Великая сила искусства

— Давай сейчас просто немного поспим? — предложил Тэхён в полумраке своей спальни, расстёгивая рубашку. Прямо под ключицей алели царапины — тигр был с характером. Перед самым выходом из дома вчера — кажется, неделя прошла, не меньше, столько всего уместилось в это время — Тэхён приколол подаренную брошь к внутренней стороне рубашки. Он не думал, был ли в этом глубокий смысл, но так, пока он волновался, ждал, стрелял, ему казалось, что Чонгук рядом. — Не уверен, что сразу смогу уснуть, но лечь и прижать тебя к себе мне очень хочется, — отозвался Чонгук, раздеваясь напротив. И уже после того, как они легли, притянулись друг к другу, Чонгук провёл по его царапинам своим языком. Пусть они не кровоточили, но так точно быстрее заживут. — Ещё, — попросил Тэхён. Нежность Чонгука кружила голову не меньше, чем его грубость, как-то по-особенному, сразу в сердце. Язык повторил своё движение — размашистей, длиннее, ямке под второй ключицей тоже досталось, там не было царапин, но вдруг появятся? Чонгук вжал ладони в поясницу Тэхёна, заставляя его прогнуться, снова лизнул, уже по центру груди, до куда мог дотянуться. — Волосы, Тэхён, — попросил, прижимаясь между ключиц своим лбом. — Распусти, пожалуйста? Их бы стоило всё-таки помыть завтра, ну или как проснутся, они были слишком тяжёлыми и словно даже пропахли всеми событиями: рыбой из ангара и лекарствами из больницы. Тэхён сладко вздохнул и бережно, ни разу не потянув, избавил чёрную гриву от заколки. Погладил, пропуская через пальцы, вплёл их, чтобы помассировать голову в каких-то точках, отчего сразу становилось тепло и спокойно. Чонгук благодарно зафырчал, вновь проводя языком по царапинам. Скользнул вверх, так что их лица оказались напротив, вгляделся в глаза, привыкнув к полумраку, и прекрасно их видел, когда был так близко. — Ты самое лучшее, что со мной случалось, Тэхён, — проникновенно прошептал, потому что сейчас не хотелось нарушать эту взаимную нежность громкими звуками. — Я тебя люблю, — очень просто, почти буднично сказал тот и коснулся губами краешка его губ. — Люблю, Чонгук. Зашевелился, подтолкнул своего парня к подушке и свернулся рядом, прижимаясь к боку. Уложил голову ему на грудь, обнял всем собой и попросил: — Давай поспим. Потом я буду целовать тебя, пока ты не попросишь прекратить, — и закрыл глаза, вдыхая запах с его кожи. — Я не попрошу никогда, — Чонгук готов был треснуть от улыбки, от нежности, от счастья, от того, каким живым себя сейчас чувствовал. — Собственно, на это я и рассчитывал, — пробормотал Тэхён. — Целовать тебя вечно. — Я согласен, тигрёнок, — мурлыкнул Чонгук и получше укрыл их обоих одеялом, но снова запустил туда руку, чтобы обнимать под ним. — Спи, отдыхай. Сам прикрыл глаза, но ещё долго лежал и просто улыбался, как самый влюблённый дурак. — Они выбрали галерею Чона едва ли не случайно, — рассказывал Тэхён, сидя у постели напарника и тонкими кружочками нарезая ему яблоко. — Тот рассказывал о своём Констебле чуть ли не на каждом шагу. Ну, японцы и решили, что это будет эффектное появление в Сан-Франциско. Ямада подписал все признания, можно передавать дело федеральному прокурору. — Тот их не пощадит, — хмыкнул Чимин, дотянулся до кусочка и отправил в рот, хрустнув яблоком почти хищно. Прошло всего несколько дней, а он так быстро набирал силы, словно что-то неведомое его подпитывало, не лекарства и витамины, не врачи — что-то не имеющее формы и названия. — Я очень на это надеюсь, не дай бог потом снова мстить придумают, уже какому-нибудь Чонгуку, то есть Хандзо. Пускай они получат максимальный срок. — За покушение на жизнь офицера — получат, — кивнул Тэхён. — Чон Хосок к тебе не заходил? Он собирался. — Звонил, — Чимин скривился на мгновение, словно яблоко было