Великая сила искусства

      Проснулся Юнги, когда солнце уже было высоко: они с Чимином, соскучившись, уснули, так тесно переплетясь, что не разобрать, где чьи руки или ноги. — Доброе утро, дорогой, — очень хрипло сказал тот. И потому что напился вчера, и потому что сорвал голос. — Доброе утро, — откликнулся Юнги, сонно щурясь и разглядывая солнечные лучи сквозь шторы и следом — часы. — Ты не пошёл на работу? Как ты себя чувствуешь, милый? — Я и вчера на на неё не ходил. Намджун нас скоро уволит. Очень хочется пить, но голова не болит, даже удивительно. — И вчера не ходил? — удивился Юнги. — Что-то случилось? Подожди, я сейчас… Он спустился вниз и вернулся с кувшином прохладной воды с листиками мяты. Налил в стакан и протянул Чимину. — Вот теперь рассказывай. Тот выпил весь стакан залпом, отдал обратно, прося ещё, но второй опустошил лишь наполовину. — Подожди, сначала кофе и завтрак, — заявил он. И только после того, как они поели, с двумя чашками кофе отвёл супруга в кабинет, прямо к тому самому Дега, сиротливо стоящему у стены. — Тэхён забрал её у мистера Андерса, — спокойно сказал Чимин, отпил из чашки и добавил: — А потом было… Не очень весело. Конечно, он собирался рассказать в подробностях, но пока посмотрел на первую реакцию супруга. Тот наклонился к картине и даже потрогал полотно пальцами. — Кто такой мистер Андерс? — уточнил он. Голос его оставался спокойным, но глаза потемнели. — Владелец аукционного дома, здесь, в Сан-Франциско. Тэхён сказал, что нам решать, что с ней сделать, вдруг тоже разваливаться начнёт? — Да с чего ей разваливаться? — буркнул Юнги. Он, как и Тэхён двумя днями ранее, сел прямо на пол напротив картины, глядя на неё. — Так и знал, что моя любовь к Дега до добра не доведёт. — Ты писал её как-то иначе? И с ней всё будет хорошо? — уточнил Чимин, опустившись рядом и поставив на пол чашку. — У меня оригинал был перед глазами, — Юнги пожал плечами. — Я просто отрабатывал технику. Да, глупо было её продавать. Но уничтожить рука не поднялась, а держать копию рядом с оригиналом было как-то… бессмысленно? — Ну, у меня есть одна идея, — Чимин повернулся к нему и осторожно вытащил перышко из волос, застрявшее там с ночи, видимо, от подушки. — Можем её выкупить у Андерса. — Разоримся, — мрачно предрёк Юнги. — Оригинал стоил огромных денег. — А где он сейчас? — просто спросил Чимин. — У Чонгука, — ответил Юнги. — Это была плата за его помощь с бриллиантом. — Тэхён её не отдаст, — сказал Чимин, подумав. — Но у меня же есть деньги. Я готов их отдать за то, чтобы у нас не было проблем. За тебя и твою свободу я готов заплатить своей жизнью, что уж там — несколько миллионов. — Я не китайский циркач, Чимин, — Юнги перевёл на него потяжелевший взгляд. — За мою свободу никто, кроме меня, расплачиваться не будет. — Ты очень хочешь снова меня оттолкнуть? Расстроить? Почему? Почему ты это делаешь сейчас? И что делать мне? Просто смотреть на тебя и ничего для тебя не делать? — Я не хочу тебя расстраивать… — Юнги даже растерялся, глядя на Чимина. — Почему я делаю что? Отказываюсь от твоих денег? Потому что… Это неправильно. И ты… Ты столько для меня делаешь, ты делаешь меня счастливым. Этого мало? — А как правильно, расскажи? — у Чимина в глазах блеснули слёзы, но он держался. — Как мне поступить, если в аукционном доме выяснят, что это копия? Если снова привлекут к делу нас? Если будут задавать вопросы, кто её продал после того, как купил у Хосока? Что я должен буду делать, если мне нужно будет тебя арестовать, привезти в бюро и допрашивать? Что, Мин Юнги? Расскажи мне, как правильно? Я хочу защитить тебя, тебя и нас. Себя я тоже хочу защитить. И вообще, чего я у тебя спрашиваю, куплю её сам! — упрямо закончил он. — Она мне нравится. — Ну что ты, малыш? — Юнги нежно провёл пальцами по его щеке. — Займу денег у Чонгука, не думаю, что он мне откажет. Постепенно отдам. Правильно — самому нести ответственность за себя и свою семью. Для чего тебе я, если ты вынужден сам себя защищать от последствий моих ошибок, а? — Тебе придётся очень долго отдавать и очень много работать, — Чимин зажмурился. — Мин Юнги, ты меня не услышал. Я хочу защитить тебя, себя — это уже вторично. Но… Я не буду тебе мешать, главное, чтобы она не