Russian Roulette

      Солнечный свет не проникал в комнату, поскольку шторы были заботливо задернуты. Стояла полная тишина. Не было слышно ни звука, несмотря на то, что в самом деле жизнь за дверью роскошного номера кипела. Никто не осмелился бы побеспокоить молодого человека, о котором ранним утром упомянул господин Никифоров, когда вальяжной походкой, держа руки в карманах брюк, прошел к ресепшену. «Пусть выспится. Как встанет, предложите ему завтрак», — вот такой была команда, и Виктор покинул отель. Юри приподнялся на локтях, неминуемо утопая в неприятной боли. Оглядел затуманенным взором комнату, покосился в окно, а после взглянул на тумбочку. Из трех обнаруженных на ней вещей — записка, мобильник, ключи — Кацуки выбрал первую. Он осторожно присел, подложив под поясницу подушку, и прочел написанное аккуратным, почти каллиграфическим почерком: «Юри, оставайся здесь, сколько хочешь. Я все уладил в институте. Сегодня отдохни. Увидимся позже». Бросив записку на кровать, Юри потянулся за телефоном и обнаружил огромное количество гневных сообщений от Плисецкого, кроме этого еще и неотвеченные вызовы. Вероятно, Юра этой ночью вообще не спал. Собственно, Кацуки тоже. Он одним разом не отделался, Виктору было мало. За внешней маской беззаботности и строгой сдержанности, как оказалось, припрятался человек совершенно ненасытный, что, без сомнений, немного напугало Юри. Страшно представить, если Виктор решит сегодня вновь позабавиться с ним, что будет с телом Юри. Он и без того чувствовал себя избитым, а когда, попытавшись встать, рухнул с кровати, и вовсе жалобно рассмеялся с собственной никчемности. Присел и потер лицо ладонями, качая головой. Это когда ж он успел так опуститься, что связался с настоящим бандитом? Черти что. Это вам не уличное хулиганье. Это серьезный мужчина из криминального мира, который с десяток лет прикрывается легальным бизнесом. Хуже некуда. Вздохнув и запретив себе заниматься самобичеванием, Кацуки встал и на трясущихся ногах прошел в душ, чего не успел сделать ночью. Кажется, около четырех часов утра он и вырубился, а сейчас была половина первого. Встрепенувшись и вспомнив о Юре, Кацуки немедленно принял душ, вернулся в комнату и, присев на кровать, взял телефон. Дожидаясь ответа, он прошел к большому окну, отдернул шторы и уж точно никак не ожидал, что Юрка будет таким странно спокойным, когда ответит на звонок. Тем не менее, Плисецкий произнес: — Доброго утречка, спящая красавица. Юри сглотнул, зная об этой стадии гнева друга. Перед этим были три другие, более безопасные стадии: раздражение, затем сокрушающая ярость, а потом страх. Вот за этим наступала холодная ненависть. Конечно это заканчивалось, но довести Плисецкого до этого, означало подписать себе смертный приговор. Собственноручно. — Юра, — контролируя свой голос, четко проговорил Кацуки и выдохнул с облегчением, потому что друг позволил ему говорить, — ты знал, к кому я иду на встречу. Предположить, что Виктор захочет провести эту ночь… — Я знаю. Не распинайся, Кацудон. Просто… Плисецкий умолк, а Юри, прикрыв глаза, мысленно взмолился: «Давай же, Юрио, разозлись, давай. Так будет лучше всего». Но Юра вдруг зазвучал как-то жалобно, словно надрывно, и слова его вогнали осиновый кол в самое сердце Юри. — Я вспомнил один момент… Там, в лесу, нас ведь хотели убить? Ты рыл яму? Вот зачем ты так? Какого черта ты это скрыл? Кацуки побледнел. Он тяжело рухнул прямо на пол, благо, мягкий ковер смягчил падение, но эта боль все равно не шла ни в какое в сравнение с той, что пронзила грудь. Дыхание сбилось. Юри пробормотал: — Я хотел защитить… — Ты! Хотел! Защитить! Серьезно?! — неожиданно проорал Плисецкий. — Да какого хуя ты забываешь, что у тебя есть я? Меня это тоже касается! Разве нет? Ты не имел права сидеть запуганным зверьком из-за этих мудил! — Юра. — Заткнись, — тяжело