Великая сила искусства

      Новый кабинет Кима Намджуна был большим и светлым, а спустя неделю — и страшно уютным, благодаря книгам, зеленому фикусу в пузатом горшке и рисункам сына в рамочках. Всё это Намджун притащил сюда со своего прошлого рабочего места. А добротный диван доставили по отдельному заказу. Какой же кабинет начальника и без дивана! Не могло такого быть. Чимину очень понравилось на нём сидеть, пока он отчитывался перед боссом о проделанной работе. Хотя отчёты были скудными: приходилось «лить воду» и уверенно твердить, что вот-вот скоро всё изменится. Совсем скоро эта чудовищная куча разваливающихся полотен явит им какую-то истину. Появится что-нибудь ещё: случайный свидетель, ошибка преступников или просто какое-то чудо, что поможет им сдвинуться с этой мёртвой точки. В этой точке были лишь поддельные картины, несколько имён и общая схема, которую Чимин тщательно вырисовывал, перенося на новый лист все детали со свойственной только ему скрупулёзностью. Намджуну страшно нравилось её разглядывать, но каждый раз, когда он слушал Чимина, то внутренне напрягался и уже представлял свой будущий отчёт Фэллону. Поблажек от которого не жди. — Мы что-то упускаем. Что-то очень важное, — сказал он, наверное, раз в десятый за последние дни. — Ну не могли эти гении совсем нигде не наследить, так не бывает. Свой искомый «синдикат» агенты нарекли именно так — гениями. И не потому, что преклонялись перед их мастерством. В этом слове заключался вызов, вызов брошенный агентами самим себе. Для того, чтобы обойти гения, требовалась ещё большая гениальность. И, безусловно, везение. Чимин совершенно не мог поспорить с такими словами. Внешне он оставался спокойным, старался высыпаться, не забывать о еде (спасибо Тэхёну, что не позволял о ней забыть). Но вся его нервная система была на взводе, в деле снова был тупик, а ещё Юнги… Юнги звонил ему по средам и субботам, говорили они подолгу обо всём на свете и не могли перестать говорить. В прошлый раз Чимин даже уснул с трубкой в руке, потому что не смог её повесить первым. Но на предложение Чимина перебраться поближе к Сан-Франциско Юнги ответил, что подумает над этим. Пак Чимин знал, что в большинстве случаев такой ответ дают тогда, когда не хотят обидеть отказом. Мягкое «я подумаю» — лучше, чем решительное «нет». Он оставил за супругом это право — подумать, но внутренне готовился к тому, что думать тот может очень долго. Наверное, нужно было снова предложить самому приехать в Денвер, чтобы снять хоть какую-то часть внутренних сомнений. Заглянуть в глаза Юнги, такие невероятно любимые глаза, ощутить вкус его поцелуев и жар его ладоней на своём теле. Тогда Чимину было бы проще позволять ему думать и дальше. А может — наоборот? Стоило потянуть время, дать ему самому соскучиться до такой степени, что он снова неожиданно решит приехать сам? — О чём ты опять думаешь? — строго спросил Намджун. — Ну, явно не о работе. — Прости, — выдохнул Чимин со всей искренностью. — Мы с Тэхёном сегодня собирались к ещё одному коллекционеру в Лос-Анджелес, он сам позвонил и пригласил нас, но пару часов назад отменил встречу. Сказал, что заболел. Что-то слишком часто все в этом деле болеют. Или умирают. — Проклятие какое-то, — поддержал Намджун, постукивая пальцами по столу. — Если бы это было одной из моих безумных историй… — Да, всё дело было бы в самих картинах, — продолжил за ним Чимин. — Но мы, к сожалению, живы и вполне себе здоровы, хотя прикасались к ним больше остальных. — Ты слишком хорошо меня знаешь для простого подчинённого, — фыркнул Намджун. — Всё, иди, иди к себе и думай, пожалуйста, о работе! Сначала — она, а потом уже всё остальное. — Надо же, ты даже не попросил сварить тебе кофе! — проворчал Чимин, но встал с излюбленного дивана. — С этим и Джеки отлично справляется, — улыбнулся начальник. — У вас есть задачи посерьёзнее. А если ты захочешь, чтобы тебя понизили в должности, я тебе этого не позволю. Даже если ты будешь у меня в ногах