кислым. — Сказал, что сейчас слишком много дел, очень много раз принёс извинения, прислал цветы, — он кивнул на стол, там много всяких букетов стояло от коллег и знакомых, как будто Чимин который день праздновал день рождения. — Не знаю, оценишь ли ты шутку, но он сказал, что двери его галереи всегда открыты для меня. Я едва сдержался и не послал его нахер. — Иронично, — согласился Тэхён. — Даже меня не тянет туда заходить: Дега моего там нет, а видеть Чона я не хочу. Боюсь как минимум рявкнуть. На столике среди цветов стояли и открытки из того письма. Чимин снова посмотрел на них и неожиданно сказал: — Мне нужно написать ответ… Руки ещё плохо слушаются, но я уже начал черновик. Ты же поможешь перевести снова? — он перевёл взгляд на друга и ещё более внезапно добавил: — Она похожа на него… Тэхёна словно током ударило. Он дёрнулся, отвёл взгляд и помолчал. — Конечно, я переведу, — согласился он через некоторое время. — Конечно, Чимин. Он пока не мог сказать другу правду, ту правду, которую услышал от Чонгука. С Чимину бы сталось и правда подскочить с больничной койки и нестись незнамо куда. Да и где было найти слова для такого откровения? — У неё такие красивые работы, — продолжал Чимин, дотянувшись до одного рисунка, взял его в руки и снова, в который раз, посмотрел. — Когда я восстановлюсь, может, устроить небольшую выставку? Я попрошу её нарисовать ещё что-нибудь, напишу ей об этом. Вдруг она захочет приехать на свою выставку? Я мог бы даже купить ей билеты и оплатить гостиницу. Она же там совсем одна… — Она замужем, — напомнил Тэхён, встав на ноги и отходя к окну. — Она корейская девушка, её муж может не одобрить. И как ты себе это представляешь? Она не знает английского, ты не знаешь корейского. Как вы будете общаться? — Но ты же знаешь, Намджун знает, — Чимин хлопнул на него глазами. — И причём тут её муж? Я же не зову её замуж! — фыркнул он очаровательно. — А вообще можно с ним связаться, если что, и спросить. Я бы мог это сделать. Мне хочется сделать что-то для неё, Тэхён! Она так много сделала для меня… Она могла просто выкинуть мои письма, а ходит к маме и читает их. И рисует для меня, волшебно рисует… Ей одиноко и грустно, но… Я не хочу, чтобы так было. — Пока не зовёшь, — буркнул Тэхён. — А вдруг увидишь и сразу решишься?.. Извини, я… — он подошёл к Чимину и поцеловал его макушку. — Я лучше пойду сейчас. — Иди, — вздохнул тот и потянулся к книге. — Передай, пожалуйста, Астрид, чтобы принесла ещё тефтелек. Дорогая Мей Юнджи! Я очень благодарен тебе за смелое предложение — переход на «ты» будет весьма кстати, приятен для нас обоих, ведь в каком-то смысле мы уже почти друзья. Мне бы хотелось воспринимать тебя так, как своего друга, с которым я могу свободно поделиться мыслями, как будто мы знакомы уже много-много лет, но сейчас жизнь развела нас по разным странам и всё, что у нас есть — это письма друг друга и радость как писать их, так и получать. Ты действительно очень талантлива! Я получил твоё письмо так вовремя: неделю назад едва очнулся после операции, как друг принёс мне его и прочитал. Каждый день я рассматриваю твои рисунки, такие живые и тёплые, я держу их в руках и чувствую, как мои раны затягиваются быстрее. Как эта жизнь наполняет меня, греет, исцеляет. Я восстанавливаюсь твоими работами, Юнджи. Твоими открытками, прижимая их к своим бинтам. Скажи, в твоём роду, случайно, не было целителей? Иначе я не могу объяснить себе логически такие чудеса. И я очень благодарен тебе за то, что ты находишь время — и желание! — чтобы ходить к моей маме с моими письмами. Я смею предположить, что ту благодарность, которую я испытываю, могу смело умножать на два и дарить её от нас обоих. Ты соединяешь нас, по собственной воле, ты делаешь волшебные, невероятные вещи. Только