дыша, процедил парень, — я все решил. Понял? Я уже все решил. Кацуки отчетливо ощутил, как похолодели конечности. Со страху у него даже дар речи пропал, но едва он смог говорить, как Юра отрезал: — Сегодня же этот вопрос будет решен. Обещаю. И я, в отличие о тебя, ничего не скрою. Ты обо всем узнаешь. — Постой, Юра! — Хватит уже, Кацуки. Я почти поседел за одну эту ночь, а ты такое пережил тогда и словом не обмолвился… — Да потому что они ясно сказали, что уберут тебя, если я расскажу! Неужели непонятно? — выкрикнул Кацуки и взвыл, притягивая ноги к груди. Так тошно было от себя, что он готов был повеситься, лишь бы только Юрка простил его. — Не горячись. Умоляю. Давай встретимся. Плисецкий вздохнул. — Знаешь, Юри, мне вот совсем не противно, что ты пошел на это, честно. Я по-прежнему на твоей стороне, но эти твои тупые попытки спасти всех и сразу просто смешны. Ты как ребенок, ей-богу. Они запугивают, а ты и ведешься. Сам подумай, не был бы ты нужен Никифорову, хрен бы он тебя оберегал. Вон, даже в универ сам заявился. Умиляюсь. Я тверд в своем решении, потому что ты никогда не пойдешь против Никифорова. Уж я-то тебя знаю. — Пойду, — жестко ответил Кацуки, — если ты будешь со мной. — Ай, в жопу, Кацудон, твой этот японский пафос. Возомнил себя самураем, блин. Бесишь. Давай уже прекратим. Я на занятиях вообще-то. Лекция началась. Потом поговорим. Не спрашивая мнения Юри, Плисецкий сбросил вызов, оставив друга переваривать услышанное. Пару минут Кацуки тупо пялился в пол, потом вскочил, поморщился от легкого головокружения, дрожащими руками принялся натягивать одежду, а затем, на ходу надевая пальто, выскочил из номера. — Господин… — только и успел вымолвить официант с подносом, но Юри взмахнул рукой, мол, отвянь, любезный, и вбежал в лифт. Пронесясь мимо ресепшена, где его тоже окликнули, он все же притормозил и жестко резанул: — Никифоров рассчитался? — Д-да, конечно, — опешив, ответил метрдотель. — Вот и славно. Всего доброго. Страшно озлобленный Кацуки поймал такси, назвал водителю адрес института и уставился в окно, мысленно молясь, чтобы Юрка не начудил. Однако Плисецкий прекрасно знал своего друга, и как только сбросил вызов, тут же покинул институт, отправившись в Репино. Кацуки предстояло многое объяснять — и Виктору, и Юре. Быть может, еще и Отабеку. *** — А вот с этим разобрались, — вещал Алтын, выкладывая перед Никифоровым бумаги, присланные из Берлина. — Вы там все сделали? — поинтересовался казах, присев в кресло напротив Виктора. Тот выглядел немного уставшим, поэтому Алтын позволил себе дружеский вопрос: — Как Юри? Понравился? Никифоров отложил папку с документами и загадочно улыбнулся. Его лазурные глаза слегка затуманились, словно он прокручивал в голове приятные моменты, связанные с японцем. — Отвечая на первый вопрос, да, Бек, я покончил с делами в Берлине. А по поводу Юри, — он чуть покрутился в кресле, перевел взгляд на своего приятеля и кивнул, — он превзошел мои ожидания. Весьма неплохой мальчик. Горячий и в меру послушный. Хотя правильнее, в меру непокорный. Но если и дальше будет так подчиняться, вскоре наскучит. Это очевидно. Однако я готов узнать его получше. — Хм, — чуточку улыбнулся Отабек, — что ж, я рад. С виду Юри очень приятный. — Поверь, внутри тоже, — и пусть Бек давно привык к двусмысленности высказываний Никифорова, но вот сейчас невольно вздрогнул и слегка смутился. Виктор широко улыбнулся, беря телефон, после поглядев на свои часы, проговорил: — Кажется, пора разбудить эту красоту. Наверняка еще… — Да пустите вы! Черти сраные! — раздался голос из холла снизу, и на миг голубые глаза встретились с карими глазами Алтына. Он тут же встал. — Я разберусь. — Погоди, — поднял руку Виктор, просияв ясной улыбкой, — приведи его сюда. Выйдя из кабинета Никифорова, Отабек на мгновение прикрыл глаза, словно немыслимо устал от этого