валяться и умолять об этом — не дождёшься. — Ну у тебя и фантазии, — специальный агент Пак закатил глаза. Покинув кабинет, он вздохнул, просто стоя в коридоре, прикрыв глаза на какое-то время. Взял себя в руки и пошёл за кофе — себе и Тэхёну. Нужно было снова всё проверить, всё по каждой крупице. Возможно, иногда Чимин жалел о том, что выбрал для себя такую сложную профессию. Не всерьёз, совсем немного, но жалел. Они были отправлены в Сан-Франциско с курьером по двум адресам одновременно — тщательно запакованный портрет в раме, чтобы Чимину уже не пришлось об этом думать, и конверт с акварельными открытками — по одной за каждый месяц отсутствия Юнги в галерее Чона, в качестве запоздалого извинения. Тэхён принял посылку, расписался в ведомости и несколько минут ходил вокруг, принюхиваясь к едва уловимому запаху красок и лака. Первая мысль была о том, что им прислали очередную разваливающуюся подделку (но почему домой?), однако имя отправителя его успокоило. — Надеюсь, это Чимина порадует, — заявил он вслух, вновь устраиваясь на диване в объятьях Чонгука. — А то совсем загрустил. Не знаем, что делать с этим проклятым делом. — Вряд ли он грустит только из-за дела. Вот если бы я жил за сотни миль от тебя и прислал тебе какое-нибудь украшение, а не себя самого, ты бы порадовался? — с улыбкой уточнил Чонгук. — Только честно, Тэхён? — Да, — тот посмотрел в любимые глаза. — Если бы ты жил за сотни миль, а не со мной, значит, тебя бы там держали дела. Мне было бы приятно, что даже за своими делами ты думаешь обо мне и делаешь мне украшение. Значит, сейчас ты не мог бы приехать, но всё равно думал бы обо мне. Я бы порадовался. Но ты — другое дело. Я знаю, что тебя от меня могла бы оторвать только работа или что-то важное. — Предлагаю не проверять, так ли это на самом деле, — Чонгук поцеловал его в кончик носа и продолжил свою мысль. — И потому что всю свою работу я решил бы максимально быстро, лишь бы вернуться к тебе и радовать тебя своим присутствием, а не украшениями, которые ты, между прочим, отказываешься принимать как государственный служащий! — Я ношу брошь! — возмутился Тэхён такой несправедливости. — И кольцо твоё буду носить, не снимая. Ты, главное, Чимину всего этого не скажи. У нас всё по-другому. А Чимин, который начинает сомневаться в том, что он любим и нужен, становится невозможно ворчливым. — Я могу ему лишь посочувствовать, — покачал головой Чонгук. — Он выбрал максимально трудный путь, полюбив Мин Юнги. Но разве сердцу прикажешь? — Когда ты пришёл ко мне в первый раз, — внезапно вспомнил Тэхён, — ты сказал, что наше общение будет трудным. И неприятным. Либо мне, либо тебе. И посмотрел с внезапной тревогой в больших глазах, лишь уловив которую Чонгук сразу обхватил его лицо ладонями. — Мне так казалось, — сказал он искренне. — Мне действительно казалось, что придётся быть кем-то другим, чтобы нам обоим было просто. Но я довольно быстро понял, что достаточно просто быть самим собой. Позволить себе им быть, быть честным и открытым, не прятаться от тебя и самого себя. Даже для меня это было непросто… Но ты, наверное, и не почувствовал этого, да? — улыбнулся, поглаживая его скулы большими пальцами. — Ты не должен был решать мои внутренние проблемы, это бы не сработало. Я справился с ними сам для нас обоих. Мне лишь помог твой взгляд на меня и твоя улыбка. — Я чувствовал, как время от времени в тебе что-то меняется, словно сдвигаются какие-то внутренние тектонические плиты, — Тэхён не отводил взгляда. — Я понимал, что для тебя это непросто. И для меня было непросто. Принять, отринув всю шелуху. Принять себя, тебя, наши чувства. Оставить всё наносное за рамками. Но мне было приятно. Мне желанно всё, что исходит от тебя, Чонгук. — Наверное, ты прекрасно знаешь, как для меня это важно, — тот расплылся в улыбке и буквально через секунду уже горячо целовал Тэхёна, прижимая его к себе. Портрет сенатора Джавитса в траурной рамке на экране работающего фоном и негромко бормочущего