не читай ей, пожалуйста, то моё последнее письмо. Хорошо, что я отправил его без перевода. В моей жизни тоже есть вещи, за которые мне стыдно. Хотя я вовсе не стыжусь того, что сделал. Того, какой я. Но я должен был подумать о маминых нервах, прежде чем написать ей обо всем так прямо. Не все такие лояльные, как некоторые люди в Сан-Франциско. Если продолжать о хорошем: о рисунках, то я не могу не отметить, какое впечатление на меня произвёл один из них. То, как ты изобразила меня. Как будто ты и правда мне давний, близкий друг, знающий меня и видящий со стороны. Кажется, я ворчал в тот день, когда его увидел, что я не настолько красив, но я, наверное, прибедняюсь. И тогда я всё ещё неважно себя чувствовал, было очень мало сил, болело всё, даже то, что мне не оперировали… Когда у меня что-то болит, я вовсе не такой солнечный, как на твоём рисунке. Но, наверное, ты очень тонко уловила моё состояние на фотографии — там я счастлив и безмятежен. Помню тот день, когда мой друг сделал эту фотографию… Мы сидели в моём доме в Вашингтоне, где я жил раньше, вспоминали нашу учёбу и смеялись, вспоминая весёлые истории и шутки тех времён. Я очень счастлив в такие моменты, когда что-то, что объединяло и смешило нас тогда, продолжает приносить нам радость спустя годы. Счастлив, что люди, с которыми я могу быть радостным и таким лучистым, каким ты смогла меня увидеть, остаются со мной, что бы я ни сделал. Каким бы ворчливым я ни был, когда мне плохо. Как бы я не издевался над их беспорядком, пытаясь его уничтожить (очень не люблю беспорядок, я об этом не говорил?). Как бы сильно я иногда не усложнял очень простые вещи — эти люди остаются рядом со мной. Их немного, но оттого они ценнее. Я должен признаться тебе, что раньше у меня не складывалось дружеских отношений с девушками. Я мог восхищаться их красотой лишь на расстоянии, но никаких отношений у меня с ними не сложилось. Так что я смело могу заявить: ты моя первая подруга, Юнджи. И почему это мне сейчас так приятно об этом думать… Ты спрашивала в своём письме: верю ли я в судьбу? Не буду врать, не верил. Но теперь — верю. Мы могли много раз проходить мимо друг друга, даже жить в одном городе, мы могли быть знакомы, если бы моя семья осталась в Корее. Но нам с тобой суждено было познакомиться вот так — нестандартно, непривычно, странно… Кому-то может показаться, что это странно. Что писать такие письма незнакомому человеку крайне неприлично. Но ты для меня уже не незнакомый человек. Для меня это вовсе не странно. Незнакомый человек не увидел бы меня так чётко. Может быть, мы встречались в прошлых жизнях? В каких-то других мирах? Ты можешь в это поверить? Ты веришь, что где-то существуют другие миры, в которых мы могли быть знакомы? Мой друг написал об этом несколько рассказов. Я считал их безумными, пока не познакомился с тобой. Пока твои письма и открытки не стали излечивать меня. Мне хочется ответить на все твои вопросы. Здесь, в Сан-Франциско, мне сразу понравилось то, что я почувствовал себя на своём месте. Да, я вырос в Вашингтоне, я люблю этот город, я даже иногда скучаю по нему, особенно скучал зимой, по снегу. В какие-то дни я молил небеса о хрупких белых снежинках, подставляя ладони… Но снега здесь почти не бывает, даже на Рождество. Я приехал сюда по работе и буквально сразу же захотел остаться. Познакомился с коллегой, которого немного позже назвал своей родственной душой, потому что мы друг друга понимаем, как никто, поддерживаем и в горе, и в радости. Потому что он помог мне понять, что я в себе так долго прятал и не признавал. Потому что с ним было так просто, так легко с самого начала… Пока мы не поссорились. Но мы это преодолели, мы встретились снова и договорились. И если бы не он, я не знаю, что бы сейчас со мной