Великая сила искусства

      Самый ранний рейс из Вашингтона в Денвер отправлялся в семь утра, строго говоря, даже два рейса, и прилетали они с совсем небольшой разницей. Так что без четверти девять Юнги был на месте, немного сонный, как всегда по утрам. Ему нужно было столько всего успеть: закончить свою работу и долететь до Денвера глубокой ночью, заселиться в гостиницу и тут же вызвать такси, чтобы встретить супруга. Наверное, ещё никто не прилетал к Мину Юнги так, как Пак Чимин: с разбега заключая в объятие, едва только увидел. В аэропорту можно, здесь часто обнимались все, кто давно не виделся. — Здравствуй… — мурлыкнул он, нехотя отпуская, но улыбкой и взглядом мог обнять бы целый мир. В гардеробе Чимина повседневных вещей, в отличие от официальных костюмов, было совсем немного. Накануне вечером он съездил в магазин за новыми джинсами и белой водолазкой и прибыл в Денвер в обновках. С собой взял небольшую сумку, где лежали книги, чистые вещи и запонки Юнги. Его рубашку Чимин не собирался возвращать. — Ты уже выбрал отель? Мы можем поехать в любой, где есть ванная. Оставим сумку и пойдём завтракать. — Я выбрал для тебя «Браун Палас», — Юнги забрал сумку, на миг соприкоснувшись пальцами. — Там какие-то очень знаменитые булочки и постоянная музыка в лобби. Ванная прекрасная, я её осмотрел, — он заулыбался. — У них есть прокат автомобилей, так что мы сможем покататься. И это в центре, там рядом художественная галерея и монетный двор Колорадо. И ты прекрасно выглядишь, — последнее он сказал с лёгким румянцем. — Я решил поэкспериментировать и купил себе белую водолазку. Кажется, она лучше смотрится на мне, чем белое пальто. И ткань такая приятная… И не жарко, но и не холодно. Мне очень нравятся твои планы, но сначала… — Чимин шёл к такси рядом с Юнги и не договорил, хитро улыбаясь, а потом отказываясь продолжать. Нет, в машине при свете дня он вёл себя прилично, в конце концов, он же был трезв. Но как только они доехали до отеля, снова обхватил Юнги за шею, за закрытой дверью прижался к нему своим гибким телом и наконец закончил свою фразу: — Сначала я хочу целоваться до онемения в губах. Он игриво провёл по ним кончиком языка и приоткрыл их, оставляя Юнги право самому к ним прикоснуться, первым. Тот как-то неуловимо засветился, подхватил Чимина на руки и в несколько шагов донёс до дивана. Сел сам и усадил его на колени, лицом к себе, давая возможность прижиматься сколь угодно близко или держать небольшую дистанцию — и поцеловал, сразу и нежно, и нетерпеливо. Застонал в этот поцелуй, прямо в мягкие губы. Да, именно этого Чимин и жаждал ещё позавчера, пока они говорили — зарылся руками в волосы, захватывая его губы и язык, проглатывая его стоны и отвечая на них своими. Именно в этом он нуждался сильнее всего, потому что только от таких поцелуев тоска по Юнги рассеивалась. Чимин чувствовал супруга так близко, упивался им и каждым мгновением их близости. Он не думал, что можно быть так сильно от этого зависимым, но от поцелуев с Юнги, от его рук на себе, от своих рук в его волосах Чимин уже был крайне тяжело зависим. — Я так соскучился… Так соскучился, дорогой, — шептал он нежно, сладко, жарко между поцелуями. — Мы же виделись меньше недели назад, — с каким-то удивлением бормотал Юнги. Но удивлялся больше не словам Чимина, а собственному удовольствию от новой встречи; вжимал его в себя, собирал губами его слова и стоны — и готов был держать в руках долго-долго. Белая водолазка шла Чимину невероятно, но закрывала шею, и тут же стала персональным врагом Юнги — добраться до ключиц и проверить, сошли ли с них следы прошлой встречи, можно было только полностью её сняв, а это означало, что они останутся без завтрака. Не то, чтобы Юнги это тревожило: увлечённый работой, он вообще с трудом вспоминал о еде, но Чимина после самолета нужно было покормить. Юнги не был силён в ухаживаниях, эта сторона жизни никогда не была приоритетной, он боялся сделать ошибку. Ещё одной ошибки — с Чимином — он бы не вынес. Но простая забота о комфорте, о мелочах, что делали жизнь уютнее и приятнее, была его неосознанным способом ухаживания. — Я скучаю каждый миг, что мы не рядом, — признался Чимин, прижимаясь лбом к его лбу. — Это не мешает мне жить и работать, но потом, когда мы видимся снова, это обрушивается