неугомонного мальчишки, которого, видимо, сам дьявол принес в дом Виктора. Ну, или он спятил, как вариант. — Отпустите его, — скомандовал Отабек, стоя наверху лестницы, и Плисецкий, до этого с заломанными руками поставленный на колени, оказался свободен. Тут же растянулся на паркете, но гордость не позволяла валяться у ног врагов. Юра прытко вскочил и помчался к Отабеку, на ходу изрыгая такие грязные ругательства, что казах рявкнул: — Умолк! Юра запнулся, притормозив рядом с мрачным парнем, и все же послушался. — Иди за мной, — уже ровно проговорил Алтын и, одарив Плисецкого тяжелым взглядом, повел в кабинет Виктора. Никифоров сидел на краю стола, скрестив руки на груди, и так дружелюбно улыбался, что Юра даже растерялся. Но прекрасно понимая, что это уловка, он насупился, сжал кулаки и процедил: — Думаешь, можешь безнаказанно играть с людьми? Думаешь, тебе за это ничего не будет? — С кем же я играю, позволь спросить, Юра? — Святая невинность Никифоров. — Не прикидывайся тупым. Ты знаешь, что я говорю о Кацуки. — Ах вот оно что, — кивнул Виктор. — Ну и в чем проблема? Юри сам дал согласие на отношения со мной. Только страх перед гневом Виктора останавливал Юру от того, чтобы обложить его трехэтажными ругательствами. Он с трудом контролировал свою речь, а кулаки все не разжимались. Предчувствуя забавные разборки, Виктор вел себя как ни в чем не бывало. — Он доверчивый, как ребенок! — выкрикнул Плисецкий, сделав пару шагов к Никифорову, и на его плечо легла рука Отабека. Однако Виктор подал знак отпустить мальчишку. Он даже восторгался смелостью Плисецкого, и его умиляло то, как он пытался защитить друга. — Ты угрожал ему, а Юри всегда попрет по головам, если кто-то из близких ему людей окажется в опасности. Конечно он согласился встречаться с тобой. Это все твой поганый план. Еще и Сынгыля приплел… Ну ты и урод, Никифоров! Холодные голубые глаза светились весельем ровно до того момента, когда Плисецкий неожиданно проорал ему в лицо: — Он даже скрыл от меня инфу о той ночи в лесу, я сам кое-что вспомнил! Ты хотя бы осознаешь, на какого человека давишь? У тебя сердце есть? Изверг! Вот теперь Никифоров, сидящий в прежней позе, смотрел Юре в глаза таким смертельно-убийственным взглядом, что тот обомлел, отчего-то резко вспыхнул, и чтобы скрыть страх, с силой всадил кулак в челюсть Никифорова. Голова того отклонилась в сторону, и мужчина замер. Казалось, даже время остановилось. Алтын опешил и не знал, что вообще делать с этим отчаянным малым. Встав на всякий случай рядом с Плисецким — мало ли Виктор устроит кровопролитие прямо здесь — казах внимательно следил за движениями босса. А тот, медленно расцепив руки, повернулся к Плисецкому, завораживающе-злобно улыбнулся и молниеносным движением сдавил тому горло. Изумрудный взгляд Юры покраснел от напряжения, и он уставился вначале на маленькую капельку крови, проступившую на нижней губе Виктора, а после — в глаза, покрытые сплошным льдом. — Во-первых, ты меня ударил. Это плохо. Во-вторых, Юри не такой уж невинный агнец, каким его выставляешь ты. А в третьих, Юрочка, ты маленький идиот, раз считаешь, что я захотел бы человека, который меня ненавидит. Кацуки очень даже заинтересован мной. Не думай, что все по принуждению. Твое вмешательство просто нелепо. Виктор сказал бы этому мальчишке многое, но позади него раздался звонок мобильного телефона. Убрав руку с горла Плисецкого, Никифоров притянул того к себе и, ответив на звонок, принялся поглаживать парня по голове. Юрка, давясь, кашлял в плечо Виктора. — Юри, доброе утро! — бодро поздоровался Никифоров, уже силой зажимая мальчишку и не позволяя ему освободиться. Выходило без труда. Уж слишком разные весовые категории. — Позавтракал? — Виктор, скажи… — взволнованно и явно топая по улице, проговорил Кацуки, — Юра к тебе не приезжал? — Юра, говоришь? — Никифоров