попала к кому-нибудь ещё. Он вздохнул и ткнулся лбом в плечо супруга. — Тэхён очень расстроился из-за этой картины. Закрылся дома на целый день, в нашем старом доме, взял с собой Сару и поставил её как охрану, просил никого к себе не пускать. Я вообще не понимал, что происходит, никто не понимал… А потом не выдержал и полез в окно, на второй этаж. Руки вот себе все исцарапал, брюки любимые порвал… Но мы поговорили, это было непросто, но мы поговорили тогда. А потом я очень долго плакал, потому что… У него был очень разбитый вид, и его слова меня пугали. Вчера мы тоже много говорили, уже здесь, он считает, что мы с тобой врём друг другу, а я… Хочу тебя защитить. Ведь я не просто так назвал тебя своим супругом. Я же тоже мужчина, Юнги, или ты сомневаешься? Я хочу защищать свой дом, свою семью и любимого человека! Мы должны договориться? Мы… Должны поговорить об этом? Он даже не заметил, как в своём сбивчивом монологе снова тихонько плакал, прямо в это родное плечо. Юнги вздрогнул, когда почувствовал слёзы, обнял крепче и прижал его голову к себе, поглаживая по волосам. — Как я тебя измучил, — тихонько сказал он. — Ты хочешь поговорить? Я не знаю, что мне сказать, милый. Будет лучше, если ты будешь спрашивать… Спрашивай — я отвечу, постараюсь ответить. Ты уже столько слёз за меня и из-за меня пролил, что… — Ты меня не измучил, — помотал головой Чимин. — Я просто эмоциональный, ты забыл? Он шмыгнул носом и потёрся лбом о любимое плечо. — И я сам тебя выбрал, не надо себя винить, — а потом почти улыбнулся, слабо, но тепло. — Почему твои картины разваливаются? Что ты хотел этим сказать? — Как я мог забыть? Красивые эмоциональные мужчины вызывают у меня непреодолимое желание склониться к их ногам, а я сижу у твоих ног… ну, условно, у ног, — слабо фыркнул Юнги и согнал с лица усмешку. — Потому что… Потому что я не хотел, чтобы они оставались существовать. Это преимущественно было средство заработать деньги. Искусство — бессмертно, а это только подделка. — Но ты помог нам с «Кружевницами» и… Вернул оригинал? Из-за… Меня? — сердце Чимина испуганно трепыхнулось, но тут же залилось какой-то негой. — Ты был так расстроен из-за неё, я не смог остаться равнодушным, — признался Юнги. — Тем более в день нашей… второй свадьбы? Он вздохнул очень глубоко, потому что воспоминания о возвращении «Кружевницы» до сих пор царапали его внутри. — Я передал оригинал Джавитсу, потому что он связался с моим доверенным лицом и пригрозил, что у него два моих подельника, и он свернет вам шеи, если картина не будет у него. Ему не хотелось говорить Чимину об этом, но он очень постарался быть честным. — О, господи, — тот снова ткнулся в плечо лбом. — Мы-то думали, что… Нам их и правда свернут. А потом что он нас отпустил, когда узнал, кто мы. Какие идиоты! — и едва не рассмеялся, пусть и нервно. — А… где ты держал оригинал всё это время? — Справедливости ради, он отпустил вас действительно после того, как я сказал, что вы — агенты бюро. Он проверил и согласился на мои условия — картина и выкуп. Юнги хмыкнул и просяще спросил: — Можно не отвечать? Мне бы не хотелось сейчас говорить про третьих лиц? Или тебе очень важно? — Нет, я это к тому, что если у тебя в Вайоминге остались ещё полотна, которые ищут, с ними надо бы что-то решить, наверное, — Чимин поднял голову и прищурился. — Но, полагаю, она была у… Чонгука? Принесло его к нам в Вашингтон по срочному делу, ага, так я и поверил. Аж дом взломал! Но ты можешь не отвечать, с этим пусть Тэхён разбирается, это не моё дело. Так что, есть ещё что-то, с чем нам нужно решать? — Украденных из музеев полотен ни в Вайоминге, ни где-то ещё у меня больше нет, — честно ответил Юнги. — «Кружевница» была единственной. Два раза такой фокус не провернуть. — О, господи, — повторил Чимин в который раз за это утро, глаза его расширились. — Юнги, а ты понимаешь… Что я из-за этого фокуса вообще… Выбрал себе этот отдел в Вашингтоне?! Я бы мог сидеть себе в каком-нибудь антитеррористическом отделе, и мы могли вообще не встретиться, если бы не «Кружевница»! Смех Юнги тоже был нервным, когда он мягко спросил: — Верите ли вы в судьбу, Пак Чимин? Тот ухватился за его руку, но тут же смягчил пальцы и просто переплёл их вместе. — Да