Великая сила искусства

      Оказавшись перед картиной с тропическими цветами и птицей, Чимин впервые в жизни готов был стать похитителем. Он догадывался, что сколько бы не предложил Сокджину за неё — тот бы не согласился продать. Судя по его прекрасному дому и автомобилю, деньги ему были не так уж и нужны. А вот Чимину так нужна была эта картина!.. Он застыл перед ней, как перед иконой, которая испускала божественный свет. Кажется, он стоял с приоткрытым ртом, пока рассматривал её. Захотелось срочно найти себе подходящий дом с большой спальней, повесить её там и никогда никому не показывать. Быть единственным ценителем этой драгоценности и рабом её великолепия. — Не отдам, — словно читая его мысли, строго сказал Сокджин, наливая гостям вина. — Это всё, что у меня осталось на память. Так значит, — он прищурился, глядя на Чимина, — зрение меня не подвело. Я действительно видел вас на кладбище у его могилы. Я подумал, что обознался. — Я вас понимаю, — прошелестел Чимин, не отрывая взгляда. — Но если однажды она пропадёт, знайте, это был я, — он даже мог шутить сейчас. Впервые за долгие месяцы. — И вы правы, я часто прихожу к нему… Он наконец повернулся, но лишь для того, чтобы забрать бокал из рук хозяина дома. И они с Тэхёном могли увидеть те слабые, беззащитные хрупкие звёзды в его глазах, когда-то лучистых. — Я так скучаю, просто сил моих нет, — Чимин спрятал всё в своих глазах — и звёзды, и накатившие внезапно слёзы, смыкая ресницы и выпивая вино одним глотком, не глядя. — Я рад, что у него был близкий человек, — очень мягко сказал Сокджин. — Юнги был хорошим мальчиком и очень нуждался в любви. — Мы не успели стать достаточно близкими, — Чимин покачал головой, протягивая пустой бокал и намекая на то, чтобы его наполнили снова. — Только прошу вас, не говорите об этом Намджуну. О том, что я знал Юнги. О том, что я скучаю. Что прихожу к нему на кладбище… И хочу украсть у вас его работу. Не говорите, ладно? — он снова посмотрел на Сокджина. — Мне достаточно того, что один мой близкий друг из-за меня расстраивается так сильно, что не устраивает свою личную жизнь. Сокджин вновь наполнил его бокал и пообещал: — Не скажу ни слова. Намджун слишком дорог мне самому, — и снова улыбнулся своей светлой тихой улыбкой. — И усилю охрану, конечно. Он отошёл, чтобы опуститься в кресло, и спросил: — Вы только посмотрите или хотите, чтобы я что-нибудь о нём рассказал? — Всё, что вы можете рассказать, совершенно всё, — Чимин потянул Тэхёна за руку за собой и усадил рядом. — Я хочу услышать о нём всё, даже в каких ботинках он приходил, когда продавал вам картину. — Я не уверен, что всё вам будет приятно слышать, — признался Сокджин. — Учитывая, как он был очарован моим другом и коллегой. Но у него почти не было шансов устоять — он слишком восхищался красотой, впервые увидел Хосока танцующим, в расцвете красоты и молодости. Юнги тогда был совсем мальчишкой, едва за двадцать. Всегда старался выглядеть старше и солиднее, но у меня слишком опытный взгляд на такие вещи. Не думайте, он не был влюблен в классическом понимании этого слова, но он был очарован. Хосок его вдохновлял — и сам не понимал, какое сокрушительное впечатление производит. Я знаю, что Юнги большую часть времени жил где-то на востоке, но он бывал у нас довольно часто. Кажется, его приводили в Сан-Франциско какие-то дела, но чем он занимался, я, увы, не знаю. Он должен был быть художником, признанным и узнаваемым, но писал, к сожалению, мало за своими делами. Чимину казалось, что слова Сокджина — мягкое тёплое одеяло, в которое он кутается, слушая их. Очень лёгкое, но тёплое, наполненное облаками, пропитанными солнечным светом. — Если бы я только мог найти все его работы, я бы организовал выставку, — признался он в совершенно неожиданной мысли. — Если однажды вам это удастся, я с радостью помогу это устроить, — легко пообещал Сокджин. — Его талант этого достоин, хоть он и сомневался в себе… Сокджина не нужно было