отодвинул блондина от себя, удерживая его за шиворот, и ответил: — Тут он. — О бог мой… Виктор, я прошу, умоляю, ничего ему не делай. Ладно? — А что так? — продолжая изображать непонимание, сказал мужчина, сверля притихшего Плисецкого пристальным взглядом. Признаться, Отабеку в сложившейся ситуации стало немного страшно за непутевого сынишку бизнесмена. — Вроде бы ничего плохого. Просто заехал лишний раз напомнить о том, какой ты у нас невинный. Заботится он о тебе, понимаешь? А я уважаю таких людей. Так что бояться нечего. Юри совсем мало знал Никифорова, но интуитивно, по тону его голоса, понял, что тот зол, как черт, и, остановившись, пробормотал: — Можно я приеду? — Хочешь приехать? — Да. — Юри, ты же понимаешь, что получишь свое, если приедешь? — спросил Виктор с улыбкой, чувствуя, как внутри вспыхнул огонь. Он очень хотел увидеть Кацуки. Немедленно. Было крайне любопытно, как тот станет его увещевать и уговаривать насчет Плисецкого. Рычагов давления у Юри нет, а если он их нащупает, Виктор дал себе слово — навсегда оставит этого парня рядом с собой. Вот пусть только сумеет поладить с его характером. Мыслей об отказе Кацуки от такой перспективы у Никифорова даже не возникало. — Понимаю, — тихо, но все равно смело признался Юри. — Скоро буду. — Ну давай. Никифоров слизал с губы кровь, для пущей уверенности прижал к ранке подушечку пальца, проверил, не кровоточит ли больше, и посмотрел на Юру. Тот стоял с видом втоптанного в грязь щенка. Нет, котенка. Вот на него он точно смахивал. Маленький, обиженный котенок. — Ох, Плисецкий, — усмехнулся, вздохнув, Виктор и встал. — Вот что мне с тобой делать-то? Лезешь на рожон, мешаешь мне. Хотя, честное слово, без тебя скучновато было бы. Взгляни, даже Отабека ошарашил. Он еще ни разу не видел, чтобы меня вот так запросто ударили. — Казах тихо кашлянул, и Юра поглядел на него, будто только сейчас заметил. — Поезжай-ка домой и перестань уверять меня в моей бессердечности. Если Юри будет верен мне, я никогда в жизни не обижу его. Это тебя успокоит? Вообще в словах Никифорова звучала твердость, и Юра чувствовал это. Он верил Виктору. Но злость по поводу угроз не прошла. А более всего злило то, что Никифоров сказал правду: Юри сам тянется к нему. «Вот же мазохист придурочный», — мысленно обругал он японца, а вслух выдавил: — Знай, я глаз с тебя не спущу. — Все, все, тигр, успокойся. Умру же сейчас от ужаса, — поднял руки Виктор, сверкая прежней беззаботностью, после чего подозвал парня к себе. Тот, успев медленно отойди к двери, замер. Поглядел на молчаливого Алтына и все же подошел к Никифорову. Мужчина оттянул горловину его свитера, осмотрел следы от пальцев на шее и кивнул. — Мы квиты. Пометили друг друга. — Пф… — гневно фыркнул Плисецкий, отвернулся и пробубнил: — Я тебе не животное, чтобы меня метить. Никифоров не ответил, провожая мальчишку взглядом. Кивнул Алтыну, и тот без слов пошел проводить Юру. Задумчиво глядя на дверь, Виктор в полной тишине стоял посреди кабинета и, сам себе улыбаясь, думал: «Надо же, какие страсти. С ума сойти. Даже в молодости отношения были более скучными и пресными, чем сейчас. Один ведет себя, как непредсказуемая восточная девица, второй — печется о первом, словно помешанный». Прикинув, не ревность ли это у Юры, Никифоров прокрутил в голове все взгляды и прикосновения Плисецкого к Кацуки, и понял, что ревностью здесь и не пахнет. Скорее, братская любовь. Отпрыск Алексея вполне себе неплохой малый, учитывая, в какой семье вырос. Заметно избалованный, но все же не утративший человеческих качеств. Юри именно такой друг и был нужен. Однако несмотря на то, что сам Кацуки выглядел мягким и покладистым, на деле он не терпел подчинения, грубости и, кажется, вмешательства в привычный образ жизни. Что ж, напрасно. С появлением Виктора у Юри покоя точно не будет. Иначе это не Виктор Никифоров.