телевизора Тэхён увидел случайно — какой уж тут телевизор. Но увидев, взвился, прижав Чонгука к дивану и закрыв ему рот ладонью, чтобы услышать диктора. — После краткой тяжёлой болезни скоропостижно скончался в Вашингтоне сенатор от штата Нью-Йорк Джейкоб Джавитс, сторонник пенсионной реформы. Напомним, что Джейкоб Джавитс… Дальше шло перечисление заслуг бывшего сенатора, в которое Тэхён уже не вслушивался. — Это же наша последняя зацепка! Это человек, который покупал «Кружевницу» у Агуста Ди и знал, как с ним связаться! — Вот ведь какой чёрт! — как-то странно сказал Чонгук и прикусил себе язык. Очень хотелось, чтобы Тэхён снова заткнул его чем-нибудь, ладонью или своими губами, но он только стиснул его в руках и сам ткнулся носом в плечо. Чимин появился дома пару минут спустя, пропустив всё самое интересное, пока разувался. Прошёл в гостиную, услышав голоса, и с тяжёлым вздохом опустился в кресло. — Все ноги стёр, — пожаловался, поглядывая на тех двоих на диване. — У нас есть что-нибудь поесть? А это что? — заметил посылку на столе. — Стоп, сначала еда! — Тэхён слетел с места, загораживая стол с картиной собой. — Это никуда не денется, а ужин уже готов. И наш Джавитс умер, представляешь? Чимин хлопнул глазами. — Как умер? Как… Как он посмел умереть?! — и вскочил было на ноги, но тут же упал обратно, потому что те страшно заныли. Шутка ли — оббегать все книжные и художественные лавки в городе за один день. Чонгук откинулся на спину, вновь прикусывая язык. — От тяжёлой болезни, — Тэхён скорбно заломил брови. — И мы сейчас умрём, во цвете лет, если не поужинаем. Чонгук, раскладывай еду по тарелкам. Чимин, сам притащишь себя на кухню или отнести? Я тебе сейчас ванночку сделаю для ног, пока будешь есть, они отойдут… — Сам дойду, — буркнул агент и продолжал что-то бормотать, пока шёл на своих двоих до кухни. Чонгук послушно накрывал на стол. — Ну и какого дьявола он умер, а? — всё ещё возмущался Чимин, пока они ужинали. — Это точно не… подставная смерть? Отличный способ уйти от ответственности, как мы все знаем! — Я чуть не сказал то же самое, — признался Чонгук. — Но сомневаюсь, что гордость ему бы это позволила. У сенатора было множество способов от неё уйти, вряд ли бы он остановился на таком — радикальном. — Тем более, убрать нас ему было бы проще, — заметил Тэхён. Он был зол и раздосадован, что последняя внятная ниточка по делу «Кружевниц» ускользнула из рук, но аппетит ему это испортить не могло. — Так что там в посылке? — спросил Чимин, когда его тарелка опустела и ногам стало полегче. — Он решил сделать нам подарок перед смертью и прислал нам оригинал? — ворчал он, действительно, великолепно. — Ну, если у твоего Мина Юнги имеется оригинал «Кружевницы», то, может, это и он, — засмеялся Тэхён. — Но чтобы это ни было, это от него. Чимин подорвался с места, как будто и не он полчаса назад жаловался на свои ноги, а Чонгук почему-то закашлялся, подавившись чаем. — Вот шальной! — возмутился Тэхён вслед. — Чуть воду не опрокинул! — Действительно, — промурчал Чимин самому себе, разглядев имя отправителя. — От него… Упаковку он открывал очень бережно, буквально заставляя себя обращаться с ней с максимальной деликатностью, как с невинной девушкой, осторожно касаясь и раздевая. А внутри его ждала не «Кружевница», а он сам. Юнги изобразил его маслом, запечатлел на холсте ту самую сцену из номера «Браун Палас»; теперь Чимин мог видеть в красках, как это выглядело со стороны художника. Как он выглядел его глазами. Томный, чудовищно сексуальный в мокрой рубашке и с бокалом в руке. Чимин смотрел на самого себя очень долго, присев перед картиной на пол. И даже не сразу заметил ещё одно отражение в зеркале: Юнги изобразил и себя едва заметной тенью. Отражение явило Чимину силуэт супруга, но тот был прорисован таким образом, словно находился лишь в зеркале и не являлся отражением настоящего Юнги. — Что он тебе прислал, покажешь? — спросил Тэхён, когда они с Чонгуком закончили с ужином, чаем и