, осторожно подошёл ближе Тео. — Я, конечно, попытаюсь. Я знаю кое-что, но это вряд ли поможет. Теодоро должен сам. Сам захотеть и сам оттуда выйти. Против его воли забрать его из этого... — он задумался, подбирая слова, — ядра... может только член семьи, — грустно заключил он. — Родная кровь, понимаешь? Вот почему Фабьё говорил про какой-то обряд. Это обряд возврата. И его может осуществить для Теодоро только подобный ему. Сила крови пробила бы броню. Отчая любовь и верность может затребовать своё даже у стихий! — он говорил медленно, стараясь обдумывать каждую фразу, видя, что Гелиос на грани буйной паники, истерики, он будто обезумел. — Ты понимаешь меня, Гелиос? — вкрадчиво спросил Матео. — Вариантов тут немного. Да, простой обряд кровных уз помог бы сразу, но он невозможен.       Гелиос стоял как занемевший, будто изваянье, не шевелясь — весь сгусток боли.       — Ты говорил мне, что не знаешь кто семья твоего Теда? — спросил Матео. Его сердце тоже разрывалось, и он с трудом держал себя в руках. Всё это было так нелепо, так чудовищно нелепо! Чистая душа. Восторженный юнец, влюблённый воробей! Ну что ж такое!..       Гелиос вздрогнул, и глаза его блеснули лихорадкой.       — Делай! — выпалил вдруг он. — Делай тот обряд.       — Ты не понимаешь... — покачал головой Матео. — Это не поможет.       — Поможет, — хрипло процедил Гелиос. — Поможет.       — Элио... — будто тысячи кинжалов кромсали Тео, ему было нестерпимо видеть Гелиоса вот таким.       — Нет, послушай, — перебил его тот. — Это ты не понимаешь, — горько усмехнулся. — Ты прав, я действительно не знаю, кто мать Теодоро, — посмотрел Гелиос Тео в глаза. — Вернее, знаю только, что она была когда-то проституткой, падшей низко крестьянкой и работала в трактире.       Матео хмурил лоб, но слушал очень внимательно.       — Я не знаю ни имени её, ни кем она была. Но я знаю... — он замялся, кусая губы и сжимая кулаки. — Я точно знаю кто его отец.       Матео удивлённо поднял брови. Гелиос молчал, будто в горле нужные звуки застряли иглами.       — Ты его отец, — упали в тишине слова. — Ты, Матео. Ты — родной отец моего Теда. Делай тот обряд, — выдохнул Гелиос, и губы его задрожали, глаза впивались в ошарашенное лицо.       — Не смешно, — спустя паузу отмер Тео. — Ты расстроен...       — Это правда, — уже спокойно смотрел Гелиос. — Он твой сын. Твой и какой-то проститутки, что принесла его в моё именье. Принесла Барту, когда тебя уже давно там не было. Барт его принял. Принял как родного и до поры воспитывал, пока...       — Замолчи!!! — рыкнул Тео. — Ты рехнулся! Что это за сказки?! Всему есть свой предел, Гальба! — он сверкал кристальной злобой. — Не смей вплетать здесь имя Барта! Слышишь ты?! Не смей! — он ринулся на Гелиоса, будто собирался его ударить, тот попятился, но не отступил.       — Кричи, ори, разрушь хоть замок, это не изменит правды! — говорил он так же гневно. — Он твой сын. Спаси его! Сделай это, ну же! Он же умрёт, упрямый ты кретин! Умрёт из-за тебя.       — Заткнись! — свирепел Матео. — Ты... Ты не в себе. Ты всё придумал. Ты врёшь!       — Я не вру, — стал подходить Гелиос. — Не вру, Матео. Ты ведь можешь проверить. Ты же сам сказал. Соверши обряд и сам поймешь. Ну же, умоляю! Что тебе стоит? Если я наврал, хуже не будет...       Матео треснул кулаком по изголовью кровати.       — Как же я устал!!! — взревел он, и доски разлетелись в щепки. — Устал от твоих козней, россказней, от этих сказок!..       Гелиос быстрыми шагами подошёл и с силой толкнул Матео в грудь.       — Ты устал?!! — прошипел он ему в лицо. — Это меня скоро прикончат твоя злоба, твой эгоизм, твои припадки, недоверие, упрёки! Ты ненавидишь меня. Пусть! Мне уже всё равно. Но ты же — чародей, ты самый сильный! — в бешенстве кричал Гелиос и бил Матео в грудь, тряс его за ворот. — Так делай же что должен. Вылечи его! Он для тебя — пустое место, пшик, а для меня — единственное, что важно. Хотя бы попытайся!..       — Ты придурок, — сквозь зубы процедил Матео и одним движеньем хлёстко отбросил руки Гелиоса от себя. — Я попытаюсь, но не потому, что тебе верю, а потому, что хочу сделать что-нибудь, даже бессмысленное, для Теда. Я попробую, но после ты сгинешь в преисподнюю. И чтобы я тебя не видел! — он передёрнул недовольно плечом и отстранил Гелиоса от постели. — Отойди, — шикнул он и сел возле Теодоро, положил ему руки на грудь, заботливо поправил распахнутую рубаху — сердце билось так медленно, так редко. — Отойди, сказал! — прикрикнул Тео на стоящего рядом Гелиоса. — Ты мешаешь, — и тот отошёл на несколько шагов.       