***

      Когда такси остановилось у ворот знакомого участка, Юри, покинув машину, едва отскочил в сторону и мимо пронесся автомобиль Плисецкого. Тот притормозил, проехав вперед, и Кацуки ринулся к нему, хотел сесть в салон, но Юра высунулся в окно. — Слышишь, Кацудон, ты там осторожно, да? Я поговорил с Никифоровым, но вышло не очень. — Юри заметил красные следы на шее друга и понял, что это за «не очень» такое. Сжав зубы, он кивнул, и Плисецкий фыркнул: — Да угомонись. Чего уж там? Не помру. Зато я ему по роже заехал. Знаешь, какой кайф? Лицо Кацуки вытянулось от удивления, и он переспросил: — Ты сделал что? — Ну слышал же, не тупи. — Плисецкий положил руку на окно, опустил подбородок на эту самую руку и обреченно выдавил: — Я за тебя боюсь, Кацудон. Стремный он. Но тебе нравится, так ведь? Юри вздрогнул, переминаясь с ноги на ногу, опустил взгляд и передернул плечами. — Ясно, понятно. Нравится. Ну, дело ваше, как говорится. — Спрятался в салоне. — Бывай. Увидимся в институте. — Ага, — только и проговорил Кацуки, взмахнул напоследок рукой и, как только машина Юры скрылась за поворотом, повернулся и поплелся к дому. Ворота для него оставили открытыми, а, как только он оказался на территории коттеджа, те, подчиняясь механизму, закрылись. На крыльце стоял Отабек и курил, глазами следя за Кацуки. Тот был воспитанным, если уж сравнивать с диким Плисецким, поздоровался и спросил: — Могу я увидеть Виктора? — Можешь. Иди наверх. Он в кабинете. Вторая дверь справа, — ответил казах, стряхнул пепел и уставился вдаль. Юри медленно поднимался по лестнице, чувствуя, как обрывается сердце. Он боялся Виктора. Боялся, потому что не понимал его. Тихо постучав, получил разрешение войти, распахнул дверь и оказался прибитым к месту ледяным взглядом и строгим выражением лица. — Приехал, — констатировал факт Никифоров, причмокнул и, отойдя от окна, приблизился к Юри. Их разделяло теперь не больше полуметра. Никифоров дышал ровно, смотрел внимательно, а вот Кацуки почти дрожал, потому что думал, Виктор ударит его. К тому же Плисецкий не соврал: на нижней губе Никифорова была заметная трещинка. — Виктор, я… — начал Юри, заставляя себя не отводить глаза в сторону, — мне очень жаль, — уже твердо проговорил Кацуки. — Но он мой друг. Понятно, что не сдастся. Юра думает, что я с тобой против своей воли. — А почему ты со мной, Юри, напомни? — чуть сощурив глаза, спросил Никифоров. Кацуки и сам не знал ответа на этот вопрос. Он искал его в глазах Виктора, так жадно всматривался в них, а потом понял, что перед ним стоит стена. Никифоров — непробиваемая глыба. Добраться до сути, понять его, раскусить — так же немыслимо и невыполнимо, как бросить это все и уйти. Потому что страшно, что тот разозлится всерьез. Однако терпеть подобное Юри тоже не мог. Не умел наступать себе на горло. — Ты мне понравился. Только и всего. Но человек ты плохой. По крайней мере, пока что я не вижу в тебе ничего хорошего, — честно проговорил Кацуки. — Если продолжишь в том же духе, я уйду. Знаю, ты достанешь меня. И пусть. Но я не буду с тобой, если ты… — Если я что? — перебил Никифоров. — В чем моя вина? Твой дружочек сам на меня налетел. Не вижу смысла в твоих предупреждениях. И не смей говорить со мной в таком тоне. Я не спущу тебе этого. — Э… Я лишь высказался. Неужели запрещено? — раздраженно выпалил парень. Глаза Виктора загорелись. Взгляд ощупал тело Юри, и тот поежился. Странное оцепенение навалилось на него, и он не мог пошевелиться. Стоял и смотрел на Виктора. Тот обошел его, медленно скользнул руками по талии, затем по прессу парня. Юри задышал чаще, но лишь от напряжения. Стало очень страшно. Как никогда. Один палец мужчины пролез между пуговицами рубашки и мягко заскользил по обнаженной коже Кацуки. Грудь прижалась к спине Юри, рука перебралась по рубашке выше, туда, где были голые ключицы и шея. Поглаживая кожу Юри, Виктор