на меня вот так… И пока я не выражу это поцелуями, не напьюсь тобой, легче не становится. Давай сходим за булочками и кофе? Ты же тоже, наверное, голоден… — Ещё минутку, ладно? — попросил Юнги, ловя губами его ресницы. — Ещё чуть-чуть… Вот так, рядом, всё было правильно, и всё смятение, все застарелые опасения, что настигали, отодвигались куда-то очень далеко. Наконец Юнги вздохнул, сорвал ещё один поцелуй и поднял на ноги их обоих. — Пойдём завтракать. Здесь очень красиво, я надеюсь, тебе понравится. — Везде, где есть ты — красиво, — мурлыкнул Чимин, поправляя на себе одежду, а потом снова прижался на пару мгновений у дверей. По работе он бывал во многих отелях, в шикарных галереях и частных домах, видел много красоты — умел её признавать, но наслаждался ей только в те моменты, когда было с кем разделить это наслаждение. Когда было, кому показать свою восхищённую улыбку, рассказать, как ему здесь нравится, поделиться эмоциями. Вот как сейчас, в ресторане за завтраком. — Действительно очень вкусные булочки! Что они в них добавляют? Такой интересный, необычный аромат… — Какое-то особенное масло? — предположил Юнги, разрезая ещё одну и подкладывая ему на тарелку. — И правда, вкусные. — О, — внезапно вспомнил Чимин, когда булочек уже не осталось, но был ещё сыр и кофе с кусочком горького шоколада, тоже очень вкусным. — Я хотел поделиться очень радостной вестью… Моему другу сделали предложение. Моему… напарнику. И ты даже знаешь того, кто это сделал, — он хитро жмурился, отпивая кофе. — Твоему другу и напарнику, с которым ты вместе живешь? — уточнил Юнги. — Хаттори Хандзо сделал ему предложение? Новость была в каком-то роде сокрушительной, но радостной. Уже два человека из тех, что он знал и ценил, нашли своё счастье, свою любовь рядом с друзьями Чимина. — Наверное, ты притягиваешь хороших людей, — заявил Юнги. Не то, чтобы он относил это определение к себе хоть в малейшей степени, но друзья Чимина, видимо, были и впрямь замечательными. — Наверное, мы подали им хороший пример, — широко заулыбался тот. — Мне только стоило показать кольцо — и вот, на следующий день они всё решили. Пока мы были в Вашингтоне, случилась годовщина нашего знакомства с Тэхёном. Мы планировали её отпраздновать в Сан-Франциско, я приготовил подарок, попросил мне поиграть на саксофоне… Но всё это осталось дома, а когда я позвонил… Чонгуку, прости, я уже разучился называть его Хандзо, потому что Тэхён его именно так зовёт, и спросил, может ли он заехать и отправить всё это нам, он сказал, что отправит вместе с собой, — Чимин тихонько рассмеялся. — Я никогда не видел Тэхёна таким счастливым, как вчера, пока мы возвращались в Вашингтон. Я так за них рад! Они… иногда как две липучки, но я уже этого не смущаюсь и почти не ворчу. Я стал понимать, как это — не желать отрываться от любимого человека. Постоянно трогать его, при каждой возможности касаться. Я никогда не был таким тактильным, не думал, что могу им быть, пока тебя не встретил… — Я должен отправить подарок, — Юнги мимолетно погладил пальцем его запястье. — Никогда не представлял, что такое будет возможно. Это прекрасная новость! Он спрятал улыбку за чашкой и предупредил: — Я планирую тебя трогать весь день. Если ты всё ещё хочешь, чтобы я на тебе рисовал. — Вот допьём кофе — и я весь твой, — тихо мурлыкнул Чимин, кокетливо прикрывая ресницами свой лучистый взгляд. — И я привёз тебе небольшой подарок… — Подарок? — Юнги заинтересованно отставил чашку. — Мне? Что это? — Вот вернёмся в номер — и узнаешь, — хитро фыркнул Чимин. Конечно, когда они вернулись, сначала были новые поцелуи. Но потом Юнги так любопытно и выжидательно смотрел, словно было рождество, а Чимин — его личным Санта-Клаусом. Прекрасно видя этот взгляд, Чимин словно издевался. Вернул Юнги запонки, хоть и поворчал, что жаль с ними расставаться, достал книгу из сумки, положил поближе к кровати на столик, помурчал о чём-то стороннем, а потом вообще обалдел — поставил сумку на пол у шкафа, чтобы не мешала. Юнги всё ещё смотрел на него теми же глазами, а Чимин снова издевался, когда наклонился к сумке и очень долго копался в ней. Вид был потрясающий: новые джинсы сидели просто великолепно, а водолазка на пояснице слегка задралась, обнажая тонкую полоску медовой кожи. Это отвлекало, конечно, сбивало мысли