Великая сила искусства

      Пак Чимин перечитал то письмо несколько раз. Сначала он подумал, что это ему снится. Что он и правда сошёл с ума от безделья. Он не понимал, что в нём написано, с первого раза не понял ничего, кроме того, кем оно было подписано. Во время второго прочтения ему вновь вскрывали грудную клетку — без наркоза, без жалости, так что он задыхался от боли, но не мог даже кричать, как и рухнуть без чувств. В третьем, которое случилось чуть позже, как только Чимин хоть немного смог дышать и успокоить трясущиеся руки, было всё и сразу: такое ласковое облегчение — он жив! Такое дикое возмущение — какого чёрта он всё ещё жив? Такой сумасшедший водопад слёз, за которыми он почти не видел букв, но всё-таки дочитал. Дочитал до имени, до последнего слова, а потом закрыл лицо руками и впал в истерику, потому что смеялся и рыдал одновременно. Таким его и нашёл вернувшийся от Чонгука Тэхён — и бросился навстречу, упал на колени рядом, обнимая. — Что случилось? — выдохнул он. — Что случилось, Чиминни? Тот дёрнулся в сторону, едва не упав вместе со стулом, уставился на Тэхёна глазами, полными ужаса — ведь то, что сейчас пережил, шокировало его по всем возможным фронтам. Замотал головой, потому что не мог произнести ни слова, а потом подвинул по столу письмо. Был бы это кто-то другой, Чимин бы схватил всё, что получил (растеряв половину по дороге) и скрылся с этим даже не в отдельной комнате, а на другом конце земли. Но Тэхёну можно было прочитать. Объяснить сейчас всё это словами Чимин не смог бы, да и не сейчас — тоже. Тэхён устроился на полу прямо подле его колен, взял письмо в руку — и поменялся в лице. Его взгляд медленно двигался по строчкам, иногда прыгал вверх, перечитывая; он покусывал губы и так напряг челюсть, словно удерживал в себе какие-то слова. — Можно? — он показал глазами на альбомы и с молчаливого разрешения Чимина полистал их. После чего встал, а вернулся с двумя бокалами и бутылкой виски. — У меня нет слов, — честно сказал он. Чимин кивнул, у него их тоже не было, пока он не сделал несколько глотков и не посмотрел ещё раз на письмо и альбомы. — Спрячь, пожалуйста, всё оружие в доме, — попросил он очень прямо, когда наконец смог найти у себя голос и готовность поднять на напарника свой взгляд. — Включая ножи? — спокойно уточнил тот, не удивляясь ничему. — Да, их тоже, — хрипло согласился Чимин и протянул ему бокал, чтобы наполнил снова. Тэхён сделал это и заметил: — Лучше бы Сокджину забрать свою картину поскорее. — Да чёрт с ней. Ей-то я ничего не сделаю. — Я тебя из дома не выпущу, — пообещал Тэхён. — Не в таком состоянии. — Я никуда и не собирался, — Чимин выпил весь бокал виски до дна и почти готов был швырнуть его в стену, но вовремя опомнился, слишком сильно сжав его в руке. — Извини, у тебя было такое лицо, словно ты хочешь на этот раз убить его наверняка, — очень серьёзно сказал Тэхён. — Для этого нам пришлось бы встретиться, — горько усмехнулся Чимин. — Но меньше всего на свете мне сейчас хочется его видеть. «Я просто попросил меня больше не беспокоить» — вспомнил Тэхён слова Чон Хосока. — Не говори мне, что мысль о мёртвом Юнги тебе нравится больше, чем мысль о живом, — он снова долил виски в стакан Чимина. — Я этого не говорил, — тот откинулся назад, запрокинул голову и с силой зажмурился. — Но я больше не могу это выносить, — прошептал и содрогнулся всем телом. — Я больше не могу, Тэхён-а! Всхлип был надрывным и почти пугающим. Но для Тэхёна он был разрешением — тот потянул Чимина вниз, к себе на пол, обнял бережно, сомкнул руки в кольцо. У него по-прежнему не нашлось подходящих слов, но были надёжные руки и вся его любовь к Чимину. — Как это вообще… Можно… Хоть когда-нибудь забыть? — шептал тот, глядя куда-то в одну точку и цепляясь за руки Тэхёна, как за спасательный круг во время чудовищного шторма — на инстинктах, но не надеясь на чудо спасения. — Как мне… теперь из этого выбраться? — Если ты и правда хочешь забыть — последуй совету, — Тэхён смотрел на него мягким, тёплым взглядом. — Полюби кого-то хорошего и начни новую жизнь. Старое забудется, боль истает. Воспоминания не будут ранить. — Не хочу, — дёрнулся Чимин и заскулил, сжимаясь в его руках. — Не хочу… Не хочу забывать. Не хочу никакой новой жизни. Не хочу любить… Никогда больше не хочу никого любить! — Что тебя задело в этом письме больше всего? — Тэхён покрепче сжал руки, баюкая его, как ребенка. — Что… Он… Снова оттолкнул меня, — Чимин готов был вгрызться в собственную руку, чтобы снова не взвыть в голос. — Что… Я не нужен ему потому что… слишком хороший! — Так оттолкнул, что оставил у себя твои письма? — медленно уточнил Тэхён. — Что нарисовал тебе целый альбом? Да там в каждой строчке о том, как ты ему нужен! Чимин поднял голову. — Ты так думаешь? — сглотнул слёзы, оставшиеся в горле. — Ты думаешь, что я нужен ему, Тэхён-а? Разве тому, кто нужен, пишут «забудь меня и будь счастлив» и «прости, я тебя не