тихо обдал ухо того потоком теплого воздуха, прижался губами к месту, где бешено пульсировала сонная артерия, провел кончиком языка. Юри сглотнул, невольно отклоняя голову в сторону. Никифорову очень нравилась чувственность парня — сам того не понимая, отзывался на прикосновения. Улыбнувшись, Виктор, все так же стоя за спиной Юри, расстегнул его рубашку, затем вначале стянул с плеч пальто, а за ним и остальную одежду бросил на диван, кроме брюк. Их Никифоров пока не коснулся. Подтолкнул парня к столу, прижал бедрами и, впившись в рот Юри, сжал пальцами его сосок. Заметная дрожь прошлась вдоль позвоночника японца, что не могло проскользнуть мимо внимательного Никифорова. Он сам стал заводиться в ответ на реакцию Юри. Настойчиво раздвинув ноги Кацуки коленом, Виктор взял его руку и с силой прижал к своему паху. Юри, словно рыкнул, но это не точно, скорее, было похоже на гортанный стон. Обхватив лицо Кацуки обеими руками, Никифоров все грубее целовал его, начиная переходить границы, которые установил для себя на сегодня. Ведь знал, что Юри будет больно. Однако злость из-за непослушания все же брала верх. Расчетливая злость. Ледяная. Настойчиво потянувшись к брюкам Юри, Виктор расстегнул ремень, ширинку и, подтолкнув парня так, чтобы тот сел на стол, обхватил его член ладонью, принявшись интенсивно мастурбировать. Водя пальцем по головке, Никифоров зажимал рот Кацуки, и тот стонал приглушенно. Мужчина с удовольствием отметил, как парень вцепился ему в плечи. Хватило всего парочки правильных прикосновений к чувствительным участкам тела Юри, чтобы тот, запрокинув голову, собрался кончить, но Никифоров резко сжал ладонь, и Кацуки ткнулся лбом в его ключицу, взвыв от боли и разочарования. — Тише, тише, — поглаживая Юри по голове, произнес Виктор, усилием воли контролируя свои желания, — все хорошо. Ты заслужил это. Так ведь? — отодвинул он парня от себя и, придерживая его за подбородок, повторил, глядя в темные глаза: — Заслужил? — Д… да… — Видишь. Я за справедливость. Резко убрав руки, Виктор собрался было оставить Кацуки, как вдруг произошло то, чего никак не ожидал никто из них. Ведь боль должна была остудить пыл Юри. Вместо этого, оказавшись освобожденным, он дернулся, соскользнул на пол, грохнулся на колени и задрожал всем телом. Виктор смотрел на его плечи, что тяжело вздымались, подчиняемые частому дыханию и подумал, что совершенно не знает этого парня. Он удивительный. — А ты говорил, боль для тебя неприемлема. Обещал, что будешь драться, — медленно проговорил Никифоров, развернулся и отошел к двери. Но не покинул кабинет. Кацуки сидел на полу с опущенной головой. Он поверить не мог, что настолько перевозбудился. Кончил, несмотря на сложившуюся ситуацию. Все потому, что боль, которую причинял Виктор, была абсолютно не пугающей. Но вышло так нелепо. Позорно. Стыдно. Просто невероятно странно. Понимая, что сидеть вот так перед Никифоровым слишком унизительно, Кацуки осторожно поправил штаны, поднялся и, приведя одежду в порядок, поднял глаза на Виктора. Тот стоял у стены. Если бы знал Юри, как сейчас Виктор восхищался им. Невольно Юри шел против самого себя и ранее озвученных принципов, но все равно взгляд раскосых глаз горел огнем неповиновения. Казалось, прямо сейчас начни Виктор его унижать, тот все равно встанет. Невероятный парень. Улыбнувшись, Никифоров оттолкнулся плечом от стены, подошел к Кацуки и, уже посмеиваясь, привлек его к себе. — Такой милый, с ума с тобой можно сойти, — втягивая носом запах волос Юри, пробормотал Никифоров. — Не бойся меня. Кацуки не то чтобы обнимал Виктора, но все же легонько держался за свитер, утыкаясь носом в его плечо. Приятный аромат мужчины окутывал Юри, и он медленно расслаблялся. Коротко поцеловав Кацуки в висок, Виктор отодвинулся и указал головой на дверь. — Иди. Отабек отвезет тебя. — И не глядя на Юри, добавил: — Веди себя хорошо.