***
В Берлине было почти девять часов вечера, когда на телефон Никифорова пришло сообщение. Он не отреагировал, продолжив, потирая пальцами подбородок, просматривать документы — бумаги, собственно, и вынудившие прилететь его в Германию. Поставщик, а по совместительству и один из лучших партнеров Дитер Шефер, сам лично попросил присутствовать этим утром при заключении контракта с крайне подозрительным американцем. Никифоров согласился. Сделку заключили, но на условиях, предложенных Виктором, потому как подвох в документации он все же уловил. Но пока не мог понять, в чем именно заключалась ошибка — преднамеренная или случайная, поэтому вот уже около пяти часов сидел в любезно предоставленном Дитером кабинете и раз за разом пересматривал стопки бумаг. Он сверялся с законодательством Германии, изучал обходные пути, использованные тем самым новоиспеченным партнером мистером Коллинзом, но все пункты были соблюдены. Кристально чисто. Именно это и смущало Виктора. Одному богу известно, сколько раз Никифоров прочел контракт, и какое количество часов потратил только на проверку отчетов, но в итоге, страшно устав, он поднялся, обошел кресло и встал у панорамного окна, глядя, как сияет вечерний Берлин яркой иллюминацией. Ах да, сообщение. Виктор успел о нем забыть. Поправив подвернутые рукава темно-синей рубашки, мужчина вернулся к столу, взял телефон и открыл WhatsApp. В Санкт-Петербурге было около одиннадцати вечера. Виктор прикинул это и внимательно прочел сообщение, присланное Алтыном: «Добрый вечер, босс. Они в «Драконе». Оба. Какие распоряжения?». Первые секунды Никифоров, окаменев, с силой сжимал телефон, а после качнул головой и с холодной улыбкой ответил: «Скинь-ка мне фото». Отложив телефон, мужчина присел на край стола, вновь взял один из последних отчетов и, пролистав его, задумался. Бухгалтерия Дитера была на высшем уровне, об этом Виктор давно знал, а вот дальше… К примеру, экономический отдел мутил, что хотел. Там было много нестыковок еще тогда, когда Никифоров только начинал сотрудничать с Шефером. Сам Дитер чуял неладное, но подкопаться не мог. Подумав об этом, Виктор отбросил бумаги, потянулся и, зная, что секретаршу Шефер не отпускал, нажал кнопку селектора. — Анна, будьте любезны, принесите мне американо с сахаром, перекусить чего-нибудь легкого, и все отчеты экономического отдела за последние полгода. — Конечно, господин Никифоров, — тут же ответила Анна, — сейчас все сделаю. Мобильник снова «булькнул» прилетевшим сообщением, и Виктор открыл файл с припиской: «Юри не в настроении». На фотографии Кацуки в самом деле угрюмо смотрел в стол, держа в руке рюмку с прозрачной жидкостью. Плисецкий, наклонившись к нему, что-то говорил с грозным видом. «Бек, обязательно проследи, чтобы оба добрались до дома. Если совсем отключатся, вези в Репино. Я думаю, завтра вылетаю обратно». «Принял. Удачного решения вопроса, Виктор». Никифоров дождался Анну, которая вскоре, орудуя почти бесшумно, выполнила все, что было приказано, проследил за ней взглядом, убедившись, что дверь плотно закрылась, и набрал номер Отабека. Тот ответил не сразу, видимо, искал менее шумное место. — Босс? — наконец раздалось в трубке, и Никифоров немедленно проговорил: — Пофоткай его для меня и скинь в личку. — Понял. Конечно Отабек понял: Виктор потом обязательно предъявит парню за его не лучшее времяпрепровождение. — Напомню-ка этому мальчику о предупреждении, — озвучил Виктор все то, о чем подумал Бек. Казах неплохо изучил Никифорова, но вот чего не мог постичь, так это степени хладнокровия Вити. Порой даже у Бека рука дрожала, у Виктора — никогда. Он в самом деле был ледяной глыбой, непробиваемой и крайне загадочной. Не раскусить. — И вот, собственно, по какой причине звоню. Завтра на семь часов вечера забронируй на мое имя место в «Русской рулетке». Отправь приглашение Юри. И, Бек, — Никифоров усмехнулся своим мыслям, — бронируй «вип» с комнатой. Все понял? — Да, Виктор. Сделаю. — Молодчина. До завтра. — Всего хорошего, босс. Алтын, в задумчивости покусывая губу, отправился наблюдать за Кацуки и Плисецким, а Никифоров, крайне удовлетворенный тем, что Юри нарушил правила, о которых, между прочим, еще толком не знал, взялся за отчеты. Повезло — в