Великая сила искусства

      Спал той ночью Чимин всё так же — странно. Скорее нет, чем да. Проваливался буквально на полчаса в какое-то ничто, дёргался, вылетая оттуда — и так по кругу, мучение какое-то, а не сон. С утра он силой заставил себя принять очень холодный душ: проснуться для новых свершений, прийти уже наконец в себя. Устроил себе пробежку по набережной, пока весь город ещё только-только просыпался. Как давно Чимин вообще не занимался ничем физическим, кроме секса, прости господи? А ведь это ему всегда помогало привести мозги в порядок. Но не в этот раз. Поехав после завтрака за билетами, Чимин чуть не сбил толпу школьников на пешеходном переходе, а потом ещё долго матерился сам на себя, но, слава богу, все отделались лёгким испугом, в том числе — и он сам. Билетов не было. Почти не осталось. Только каким-то чудом агенту удалось купить прямо в кассе цирка один билет, то есть всего их было два. За обедом, когда Чимин вернулся в номер, решили, что вместе с Астрид в цирк пойдёт Намджун. Он сам решил, видимо, тоже хотел как-то проявить себя не только в части переводов странных посланий. В газете то послание появилось к вечеру, Чимин как раз захватил свежую прессу со стойки в отеле и уточнил, не было ли для него сообщений. — Вас будут ждать в холле в восемь вечера, господин Пак, — сообщила администратор отеля, улыбаясь. — Благодарю вас, — улыбнулся тот в ответ и посмотрел на часы. Было время, чтобы попробовать всё заново — прийти в себя и встретить Юнги не в том сумасшедшем раздрае, в котором он находился, и желательно не упасть к его ногам, заснув, едва увидев, как будто у него внезапная нарколепсия. — Я уйду без пяти восемь, — сообщил Чимин Тэхёну, пока искал, во что переодеться. — Пока нет никаких новостей? — Никаких, — тот покачал головой. — Юнги приезжает сегодня? Я не жду тебя раньше двенадцати пополудни завтра, если не случится ничего из ряда вон выходящего. Если что, перед Намджуном прикрою. Иди, Чиминни. — Если что, я позвоню, — агент подхватил свежую рубашку и поцеловал Тэхёна в щёку, а потом и рядом сидящую Астрид — в лоб. — Хорошего вам вечера. Он вышел в холл без опозданий, даже раньше, и на всякий случай сверил часы с теми, что висели на стене. Почему-то эта чёртова секундная стрелка ползла так медленно, словно издевалась! Чимин постучал носком ботинка по мраморному полу в нетерпении. Юнги появился внезапно, буквально из-за его спины. Бесшумно опустил подбородок ему на плечо и шепнул прямо на ухо: — Меня ждете, господин Пак? — Целую вечность, — выдохнул Чимин, лишь чуть-чуть вздрогнув от неожиданности. Развернулся на каблуках и посмотрел так, как будто и правда целую вечность стоял здесь и ждал. И вот — дождался наконец. Юнги чуть нахмурился, вбирая его всего взглядом, не упуская ни одной мелочи. — Пойдем ужинать или в номер? — Ты остановился в этом же отеле? — Чимин словно раздумывал над ответом, глядя ему в глаза. — В номер. Пожалуйста? Слишком мало было просто смотреть на супруга. Особенно — сейчас. — Заселился двадцать минут назад. Едва успел принять душ и переодеться, чтобы спуститься к тебе, — улыбнулся Юнги, заводя его в лифт, и попросил служащего: — Шестой этаж, пожалуйста. Подумал, что так будет проще и не придётся тратить время на дорогу. Он открыл перед Чимином дверь номера, подтолкнул его вперёд и сжал в руках, едва закрыв. — Я скучал… — шепнул он, поцеловал прямо тут же, на пороге. Пальцы Чимина сжали одежду на его спине, вцепившись