расспрашивать, он рассказывал сам, время от времени подливая всем вина. С деликатной радостью делился воспоминаниями о симпатичном ему человеке с тем, кто впитывал его слова как губка. Он рассказывал, как они познакомились в галерее, что обсуждали, о чём спорили. Рассказывал, что Юнги любил строгие костюмы и длинные шарфы, книги об искусстве, туман над городом, балет, ирландский виски… В какой-то момент по лицу Чимина вновь полились слёзы, на этот раз беззвучные, тонкие хрустальные ручейки, словно в его сердце наступала весна, когда он всё это слушал и впитывал. — Я рад, что вы пришли, — сказал, наконец, Сокджин, когда вино было выпито, а слова закончились. — Рад, что для кого-то он — не только имя в криминальной хронике. И я был рад поделиться тем светлым, что есть в моём сердце после знакомства с ним. Я не буду вас спрашивать о ваших словах, Пак Чимин, но если вы однажды тоже захотите рассказать свою историю, я буду рад вас выслушать. — Спасибо вам, — Чимин улыбнулся, вытерев пальцами щёки. — Спасибо вам за то, что пригласили нас сюда и поделились… Можно… перейти на «ты»? В конце концов, Намджун — один из моих самых близких друзей… — Можно, — кивнул тот и протянул ему руку. — Если тебе понадобится снова взглянуть на картину Юнги, позвони мне. Тот, кто однажды вошёл в мой дом, может сюда вернуться. Благодарно пожав её, Чимин обернулся к Тэхёну. — Пойдём, пока я не решил остаться здесь ночевать, прямо под ней, — он кинул быстрый, но полный нежности взгляд на картину. — Спасибо ещё раз, Сокджин. Спасибо за всё. Они попрощались и вышли. Тэхён заговорил, только когда они проехали уже половину дороги к дому. — Даже если предположить, что Ким Сокджин — изрядный идеалист, даже если всё, сказанное им, нужно делить пополам, я не верю, что тот человек, о котором он говорил, которого он знал, мог бы так с тобой поступить… Это дело и правда оказалось куда запутаннее, чем я думал. — Как «так» поступить, Тэхён-а? — Чимину тоже было, что сказать, но, видимо, после того, как они обсудят слова напарника. — Как и Чон Хосок не оценил силу своего сокрушительного влияния, так и Мин Юнги не оценил своего, но уже — на меня. Он не знал, с кем он играет в эту странную игру. Он не знал и не понял, Тэхён. Я не виню сейчас себя, я вообще вдруг, представляешь, сейчас вообще никого не виню! Я сейчас так счастлив, что услышал о нём хоть что-то… Что мог увидеть его работу. Что мог почувствовать его снова, разглядеть его черты за этими мазками… Я не могу сейчас никого ни в чём обвинять, когда я счастлив! Ни Чона Хосока, ни Мина Юнги, ни себя. — Он бы не убил себя, дав тебе надежду, — коротко сказал Тэхён. — Считай, что эта уверенность сродни твоим ощущениям, над логикой. Я всё больше думаю над тем, что это и впрямь могло быть убийством. — Тогда я убью того, кто это сделал, — просто ответил Чимин. — Найду и прикончу, без жалости. Тэхён не сказал ни слова, просто кивнул. Он чтил закон, он был хорошим агентом, но знал, что правосудие не всегда равно справедливости. Если его родственная душа убьёт кого-то, то Тэхён поможет избавиться от трупа. — Слушай, я хотел кое-что сказать, — Чимин подал голос, когда они уже подъехали к дому. И посмотрел на напарника. — Точнее — посоветовать. Если тебе нравится Чонгук, хватит тянуть кота за одно место. Хватит оглядываться на меня и прятаться за этим. Поезжай к нему прямо сейчас, он же тебя ждёт. Не упусти шанс узнать самостоятельно, у него самого, что он любит пить, какой длины шарфы он носит и где он учился. Не надо повторять моих ошибок, Тэхён, пожалуйста? Тот посмотрел на него изумлённо и мазнул губами по щеке, склонившись. — Веришь ли, я как раз думал о том, что сегодня готов оставить тебя одного? С твоими новыми воспоминаниями. Что сам соскучился по нему — и хочу поехать. Почему ты так хорошо меня понимаешь, Чиминни? — Мы оба прекрасно знаем ответ на этот вопрос, — Чимин ухватился за его плечо и ткнулся носом в щёку. — И потому что я бесконечно люблю тебя.