куда-то не туда. Но Юнги терпеливо ждал, очень терпеливо. Никто, кроме Чимина, не дарил ему что-то просто так. — Фу-у-ф, я думал, что забыл твой подарок дома, — наконец выдохнул тот и обернулся через плечо. — Закрой глаза! Юнги послушно крепко зажмурился, а спустя мгновение кончика его носа коснулось что-то очень мягкое и нежное — хвост сибирской белки из нового набора кистей ручной работы. Перед приездом Чимин купил не только одежду для себя — в художественном магазине он проторчал куда больше времени. И не мог уйти оттуда без этого великолепия от «Winsor & Newton» — набора из пяти штук. Деревянные ручки, обойма из гусиного пера… И, конечно, белка. Тонкая, натуральная, восхитительно упругая. — Открывай, — мурлыкнул Чимин, проводя ей по переносице Юнги. Но тот сначала потянулся всем собой за ласкающим прикосновением, а уже потом распахнул глаза, глядя с ликующей благодарностью. — О, — восхищённо выдохнул, перехватывая руку с кистью и сначала целуя пальцы. — Чимин, какое чудо! — Тебе нравится? — заулыбался тот, вручая во вторую руку остальные кисти, и сжал пальцы поверх. — Я долго думал, что тебе привезти, но решил, что этого точно никогда не бывает много для любого художника. Там ещё есть футляр, он очень красивый, но мне хотелось погладить тебя этой кистью… Захотелось ещё вчера. — Очень нравится, — влюблённо выдохнул Юнги. — Они прекрасные. Нежные, как ты, — наверное, это был довольно неуклюжий комплимент, но очень верный по сути. Чимин вручил и футляр, конечно, даже показал, как кисти в нём правильно лежали — у него всё должно правильно лежать, даже если это подарок другому человеку. А потом снова потянулся к супругу, обнимая за шею. — Давай сегодня никуда больше не пойдём? Будем обедать и ужинать в номере, там так жарко, а здесь хорошо. Успеем ещё погулять, сегодня я хочу быть с тобой… И желательно без одежды. Хочешь раздеть меня, Юнги? Я так старательно выбирал себе одежду, чтобы ты хотел её с меня снять… От этого предложения и, главное, этого признания внутри Юнги словно томно развернулся большой зверь. Он тяжело сглотнул. — Пойдём, — решил он и за руку привёл Чимина в ванную. Сунул нос в пару флаконов, щедро плеснул и открыл воду. — Я раздену тебя и сразу усажу в ванну. Да, там легко можно было поместиться вдвоём, в этом мраморном великолепии. Юнги раздевал Чимина не спеша. Усадил на пуфик, опустился на колено напротив и снял с него туфли и носки. Огладил ступни, разминая их, и поцеловал округлые косточки на щиколотках, отчего Чимин охнул и схватился за края пуфика пальцами. Потянул вверх водолазку и нахмурился тому, что следы на ключицах за эти дни почти исчезли. Медленно, глядя в глаза, расстегнул пряжку ремня, потянул молнию на джинсах и попросил низко: — Приподнимись немного, — чтобы стянуть их вместе с бельем. И с тихим урчанием вернул следу над правой ключицей былую яркость. А уже потом погрузил Чимина в наполненную нежной пеной ванну. Тот вытянулся с тихим стоном, наслаждаясь тем, как вода обняла его тело, но скоро приоткрыл глаза. — Иди ко мне, Юнги… Тот уже разделся, куда быстрее, чем раздевал Чимина, и шагнул к нему, чтобы сесть рядом, а потом и вытянуться во весь рост, сразу же обнимая под водой. Вода и пена создавали удивительный эффект, кожа Чимина в них была ещё нежнее, шёлковее, ладони скользили так гладко, что оторваться было невозможно. Хотелось гладить, разминать, просто касаться то кончиками пальцев, то всеми ладонями — и Юнги не отказывал им обоим в этом удовольствии. Чимин прижимался всё теснее, будто ванна была маленькой, а потом и вовсе — растянулся на Юнги, устроившись спиной на его груди, а головой — на плече. В таком положении он мог руками гладить в ответ лишь его ноги, но всем телом — всем своим телом мог гладить Юнги, слегка покачиваясь, будто они снова куда-то плыли на круизном лайнере. — Так хорошо… — прошептал он, жмурясь. — Если я буду рисовать, тебе придётся отказаться от этого удовольствия на неделю, не меньше, — виновато шепнул Юнги прямо ему в ухо, прижимая губами мягкую мочку. — Мне нельзя будет мыться? — уточнил Чимин, чуть сжимая его пальцами. — Тогда тебе придётся рисовать на мне в воскресенье перед моим отлётом… Потому что я хочу все эти дни принимать с тобой ванну. Это так приятно… — Тебе можно будет спокойно принимать душ, но ванна