Великая сила искусства

      Через два месяца Тэхён стоял в своём кабинете в Сан-Франциско и орал: — Как можно быть таким твердолобым упертым бараном? Как, Пак Чимин? Наверное, они просто устали и отчаялись. Они опросили всех, кого могли, но все зацепки обрывались на таинственном Ли Сэберо. Даже идея поискать его среди выпускников химических факультетов не принесла никакого результата. Стремительно крепнущая привязанность между ними до поры сглаживала разочарование от этого дела. У них были долгие прогулки, ещё более долгие разговоры, совместные обеды и ужины, знакомство с Соджуном и папой-мамой Пак, бары, импровизированные концерты на саксофоне и даже танец под Синатру в пижамах, в конце которого Тэхён чуть не снёс торшер, попытавшись закрутить Чимина. И когда Чимин всё чаще стал высказывать мысль о том, чтобы перебраться в Сан-Франциско, Тэхён решил, что жить вместе — это отличная идея. Они и так почти не расставались, Чимин даже ночевал у него несколько раз. Но когда он спросил, в какой цвет покрасить гостевую спальню к переезду Чимина, тот неожиданно заупрямился. «Да что за блажь, жить в незнакомом городе совсем одному? Возвращаться вечером в пустой дом, где никто не ждёт?» — Тэхён искренне недоумевал и задавал эти вопросы снова и снова. И себе, и, конечно, Чимину. Сейчас разговор о переезде состоялся в шестой раз. И они уже кричали друг на друга, и Тэхён, который был готов с друга пылинки сдувать и оберегать от всего мира, и Чимин, столь строгий к себе и всегда до странного великодушный к своему напарнику. Наверное, всё дело было в этом — они устали и отчаялись. — Если моё желание продолжать жить одному, иметь собственный дом, который я могу себе позволить, — это, по-твоему, твердолобость, свойственная баранам, то нам больше не о чем разговаривать! — да, Чимин перегибал, но отстаивал своё право жить там, где хочет и с кем хочет. Даже Намджун на него не повысил голос, когда он сообщил о своих возможных планах на переезд. Он просто сказал: «Подумай об этом более тщательно и не спеши продавать дом в Вашингтоне». Ему было жаль отпускать Чимина насовсем, всё-таки не в соседний город, а через все штаты, на другой конец страны. Но Намджун никогда не сомневался в том, что Чимин выживет где угодно. Он же взрослый самостоятельный мужчина, хоть и ведёт себя иногда по-детски (когда дурачится) и может состроить такое очаровательное личико, которое при всём желании даже его пятилетний сын не повторит. Чимину очень нравилось работать в Сан-Франциско, ему сразу пришёлся по душе этот город. Он легко подружился и сблизился с Тэхёном, вдохнул и проникся его чувством свободы, был благодарен за каждое доброе слово, мягкое объятие и ласковые взгляды. За все их интересные беседы, порой очень весёлые ночи, за то, что Тэхён принимал его строгим и собранным, как и открытым, чувственным и действительно нуждающимся в простых объятиях — за всё это Чимин был искренне благодарен. Но сейчас он готов был Тэхёна просто загрызть, потому что именно тот был твердолобым бараном: настаивал на том, к чему Чимин точно не стремился — жить с кем-то под одной крышей. Ему нужен был собственный дом, собственный быт, и никогда в жизни Чимин не сомневался в своей самостоятельности. А Тэхён вот сомневался. И гнул свою линию до победного. А Чимин никак не хотел прогибаться под этой упёртостью, и его сложно было за это осудить. Да, а в их деле о «лошадях» был совершенно глухой тупик, по всем фронтам. Любые попытки найти этого Сэберо ни к чему не привели, даже поездки по случайным галереям, звонки коллекционерам — нигде этот светлокожий азиат со странным именем больше не засветился, и никаких дополнительных улик, кроме проданных им картин, не нашли. Рисунок, взятый на экспертизу у Алана Карморы, благополучно вернули владельцу, аукционный дом Андерса продолжал существование — страсти вокруг него быстро улеглись, казалось, что ничего этого не было, только полотна остались в вещдоках, а после той обидной перепалки Чимин решил вернуться в Вашингтон и написал заявление о переводе дела в своё родное столичное отделение. Какая разница, где им заниматься, если оно затрагивало не только Сан-Франциско. Он сидел в аэропорту, приехав сильно заранее своего вылета, быстро собрав свой небольшой чемодан. Думал о том, что ведь уже присмотрел себе домик здесь, такой небольшой и уютный, с красивыми витражами на межкомнатных дверях, высокими потолками и совершенно невероятной библиотекой — бывший владелец передал его по наследству внукам, скончавшись, а тем все эти старые книги были совсем ни к чему, поэтому дом продавался вместе с ними. Невероятный бонус для любителя книг. Да, не так уж и дёшево, плотная застройка, зато какие там были