мёртвой хваткой, а губы под губами дрогнули. Короткий всхлип утонул в поцелуе, как и шёпот, отчаянный, желающий стать вскриком, а не тихим звуком. — Я тоже… Юнги! Я так скучал! Чимин вжался в него и ощутил, как хрустнули собственные руки, когда он с силой навалился на супруга, прижимая его к стене — и свои руки к ней же. Чимин целовал и целовал, только с помощью этих поцелуев чувствуя, как тиски на сердце разжимаются, как становится легче дышать, как проще и легче он чувствует себя. А когда смотрел на Юнги — голова кружилась. Но не смотреть не мог, не вглядываться в него, не гладить его скулы пальцами, не зарываться в его волосы и пропускать сквозь них, никак не мог. — Мне нужно поговорить с тобой, но… Это позже, — произнёс он хрипло и потянул за собой в номер. Усадил Юнги на диван и остался у его ног на полу, как та же кошка, обтираясь щекой о его колено. Тот приподнял его голову за подбородок, вглядываясь в лицо. — Кто тебя так измучил? — строго спросил Юнги. — Кому мне оторвать голову? Конечно, позже. С тобой сейчас не разговаривать нужно, а уложить спать. — Никто, — помотал головой Чимин, жмурясь. — И я не хочу спать. Не могу, Юнги! Я… не могу без тебя. У меня без тебя… вообще ничего уже не получается! Ткнулся в его руку лицом и зарычал туда же. Не так он представлял себе эту встречу, но сейчас точно не собирался спать. Юнги наклонился к нему, рывком поднимая наверх, к себе на колени, и пообещал шелестящим шёпотом: — Ты у меня уснёшь. Разденься, Чимин, пожалуйста. — Ты только приехал, я чёрт знает сколько времени тебя не видел! Ты хочешь, чтобы я спал? — агент смотрел на него дикими глазами, но расстёгивал на себе рубашку, как будто руки подчинялись голосу Юнги без участия мозга самого Чимина. — Я хочу, чтобы ты разделся, — Юнги сжал пальцы, чтобы самому не тянуться к нему руками. Чимин рычал, выпутываясь из рубашки, резко расстегнул брюки и привстал, чтобы стянуть их с бёдер, вздрогнув всем телом от коснувшейся кожи прохлады и оттого, что такое положение вещей его страшно заводило. Ну и голос Юнги. И его взгляд, от которого было не скрыться. — Сними всё, — это была уже не просьба. Юнги смотрел так, словно если его пожелание не будет выполнено, ни одной целой нитки на Чимине не останется. Пришлось встать, чтобы послушно стянуть с себя бельё и брюки. И носки, конечно. Чимин встал между колен Юнги, ждал новых приказов, едва-едва вздрагивая и терзая собственную губу зубами. — Я так старался одеться для тебя, — мурлыкнул Юнги. — Чтобы тебе понравилось. Тебе нравится, Чимин? Ты поможешь мне снять всё это? — Мне очень нравится, — тот снова встал на колени, расстёгивая чужие брюки. — Я тоже старался одеться для тебя, но… С тобой мне не нравится одежда. Даже очень красивая… Да, я сам запутался, нравится мне или нет, не обращай внимания, я просто не выспался! Чимин едва только обнажил бёдра Юнги, как приник к ним губами, нырнул между них и целовал, обжигал поцелуями, сжимая его смятые брюки в руках где-то чуть выше колен. О, чего стоил Юнги его почти бесстрастный голос! — Не торопись. Раздень меня. Чимин буквально силой заставил себя выпрямиться, потянул за собой брюки, вновь обтёрся щекой о колено, да и всей головой, почти безумно урча, как кошка, почуявшая весну. — Красивая рубашка, — сказал он, вернувшись к супругу на колени, и медленно начал расстёгивать пуговицы. — Очень красивая… Юнги нырнул в карман своего пиджака, бросил рядом на диван небольшой флакон с маслом