или бассейн будут лишними. Впрочем, ну что за разница, рисунок просто выцветет быстрее… — Юнги почти мурлыкал, чувствуя разом и редкое умиротворение, и желание длить и длить эти прикосновения. — А как ты хочешь нарисовать меня? — Чимин чуть изогнулся, чтобы повернуть голову и коснуться его губами по линии челюсти, провести ласково и игриво одновременно языком по его кадыку. — Я ещё не решил, — признался Юнги. — Решил действовать по обстоятельствам. И спросить у тебя, вдруг ты чего-то хочешь конкретного? Необъяснимая загадка: почему игривые взгляды Хосока смущали, а куда более откровенные действия Чимина — будоражили кровь? Мысль мелькнула и исчезла, рядом с Чимином думать было возможно только о нём самом. — Может, в постели? — муркнул тот. — Только не с самого утра, я потом буду бояться смотреть на результат, потому что иногда по утрам боюсь смотреть в зеркало, пока не приведу себя в порядок. Я могу позировать тебе в куче одеял, задорно улыбаясь из-под них, — и хихикнул. — Очень важный вопрос: ты планируешь кому-то это показывать? — Юнги улыбался, оглаживая его бока и бёдра, уже рисовал на них кончиками пальцев. — Если это будет… в постели, то точно не планирую. Буду держать у себя в спальне под замком, как сокровище, и доставать, когда мне захочется вспомнить эти выходные… Но у тебя такие красивые работы, Юнги! Ты такой талантливый. Наверное, мне придётся держаться, чтобы никому не показывать. Чтобы никто, кроме тебя, не видел меня таким… Чимин изогнулся ещё сильнее, но не чувствовал неудобств, а только сладость, когда целовал его шею, собирал носом его запах и тепло — губами. — Таким красивым? — заурчал тот. — Таким милым? Таким соблазнительным? Юнги ещё сам не знал, каким будет Чимин на картине, это зависело от множества переменных. Но в том, что тот будет соблазнительным, он не сомневался. — Таким, как ты меня видишь, Юнги, — Чимин вздрогнул всем телом и ухнул куда-то за ухо. — Как своего супруга… Тот тихо застонал. Картина сложилась перед ним как пазл, осталось передать её на холсте. Он нежно провел пальцами по бедру Чимина со внутренней стороны, подбираясь к паху, но не касаясь. — Тебе точно нельзя будет это кому-то показывать, — согласился. — И я буду тосковать по этому портрету, едва передам его тебе. Бёдра Чимина потяжелели и плотно вжались в Юнги, прямо в его пах упругими ягодицами. С губ сорвалось что-то бессвязное, Чимин вернулся в прежнее положение: прижимаясь спиной и лёжа на Юнги целиком, а потом потянул одну его руку к своему лицу, к своим губам, чтобы скользить ими по каждому пальцу, медленно, никуда не торопясь — у них впереди были целые выходные. — Никому не покажу, — пообещал он, не отрываясь от своего занятия, гладил пальцами запястье и косточку на нём, целовал ладонь и снова водил по подушечкам губами. И по костяшкам, сгибая его пальцы. И обхватывал одну за другой. — Я не смогу взять в руки кисть или карандаш, если буду так возбуждён, — хрипло, разом севшим голосом предупредил Юнги. — Они подождут, — отмахнулся Чимин и жадно взял в рот сразу два его пальца, замычав оттого, как глубоко получилось. Юнги задрожал, удерживая его поперёк талии, а потом со стоном отнял руку и поднял их обоих, встряхиваясь от воды, как зверь. — Если ты будешь продолжать так делать, то уже к вечеру у тебя будет совсем другой взгляд, — он не знал, смог ли объяснить так, чтобы Чимин его понял. Но это было важно — поймать лицо и взгляд Чимина до того, как они разделят постель в полном смысле слова. — Пожалуйста, — попросил он, оставив ещё один сладостный укус на ключице. — Может, этот взгляд будет не хуже? — Чимин смотрел ему в глаза, не отрываясь. — Ты хочешь сначала нарисовать меня? Хорошо, хорошо, я постараюсь успокоиться сейчас хоть немного, — он водил руками по его плечам, смахивая с них прилипшую пену. — Но обещай мне, что потом ты перестанешь сдерживаться. Я не хочу, чтобы ты сдерживался со мной. Я позволю тебе всё, что ты пожелаешь. Я сделаю всё, что ты скажешь. Пожалуйста, не держи себя. Будь со мной самым настоящим… Таким, как ты сам мог себя и не знать раньше. — Хорошо, — пообещал Юнги, прежде чем отвести взгляд. — Я обещаю. — Эй, — Чимин прижался к его груди, уже обнимая спину. — Я люблю тебя любым, сдержанным и не очень, таким, какой ты, дорогой… Но хочу — хочу несдержанным.