красивые дома вокруг! В викторианском стиле, уцелевшие во время землетрясения 1906 года, как на открытках. Чимин действительно влюбился в этот район, как только туда приехал. Он и правда хотел бы там жить, но один. Сам по себе. А теперь увозил с собой в сердце частичку Вестерн-Эддишн, но распрощался с этой безумной идеей и возвращался домой, в Вашингтон. Приехать в Сан-Франциско и даже не заглянуть в любимую галерею было тяжело, но Юнги обещал подарок, которого у него ещё не было, а потому сосредоточился на встрече с Хаттори Хандзо. Он смог добиться идеального цвета, такого глубокого и прозрачного, что был готов сам себе мысленно аплодировать. Опыты с бором заняли почти месяц, но неповторимый сероватый отлив на гранях и красноватое свечение того стоили. Но этого было недостаточно, теперь Юнги был нужен хороший ювелир, чтобы достойно огранить полученный в результате долгих экспериментов хрусталь. И Хандзо был именно тем человеком, который мог сделать то, что Юнги было нужно. Тот посмеялся, но обещал сделать и доставить с курьером. Теперь оставалось только ждать, а тем временем уточнить детали собственного плана, чтобы исключить любые сложности. На прощание Юнги прихватил у Хаттори книгу в дорогу и тем же вечером вернулся в аэропорт, чтобы лететь в Нью-Йорк. Останься он на ночь, он бы не выдержал. Он думал об этом, устроившись в курительной комнате в аэропорту: уставший, с кругами под глазами, выглядевший в этот момент старше своих лет. Думал о том, что ещё не поздно подойти к телефону, набрать номер и хотя бы услышать голос. Табак был хорошим, с тонкой ноткой чернослива, диванчик вполне удобным, а свет — приглушённым. Здесь шум аэропорта словно таял в дыму, можно было закрыть глаза и подумать. Пропустив на выходе пару мужчин, Чимин придержал им дверь и зашёл внутрь. Достал сигарету и только тогда, похлопав себя по карманам и проверив все, понял, что оставил где-то зажигалку. Может, в отеле, пока собирался и курил? Он вообще последние дни делал это слишком часто, нужно было сокращать количество сигарет, но это уже там, дома — там он сможет себя заставить. Там его когда-нибудь оставит эта чёртова тоска по неслучившемуся, и удушающее чувство беспомощности вкупе с виной перед Тэхёном за то, что они толком не попрощались, истает. — Простите, — мягко позвал он. — Вы не одолжите мне зажигалку? Юнги поднял голову от книги, услышав вопрос, встал, щёлкнул колёсиком, высекая огонь, и поднёс его Чимину, позволяя прикурить. Только потом осознал, что было достаточно просто протянуть зажигалку, но он думал о Хосоке, а для того такая галантность не была бы избыточной. — Прошу вас. — У него был негромкий приятный голос, а едва слышный акцент восточных штатов напомнил агенту о доме. — Благодарю, — отозвался Чимин, затянувшись, присел неподалёку и почему-то спросил: — Вы тоже в Вашингтон? — В Нью-Йорк. — Юнги, который уже успел отвести от него взгляд, снова посмотрел. — Вылет на сорок минут раньше. — О, а я хотел пошутить, что нам здесь ещё торчать целую вечность. Мол, не убирайте далеко зажигалку, пригодится, — Чимин усмехнулся, но как-то тоскливо. — Даже мне здесь торчать... — Юнги сдвинул манжет с запонкой (лисья морда сверкнула на Чимина хитрым оскалом), бросил взгляд на часы на запястье, изящные, тонкие. — Минут сорок. Слишком рано приехал. Так что, думаю, зажигалка ещё пригодится. — По работе приезжали в Сан-Франциско? — предположил Чимин, разглядев собеседника получше. Сквозь сигаретный дым и в тускловатом освещении детально рассмотреть не получилось, но Чимину по роду деятельности было достаточно и нескольких коротких взглядов, чтобы догадаться о том, что за человек перед ним. — Да, деловая встреча, — прохладно ответил тот, снова было опуская взгляд в книгу, но почти сразу же поднял голову. — В ближайшем баре можно заказать выпивку, её принесут сюда. Если ожидание для вас томительно. — О, с выпивкой я завязал, — ответил Чимин, усмехаясь, потому что тут же добавил: — Буквально сегодня утром, когда еле встал с кровати и с трудом вспомнил о том, как меня зовут. Простите, если я вас отвлекаю беседой. — Он снова затянулся и заставил себя отвернуться от собеседника, оставив его с книгой. Но почему-то так хотелось поговорить с кем-то незнакомым, ни о чём, предаться пустой болтовне и не оставаться погружённым в свои печали. — Возьмите кофе, — посоветовал Юнги и перевернул страницу. — Если закажете чашку и мне, я оставлю вам зажигалку перед уходом, — он усмехнулся, смягчая возможную категоричность своих слов. — Моя норма — две чашки в день, а во мне их уже четыре, — фыркнул Чимин, сделал глубокую затяжку и затушил сигарету в пепельнице. Он поднялся, ничего больше не говоря, вышел из курительной