Тени

ты – ласковый март и неистовство вьюги; хруст первого льда и бутон юной розы; сталь голоса и осторожные руки; рассветное солнце и злые морозы; улыбка в глазах и слеза на ресницах; путь пальцев и губ по чувствительной коже; всё то, во что я не мог не влюбиться. всё то, что способно меня уничтожить. любить тебя – мука, но муки нет слаще для сердца, тоскующего по страданью. бери его, камень сей кровоточащий, прижми же к груди, и да будет он данью за всё, что сбылось – и чему не случиться; за всё, что прошло – и за всё, что осталось. ты – острый разлёт обнажённой ключицы, мой свет и мой смысл, моя тьма и усталость. сражения слов, баррикады абзацев, дожди страстных букв и молчанье пустыни… любить тебя — значит во всём сомневаться, тебя одного назначая святыней. и эта святыня достойна попытки, прыжка, неудачи, подбора паролей… любить тебя – самая нежная пытка, и я не пойму, кто из нас в какой роли. ты – луч на щеке; буря и непогода; гранатовый чай; дуновение мая; последняя ночь уходящего года. любить тебя – падать… и знать, что поймаешь. Светлана Усс

      В густой сумрак покоев сквозь прорези шторы прорывался новый день, набиравший всё большую силу. По измятой постели робко ползли отблески солнца.       Усталый, заласканный, измождённый, залюбленный до больного томленья Гелиос спал, сладко обнимая подушку, а Матео смотрел на него. Вот уже пару часов сон бежал от советника, даже напротив — он чувствовал бодрость, наполненность жизнью, в груди жгло от счастья, от смеха, щекотки — он не мог наглядеться на Элио, млел от нежности и восхищенья, не хотел разбудить, но то и дело касался, не в силах сдержаться, то плеча, то влажной кромки волос, то запястья, то пылко и осторожно склонялся и почти невесомо целовал любимую спину, пару родинок, обнажённые бёдра — по коже у Элио шли мурашки, но он не пробуждался — слишком устал. Измотал его Тео и теперь улыбался, сыто, сладостно отмечая каждый след на истерзанном ласкою теле, каждый алый развод — не мог перестать любоваться, желать даже без возбуждения, вспоминать раз за разом, что только что было. Страсть и нежность, и крики, и обладанье, жар и узость, восторг и убийственно мощный оргазм — не один, он брал Элио трижды — до созвездий под веками, боли, потери реальности, долго-долго любил его, ласково нежил, не осталось ни дюйма на этом заласканном теле, где бы не побывали губы, пальцы, язык, стон Матео. Гелиос был весь в нём, весь помечен.       Тело ныло истомой, и стал подрагивать голод. Тео был обесточен, без сил, будто выдернули позвоночник. Но счастливее не было утра ещё в его жизни. И поэтому он не хотел нарушать суетою этот миг, он хотел наслаждаться покоем, любовью, дыханием Гелиоса, тёплой влагой неописуемой кожи, надышаться им, наглядеться, запомнить, усвоить, понять — ОН любит, ОН рядом — они теперь вместе! Как мечтали когда-то, как не смели поверить, что будет! Тишина, сумерки и дыхание Элио — это счастье, которое выстрадал Тео; он надеялся, что заслужил его, за всё расплатился, а если и нет — то заплатит, лишь бы больше не потерять его, лишь бы вечно вот так любоваться!       Эта хрупкая долгожданная безмятежность была прервана тихим, деликатнейшим стуком. Но Тео вздрогнул как от удара, намотал на бёдра измятую простыню и совсем без желания отправился открывать.       За дверьми ожидаемо стоял Пьер.       — Ваша милость, — окинул он взглядом Матео и невозмутимо разулыбался, вскинув лукаво белесые брови. — Уже день, — негромко заметил он. — Не хотел вам мешать, — вновь окинул он красноречивым взглядом тело Матео, что было как карта порока — всё в разводах, следах, исполосовано страстью. — Но, — томно улыбнулся Пьер, — Его Величество попросили разбудить. Он вас ждёт.       Тео поёжился.       — Давно? — хрипло — голос сел от сладостных криков безумия ночи.       — Уже час, — как кот улыбался Пьер.       — Скажи, сейчас буду, — скривился Тео.       — Вам помочь облачиться? — усмехнулся ласково Пьер.       — Справлюсь, — тоже через улыбку ответил Матео.       — Намотай шарф потуже, — смеясь посоветовал Пьер и кивнул на пурпурные маки, что расцветали от ключиц к подбородку Матео. — Я рад за тебя.       Тео, уже прикрывая дверь, остановился.       — Моё счастье не состоялось бы без тебя, — задержал он слугу. — Я этого не забуду.       