уж, тебя даже Марк Уоллес не смог вычислить и поймать, что уж мы от нас хотели, — поражённо прошептал он. — Что ещё? Где наши судьбы ещё переплелись? — Ну, вы меня фактически поймали, — Юнги философски пожал плечами. — Но тогда я был молодым и очень наглым. Рассказывать про Ли Сэберо, да? — Волчонком, — вспомнил Чимин и заулыбался. — Мистер Шин так говорил о тебе. Рассказывай, дорогой… — Я учился у него реставрации, — уважительно кивнул Юнги. — Очень много от него перенял, он прекрасный специалист. Чтобы повторить старинное полотно, мне нужно было всё знать о том, как оно было написано. А Ли Сэберо… Я тогда был… более молодым. Так случилось, что я помогал освобождать дом умершего человека от вещей, и наткнулся на папку с работами Кастильоне. Никто, кроме меня, не понял, что это такое и какую ценность они имеют, и я выпросил её себе. Мне было шестнадцать, мама уже год как умерла, и мне не на кого было рассчитывать, а я очень хотел учиться. Поэтому я попытался продать несколько рисунков. Но, сам понимаешь, как бы я не пытался выглядеть старше, особого уважения я вызвать не мог, и все пытались купить рисунки по куда более низкой цене. И тогда я подумал: почему бы нет? И скопировал их. Чимин понимающе кивнул. — А что сделал с оригиналами? — любопытно спросил. — Пара наиболее полюбившихся осталась, остальные тоже постепенно продал. Я прокололся на шёлке, да? Первая партия вообще была идеальна, а потом у меня закончился шёлк. Я пол Америки обыскал в поисках подходящего, но конец прошлого века был самым лучшим вариантом, более старинной ткани не нашлось. — Да, в том самом аукционном доме мистера Андерса у экспертов появились вопросы именно к шёлку, тогда-то нас и вызвали, — подтвердил Чимин. — А потом мы поехали к коллекционерам, но нашли лишь твои слабые, почти растворившиеся со временем следы… И застряли. Интересно, как там дела у мистера Карморы? Он так восхищался этим рисунком! — Кармора? Это коннозаводчик из-под Лос-Анджелеса? — Юнги тепло улыбнулся, вспоминая. — Это редкий человек, которого мне не хотелось обманывать. Он просто увидел летящую на полотне лошадь и сразу согласился на любые деньги. По большому счету, за копию я денег не взял, отдал в придачу к оригиналу. Мне было приятно, что кто-то оценил мою работу, пусть это и была фантазия на тему Кастильоне. Никто ведь не знает точно все его эскизы, я просто импровизировал. — Да, у него случилась беда — пожар в конюшне, а потом ещё и землю хотели отобрать, мы пытались ему как-то помочь, но, к сожалению, после с ним не связывались. Может, позвонить, спросить как дела. Он продавал коллекцию своей матери, а заодно эти работы, когда понадобились деньги. Но рисунок себе оставил, хотя сомневался, что всё-таки продать, насколько я помню. Чимин погладил Юнги по руке и вдруг добавил: — Я же могу потом рассказать это всё Тэхёну? Он очень хотел услышать правду. — Это же он нашёл доказательство, — Юнги кивнул на картину. — Расскажи, он не успокоится, пока этого не произойдет. Спрашивай, если что-то ещё хочешь знать. — Сначала я хочу сказать, что все упоминания внешности Ли Сэберо я… везде поправил. И уничтожил записку с его почерком, — признался Чимин. — Там уже не подкопаешься. Юнги расширил глаза. — И ты говоришь, что хочешь еще что-то сделать, чтобы защитить меня? Ты уже сделал невероятно много. Я не знаю, что сказать: «спасибо, что подделываешь отчёты ради меня» или «извини, что тебе приходится это делать»? — Благодарность приятнее извинений, — улыбнулся Чимин и поцеловал тыльную сторону его ладони, подняв руку к себе. — А Агуст? Почему о нём такие разные… воспоминания у людей? У тебя были помощники? Или просто нанятые продавцы? — Тогда я благодарю! — Юнги снова нежно погладил его. — А по поводу Агуста… Я тебе говорил как-то, что я бы действовал один. Но там нужно было всё сделать очень быстро, практически молниеносно, чтобы слухи не пошли. Поэтому я нанял группу актёров из какого-то молодежного театра. Все переговоры я предварительно уже провёл, они не знали, что это за картина, должны были просто её доставить. Поэтому воспоминания у всех разные. — А я-то думал, почему нам столько народу позвонило, якобы, они — это он, — Чимин, конечно, шутил. — А… Как ты отреагировал, когда вышел