комнаты, но скоро вернулся с небольшой чашкой кофе. На блюдце лежала пара кусочков сахара и пакетик сливок. — Угощайтесь. — Чимин поставил кофе на столик рядом с Юнги. Для себя взял апельсиновый сок в высоком стакане. Уселся чуть подальше, тоже достал книгу. Он ведь так и не дочитал «Демиана» до конца, всё как-то не до этого было. В какой-то момент вновь потянулся за сигаретой и резко вздохнул, взглянув в сторону незнакомца. Больше-то просить не у кого, почему-то желающих покурить кроме них сейчас не нашлось. Тот пил кофе мелкими глотками, оставив и сахар, и сливки нетронутыми; неспешно листал книгу. На вздох Чимина протянул ему зажигалку не глядя, на раскрытой ладони. У него были красивые руки, не хуже, чем у Тэхёна; крупные, с длинными пальцами, очень мужские руки. Чимин дотянулся до зажигалки, быстро прикурил и вернул её обратно — Юнги не успел и руки убрать. — Спасибо, — в голосе Чимина послышалась улыбка. — Вам спасибо, — Юнги тоже улыбнулся и всё же захлопнул книгу с мягким шелестом. Взглянул на Чимина. — За кофе. Я бы сам не собрался за ним идти. Он сделал последний глоток, бесшумно поставил чашку на блюдце и пообещал: — Вы не переживайте. Всё пройдет. Чимин поднял голову, и они встретились глазами. — Я знаю, — сказал он. — Но сейчас я в той точке, где ничего ещё не прошло, поэтому и переживаю. Друзья говорят, что я слишком эмоциональный и чувствительный. — В современном мире эмоциональность и чувствительность я почитаю скорее за достоинства, — отозвался Юнги, сверкнув усмешкой под стать лисицам на своих запонках. Было в нём и самом что-то лисье, выражение глаз ли, скупая ли выверенность движений? Тэхён бы мог здесь ввернуть что-нибудь остроумное про кумихо, но Тэхён остался в прошлом дне. — Многим их не хватает, — добавил Юнги. — Многие вынуждены их скрывать, — Чимин покачал головой, — особенно если говорить о взрослых мужчинах. Общество не принимает нас плачущими, переживающими, нашему миру нужны лишь воины с холодным сердцем, в нём очень трудно выжить, обнажая чувства и душу, только в сфере искусства это и может пригодиться, да и то — не всегда. Но я польщён, если вы и правда считаете это достоинством. Хотя даже я сам требую от себя не быть тем, кто я есть. — Красивые эмоциональные мужчины вызывают у меня непреодолимое желание склониться к их ногам, — с совершенно нечитаемым выражением лица произнёс Юнги. — Бесконечно сожалею, что сегодня моё упрямство лишило меня этой возможности. — Мои ноги — в вашем распоряжении, — пошутил Чимин и едва сдержал смешок. — Можете закрыть глаза и представить, что я красивый. Взгляд Юнги упёрся в его переносицу, медленно, изучающе прошёлся по лицу, потом — по фигуре. — Вы красивый, — наконец решил он. — Но я не видел вашу эмоциональность в деле, а потому позволю себе воздержаться. — Я бы закатил вам скандал, но у меня на это уже просто не осталось сил. — Чимин прикрыл глаза ресницами и посидел немного так, не открывая их, словно примерял на себя комплимент из чужих уст. И ведь даже не стал с ним спорить, хотя почти и не напрашивался на него. Красивым был Тэхён, аристократически красивым, по-мужски красивым. В Чимине было то, что притягивало взгляд, его губы — особенно, у него была красивая улыбка и голос, но он понимал, в чём разница между ним и тем же Тэхёном. Рядом с ним Чимину точно досталось бы совершенно другое определение. — А у меня — времени, — с каким-то сожалением сообщил Юнги. Объявляли посадку на его рейс. — Может быть, в другой раз? — пошутил он. Поднялся с места, подхватил портфель, поправил пиджак, и так безукоризненно сидевший, перекинул плащ через руку. — Всего доброго, красивый незнакомец, — мягко сказал он и положил зажигалку на столик перед Чимином, прежде чем выйти. — Хорошего полёта, — пожелал тот в ответ, провожая чужую спину взглядом. И почему-то понял, что скандал мог бы и произойти, хотя бы на той почве, что у него не спросили имя, да вообще ничего не спросили. Посчитали, что комплимента достаточно. Чимин усмехнулся своим мыслям, откинулся на спинку дивана, дотянулся до зажигалки и щёлкнул пламенем несколько раз. Он допил сок, докурил вторую сигарету, немного полистал, а затем вовсе убрал книгу. Далеко не сразу заметил, что ушедший оставил кое-что ещё. Книга осталась забытой на диванчике. В простой белой обложке и на японском языке. Чимин взял её в руки, подорвавшись, кинулся за двери, выискивая взглядом табло, а на нём — рейс до Нью-Йорка. Но, конечно, было уже поздно. Самолёт уже взлетел. Пролистав содержимое книги, агент не понял ни слова, хотя легко определил, на каком языке она была написана. Он мог бы сдать её в бюро находок, но почему-то оставил себе, словно надеялся, что «другой раз» однажды случится.