первом же, трехмесячной давности, обнаружил грубую ошибку. Потянулся к телефону, набрал Дитера и, как только тот ответил, произнес по-английски: — Увольняй своего экономиста, а лучше сразу весь отдел. Я нарыл нестыковки. Ты за ними там проверяешь или как? Шефер вздохнул и ответил: — Вот и не проверял. Все на доверии. Давно же вместе работаем. — Что ж, тогда «поблагодари» всех тех, кто покрывал дела экономического отдела, потому что пришлось просидеть здесь почти весь день, прежде чем удалось понять, в чем секрет такого объемного провала. У кого-то карман бездонный, как посмотрю. Короче говоря, — захлопнул папку Виктор и уселся в кресло, — мне нужен билет обратно на ближайший рейс. Возникли неотложные дела. Позаботься об этом, раз уж я оказал тебе услугу. — Без проблем, Виктор. Я благодарен за помощь. Даже мысли не возникало засомневаться в работе экономистов. Я поражен, — искренне беспокоясь, выдал мужчина, — но все будет улажено. Завтра же. — Советую, сделать это немедленно, потому как твоя Анна непременно доложит своим подружкам из экономического о том, что я запросил отчеты. Если хочешь наказать провинившихся, звони сейчас, — веско отрезал Никифоров и пообещал, — купишь билет, и я дождусь тебя здесь. Хочу присутствовать на собрании. — Понял. Дай мне час. — Жду. Облегченно выдохнув, Виктор откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Можно и вздремнуть. Устал. Но это была приятная усталость, та самая, что бывает вследствие долгого и в итоге решенного дела.***
Отабек проследил за тем, чтобы парни сели в такси и поехали домой, и, измотавшись, сам отправился к себе. Жил он довольно скромно, хотя доход был большим. Виктор платил хорошо. Конечно не любил разбрасываться деньгами, но если ценил работника, то был щедр с ним. То же касалось и желаемого: если Виктор чего-то хотел и мог это получить, то получал. Однако ни одна из покупок не была спонтанным решением, Никифоров не поддавался эмоциям, и даже то, что он попросил забронировать номер и столик в «Русской рулетке»* — месте самом известном не только в Петербурге, но и в России в целом, не делало Виктора бизнесменом с превышением власти и зашкаливающими потребностями. Он вообще создавал впечатление человека интеллигентного, с прекрасными манерами и чувством стиля. Виктор был хорош во всех смыслах. Следил за своим физическим состоянием, эмоциональным фоном, держал всех под контролем, а в первую очередь, себя. Даже, отправляясь на очередную встречу, которая грозила закончиться кровавыми разборками, Никифоров держался так, словно готов был уснуть со скуки. Он вежливо, но холодно улыбался, отвечал, своим тоном вгоняя гвозди в крышку гроба собеседника, а после сам же и «забивал последний гвоздь». В первый раз, помнится, Алтын даже обалдел от Никифорова, открывшегося для него с иной стороны, когда тот с легкостью выбил пистолет из рук ошалевшего отморозка, присланного одним из недругов, а после с силой ломанул тому по голове рукоятью. Бросил оружие под ноги, развернулся, пряча руки в карманах идеально наглаженных брюк, и скомандовал все с той же очаровательной улыбкой: «Заканчивайте тут. У меня еще одна встреча в городе». В самом деле Отабек тогда впервые увидел, каким бывает Виктор. А после еще больше изумился, уже устроившись за рулем машины, потому что тот проговорил воодушевленным голосом: «Вот знаешь, Бек, после таких встреч есть хочется. Прямо дикий аппетит пробуждается. А ты как, не хочешь перекусить?». И Алтын понял, это проверка. Странная, нелогичная какая-то, впрочем, как и сам Никифоров, но все же казах согласно кивнул, сказав боссу: «С самого утра во рту ни крошки. Поел бы». И Никифоров заливисто рассмеялся, от чего улыбнулся и угрюмый казах. Они сработались. Да и подружились крепко. Пусть Отабеку совсем не нравились диктаторские замашки Виктора, но принимал он их довольно сдержанно. Так что вполне понимал босса. В эту ночь Алтын много размышлял о многом. Удивительно, но даже о Плисецком. И это казалось ему странным, ведь интереса к парням он еще никогда не проявлял. С мыслями о том, что Юра выглядит, как девчонка, Алтын уснул, правда только часам к пяти утра. Однако привыкать к малому количеству сна ему не нужно было — давно привык. Поработаешь на Никифорова — ни к такому привыкнешь.***