Пьер ему подмигнул, поклонился как можно учтивей и церемонней и лёгкой походкой ушёл. Сердце Матео переполнилось дружеской теплотой. Шельма Пьер — его большая удача, его друг и соратник — надо будет о нём не забыть! Грядут перемены! Пока Элио спал, Тео бредил им, но ещё он и думал, размышлял, что теперь предпринять, как по-новому выстроить жизнь, что оставить, а с чем попрощаться. Вросшая шкура советника Локсли слетела с Матео как латы поверженного в бою, будто треснула скорлупа, облетела, развеялась и остался... Матео! Снова только цыган, маг, возлюбленный, ненасытный влюблённый, просто Тео — не Локсли, не герцог, не страж государства, просто Тео — пастух и любовник, и, может быть, если счастье будет ещё полновесней, отец.       Стараясь совсем не шуметь, чтоб не скрипнула и половица, Тео тихо и быстро оделся, наспех убрал волосы в хвост. Уходя, он взглянул ещё раз на раскинувшегося по постели Элио, улыбнулся, не стал подходить — иначе просто не выйдет отсюда, но любовно шепнул про себя: «Моё Солнце», — и по воздуху отправил к нему на подушку белую розу, что сама распустилась в руке у Матео, свежая, даже будто с росою. Белая роза — начало, надежда, свет сердца.       В галерее на Тео обрушился мир, жизнь и гомон, будто ярким потоком запестрило в глазах, зашумело, задёргалось, зазвенело. Отъезд! Суета! Матео даже не вспомнил — сегодня же все отбывают. Слуги мелькали как рыбки, часть гостей ещё утром уехала, но многие пока собирались, всё крутилось и мельтешило — Матео будто попал в самую середину буйного смерча. Спешно шёл он к покоям своего короля и немного робел. Он не знал, как тому рассказать, как... как сказать, что он больше не сможет быть рядом. Это было нетрудно решить. Тео кожей почувствовал — хватит! Он достаточно сделал для всех, пришло время заняться собой. У него теперь были простые желанья, смысл, была цель, было всё, чего от так хотел, но не смел и надеяться, что когда-то получит. Он был уверен, что решать нужно сразу, не медлить, не размышлять. Они и так потеряли так много! Каждый час на счету, каждый миг. Он прожил полжизни, скрываясь от собственной сути, полжизни без Гелиоса, без любви, без надежды на счастье. И теперь было жаль лишь разлуки с любимейшим королем! С его другом! Но Матео надеялся — тот поймёт.       — Фердинанд? — немного тушуясь, вошёл в королевскую гостиную Тео.       — Наконец-то! — рассмеялся король и быстро вышел навстречу. — Ну хорош же ты спать!       — Извини, я действительно припозднился... — опустил взгляд Матео. Комнату короля заливал свет и воздух, сияние жизни, и он сам весь искрился — его Фердинанд!       — Хотя немудрено, — лукаво заметил король, и Матео чуть вскинулся и удивлённо изогнул соболиную бровь.       — Не понимаю, — хмыкнул он.       — Ты сегодня смотрел за окно? — громко смеясь, спросил Фердинанд.       Тео сощурился, не понимая, но медленно подошёл к распахнутому настежь окну и, вздрогнув, замер, попятился, обернулся смущённо.       — Вот дьявол!.. — потупился он.       — Скорее уж ангел, — смеялся король. — Пухлый такой, с колчаном.       Дело в том, что в саду всё цвело. Нет, не так. Всё взрывалось цветами! Опадавший к осени сад вдруг ожил! Полыхали магнолии, нежно тянулись тюльпаны, колосился нарцисс и было отцветшие розы вновь налились пурпурным нектаром и разрывались, алели. Всё пестрило, вилось, набухало, даже яблони, вопреки всем разумным приметам, были снова в цвету, а аллеи из вишен нежно манили перламутром и тонкостью веток. Астры, пионы, все виды, цвета — всё горело, разносило по воздуху аромат невозможный райских кущ, неги и обновленья. В королевском саду обезумев бегал садовник, взметались выше фонтаны, осыпались дождём лепестки. Пиршество цвета и жизни увидел Матео и смущённо попятился, пряча глаза.       — Я чуть слов не лишился, — смеялся над ним Фердинанд. — Пока Изабо не подкинула мысль.       Матео стоял и краснел, он не мог и представить, как сильно полыхнула волна его магии, как наглядно она рисовала его сердце для всех, как очевидно всё было.       — Королева всегда хорошо меня понимала, — улыбнулся Матео и подошёл ближе. – Может, даже и лучше, что ты так, — он кивнул на окно, — всё узнал.       Фердинанд поджал губы, и во взгляде метнулась тоска.       — Ты счастлив? — спросил он и ласково протянул к Тео руку.       — Я не думал, что это возможно, — тихо выдохнул тот и сжал драгоценные пальцы.       — А я всегда знал! — с силой обнял его Фердинанд и похлопал сердечно по спине. — Ты слишком хорош, — голос Его Величества дрогнул, — чтоб остаться со мной навсегда, — плечи Тео напряглись под дружескими объятьями, он не смел поднять глаз, сердце сжала любовь и тоска.       — Изабелла сказала, — в голосе Фердинанда звучала та же грусть, что терзала Матео, — что мы должны тебя отпустить, — выдохнул он. — Это так, да? — поднял он взгляд на Матео. — Я должен тебя отпустить? Моего лучшего друга? Опору? Моего милого страшного Локсли?       Тео просто кивнул. Не было сил говорить. Это будет, пожалуй, тяжелей, чем он думал. Он любил Фердинанда, семью, любил Лондон. Но...       Фердинанд вздохнул.       — Тебе повезло, что твоя королева мудра, — улыбнулся он нежно и потрепал Тео по голове, а тот словно лобастый щенок подставил макушку под добрые руки. Сколько раз они друг друга спасали! Сколько вынесли вместе! Прожили, сражались бок о бок! — И как все женщины падка на романтизм и истории, — рассмеялся король. — Она меня подготовила. Уговорила. Иначе бы вряд ли я тебя отпустил, — посмотрел он из сердца. — Ты мне дорог. Ты брат мой, ты знаешь? — Тео кивнул и, чуть наклонившись, коснулся лбом плеча короля, а потом взял его руку и, низко склонившись, поцеловал её. — Я люблю тебя. — выпрямившись, улыбнулся Матео. — Ты — лучший из королей. И ты справишься.       — Мне будет непросто, — усмехнулся тот. — Но! — вскинул он палец и подмигнул. — Ты должен пообещать, — он схватил Тео снова в объятья и стал увлекать его к бару. — Мы друзья навсегда! Я тебя отпускаю с условьем, что ты будешь к нам приезжать. И не реже раза в сезон! Ты и твой Гальба, — он тыкнул Тео под бок. — Эх... Я знал, что он тебя заберёт, — паясничал Фердинанд. — Выпьем?       И Матео, смеясь, согласился.       — Я напьюсь, — улыбался он облегчённо. — Со вчерашнего завтрака ничего не ел.       — Но я уверен, что более чем пресыщён, — поиграл бровями Фердинанд. — Иначе нет объясненья этим джунглям, — кивнул он на благоухающий сад. — Он хорош? — изогнул король бровь, разливая вино по бокалам, и Тео зарделся. — О-о-о-о! — усмехнулся Фердинанд. – Видимо, более чем.       — У меня есть к тебе предложение, — сел в кресло Матео. — Не хочу оставлять тебя одного. Кое-кто на примете, кто достойно сменил бы меня на посту. Он верен, силён, молод, и как я неотёсан, — Тео рассмеялся, а Фердинанд протянул ему звонкий бокал.       — Ну говори...       И они говорили ещё с час, пили, смеялись. Решение было принято быстро — Матео и Гальба останутся в Норфолке, пока не решат, как быть дальше. Фердинад и весь двор уезжают, но потом Матео ему сообщит первым делом, куда он отправится, где остановится, что будет делать... Пока всё было очень туманно. Предстоял разговор с Теодоро! И планы на переезд. Нужно было уладить тысячу дел! Но всё это потом. После. А пока Тео торопился вернуться, нырнуть в тёплый плен одеял, обнять Элио, сжать его сонного снова, взять его, разбудить этим, зацеловать, залюбить. Тео хотел только этого — быть в объятиях Элио, быть с ним рядом, до одури надышаться пряной солью с изгиба локтя, вылизать белые ступни, умереть и воскреснуть. И снова, и снова, и снова... * * *       Карета немного покачивалась, но шла тихо, упряжка из самых смирных коней вела мягко. За окнами экипажа мелькали неспешно пейзажи, по-осеннему яркие, но наводящие дрёму.       Теодоро всматривался в горизонт и мысленно повторял изученные недавно заклинания. Ехали они так из-за него. После вспышки и выброса магии на пикнике у Теда было магическое истощение, и ему нельзя было перемещаться больше, чем на несколько метров. Так что дорога из Норфолка в Дорсет предстояла долгая. Впереди ещё день в пути и минимум две остановки. Скукота, но зато есть время поупражняться, покрутить в голове пару формул, заклятий, рецептов.       Матео сидел против сына и наблюдал, как на юном, красивом лице бегают скрытые мысли. Он надеялся, что несерьёзные — в возрасте Теда лучше думать о лёгком, неважном, не торопиться к взросленью.       Гелиос спал у Матео на твёрдом плече.       — Пап, нам долго ещё? — не поворачиваясь спросил Теодоро.       — Он спит, — отозвался Матео, небрежно погладив Элио по ноге.       Теодоро отлип от окна и повернулся.       — Я вообще-то обращался к тебе, — улыбаясь сказал он, и Матео трепетно вздрогнул, глаза его округлились, губы растянулись в улыбке и тут же поджались.       — Будешь плакать? — рассмеялся Тед звонко и смешно свёл темнющие брови. — Вы что-то с отцом стали дико чувствительные! — хмыкнул он иронично.       — Это всё потому, — прочистив хриплое горло, просипел Тео, — что мы до сих пор не можем поверить, что мы вместе. Знаешь, это ведь чудо, — он тепло улыбнулся. — И то, что ты принял нас, — добавил он с лаской. — Меня. И всё, что было.       — Я, конечно, удивился, — смеялся Тед, вспоминая тот неловкий, сумбурный, шальной разговор, когда он вдруг узнал кто он на самом деле, кем родился, от кого получил свою силу и тёмный волос, этот шарм. — Многие годы я думал, — тихо рассказывал Тед, — что меня… нас… ждёт в перспективе... Ну, не знаю... — пожал он игриво плечами. — Хорошенькая вдовушка. Испанская красотка, — щёлкнул он пальцами, изображая звук кастаньет. — В общем, что-то такое. Но я рад, — он растянулся в лукавой, тёплой улыбке, — что вместо вдовушки моей madre* будет сам герцог Локсли! — и рассмеялся, краснея.       — Дерзкий! — покачал головой Тео и, тоже смеясь, легонько пнул Теодоро по ноге, — я тебе покажу «мадре»! — фыркнул он. — И к слову, — изогнул он загадочно бровь, — очень скоро я перестану быть Локсли и буду как ты и Элио — Гальба.       Теодоро вспыхнул сильнее и всем телом подался вперёд, удивлённо по-детски чуть приоткрыл смешно рот.       — Вы решили заключить союз? — громко выпалил он, и Матео глазами усмирил его, чтоб тот был потише. — Это будет сенсация! — громким шёпотом выдохнул Теодоро.       — Да, я хотел бы, — тоже шёпотом подтвердил Тео и мечтательно улыбнулся, его руки сами собою нежно сжали колено спящего Гелиоса. — Если ты, конечно, не против, — поднял он глаза на Теодоро.       — Против?! — шёпотом вскрикнул тот и округлил глаза в деланном шоке. — Да я в восторге!       — Правда, я ещё не просил... — смущённо дернул плечом Тео и вдруг почувствовал, как его пальцы сжимают — Гелиос приоткрыл один глаз и хитро́ улыбнулся.       — Я всё слышу, — повернул он лицо к Матео и сонно-нежно потёрся кончиком носа об его воротник.       — Ты согласен? — улыбнулся тот, весь замирая от блаженства, рассыпаясь на тысячи ярких осколков. Гелиос промолчал и потянулся за поцелуем, очень нежно и скромно коснулся растерянных ласковых губ.       — Фу-у-у-у.... — сморщил нос Теодоро и засмеялся. — Перестаньте! — зафыркал он как котёнок. — То есть, нет!.. — замахал он руками. — Целуйтесь! Но, умоляю, не в этой тональности, а то у меня начнётся розовая икота, и из носа пойдут пузыри в виде пошлых сердечек.       Гелиос закатил глаза и наигранно строго свёл брови.       — Теодоро, ты сегодня наказан, — грозно выдал он, но улыбнулся. — Такой момент испортил, — и он снова уложил свою голову счастливо Матео на плечо.       — Простите, — мягко покаялся Теодоро, уже посерьёзнев, и протянул руку Матео, сжал её ласково и отпустил. — Я за вас очень счастлив. Надеюсь, — он вздохнул, — когда состарюсь, я тоже наконец-то найду свою половину...       — Нет, ты слышал!? — чуть ли не подпрыгнул на месте Гелиос. — Ты ЭТО слышал?!! — возмущённо уставился он на Матео. — Я — старик! Каково!?       Матео смеялся. Гелиос был как всклокоченный шальной воробей.       — Я клянусь, — сказал Тео ему. — Из всех живущих на свете мужчин тебе даже близко нет равных, — нежно ластился он. — И даже когда ты будешь сморщенный как мумия, ты всё равно будешь самый прекрасный! — Матео потянул Элио на себя и не стесняясь поцеловал коротко, но нежно-нежно.       — Ну вот, — тихо выдохнул Теодоро, и из его губ вырвался розовый дым в форме сердца. — Я же предупреждал, — рассмеялся он звонко и заполнил карету сердечками до самого потолка.       Чем ближе они подъезжали к имению, тем сильнее волновался Матео, внутренне дрожал. Он много лет не бывал в этих местах, и даже если по долгу службы ему выпадало их посетить, он всегда перемещался целенаправленно в точку намеченной встречи — в городской совет или участок, в приёмную мэра — не давал себе ни шанса на воспоминания, ни единой возможности хоть на секунду дрогнуть. И теперь с замиранием сердца и трепетным волнением он впитывал в себя любимые пейзажи, ветер, северную, ни с чем не сравнимую свежую стужу, запах моря, самое низкое небо во всём королевстве, самый сладкий воздух. Так пахнет детство, дом и счастье! Матео распахнул окно кареты и вбирал в себя всё сразу, насыщал и зрение, и обоняние — он почти парил, задыхаясь от восторга. Спустя столько лет он возвращался в самые любимые места, самые значимые, но и самые ранящие. Впрочем, теперь, когда он с нежностью сжимал в руке ладонь своего Элио, всё казалось прекрасным, даже боль, даже потери обрели новый смысл и окраску. Всё не зря! Стоило всё это испытать, чтобы теперь... вот так вот возвратиться, сжимая ласково самые дорогие в жизни пальцы, точно зная, что обладатель их теперь навсегда его!       — Волнуешься? — прижался Элио ближе и посмотрел с лёгкой тревогой.       — Немного, — улыбнулся Тео и поцеловал Элио в висок. — Мне не по себе, но радостно, — признался он. — Я счастлив. Просто голова кругом! И я ещё немного беспокоюсь о том, как примет меня нянюшка, — он чуть зарделся.       Все эти годы он систематично, через своих доверенных лиц, справлялся о близких ему людях. Матео, разумеется, знал и о смерти Барта и Сильвы, и о том, что старушка Айлин всё ещё жива и управляется с почти заброшенным поместьем. Он знал, что все они жили, живут скромно, но ни в чём не нуждаются. Что деньги есть, что внутри угодий мир и покой. На могиле Барта по указке Матео был установлен, разумеется, через посредников, роскошный надгробный камень, на счету Айлин всегда была большая сумма, Тео даже послал в имение под благовидным предлогом лет этак пять назад своего человека под личиной работника, чтобы тот помогал старой няньке в делах и если что — осведомлял Матео о её здоровье. Но Айлин не приняла чужака. — Нам никто не нужен! — отрезала она, и подосланный работник вернулся к Тео в тот же день ни с чем.       Но Матео стабильно, не реже раза в полугодье всё равно справлялся о том, как там старая его нянюшка, здорова ли, всё ли у неё хорошо? Сам ни разу не решился посетить дом, ни няню, ни могилу Барта. Он любил их как и прежде, с той же детской честной силой, но страх был непереносим, страх помнить, страх быть Райвеном, стать им на краткий миг встречи, страх снова испытать всё то, что он в себе давно похоронил.       И вот теперь, видя ещё издали, различив мгновенно старые ворота, Матео весь был перекручен словно жгут. На пределе. Тревога, радость, ожидание и стыд, и грусть, и тут же и любовь, и счастье — бешеный коктейль бродил внутри Тео, и он весь подрагивал, горел, лихорадочно сиял улыбкой и то и дело хватал руку Элио, сжимал её, смотрел на Теда — он все ещё не мог поверить, что всё правда! Он вернулся домой, с семьёй, с любимым, с сыном! Он бы мог сказать, что мечта стала явью, но он ведь даже не мечтал об этом. Кто б ему сказал ещё совсем недавно, что он вырвет у судьбы самый главный приз, он не поверил бы, высмеял, вызвал бы к барьеру!       Ворота заскрипели — старенький привратник распахнул их, и пока карета въезжала на подворье, из дома вышла и сама Айлин. Растрёпанная, в фартуке, низенькая, но по-прежнему сбитая, всплеснула она растерянно руками. Из кареты на ходу выпрыгнул Теодоро и побежал нянюшке навстречу.       — Кенгурёнок! — радостно вскрикнула Айлин. — Вот так сюрприз! — Теодоро тут же оказался в тёплых объятьях, он был на две головы выше старенькой няньки и даже по лихому чуть её приподнял над землёй. — Ну что же вы, что ж так... — причитала Айлин и, увидев выходящего из кареты Гелиоса, укорила: — Милорд, ну что ж не написали-то, не предупредили! Да как же это?.. Не готово ж ничего. Сраму не оберусь! Не топлено, не стелено, — она досадно тараторила, но обнимала теперь уже их обоих — и Теда, и Гелиоса. — Радость-то, радость какая!.. — утирала она краем фартука увлажнившиеся глаза. — Билли! — тут же гаркнула она на весь двор. — Где же ты, бездельник?!       Гелиос рассмеялся — его всегда восхищал боевой настрой милой старушки, словно генерал, она командовала своим малым войском, и не брало её ни время, ни невзгоды.       — Айлин, — осторожно, мягко, дотронулся он до украшенной рыжими пятнами старости руки. — Повремени немного с делами, — привлек он её внимание глубоким взглядом. — У нас есть новости.       Айлин на полуслове затихла и замерла, настороженно вскинула невидимые брови.       — Что-то случилось? Кенгурёнок? — тревожно посмотрела она на Теодоро, что стоял рядом и улыбался во всю силу.       — Нет, нет, Айлин, — снова развернул няню к себе Гелиос. — Не волнуйся, ладно? Вести благие, — улыбнулся он. — Мы привезли кое-кого с собой, — он просиял, — сюда, к тебе.       Айлин отступила на шаг и вздохнула, улыбнулась.       — Вы женились! — выпалила она и уже потянула руки к Гелиосу, чтоб поздравить, расцеловать по-свойски. — Я всегда считала, — говорила она, — что негоже взрослому мужчине ходить так долго бобылём, быть мамкой взрослому ребёнку. Куда это годится?..       — Остановись хоть на секунду, — рассмеялся Элио. — Послушай! Ты права, я приехал с супругом.       Айлин чуть отшатнулась, на секунду задумалась, укладывая в голове услышанное.       — Что ж... — медленно протянула она. — Тоже хорошо. Если человек достойный, уважаемый...       — Очень достойный, — просиял Элио. — Прими с любовью, — сжал он её руку и, обернувшись к карете, с радостью позвал. — Матео!       Айлин уронила руку, что сжимал Гелиос, и вскинула её к груди. Из кареты медленно, явно робея, вышел Тео, встал возле подножки и не смел сделать ни шагу, лишь смотрел в бледные, зимние глаза своей няни и чувствовал, как подступает к горлу ком и крик, и радость.       — Царица всеблагая... — выдохнула Айлин и осела как была на землю, рухнула, будто ее подкосило. — Это же... — сквозь дрожь, ничего почти не видя от слез, она не могла произнести ни слова. — Это... Это... — она тянула руку к Матео, а второй стирала крупные слёзы. — Это мой Тео, — наконец-то справилась она с пережатым горлом. — Мой воронёнок!!! — и рыдания вылетели из груди.       Матео отмер, подбежал, обхватил руками, склонил к коленям нянюшки голову, весь согнувшись, уткнулся в старый фартук.       — Няня, — просипел он. — Нянюшка...       Тёплые мягкие руки опустились на его голову, нежно погладили, почти пугливо.       — Свет мой, — плакала Айлин. — Вернулся мальчик мой. Жаль, Сильвы нет и его запеканки, — всхлипнула она. — Любишь ещё запеканку?       Матео поднял голову и сквозь слёзы рассмеялся, кивнул.       — Какой же ты красавец у меня! Красавец! — погладила Айлин щёки Матео. — Прекрасный, добрый мой. Мой Матео! — и она расцеловала его пылко, стиснула и, вдруг вздрогнув, подняла глаза на Гелиоса. — Милорд, вы сказали, что приехали с супругом?.. — медленно переспросила она, и Гелиос кивнул и улыбнулся, указав глазами на Матео. Айлин отпрянула, схватилась снова за сердце. — Святые небеса! — выдохнула шумно она. Матео стал приподнимать её с колен и подниматься сам.       — Нянюшка, — голос его всё ещё дрожал. — Это правда. Мы теперь одно. Я и Элио, и Теодоро, — он обернулся к сыну.       Айлин в сердцах махнула на него рукой и снова всхлипнула, спрятала лицо в передник и сквозь ткань сказала:       — Завтра помру. Всё. Дождалась.       Матео рассмеялся и подхватил её.       — И не думай! Тут столько работы! — окинул он счастливым взглядом запущенное без мужской руки и тёплого внимания именье. — Я без тебя не справлюсь.       — И то верно, — встрепенулась нянюшка. — Куда вы без меня. Не сдюжите! Вон какой тощий! — она обернулась и будто с вновь обретённой силой снова гаркнула на всё подворье: — Билл! Бес сохатый! А ну живо!       Улеглись поздно. До ночи бродили по поместью. Айлин подняла на уши всех малых слуг. Матео подмечал разные знаки запустенья — худая крыша, старая обшивка, ступени все скрипят... Айлин за ним ходила как на привязи, то обнимала, то вздыхала, то советовалась, расспросам не было конца. Ужинали вместе. Впервые наплевав на все устои, Айлин делила стол с милордом в главном зале, и никого это не смущало, все были довольны. Лишь поздней ночью разошлись они по спальням, наспех убранным и медленно прогретым.       Комната Гелиоса. Сколько в ней воспоминаний! Матео рухнул на постель и поманил Элио.       — Иди ко мне, — шепнул он и откинул одеяло рядом. Гелиос на ходу стал медленно расстёгивать рубаху, шёлк скользнул красиво на пол с плеч. Матео приподнял бровь и сел поудобней, приготовившись не упустить ни капли таинства томного разоблаченья.       — Ты бесподобен, — жарко выдохнул он, наблюдая. И хотя устал страшно с дороги и позже утомился хлопотами в доме, но всё равно тут же ощутил прилив желания — смотреть на Гелиоса и не хотеть его было невозможно! Гелиос, уже полностью обнажённый, резко, нагло оседлал Матео, почти грубо откинул его руки к резной спинке — глаза его горели возбужденьем, губы приоткрылись, он соблазнительно провёл рукой по своему телу, приласкал немного член и, быстро справившись с застёжкой на штанах Матео, высвободил и его — прижал плоть к плоти, застонал, выгнулся. Матео снова потянул к нему руки, но Элио опять их сбросил.       — Хочу сам, — прохрипел он и облизал широко, пошло, порочно свою ладонь. У Матео поплыло перед глазами. Гелиос был одуряюще хорош! Он чуть приподнялся, торопливо смочил слюной член Матео и медленно стал на него опускаться. Тео вцепился в спинку на постели и чуть приподнял бёдра навстречу жару. Гелиос застонал, насадился до упора и на миг замер, запрокинул голову, задышал так часто, смачивая губы языком. Эта поза — сам секс, эротика, желание, призыв. Гелиосу было хорошо, веки его дрожали, он был наполнен до предела, крупная головка внутри него давила ровно в точку наслажденья. И он, даже не двигаясь, в этот момент чувствовал блаженство. Но пережив сладостно-острый момент первых ощущений, чувства наполненности, растяжения, давленья, Гелиос приподнялся, уперся руками в грудь Матео и двинул бёдрами — раз за разом, всё быстрее, слаще, ближе. Матео чувствовал, что вот-вот сорвется, чувствовал силу Гелиоса над собой, его власть, его умелые движения, ритм, пульс, рваное дыханье.       — Подожди... Нет... Ещё... Ещё… — взмолился Тео и все-таки схватил Элио за бёдра, удерживая его. — Я не могу... Я сейчас кончу... Гелио-о-о-ос-с-с-с!... — он выгнулся — горячая, щекотная волна прошла по всему телу. — Чёрт... Чёрт... Элио... — задыхался Тео, а тот сполз с него и пьяными глазами мазнул по влажному, мощному телу, чуть подобрался выше к лицу Тео.       — Возьми, — прохрипел он и подставил свой изнывающий член ко рту Матео. — Те-е-е-е... о-о-о-о-о... — выдохнул он сладко, почувствовав язык на розовой головке. Глаза Гелиоса закатились и он, оперевшись рукой о стену, въехал в рот Матео, качнул несколько раз бёдрами и задрожал, вскрикнул, содрогнулся. Терпкая горечь потекла в Матео, и он прижал вибрирующую головку языком к нёбу, сглотнул, вырывая ещё вскрик Гелиоса, сладко облизал до основанья и прижался лицом к твёрдому животу.       — Грубиян, — рассмеялся Тео и прикусил нежную кожу у пупка Гелиоса.       — Я уверен, что тебе нравится, — проурчал тот, чуть отстранившись, и рухнул рядом, прильнул удовлетворённо к горячему боку, сладко выдохнул. — Обожаю твои губы. Трахал бы их вечно, — тёрся он об Тео.       — Договорились, — рассмеялся тот и тоже вжался, повернулся набок — лицом к лицу. — Я тоже обожаю твои губы, — потянулся он за поцелуем и ласково вонзился языком в сладостно-пересохший рот, медленно провел по нёбу, столкнулся с языком Гелиоса, щекотнул его за самый кончик, до мурашек. Гелиос снова часто задышал, углубил поцелуй, влажно, широко ласкал рот Тео своим, выписывал узоры нежной страсти. — Я люблю тебя, — выдохнул Матео и уткнулся в тёплое плечо.       — Ты серьёзно?.. — заговорил Гелиос. — Насчет союза? — он чуть отстранился и подложил подушку поудобней под себя.       Они лежали друг напротив друга и ласково, лениво водили пальцами друг другу по рукам, затихая, усмиряя бурю. Тео улыбнулся и посмотрел на деревянные столбики постели — по ним прямо на глазах завился плющ, расцвёл белыми нежными бутонами. Гелиос потянулся к одному цветку, сорвал его и провёл лепестками по лицу Матео.       — Я хочу быть с тобой, — сказал Тео. — Хочу быть твоим супругом. Как мы и мечтали, помнишь? — Гелиос кивнул и продел тонкий стебель за ухо Тео. — Я, ты и Тед, — говорил Матео. — Небольшой дом, — он задумался. — Или ты хотел бы вернуться в Мадрид?       — Не знаю, — тихо ответил Элио. — А чего хочешь ты?       Матео пожал плечами и ласково скользнул ладонью по бедру Элио.       — Ну, я теперь в отставке, — улыбнулся он. — И не так богат, как раньше.       — Фердинанд разжаловал тебя? — удивлённо вскинул лицо Гелиос. — Не может быть.       — Нет, — усмехнулся Матео. — Я сам ушёл и рекомендовал на своё место другого.       — И кого же? — заинтересованно изогнул бровь Гелиос.       — Я оставил Пьеру свой дом в Белгравии, — смешно сморщил нос Тео. — Все земли ему отписал и все деньги. Он теперь баронет и может смело претендовать на мой бывший пост.       — Пьер?! — округлил глаза Элио. — Да ты шутишь!       — Ничуть, — рассмеялся Матео. — Он всегда был моим другом, опорой...       — И любовником, видимо, — едко и презрительно фыркнул Элио и надменно дёрнул краешком губ.       — Нет, — улыбнулся Матео и дотронулся с нежностью до пылающих ревностью глаз, провёл бархатно по тонкому веку — глаза Элио прикрылись от ласки. — Между мной и Пьером никогда ничего не было. Никогда, Гелиос, — Тео рассмеялся и игриво, нежно-нежно куснул обнажённое теплое плечо. — Я его слишком уважал и совсем не хотел потерять. Пьер всегда был исключительно другом, преданной правой рукой...       — Той, которой удобнее всего себя ублажать, — вредно сузил глаза Элио, и Матео расхохотался.       — Ты прелесть!       — В советники короля из лакеев, — дёрнул Гелиос бровью неодобрительно.       — Я вообще был конюх! — смеялся Матео и ластился всё ближе, гладил напряжённые, рассерженные руки.       — Это скандал, — смягчившись под нежностью касаний, улыбнулся Гелиос.       — Двор привычен к скандалам, — отмахнулся Тео. — А Пьер — он умён, изворотлив и хитёр как смерть, он отнюдь не посредственный маг и доблестный воин. Но главное — он очень преданный человек. Я не раз доверял ему жизнь и любой из секретов. На месте Фердинанда я взял бы его не задумываясь, и, скорее всего, он так и поступит.       — Значит, Пьер... — скривил губы Гелиос. — Занятно... Чудно́, — пожал он в итоге плечами.       — Причуды судьбы, — тихо ответил Матео. — Но теперь, — он вновь загорелся глазами, — я волен поступать как захочу. Делать, что пожелаю. И поехать с тобой хоть в Мадрид, хоть в Антарктиду! Всё что хочешь! Что пожелаешь! Всё всегда будет как ты скажешь, — он взял в руку ладонь Элио и прижался к ней щекой, сместил к губам, поцеловал нежно каждый палец.       — Я хотел бы остаться в имении, — вдруг сказал Элио. — Подходит? — и он рассмеялся, видя, как заблестели глаза Тео, как он вспыхнул счастьем, совершенно откровенным.       — И я хочу! — выдохнул Матео и потянулся за поцелуем.       — Тед может продолжить обучение в Лондоне и у тебя, — продолжал говорить Гелиос, прерываясь на краткие поцелуи. — Сможет приезжать каждые выходные. Мы будем все вместе. Всё время. И ты так любишь эти места. И я тоже, — он смотрел, как с каждым словом теплеет взгляд Матео, и думал о том, что всё, пусть и спонтанно, но решил верно — Тео счастлив, а это главное для Гелиоса. — Сделаем дом побольше, — продолжал мечтать он. — Будем вместе вести моё дело. Ювелирный салон, а он у меня не один, требует много отдачи и частых перемещений, — он улыбнулся. — Будешь мне помогать.       — Буду, — с готовностью закивал Тео. — Я неплохо разбираюсь в финансах и могу в одночасье, если нужно, перенести тебя в любую точку мира. Да и, кстати, хоть и в отставке, но я по-прежнему при связях. Твой будущий супруг долгие годы внушал ужас своей кислой миной половине континента, так что...       — Я знал, кого выбирать! — смеялся Гелиос. — Сметём всех конкурентов! — потешался он и нежился в сильных руках. — Вот и славно... – выдохнул. — Денег хватит. Я стал бережлив, — подмигнул он.       — Не волнуйся об этом. Разве нам нужно много? — Матео потёрся лицом о лицо Элио. — Я оставил себе только маяк. В память. И свои личные деньги тоже. Состояния герцога у меня больше нет, но того, что осталось, хватит с лихвой на безбедную долгую жизнь.       — Ты отдал всё Пьеру? — уточнил Гелиос.       — Да, — смущённо поджал губы Тео.       — Почему? — спокойно, уже без тени сомнений и ревности спросил Элио.       — Это — состоянье Локсли, — потупился Матео. — Я не уверен, что заслуживал его... А если честно, — он потёр переносицу. — Не уверен, что хочу обладать им. Имя и деньги Персиваля Локсли не принесли мне счастья. Я хочу быть свободным от прошлого. Быть свободным! — горячо выпалил он. — Быть Райвеном. Быть твоим Тео. Тем, кто может всё сам. Заработать умом, руками. Любить тебя, выращивать сады и возделывать землю, разводить лошадей, воспитывать сына. Всё всегда было так просто, — с нежностью выдохнул он.       — Чтобы это понять, пришлось немного истрепаться, — рассмеялся Гелиос и прильнул к телу Тео, закинул на него ногу, потёрся. — Ты меня любишь? — тихо шепнул он в изгиб дивной шеи.       — Больше жизни, — обнял Матео. — Всегда любил. Только тебя.       — А я тебя, — целовал Гелиос пряную кожу, обвивался сильнее, снова чувствуя жар и желание...       В дверь постучали, громко, с силой. Гелиос вздрогнул, посмотрел на часы — было раннее утро.       — Папа! — раздался громкий голос Теда из-за двери. — Папа, хватит! — крикнул он и снова стукнул по косяку и рассмеялся. — У Айлин зацвёл салат! Испортился весь! — кричал он через смех. — И все тыквы, и стол пошёл почками, а ему сто лет! Весь дом превратится в оранжерею! — давился он от смеха, барабаня в дверь.       — Это он тебе, — прыснул со смеху Гелиос и снова расслабленно прижался.       — Никогда не думал, что меня станет так вот разрывать от одного слова, — улыбнулся Тео, подставляя лицо под горячие губы.       — «Папа»? — изогнул бровь Элио, и Матео кивнул. — Подожди, — фыркнул Гелиос, — быстро устанешь. Особенно от «Пап, дай денег»!       — Я буду строгим, — деловито свёл брови Тео.       — Сомневаюсь... — лукаво урчал Гелиос, опускаясь губами всё ниже, проводя языком от впадины между ключиц к соскам. Тео била мелкая дрожь, из губ вырвался сладкий выдох. Язык Гелиоса расписал ему всю грудь...       — Ну вот! — послышалось обречённое недовольство из коридора. — Пап... ваша дверь зацвела!