Лепесток белой хризантемы

      В зал шли молча, держась поодаль. Благородного и милостивого Цзэу-цзюня это устраивало.       Двери открылись, и перед Ланем предстала странная и неожиданная картина: кроме саньди в зале был ещё один господин. Сичэнь застыл, как пораженный вражеской стрелой, в горле запершило. Его опять обвели вокруг пальца!       — Не Хуайсан, располагайся. Вот твоя подушка,— бастард непринужденно улыбался и любезно протягивал мягкую вещицу.       — Ох, Яо-гэ, спасибо!       «А-Яо, зачем ты… Мы же договорились!»       Мысли подобные тонким нитям инея растаяли от возмущенного яростного крика:       — Этот лентяй что здесь делает?! Почему ты не занимаешься, кто позволил покинуть урок? Марш на полигон, — указательный палец грозил, будто топор. Хуйсан вздрогнул. — Не хватало, чтобы к кистям, веерам, сомнительным книгам добавилась и игла!       Младший господин Не метнулся молнией за спину заклинателя Цзинь, трясясь всем телом. Ещё секунду и дух покинул бы его. Он пискнул, цепляясь крепче за отороченные рукава:       — Но дагэ! Книги у меня не сомнительные, я тщательно выбираю…       — Ты дерзить ещё смеешь! — глава схватился за саблю. Он взревел ужасней, чем лютый мертвец. Взгляд обжигал пламенем. На это золотые рукава затряслись сильнее. — Вон отсюда или я сломаю все твои безделушки, не моргну и глазом! Вон!       Сичэнь думал уже вмешаться. Однако воздух вокруг неожиданно наполнился ароматом пионов: Яо подошел ближе, золотые кисточки неслышно качнулись. Бывший слуга ордена Не на миг прикрыл ресницы, потом произнес ровным тоном:       — Это я пригласил молодого господина Не, — раскинув руки в примирительном жесте. Нежно-жёлтые лепестки прятали Хуайсана и закрывали тёплое сияние.       Это утверждение было настолько очевидным, но таким невероятным, что все молча уставились на говорившего. Даже Минцзюэ проглотил брань и навострил уши. Сичэнь цеплялся взглядом за безупречную улыбку, за добрые глаза, но ответ не мог прочитать. Всё было скрыто под маской вежливости.       Гуанъяо вначале отмахнулся от идеи. Он даже представить не мог, что дагэ будет сидеть с иголочкой и пытаться засунуть в маленькое ушко нитку своими толстыми пальцами. Однако, немного поразмышляв и прикинув, саньди воспрянул от этой весёлой картины. Лань уверил: он убедит старшего. Они решили той сладкой ночью, что лучше будет не приглашать младшего господина Не. Пусть Хуайсан спокойно насладится веерами, красками и кистями, не шарахаясь от каждого шороха. Сегодня адепт Цзинь, верно, решил по-своему, ни слова не сказав Сичэню. Снова.       На мешкание саньди всё больше вен вздувалось на смугловатом лице. Белый, как лист бумаги, Хуайсан пошатнулся. По скромному мнению гостя из Глубин, наследник ордена Не уже закончил читать молитвы. Хозяин Хэньшена молчал и холодно рассматривал собеседника напротив. Он открывал рот, чтобы сказать дагэ что-нибудь, и тут же его закрывал. Что-нибудь очень вежливое и убийственное. Может быть даже приторно елейное. Выразить сожаления и принести извинения — Сичэнь понял, что Яо не хочет импровизировать. Но занавес подняли раньше, и теперь актер должен был произнести текст, которого не знал. Он на ходу придумывал самую безупречно формулировку, к которой нельзя будет придраться. К сожалению для Яо, это понял не только Нефрит. Чифэн-цзунь заорал во всю глотку, багровея:       — Зачем?!       Индиговая парча ворохом облаков застила младших. Нефрит тоже жаждал узнать, но криками не заставить говорить искренне. Белая лента легла на плечи, Шоюэ холодил пальцы. Его энергия бурным потоком врывалась в тело, подливая решимости. Горячность и буйность соперника поубавилась, словно он только что увидел воздушного дракона. Бася заскрипела и... всё же замолкла. Медовые глаза покосились на Нефрита, потом сощурились в благодарно лисьей улыбке.       — Дагэ, я пригласил младшего брата только потому, что уважаю тебя. Все заклинатели Поднебесной знают, что ты не терпишь интриг, — Цзинь выдержал паузу, будто не был уверен в следующих словах. — Уж лучше молодой заклинатель Не открыто будет избегать тренировок, чем плести ложь о дурном самочувствии перед учителем. Не так ли Чифэн-цзунь?       — Саньгэ!       Крик, полный боли предательства, оглушил. Он ещё долго эхом отражался от могучих стен. Не Хуайсан дрожал, в его глазах застыли слёзы. Повисло молчание. Цзэу-Цзюнь не был глупцом. Он прекрасно понимал: саньди помогает отлынивать от тренировок молодому господину уже давно. Флейтист хранил эту маленькую мысль и не решался произнести подобное вслух или дать на это намёк Минцзюэ раньше. Однако его призрачное покровительство очевидной тайны было безжалостно брошено под горящий гнев. И ради чего?       — Не Хуайсан, не обижайся. Ты ведь через десять минут ушел бы с занятия, — Гуанъяо положил ладонь на плечо, речи были слаще нуги, политой патокой. Никто бы не смог гневаться после такого тона. — Или я не прав?       Юноша захлопал ресницами, шмыгнув носом. Чуть погодя, он раскрыл веер и спрятал за ним тонкую улыбку. Лань не понимал, как младший распознал намёки Яо, а главное, какие? Однако ничего не осталось, кроме смириться с тем, что эти двое читают мысли друг друга. Иначе откуда эти глумливые нотки и хохочущий взгляд угольных глаз!       — Ну, может минут через пятнадцать. Смотря какие упражнения, и сколько бы я искал саблю, — он достал кружевной платочек и протер лоб. — Думаю, занятие даже бы не началось. Да и жара кружит голову!       На эти слова старший Не резко шагнул вперед. Хуайсан неистово замахал своим аксессуаром, пятясь к приоткрытому окну.       Солнце неуклонно поднималось вверх над кронами деревьев, испепеляя тени и раскаляя черепицу. Зной не давал лишний раз вздохнуть, не то, что двигаться. Никто бы не стал проводить занятие на улице, учитывая неприспособленность к жаре клана Не. Только один безумец решил устроить для себя тренировку — укротитель Бася. Цзинь Гуанъяо прошептал, заинтересованно поглядывая из-под полуопущенных ресниц на Хуайсана:       — К тому же, брат, когда мы собирались так в последний раз?       Последний вечер был после церемонии объявления Цзинь Гуанъяо младшим братом главы Не и главы Лань. Почти три года назад. И даже тогда четырем мужчинам не удалось в полной мере насладиться вечером. Больше всех расстроились Не Хуайсан и благородный Цзэу-цзюнь. Они оба тогда застыли с пиалами в руках, когда Ляньфан-цзунь сообщил, что вынужден их покинуть. Дагэ, не дослушав речь с извинениями, громко хлопнул дверью. Петли тряслись так, что казалось, они не выдержат этой мощи. Лань Сичэнь всю ночь мучился от головной боли. От осознания, от нежелания принимать тот факт, что братья никогда не вернутся на былой уровень доверия и поддержки. Они приняли клятву только чтобы не расстраивать его.       Юноша осмелел и жалобно выкрикнул из-за спин старших, которые заслонили его огромной непробиваемой стеной:       — Яо-гэ прав. Давай вместе посидим. Я соскучился по этим вечерам! Да-да, не гоже гостям отказывать... вот.       — Ну и пожалуйста! — выплюнул глава. Его кожа покрылась красными пятнами. Он грузно уселся на подушку, всем видом показывая, что сделал огромное одолжение.       Яо не стал тратить ни минуты, тут же закрутился волчком, раздавая металлические коробочки, не глядя. Однако, по иронии судьбы или хитрой задумке саньди, каждому достался определенный цвет. У адепта Цзинь - жёлтые нитки, у второго господина Не - игольница изумрудного цвета, благородному Цзэу-цзюню достались индиговые вещицы, а непоколебимому и сильному Чинфэн-цзуню - розовые. Улыбки и смешки всё скрыли, и он даже бровью не повел. Гуанъяо ахнул, изображая искреннее удивление, будто он не знал, какие цвета выбрал.       — Хочу уточнить: кто-то из вас уже вышивал? — расправляя золотые перья феникса, поинтересовался адепт.       — Я знаю много стежков, раньше пытался кружево плести. Однако я давно не практиковался. — Хуайсан протараторил, посмотрев на каменное лицо старшего брата. Взгляд главы мог зажечь жаровни, только вот не пробудить стыд у мальчишки, который начал ехидно поправлять передние пряди волос. — Дагэ раньше крестиком вышивал!       Цзинь изогнул бровь и повернулся к музыканту. Сичэнь поспешно отвел взгляд. Он знал: все увлечения младшего брата Минцзюэ возникли по одной такой маленькой причине — бывалый вояка первый показал ему эти искусства. За что потом много раз корил себя. Алый цвет щёк, не от злости, а от смущения, стал ярче на грозном лице. Именно поэтому, чтобы не поставить в неловкое положение, Лань не решался рассказать об этом.       В комнате было душно, пыль летала лучинками под вниманием солнца. Танец пылинок привлекал холодные стены. Цзэу-цзюнь спрятался за рукавом, будто под пуховым покровом. Он, отчаянно пытаясь разбавить напряжение, пошутил, шепотом обращаясь к Чифэн-цзуню:       — Ты поэтому не хотел, чтобы он остался?       — Сичэнь-эр, глупость это. Вот и всё. Трата времени, — хлипкие ниточки обвили сильные руки, заковывая в мягкие кандалы. — Будущий глава ордена не этому должен посвящать время!       Летучей мышкой навострив ушки, младший придвинулся ближе к брату. Он уже взял иголку из толстых пальцев, тут же протянул нитку в тонкое ушко и энергично повторил свой девиз:       — Брат, ты наш глава ордена!       — Ты замолчишь?! — шикнул Не, до скрипа ударяя коробку. Противный, точь-в-точь ржавый вой подкрался под ханьфу, вызывая гусиную кожу на загривке. Младший поспешно отдал обратно несчастную вещицу и сел поодаль, слева от главы Лань. Он бросил обиженный взгляд и надул губки, всем своим видом напоминая несчастного енотика. Канючит.       Столь детское поведение ему прощали все, и в первую очередь - усмиритель Бася. Собиратель литературы откровенно манипулировал им, но кто может устоять перед миндальными глазами, отливающими серебром ребячества и капризами? Слабость Чифэн-цзюня пред непутевым братом видели и друзья, и недруги.       — Итак, тогда начнём с основ. Потом на их фундаменте сделаем узор цветов сливы.       Цзинь Гуанъяо рассказывал про стебельчатый и тамбурный стежок. Речь заволакивала лёгкостью и быстротой, поэтической лаконичностью. Сичэню она напоминала полноводный поток речки, скользящий по камням и переливающийся под теплыми лучами летнего жаркого солнца. Мысли о складности слов уносили в бескрайние глубокие леса чувств. Восторг первого прикосновения, успокаивающий душу. Журчание воды, порхание стрекозы, запах, запах белоснежного моря цветов.       Тонкие пальчики ловко нанизывали бусины на худую и маленькую иголочку. Под ладонью Яо цвел нежный бутон. Вот ноготок поддел иголку, направляя и создавая новую сердцевину. Братья Не, оба нахмурившись, кропотливо повторяли движения. Дагэ боролся с бусинками. Хауйсан же высунул кончик языка и сморщил нос. Похоже, стебелёк никак не получался. Сичэнь блаженно опустил ресницы.       Нежное тепло разлилось в душе. Его уносило в спокойствие ледяных гор, в шелест белых драпировок облаков, легкий аромат магнолии, милое бурчание дяди, перезвон хрустального колокольчика под крышей и ласковые женские руки на его лице. Материнские.       «Если бы и Вандзы здесь был… Вандзы…»       Горечь. Цзэу-цзюнь не мог долго пребывать в блаженстве, он испытывал стыд за счастье. Как можно?! Как можно спокойно слушать любимый голос и принимать ласки, когда младший брат одиноко умирает в чёрной комнате? Увядает от горя по любимому. Его душа - натянутая струна, которая вот-вот порвётся. И Сичэнь пока не сделал ничего стоящего, чтобы облегчить его муки.       