— «Русская рулетка»? — Юри изумленно вылупил глаза, что выглядело смешно и глупо, поскольку парень еще не отошел от сна, и его милое лицо оставалось отекшим после немалого количества выпитого вчера. — И как это ты нашел мою квартиру? — уже переводя взгляд с чрезвычайно изысканного приглашения на непробиваемого Отабека Алтына, спросил Кацуки. Казах отреагировал вполне нормально, даже несмотря на то, что Юри не удосужился впустить его в квартиру. Так и топтались на лестничной площадке. Кацуки ежился от холода, сквозившего из разбитой форточки пролетом выше, и тискал пальцами темно-синюю карточку — так сказать, пропуск в отель. Без него погонят взашей. — Первый вопрос уместен, — любезно ответил Отабек, — да, «Рулетка». Именно туда ты приглашен сегодня к семи часам. А вот насчет второго, Юри, немного глупо, не находишь? — Угу, — насупился японец, опустив глаза обратно к карточке, во второй руке держа такой же темный конверт. — Не подумал просто. Действительно. Странно спрашивать, как Алтын нарыл адрес квартиры. И без того понятно. Но спросонья, а к тому же еще и с похмелья не такое ляпнешь. — И что мне делать? — все еще глупил Кацуки. Алтын поджал губы и собрался было ответить, но на миг запнулся, потому что за спиной Юри босыми ногами в одних лишь домашних штанах прошлепал Плисецкий, широко зевая и запуская пальцы обеих рук в светлые волосы. Взгляды пересеклись. Казах вновь посмотрел на Юри и строго ответил: — Оденься прилично и приезжай. Не опаздывай. — Опять ты? — в секунду вспыхнул Юра, обошел Кацуки, не обращая внимания на холод, только соски затвердели, что почему-то сразу заметил Отабек, и добавил: — Чего еще надо? Куда это Юри должен не опоздать? Алтын не удержался, слегка хмыкнул, наклонился и произнес, глядя на Юру в упор: — Не твое дело, фея. — Ч… к… ЧЕГО-О-О? — взревел Плисецкий, побившийся алыми пятнами, причем вплоть до резинки боксеров, что выглядывала из-под низкого пояса штанов. — Страх потерял, упырь? Юри даже обалдел от того, что Юрка замахнулся на казаха, но прежде чем успел среагировать, Алтын первым перехватил руку парня и, улыбнувшись чуть шире, произнес спокойным тоном: — Рискнешь, и я сделаю тебе больно. — Юрио, давай, иди сюда, — с силой оторвав Плисецкого от Алтына, Кацуки затолкал его в квартиру, прикрыл дверь и выпалил: — Приеду. Не опоздаю. Пока, Отабек. Дверь громко захлопнулась, и Алтын остался стоять у лестницы, прислонившись к перилам. Он скрестил руки на груди, приятно «похрустывая» кожаной курткой, и задумчиво улыбнулся. Почему этот мелкий вызывает у него непреодолимое желание рассмеяться? Не со зла, а с умилением. Чего? С умилением? Ошеломленный такими выводами Отабек поспешил покинуть это место. Пробежал по лестнице вниз, толкнул дверь парадной и, запрыгнув в машину — сегодня на своей прикатил — умчался прочь.***
Странное выдалось воскресенье. Для Кацуки, конечно же. Ведь он места себе не находил. Переживал, что Виктор сотворит с ним какое-нибудь непотребство. Очень боялся. Вначале все утро нервировал Плисецкого, который в итоге уснул с наушниками на голове, потом Юри заставил себя поесть. Потом несварение после попойки привело его в сортир, где просидел он довольно долго, едва не плача от своих бед. В итоге с провалившимся животом — громкое заявление, ведь Кацуки точно мог похвастаться крепким прессом — парень отправился в душ. Набрал в ванну горячей воды, капнул расслабляющего масла — женьшеневого — и на час залип. Это помогло приструнить разыгравшееся воображение, успокоило нервы, которые, чем заметнее за окном темнело, все сильнее шалили, а после, отчего-то медленно и со странным волнением в груди Кацуки подошел к зеркалу. Протер его ладонью и уставился на свое отражение, тяжело выдыхая. Сосущее под ложечкой чувство все же довело Юри до дрожащих кончиков пальцев. Он понимал, эта ночь вряд ли закончится его возвращением домой. Сглотнув, Кацуки не сразу понял, что ощупывает свое тело, а когда поймал себя на мысли: «А понравлюсь ли я Виктору?», ошарашенно замер, покраснел и прикрыл глаза. Едва ли он мог успокоиться. Но, решив игнорировать странное предчувствие, Юри с откровенным мазохизмом тщательно проверил кожу на гладкость — во всех частях — удовлетворенно