стою»? Почему, если я ему нужен, я рыдаю не у него в руках, а в твоих? Потому что тебе я нужен! Понимаешь?! Кажется, его снова накрывало истерикой, но теперь уже злобной. — Но и тому, кто не нужен, не пишут про «драгоценные воспоминания» и «на Луну я смотрю с мыслями о тебе», — резонно возразил Тэхён. — Он словно и тянется к тебе, и хочет защитить от самого себя. Он преступник, Чимин. И мы не знаем, что есть у него за плечами, помимо того клятого бриллианта. Чимин сжал зубы, сдерживая резкий ответ про Луну, он хотел бы озвучить его Юнги, но не Тэхёну. — Знаем, — процедил он. — Он как минимум дважды вырвал мне сердце из груди голыми руками. Защитить от самого себя? — он едва не хохотнул. — Поздно защищать, Тэхён-а! Уже слишком поздно. Отгородиться от меня, оставить себе светлые, драгоценные, мать их, воспоминания обо мне, но оттолкнуть и отгородиться — вот этого он хотел. Он хотел, чтобы и я так сделал. Но нет, хрена с два, Мин Юнги. У меня так не получится! — Возможно, он хотел оттолкнуть раньше, чем это можешь сделать ты, — Тэхён смотрел в потолок. — Какого чёрта я сейчас ищу оправдания и объяснения поступкам этого парня, а? — Ты пытаешься меня успокоить, — отозвался Чимин. — И у тебя, кажется, это почти получилось. — Я очень мало о нём знаю, — продолжал рассуждать Тэхён, перебирая волосы друга. — Только с твоих рассказов, слов Сокджина, его картин и писем. Конечно, он может быть великолепным манипулятором. Но больше кажется, что он запутался. Я же видел этот злосчастный портрет, видел, как тот был написан… Чон Хосок, вольно или невольно, перемолол его как жёрнов. А ведь Мин Юнги тоже верил ему, наверное… Думаешь, легко поверить, что его не оттолкнут снова, если он ошибётся? Оставим сейчас за рамками цену ошибки, рассмотрим это как явление. — Не упоминай сейчас этого Чона, я вообще не понимаю, какого чёрта я не оставил его в том подвале размышлять о своих глупостях, — фыркнул Чимин. — Не надо заставлять меня думать, что именно он — причина того, что я не могу быть счастлив с человеком, которого люблю. Ты же понимаешь, у Чона Хосока будут проблемы, если я всерьёз начну так думать. Он прижался щекой к его плечу — действительно немного успокоился. — Он написал про наручники — узнал, где я работаю? Может, это его испугало? Тэхён глубоко вздохнул, как перед прыжком в ледяную воду океана, отобравшего у него родителей. — Я очень благодарен ему, что он написал тебе сам. Потому что иначе о том, что он жив, должен был бы рассказать я. Чимин поднимал голову так медленно, что даже устрашающе. — Ты знал, что он жив? — одними губами спросил. — Как давно? Как?.. — Узнал, когда ты был в больнице, — Тэхёну хотелось закрыть глаза, он заставлял себя смотреть на Чимина, и в глазах его плескались вина и сожаление. — Чонгук рассказал. Он не мог сказать это тебе. А я побоялся говорить тебе сразу, потому что… ты бы помчался его искать. Тебе было так плохо, Чимин, я так боялся за тебя. Решил, что расскажу, когда ты немного окрепнешь. Прости… Чимин долго хлопал на него глазами, а потом заявил: — Ты мне ещё скажи, что вы с Чонгуком знали, что госпожа Мей — это он! — Ничего мы не знали! — открестился Тэхён. Они же и правда не знали наверняка. — Хотя Чонгуку она показалась подозрительной. Чимин потрясённо молчал какое-то время. — Ладно, живите пока, — буркнул он и попытался встать, что не сразу нормально получилось. Нужно было умыть лицо и ещё немного выпить. На письмо и рисунки он пока не готов был снова посмотреть, но и оставить в беспорядке тоже не мог — собрал их в ровную стопку и унёс к себе в комнату. А потом вернулся на диван, забрался на него с ногами и бокалом виски. — И что мне теперь делать? Если я напишу письмо в ответ, найдёт ли оно адресата? Там какие-то странности с адресом. Да и что я могу сейчас написать, кроме «Твою же мать, Мин Юнги!», — хмыкнул он в бокал. — Если тебя интересует моё мнение, вас друг к другу притягивает каким-то грёбанным магнитом, — хохотнул Тэхён, садясь рядом и укладывая его ноги на своих коленях. — Дай вам обоим время немного успокоить первые эмоции, а там — по обстоятельствам. А я пока посмотрю, что у нас есть на этого Ли Джихуна. Вдруг будут какие-то зацепки? — Мне кажется, я уже искал по нему информацию. Надо проверить, сейчас голова кругом, могу ошибаться в имени, но… Чимин зачесал волосы со лба назад. — Вроде бы это имя я встречал, когда искал информацию о пассажирах рейса в Сеул в тот самый день. Не мог же он зарегистрироваться, а потом исключить себя из списка пассажиров. Значит, улетал под чужим именем. А не улететь не мог. Поэтому я на досуге искал, но не слишком дотошно, чтобы не привлекать к этому лишнего внимания. И да. Если он так хочет, чтобы я надел на него наручники, я надену. — Ну у вас обоих и… фантазии, — закатил глаза Тэхён. — Лучше тебе обо всех и не знать, — фыркнул Чимин. — О моих — так точно. Тэхён провёл ладонью по вновь симметрично искусанной шее и мысленно с ним согласился.