Мизинец проткнула игла.       Нефрит посмотрел на своё творение и испытал жгучее желание сжечь работу, чтобы никто не видел этого позора. Однако, пока заклинатель искал, где можно раздобыть огонь, его смущение заметил черноволосый юноша.       — Сичэнь-гэ, я могу помочь! — Хуайсана радостно подполз к старшему, чуть ли не сияя.       И это было понятно: существовало мало вещей в этом мире, где Трём достопочтенным мужам понадобилась бы помощь Хуайсана. Но, рассмотрев ворох ниток, который походил на растоптанный муравейник, младший осунулся. И единственное, что он смог выдавить из себя было:       — Ой…       Миндзюэ тоже придвинулся и деловито сообщил:       — Прости, Сичэнь-эр, но тебе лучше новые пяльцы взять.       — Эргэ, я могу посмотреть? — Лань тут же накрыл рукой синий комочек ниток.       Сичэнь не ожидал, что узелки вызовут такой интерес. Все собрались около него, окружая со всех сторон, словно последний кусок пирога. Их дыхание и любопытный взгляд теребили мысли в неприятном ключе. Особенно работа дагэ, которую он притащил с собой. У него веточки с бутонами получились явно лучше. Не надо было блуждать в мыслях, про себя отметил Лань.       Яо смотрел с таким искренним участием, что Сичэнь едва удержался от того, чтобы показать этот кошмар. Он ещё повоюет за свою гордость!       — Думаю, и вправду, благоразумнее взять другой кусок ткани и начать заново, —он сильнее сжал рисунок. Гуанъяо нельзя видеть этого.       Однако возлюбленный светло улыбнулся, алебастровая ладонь накрыла чужую и мягко отодвинула. В ореховых глазах не промелькнуло ни следа недовольства и разочарования, только привычное тепло и понимание. Закушенная и второпях отпущенная губа как будто намекала, что саньди колебался между согласием и поискам выхода из хаоса ниток.       — Не надо брать никаких новых тканей. Оставим так, — трое мужчин вылупили глаза. Что с этим можно было сделать, чтобы превратить в тонкую сердцевину мэйхуа?       — Это будет туловищем для синей мухоловки. Другой строчкой сделаем ей голову, крылья и лапки, — указательный палец вырисовывал образ маленького создания. Нефрит робко бросал восхищенные взгляды. Дагэ чесал подбородок, Хуайсан повторял за ним.— Добавим бусин, и у тебя будет отличный рисунок птицы.       — Только мастер смог бы найти решение! Потрясающее! — Хуайсан ахнул и хлопнул кулачком по ладошке.       Все засмеялись. Радости не было предела. Миндцзюэ тоже улыбнулся краешком губ. Когда-то давно это не было редким явлением. Солнечный, чистый смех разогнал печаль. В глазах предательски защипало, благородный Цзэу-цзюнь закрылся ладонью.       — У Сичэня, просто взгляд на работу другой! Это мы ничего не понимаем! — прыснул Чифэн-цзунь, хлопнув по спине адепта, что в венце луны.       — Брат Хуайсан, твоя работа тоже хороша. Множество точных и ровных стежков, не верится, что ты забросил шитьё, — Ляньфан-цзунь легонько толкнул в плечо замершего Хуйсана.       После милой похвалы от Яо наваждение со всех спало. Жуткое молчание воцарилась между четырьмя людьми. Никто не дышал. Яо, зажав губы до синевы, медленно подползал к Хуайсану, тем самым загораживая его.       — Может, тогда ему перед предками в красном фениксе поклоны отбивать? Как раз приданое готовим, — поломано изогнулись губы в злобной усмешке.       Обидней слов и придумать было нельзя. Опозорил при господах, что и смерть сладкой сказкой покажется. Обеспокоенные взгляды заметили алые, как первая кровь, щёки. Хуйсан со всей силы кинул в лицо брату пяльцы и ринулся к дверям. Чифэн-цзунь откинул “преграду“ прям в плечо эргэ, сам встал, но не спешил подходить. Он душил взглядом.

Ночной кошмар стал воплощаться в явь.

***