кивнул, распылил подмышки антиперспирант, брызнул на шею чуточку парфюмированной воды, привезенной Плисецким к прошлому дню рождения Юри прямиком из Лондона, и потрепал руками влажные волосы. Отросли, неплохо бы немного постричь. Темные и прямые — очень бесили Кацуки, но Юрке нравились до визга. Вот так всегда. Если у тебя вьются кудри, значит, вероятнее всего, хочешь прямые, и наоборот. Есть и те, кто собой вполне доволен. Кацуки думал, что к этому разряду можно отнести Никифорова. Вот уж кто точно знает себе цену и не парится. Казалось, встань он после самой жесткой пьянки, все равно будет сверкать, как алмаз среди… Вот черт, не надо об алмазах. Юри встрепенулся, распахнул узкую дверь ванной и, покосившись на все еще спящего Юру, подошел к шкафу. Вот тогда и пришло осознание. Что приличного мог надеть Кацуки из шмотья, среди которого водились в основном джемперочки, толстовки, джинсы и футболки. Рубашек и тех было всего три. Хотя… — Я тебе дарил, помнишь? — за спиной отозвался Плисецкий, и Юри оглянулся. Юра лежал все еще в наушниках, но тут же стянул их и выключил музыку. Приподнялся на локтях, добавляя: — Бесит, конечно, собирать тебя на свиданку с мафиози, но что поделать-то теперь, — и Юрио встал, кряхтя ровненько как его дед, разгибаясь в грядке, — эх, Кацудон-Кацудон, куда ж ты влез. Отойди. — Плисецкий сам отыскал среди «плечиков» нужное и снял его, поворачиваясь к Юри. — Ты даже этикетку не сорвал. Вот болван. Бросив одежду в шуршащем чехле на кровать, Юра уставился на друга, на котором было одно лишь полотенце. — М-да, в который раз думаю, что Никифоров не заслужил такую вкуснятину, — усмехнулся Плисецкий, окидывая Юри мрачным взглядом. — Хорош ты, Кацуки, очень хорош. Японец хоть и привык к комплиментам друга, все равно каждый раз краснел. Вот и сейчас, отвернувшись, поспешил, схватив одежду, свалить из комнаты. Выглядел в том, что надел, Юри прекрасно, однако крайне… — Взросло, — заключил Юра, опять растянувшись на кровати, — но красиво. Черная рубашка подчеркивала мускулатуру Кацуки, а брюки даже как-то неприлично обтягивали бедра. — Витек кончит сходу, — зло усмехнулся Юра, вот теперь реально переживая за Кацуки. Он выглядел чересчур сексуальным. Это сработает, как раздражающая тряпка для быка. Только в случае Виктора, скорее, как возбуждающая. Кроме этого Юри причесался так, что теперь его челка не закрывала лоб, а лишь несколько прядей падали на угольно-черные брови. Но более всего Юру напугал лихорадочный румянец Кацуки, ведь обычно он был бледен. Сейчас даже вишневые глаза поблескивали. — Ой не влипни, Кацудон, — тревожно пробормотал Плисецкий и покачал головой. А сам поднялся и как-то на автомате расстегнул пару пуговок на груди парня. По-дружески чмокнул его в щеку и вернулся к кровати. Схватил свою куртку и, порывшись в карманах, снова подошел к Юри. — Возьми вот, если вдруг этот мудак решит тебя оприходовать, — Кацуки непонимающе уставился на серебристый квадратик в руке друга, будто оглохнув, — пусть тогда хотя бы предохраняется. Все ж проблем поменьше. Мало ли чем болен. Глупое предположение, и Юрка сам это знал, но бесился, потому что Юри для него всегда был чистым, невинным парнем, даже не в физическом смысле… Вот было в Кацуки что-то не от мира сего. Будто японская кровь автоматом предполагала наличие мудрости у ее обладателя, другое мировоззрение — какое-то восточное таинство. Природная суть Юри отдавала ароматом девственной души. Пусть он хоть ночи напролет смотрит грязное порно, лупит палками в подвале связанных парней, а что вероятнее, его самого лупили бы, он все равно останется самым невинным в этом дерьме. — Скажешь уже, — недовольно проворчал Юри, отвернулся от друга и, все равно прихватив презерватив, сунул его в задний карман брюк. — Ладно, я поехал. А то придумает что-нибудь, если опоздаю. — Ага, давай, — нарочито безразлично отмахнулся Плисецкий, на самом деле внутренне содрогаясь, как только представил Кацуки, зажатого Никифоровым, и Юри ушел. Плисецкий поклялся себе: если с другом случится нечто крайне неприятное, он пустится во все тяжкие, то есть настучит дядюшке на Виктора, и того накроет медным тазом. Да, вот так. На том и решил. Взял телефон и принялся резаться в игру.