было. Где бы я был без этого человека. Самое прекрасное, что мой второй друг, точнее первый — тот, что пишет безумные рассказы — переехал сюда следом за мной. Точнее, он решил просто отдохнуть здесь неделю. Посмотреть, что меня тут так привлекло. А здесь он встретил свою любовь и остался с ней. И как после этого не верить в судьбу, а? Я очень люблю океан, здесь он особенный. Можно сказать, что раньше я не знал океана, пока не переехал в Сан-Франциско. Если когда-нибудь случится так, что ты захочешь приехать сюда, я покажу тебе самое красивое место с самыми яркими звёздами, которые отражаются в океане. Звёзды я тоже люблю, но больше этого — Луну. Она бывает очень разной, ты замечала это? Иногда она ласковая, а иногда — пугающая. Я сейчас не о форме и о цвете, а об ощущениях. Если однажды ночью, получив моё письмо, ты выйдешь посмотреть на неё, знай, я тоже на неё смотрю. Я буду смотреть на неё, пока не получу твоего ответа. Каждую ночь, обещаю. И однажды мы посмотрим на неё вместе, с разных уголков земли, но наши взгляды встретятся там, на Луне. И мы почувствуем этот момент, я уверен. Ты не будешь чувствовать себя одинокой, потому что будешь знать: мы смотрим на Луну вместе. А я просто буду счастлив, потому что ты не одинока. Такие талантливые люди, как ты, такие глубокие и невероятные люди не должны быть одинокими. На солнце я смотреть не предлагаю, на него слишком больно долго смотреть. А звёзд слишком много… Нам не хватит и миллиона жизней, чтобы встретиться взглядами на одной-единственной. Из еды я очень люблю мясо и красную фасоль. Отличный стейк — это отдельный вид удовольствия, особенно с красным вином. Тебе хотелось бы когда-нибудь попробовать настоящий американский стейк? А какой алкоголь ты предпочитаешь? Я больше всего люблю ирландский виски, американский мне не нравится своим привкусом кукурузы, хотя отдельно кукурузу я тоже люблю, особенно — на гриле. И книги тоже очень люблю. Сложно выбрать что-то одно, ведь в том Книжном переулке, где ты любишь бывать, я мог бы провести полжизни, не уходя. Недавно я закончил читать «В сторону Свана» Марселя Пруста, а теперь взялся за Агату Кристи и её недавний роман «Бесконечная ночь». Но процитировать я хочу всё же Марселя Пруста. «Люди не умирают для нас немедленно, они как бы купаются в своего рода ауре жизни, которая не имеет отношения к истинному бессмертию, но через которую они продолжают занимать наши мысли таким же образом как тогда, когда они были живы. Это как будто они уехали за границу.» К сожалению, я не помню, из какой это книги, но я запомнил эти слова, когда потерял отца. И сейчас проживаю их заново. Мне кажется, что мой любимый человек не умер, а просто уехал за границу. Но эту мысль я подробнее изложу в следующем письме, а то мой друг всё же возненавидит меня за то, что я заставляю его переводить такие объёмы текста. Расскажи мне о своих любимых книгах? Может быть, какие-то цитаты произвели на тебя такое впечатление, что ты можешь повторить их наизусть? Прошу, нарисуй для меня еду, если определишься, какая тебе больше нравится. Нарисуй мне весну в Пусане. Нарисуй море и Луну, на которую будешь смотреть. Нарисуй всё, что покажется тебе красивым. Всё, что найдёт отклик в твоей душе. Я всё это бережно буду хранить. Я бы очень хотел рассказать тебе о своей работе, но, к сожалению, не могу, чтобы не лишиться её. Могу сказать только, что она серьёзная и временами — опасная, но я сам этого хотел и грех жаловаться. И мне бы очень хотелось посмотреть на твою фотографию, но я не смею настаивать… И если ты так хочешь, то буду смотреть на твои рисунки. С благодарностью и в ожидании твоего ответа. Пак Чимин. П.С. От скуки в больнице я начал изучать корейский язык и сам подпишу переведённое письмо своим именем на хангыле.