посудой — вдвоём быстро и ловко получалось — и вернулись в гостиную. — Меня, — обернулся Чимин, всё ещё сидящий у полотна. — Не знаю, уместно ли вам на это смотреть, но… Это слишком красиво. Посмотрите. Он чуть отодвинулся, разрешая. А Чонгуку, кажется, придётся залечивать свой искусанный язык. Тэхён ахнул, едва бросив первый взгляд, сел на пол рядом и долго молча рассматривал. Эта картина была третьей авторства Мина Юнги, которую он видел — и все три разительно отличались. Когда он впервые увидел портрет Чона Хосока с синим Хоупом на шее, он решил, что ничего лучше художники современности сделать не могут. Оказалось, это было возможно, хоть и написано совсем иначе. И о другом. Тэхён всегда признавал сексуальную красоту своей родственной души, буквально с первого же дня, множество раз видел его раздетым, целовал его и спал с ним, обнявшись. Но этот портрет дышал такой чувственностью, что скулы начинали алеть. — Действительно, очень красиво, — тихо сказал он. — Ты здесь настоящий. — Кажется, я немного понимаю Чона Хосока, — заметил Чимин тоже вполголоса. — Но с другой стороны, мне хочется спрятать это великолепие в спальне и убить вас обоих, как ненужных свидетелей. — А у вас есть что-нибудь выпить? — внезапно спросил Чонгук, когда тоже присмотрелся. — У нас всегда есть выпить, — Тэхён с сожалением встал на ноги, отводя взгляд от полотна. — Вина или покрепче? — Можно и вина, пойдём, я помогу принести, — Чонгук направился с ним в кухню, где добавил уже только для своего парня: — И он ещё в чём-то сомневается? — А мне ничего не нужно, — пробормотал Чимин, обнимая свои колени. — Я уже опьянел. Тэхён выбрал бутылку — надо пополнить запасы! — и ловко её открыл. Разлил на два бокала и протянул один Чонгуку. — Ты о чём? — О нашем недавнем разговоре, — кивнул тот, поблагодарив без слов, лишь улыбкой. — В этой картине столько чувств, что я сам влюбился бы в Чимина, будь я чуть меньше влюблён в тебя. — Так-так-так, — сузил глаза Тэхён. — Я второй раз за недолгое время слышу эти слова. Сначала о маленькой принцессе, теперь вот — о Чимине. Я заставил твоё сердце биться для себя, Чон Чонгук! И подтолкнул его к стулу, привычно устраиваясь на коленях. Ну и что, что два других стояли рядом. — Я не виноват, что оно оказалось таким горячим, — хохотнул тот, придерживая его свободной рукой. — Или это ты его таким сделал? — Быть может, это и моя вина, — согласился Тэхён. — Я показал тебе, каким оно может быть большим. Как другие люди могут быть в нём рядом. Снимаю свои претензии! — Губами, если можно, а то, знаешь ли, одним вином тут не отделаешься! Тэхён отставил бокал и понадеялся, что стул выдержит, когда полностью развернулся лицом к Чонгуку, обхватывая его ногами за спинкой стула. — Тебе — можно, — важно сообщил он, целуя так, чтобы даже воспоминания о шутливых претензиях у Чонгука не осталось. И о безграничной сексуальности его родственной души — тем более. Пока они там целовались, Чимин таки отнёс картину к себе и поставил на пол под теми самыми утками, напротив кровати. То, каким его изобразил Юнги, как он это сделал — было восхитительно, но больше всего Чимина обрадовало то, что он на этой картине не один. — Скажи, пожалуйста, что ты предпочтёшь: Австрию, Италию или Норвегию? — деловито поинтересовался Юнги у Чонгука, позвонив вечером несколько дней спустя. — Я обещал тебе подарок. — Я даже растерян от такого выбора, — признался тот. — Пусть будет Италия, если нам наскучат горы, можно будет перебраться поближе к морю. Да и Тэхёну, наверное, больше понравится в Риме, чем в Осло. Кстати, ты слышал новости? — Значит, Италия, — улыбнулся Юнги. — Какие новости? — О сенаторе, — Чонгук говорил из своего кабинета, а значит, мог не слишком стараться завуалировать факты. — Такая внезапная кончина… — Да, слышал. Я же обещал решить этот вопрос… — Моё уважение, — почти улыбнулся Чонгук. — И прости, что так быстро меняю темы, но твоя новая картина — чистое великолепие. Мне посчастливилось присутствовать