и улыбнулся. — Её ты тоже хочешь у меня забрать? — Я оставлю тебя без всех рубашек, — выдохнул Чимин с тихой улыбкой. — Может, начать ещё что-нибудь забирать у тебя? Брюки? Или даже бельё? Он стянул рубашку с его плеч вместе с пиджаком и откинул в сторону, а потом провёл по ним руками. — Что ещё ты готов отдать мне, дорогой? — Не знаю, есть ли у меня ещё что-то интересное, — Юнги прикрыл глаза. — Моё сердце, мои мысли, мои улыбки — всё это уже твоё. Чем же мне тебя заинтересовать? — Своим присутствием? — подсказал Чимин, цепляясь за его шею. Жарким поцелуем накрыл губы, но больше дразнил, чем позволял ими упиваться сейчас. — Всё, что мне нужно — это ты сам, Юнги. Вместе со всеми твоими рубашками. Правда. Я такой… слабый без тебя! Чимин ухватил его руку и устроил у себя на талии, крепко прижал к коже и выгнулся назад, сжимая бёдра коленями. — До конца года, — пообещал Юнги, трогая губами его грудь. — У меня два больших заказа, но когда я закончу, я найду способ перевести инструменты и создать новую мастерскую. В Сан-Франциско или его предместьях. — Я надеюсь, что я доживу, — резко выдохнул Чимин, цепляясь руками за его голову. — Господи, Юнги, я… Я так хочу тебя сейчас же! — Ты уж постарайся дожить, — шепнул тот на ухо. — Иначе затея потеряет всякий смысл. Он нащупал рукой флакон, открыл его зубами, второй рукой продолжая крепко удерживать Чимина за талию. Плеснул на пальцы, щедро, не глядя, прежде чем завести руку назад и дразняще погладить меж ягодиц. Чимин приподнялся, схватился за эту руку, изогнувшись, и сам опустился на пальцы, так, что вскрикнул и зашипел следом. Больно было так, что слезы из глаз едва не брызнули, но Чимин очень хотел, чтобы ему сейчас стало больно. Чтобы эти острые сильные физические ощущения смыли с собой всё, что было на сердце. И чтобы это был Юнги — и никто больше. Чтобы он видел и чувствовал, как Чимин бесится, как он дрожит и всхлипывает, как хватается за воздух зубами, словно тот его злейший враг. Чтоб он слышал, как Чимин ноет ему в плечо, уткнувшись туда, насаживаясь на пальцы сквозь боль. Чтобы он всё-всё слышал. Какой он измученный, больной, но счастливый от того, что Юнги сейчас снова с ним. — Руки мне на плечи, — рыкнул тот и сам зашипел. — И не смей себя трогать. Не Чимин ли говорил, что ему важно, чего Юнги хочет? Он провернул пальцы разом и глубже, и легче, шевельнул ими. — Дай мне позаботиться о твоём удовольствии. Если я могу сдерживаться, то и ты сможешь, сердце моё. Чимин послушно устроил руки у него на плечах, но тут же сжал их, вцепившись, оставляя красные отметины на белой коже. — Моё удовольствие — это ты, Юнги, — прохрипел он, жмурясь от каждого вздоха своего супруга. — Я сделаю всё, что ты попросишь… Всё, как ты захочешь, любимый. Я сделаю для тебя всё. Для нас, Юнги… И да, рассказывать ему о случившемся Чимин боялся, но где-то тут и передумал вовсе. Если он потеряет этого человека, рассказав, то никогда этого не переживёт. Его сердце просто остановится, если он потеряет своего любимого снова. — Я тебя люблю, — Юнги, казалось, не замечал его хватку — или был готов её терпеть. — Мой Чимин, мой прекрасный… Тебе не нужно ничего делать. Просто будь со мной. Оттого, как плотно горячие мышцы обхватывали пальцы, ему самому хотелось застонать, зашипеть — и двигать ими резче и быстрее. Но быстрое удовольствие и вполовину не такое сладостное. Слабыми отголосками внутри Чимина выступало несогласие — нет, не прекрасный, слабый, недостойный, глупый