Матео прикрыл глаза и зашептал, едва раскрывая губы, почти неслышно, почти про себя древнее наречье, что эти стены если и слыхали, то точно многие десятилетия назад. В руках Матео появился тонкий будто перо стилет, и Матео, не прерывая речи, сделал аккуратный надрез на груди Теда и такой же — на внутренней стороне своей руки. Кровь заструилась, полыхнула алым. Тео приложил ладонь на рану Теда и зашептал чуть громче... Тело его содрогнулось, вены напряглись, шея изогнулась — заклинание лилось из сухих губ как песня золота и стали...       Снег перестал. Лёд на половицах стал идти трещинами. Расписной узор поземки облетал и таял. Волосы Матео взметнулись вихрем от порыва ветра, ставни окон распахнулись — зима покинула покои лорда Гальба, а заодно — и сердце юноши, раскинувшегося на постели и вставшего на миг почти дугой.       Теодоро шумно втянул ртом воздух и открыл глаза. Матео провёл рукой по его иссечению, и мгновенно кожа, что на глазах делалась розовей, стянулась. Рана на руке Матео тоже исчезла. В воздухе парил жемчужный свет, как хвост исчезнувшего колдовства. Теодоро попытался повернуть голову.       — Герцог? — еле слышно сказал он, мутно видя склонившееся над ним лицо.       — Можешь звать меня Матео, — улыбнулся тот и трепетно коснулся порозовевших щёк. — Отдыхай. Всё хорошо. Теперь всё хорошо... — позади раздался всхлип, и Тео обернулся. Гелиос будто стёк на пол и теперь сидел безвольно на мягком ковре. Он смотрел на сына, прикрыв ладонью искривлённый рот, и сдерживал рыдания.       — Всё хорошо, — сказал ему Матео. — Он в порядке. Сейчас поспит, а завтра будет как огурчик, — Гелиос кивнул, даже не глядя на Матео, по его щекам струились слёзы, но он тихо стирал их рукавом рубахи и дрожал, как каждый, кто перенёс сильнейшее из потрясений, и тело ещё не успело среагировать на облегченье, оно ещё боялось, всё ещё тряслось, не успевая за сознанием, что ликовало — всё обошлось! Теперь всё хорошо! Всё в прошлом!..       — Папа... — почти засыпая, позвал Теодоро, и Гелиос подскочил на месте и в один прыжок оказался подле.       — Я здесь, сынок, я здесь. Всё хорошо. Ты засыпай. Я рядом. Спи, малыш. Я рядом.       Матео молча наблюдал, инстинктивно поправил сползшую к изножью простыню. Через мгновенье Теодоро уже спал спокойным и целебным сладким сном, наполненный до края силой Тео, здоровой тихой бодростью, юным цветеньем.       И первое, что увидал во сне Тед Гальба, был каштан. Буйно-белый, как пена у прибоя. Белоснежный, тонкий, прекрасный и благоухающий каштан.       Дыханье Теодоро стало очень мерным, на лице мелькнула улыбка, расслабленные руки взметнулись по подушке вверх.       — Он всегда так спит, — улыбнулся Гелиос, не отводя взгляда от сына. — С самых малых лет, — он с нежностью провёл рукой по кромке лба Теда.       — Он проспит до завтра, — сухо сказал Тео. — Идём, — Гелиос настороженно поднял взгляд, лицо Матео было странным, невозмутимым внешне, но глаза горели огнём.       — Может, позже? — с надеждой попытался дать себе отсрочку Гелиос.       — Нет, сейчас, — твёрдо сказал Матео и схватил его за руку, сковал будто железом тонкое запястье и потянул. — Идём! — повторил он.       Гелиос покорно последовал за Тео. Они вышли из покоев Гальба, и Матео, словно опасаясь, что пленник его убежит, не размыкал сталь-хватку, тянул Гелиоса за собой по коридору, как куклу, шёл быстро, будто бы за ним гнались.       — Мы в подземелье? Или к королю? Или ты сам?.. — Гелиос понуро шёл, неизбежно понимая, что предстоит ему не именинный день. — Если что... — Гелиос замялся. Матео даже не смотрел в его сторону, шёл все быстрее, ускоряя шаг, тянул, как на поводу. — Если можно, только не руки... — тихо попросил Гелиос.       — Посмотрим, — хмыкнул Тео и ещё сильней прибавил шаг, так, что Гелиосу пришлось почти бежать, чтоб не упасть.       Мелькали коридоры, свечи, двери, два поворота, лестница. Вдали мерцал огонь — Пьер стоял все так же стражем возле покоев Тео. Запыхавшись, Матео наконец дошёл до двери и на ходу шепнул:       — Меня не беспокоить до обеда, и пошли в покои Гальба Фабьё, пусть будет там, пока я не приду. И никого, слышишь, никого ко мне не пропускать. Даже Дина, — он резко распахнул дверь и толкнул Гелиоса внутрь.       Пьер, прикрыв за ними засов, шепнул заклинанье, укрыв покои своего герцога непроницаемым покровом беззвучия, и задул свечу.