при её получении. — Просто модель выше всяких похвал, — польщённо заулыбался Юнги, даже в голосе это было слышно. И признался. — Никогда так не огорчался, что масло высохло так быстро и надо отправлять. Сам бы ещё любовался и любовался. — Я знаю, что моих советов ты не спрашивал, — Чонгук вытянул ноги, закинув их на низкий пуфик. — Но на твоём месте я бы рисовал твою модель каждый день, до кровоточащих пальцев. С натуры, конечно. — У тебя своя модель есть, — фыркнул Юнги. — Пока мне этого достаточно. Я чувствую, что ему уже нет, но я всю жизнь жил один. Мне нужно привыкнуть к этой мысли. И как-то обзавестись достойным респектабельным делом, чтобы наши с ним работы не пересекались в таких нелепых сплетениях судьбы. Последнее, к слову, было даже важнее. — И снова — моё уважение, — повторил Чонгук, но скоро добавил: — Жизнь коротка, мой друг. Пока ты привыкаешь, можно потерять кучу времени. Ты как никто другой знаешь, как быстро и безжалостно летит время. Но это не значит, конечно, что ты должен делать всё быстрее, чем можешь. И чем тебя не устраивает твоё художественное ремесло? В твоей власти сделать его достойным и респектабельным. — И не приносящим денег. От современных художников хотят другого. Я уже это проходил — обивал пороги галерей, пытаясь пристроить картины, и выслушивал отказы. Нет уж, пусть это останется невинным хобби, для удовольствия. — Всему своё время, не так ли? И если бы я ходил по ювелирным лавкам, пытаясь продать своё стекло, особенно в начале моей карьеры, я бы тоже не преуспел. Возможно, тебе нужно было просто вырасти и избрать другой путь к известности. Знакомства и имя — порой важнее, чем самое тонкое мастерство. Не держи на меня зла на эти слова, Юнги, но мне кажется, что тебе стоило бы попробовать снова. Поскольку я страшно азартен, то мог бы предложить тебе даже что-то вроде пари. Ты нарисуешь мне картину, которую я продам. Обещаю не прибегать к фокусам. — Твоими покупателями не будут наши общие знакомые, — уточнил Юнги. — А то знаю я некоторых… Ким Сокджин несколько лет намекал, что обзавелся бы ещё одной картиной. А Юнги тоже был азартен. — Пожелания по сюжету? Что ты хочешь? — Я предложил бы тебе снова нарисовать твоего незабываемого супруга, но, пожалуй, обойдёмся без этого — это тоже в каком-то смысле было бы фокусом, он красив сам по себе, а уж в твоём исполнении… Сомневаюсь, что у меня был бы отбой от покупателей. Чонгук задумчиво покусал губу и продолжил: — Не буду ставить тебе никаких рамок и условий. Но что бы ты не рисовал, представь, что изображаешь в этом Чимина. — Если ты хочешь получить его портрет, так и скажи, — фыркнул Юнги. — Но сначала получи его разрешение. Боюсь, если я сделаю портрет Чимина на продажу, он оторвёт мне голову, едва я появлюсь в Сан-Франциско. — Зачем мне его портрет, я его почти каждый день вижу, — подразнил Чонгук. — И ты меня, наверное, не до конца понял. Ты можешь изобразить всё, что пожелаешь, просто думай о нём в тот момент, когда будешь работать. — Хорошо, будет тебе картина, — Юнги хмыкнул. — С мыслями о нём. Кстати, как там его запонки, ты не забыл? — М-м, я уже набросал несколько эскизов, но после недавних событий мне нужно их пересмотреть. Понимаешь, те утки слишком милые. Нужно как-то избавиться от этого. — Подожди, — не понял Юнги. — Чем плохи милые утки? Ты просто не слышал, как он с ними… — он едва не сказал «крякает», но выбрал более щадящий вариант, — воркует. — О, это я слышал, — хмыкнул Чонгук. — Напоминаю, что вижу его почти каждый день. Но это было бы слишком просто — сделать милых уток. Слишком просто для человека, которого я увидел на твоей работе. Тот парень сожрёт любую утку, и она будет счастливо крякать, умирая в экстазе. Ох уж эти творческие люди! Телефонный разговор Юнги заканчивал в твёрдой уверенности, что надо выкроить время и наведаться в Сан-Франциско. На всякий случай. Просто… присмотреть. А то как-то слишком много Чонгук думал о Чимине для без пяти минут женатого человека.