человек. Но со словом «мой» оно даже не пыталось спорить. Сейчас он всецело принадлежал Юнги — и именно этого хотел всем собой, каждой своей клеточкой. Прижимаясь к нему, отдаваясь и шепча между стонами: — Я люблю тебя, я тебя так люблю! Так сильно… Пальцы Юнги провернулись в последний раз особенно глубоко и выскользнули. Сам он нежно провёл языком по челюсти Чимина и позвал, приподнимая его бёдра: — Иди ко мне, сердце моё? Чимин приник к его губам, требовательно заурчав. Ему нужны были самые долгие и сладкие поцелуи сейчас, ему нужно было всё. Почувствовать Юнги в себе полностью и стонать ему в рот. Каждый раз, когда их тела соединялись, в голове Юнги зарождалась новая галактика. Взрывались сверхновые, звёзды рассыпали алые и серебряные брызги, космический ветер оглушал. Все эти галактики были в нём: и в образе Чимина, в его закушенной губе, изломе бровей, дрожащих слипшихся ресницах. Весь мир, все миры были в Чимине — и Юнги хотел их все. Но вслух он выдавил только: — А теперь можешь не сдерживаться, любимый. И Чимин не послушался. Он сдерживался, он сжимал всё своё желание в своих маленьких, но сильных руках — крепко держась за плечи. Двигался медленно, плавно, заставлял себя буквально выть от этой медлительности, ругался, кажется, даже вслух, рычал и всхлипывал — но сейчас он был очень плавным, как будто танцевал на бёдрах Юнги под томную, тягучую мелодию, в которую не заложили резкого ритма и чётких тактов. Запрокинув голову, Чимин дышал. Дышал полной грудью и чувствовал себя нужным человеку, которого действительно до безумия сильно любил. Никакие картины, подарки и уж тем более — телефонные разговоры не могли ему дать этого ощущения сполна. Ничего рядом с этим не стояло. Чимин мог дышать по-настоящему только сейчас. Когда он чувствовал Юнги всем собой, когда он смотрел в его глаза и улыбался сквозь застывшие в глазах слёзы — конечно, от удовольствия, ни от чего другого. Юнги не торопил его ни словом, ни движением. Смотрел в глаза, целовал, держал крепкой рукой и стонал с короткими всхлипами. Эта томная неспешность сводила с ума, но была так сладостна, что он и под страхом смерти не свёл её к слишком близкой развязке. Встряхнув руками, Чимин словно снял с них напряжение. Пальцы коснулись лица Юнги, очерчивали его брови, скулы, переносицу и широкий лоб. Чимин поймал эту тягучую нежность, он нашёл в ней удовольствие, и уже не приходилось себя держать. Он продолжал двигаться также медленно, глубоко дыша и не смыкая губ, оглаживая и лаская руками лицо любимого, трепетно, воздушно, но ощутимо. Самое красивое, что он видел, самое нужное, каждый день его безумной жизни, каждый вечер и каждое утро — Чимин был зависим от этого. Слишком. Если бы Юнги пришло в голову приказать ему сейчас же уехать с ним на край света — Чимин бы уехал, едва попрощавшись с остальными, а может быть, даже и не потрудившись попрощаться. Он мог бы грызть себя за эти мысли, за них — тоже, но сейчас лишь наслаждался ими. Наслаждался каждой секундой близости — и эта чёртова стрелка на его часах снова ползла так медленно, так восхитительно медленно!.. Время вокруг них не остановилось, но само его понятие стало абсолютно неважно. Оно растворилось, растаяло меж их телами, приникшими друг к другу восхитительно плотно и тесно. Но и если бы существовало, то измерялось уже не стрелками, а вздохами, разделёнными на двоих. Словами любви, что они шептали в унисон. У этого пути не было