пресс-релиз? — Я был так занят, что едва его не пропустил, — фыркнул Юнги. — Я решил, что вы хорошо блефуете. Это было даже забавно. Но когда узнал, что этим занимаешься ты, признаться, я напрягся. Не сказать, чтобы мне доставляло удовольствие обманывать тебя, когда ты приходил ко мне за советами… — Но ты же помогал, — мурлыкнул Чимин. — И это точно доставляло тебе удовольствие, особенно — в хранилище, — подразнил он. — О, в хранилище я получил особое удовольствие, — согласился Юнги. И улыбнулся так светло, словно они тут не о серьёзных вещах разговаривали. — Что ещё? «Караваджо» я писал в Италии, меня выгнали из института, и я уехал утешаться и подучиться живописи на примере старых мастеров. Ну и ещё несколько картин в таком же духе. Надеюсь, в Европе они и останутся. А по поводу Ли Сэберо, ты спрашивал о значении… Он помолчал, сведя брови. — Это, конечно, искусственный монстр, смешение языков. Корейский и японский. Третий сын Ли. Это фамилия моего отца. Чимин обхватил Юнги за плечо и прижал к себе. — Почему-то… Я так и думал, — тихо сказал он ему в волосы. — Когда сам пытался разгадать последние недели. Японский язык? — Потому что я родился в Японии. А отец там умер. В Хиросиме. — А ведь потом мы начали искать целый синдикат, — очень нежно сказал Чимин, поглаживая Юнги по волосам. — Даже кодовое название ему дали… Тот слабо улыбнулся. — Это было вашей самой большой ошибкой. Чем больше людей, тем проще что-то упустить или наследить… А какое название? Ему правда было интересно. — Тут мы не ошиблись. Гении. Намджун иногда добавлял «чёртовы». — Ну вы мне польстили! — Юнги рассмеялся. — Но… знаешь, приятно. — Я вчера всё утро об этом думал, пока смотрел на эту картину. Что мы не ошиблись с названием синдиката, только я умудрился связать свою жизнь с этим синдикатом, стать его частью, врасти в него, полюбить всем сердцем и очень по нему скучаю. Я правда соскучился, дорогой. Не представляю, что будет, если по какому-нибудь делу мне придётся уехать, скажем, на месяц… Я же буду каждый день звонить по несколько раз! Я пока не хочу оставлять свою работу, — добавил агент более тихо. — Тэхён вот уже задумался. А я — не хочу. Моя работа свела меня с тобой, да и… Она мне до этого нравилась. — Со мной, с самим Тэхёном и с Намджуном тоже, да? Вы же вместе учились? Я понимаю, Чимин, — Юнги встал на ноги и подхватил супруга на руки, чтобы отнести обратно в спальню. — Тебе нравится то, что ты делаешь, и это прекрасно. Я постараюсь… не доставлять тебе проблем по работе. Новых копий не будет. Если где-то всплывёт что-то из старых — извини. Я хочу просто быть с тобой рядом. Мне так удивительно и хорошо с тобой, я… очень благодарен тебе за всё. За то, что ты не оттолкнул меня сейчас. — И мне удивительно и хорошо с тобой, дорогой, — Чимин готов был треснуть от улыбки, а глаза блестели, сияли ярче солнца. — Я не мог тебя оттолкнуть, не мог этого сделать раньше, не могу и сейчас. Ты для меня очень много значишь, я готов принимать от тебя всё, всего тебя, Юнги. И я не считаю, что ты совершил что-то плохое, даже если ты сам так считаешь или кто-то ещё… Я не оправдываю тебя, не пытаюсь тебя «обелить», просто принимаю тебя вместе с этим. Ты жил так, как мог, а теперь мы живём вместе — и у нас всё иначе. Спасибо тебе, дорогой, что смог мне это рассказать. Я очень-очень благодарен… — Мне сейчас самому хочется сесть и расплакаться, — признался Юнги, уже лёжа рядом с Чимином на кровати. — Но не получается. От горя это сделать легче, но меня всего трясёт от напряжения. Ко мне никто так не относился. Я… даже не знал, что так бывает. Я не надеялся на это. Чимин прижал его плотнее и почти зашептал как-то необычно низко. — Но ты этого достоин, Мин Юнги. Знаешь, почему? Тот смог только отрицательно помотать головой. — Потому что ты это ценишь, — добавил Чимин более мягко. — И потому что ты мой супруг, конечно же. Самый лучший и единственный. Юнги прерывисто вздохнул и затих, вжимаясь в Чимина. Когда все привычные основы мира переворачивались, словно при разрушительном землетрясении, очень нужно было держаться. И Чимин держал его в своих маленьких, но сильных руках, успокаивал одним своим дыханием, лёгким и ровным. Потому что сейчас действительно всё было хорошо.