сроков, да и цели не было — он существовал сам по себе, и двое в нём, что поднимались в неспешном удовольствии всё выше и выше. Поднимались вместе, как и положено супругам, поддерживая и доверяя, открываясь и нуждаясь в том, чтобы держаться за руки. Чимин нашёл их, не глядя; ладони вжались друг в друга, пальцы сплелись. Чимин держал Юнги за руки и тогда наконец стал двигаться чуть быстрее. Но всё ещё никуда не торопился, не бежал, не мчался за самой яркой звездой, потому что самая яркая была перед ним. — Какая-то пурпурная вечность, а в ней твой лик, — прошептал Юнги между сладкими вздохами. Он видел это, чувствовал это с самого первого раза, с той ночи в Вашингтоне, когда они обменялись кольцами второй раз. Как бы далеко друг от друга они не были, он видел Чимина, стоило прикрыть глаза — и умер бы, наверное, если бы его лишили этого. — Как я тебя люблю… — Как и я тебя люблю, — отозвался Чимин сладко и нежно. Словно его сердце научилось говорить, словно оно звучало сейчас его голосом. — Твой… Я твой, Юнги… Всегда им был и буду. Чимин снова приник к губам, не отпуская рук, сжимая их почти трепетно. Но целовал горячо, по-настоящему жадно, глотая воздух изо рта Юнги, все его звуки и выдохи. Он мог быть медлительным, если хотел, но снова напоминал, что предпочитал быть слишком жарким. И все его собственные звуки, его губы и стоны, что вырывались из них, его безжалостно ускоряющиеся бёдра — всё об этом напоминало и звало Юнги сгореть с ним вместе в едином порыве, без остатка, без единой тайны между ними. Без всего, что могло бы их разлучить. Юнги прижал его к себе так крепко, что ни крохи пространства не оставил, кожа к коже, одно дыхание на двоих, даже волосы смешались. Прижал, следуя за ним и подхватывая, направляя, увлекая выше и жарче, с безжалостной точностью заставляя обоих вскрикивать. Там, на высоте, Чимин не помнил даже собственного имени, но имя супруга — такое красивое, такое драгоценное — кричал, заходясь им и захлебываясь. Кажется, Юнги на какое-то время выпал-таки из реальности, потому что пришёл в себя, когда дыхание уже чуть успокоилось, а он всё так же прижимал к себе обессилевшего Чимина. Собственные щёки были мокрыми, а вокруг звенело тонкой струной. Юнги с трудом приподнял руку, отводя от любимого лица напротив влажные волосы. — Сердце моё… — М-м-ф? — очаровательно выдал Чимин, еле отдышавшись, но сразу же улыбнулся, как только услышал любимый голос. — Я очень хочу поспать рядом с тобой, — выговорил он не без труда. — В твоих руках… Дальнейшее потребовало от Юнги подвигов, сродни геракловым. Сначала бережно приподнять с себя Чимина всё ещё подрагивающими руками и усадить на диван, строго велев ждать. Потом дойти до спальни и сбросить покрывало. Потом намочить полотенце и вернуться с ним, обтерев обоих влажной тканью. А потом взять Чимина на руки и донести его до постели, не уронив. Воистину, подвиги, потому что мышцы, кажется, тоже сгорели в этом огне. А смешок вышел ласковым и самую малость самодовольным. — Я обещал, что ты у меня уснёшь… Юнги и сам отключился, обнимая Чимина всем собой. Обнимая сердцем. Чимин проваливался в сон ещё раньше — уже на руках супруга. Он так засыпал разве что в раннем детстве, на руках отца, безмятежно и сладко. А уж когда оказался в постели, даже не услышал, что Юнги ему сказал, но всё равно согласился с этим, со всем бы согласился. Только вжался в него — и уже умиротворённо сопел. Успокоившись и расслабившись только сейчас.