Russian Roulette

      Эрмитаж, станция метро Адмиралтейская, Александринский театр… Юри смотрел, как за окном проносились знакомые места. Отабек молча вел машину. На этот раз не ту большую черную, а седан с прекрасным кожаным салоном, и Юри даже усмехнулся, поскольку автомобиль был японским. Какая ирония. Вспомнив об отце, Кацуки тихо вздохнул. Давно они не созванивались. Юри вообще был бы рад слетать в Хасецу — родной городок на острове Кюсю. Однако вряд ли новоиспеченный «друг» будет в восторге. Да и неплохо бы лета дождаться, чтобы немного освободиться от давления науки. — Юри, а ты знаешь японский? — вдруг спросил Алтын, поглядывая на парня в зеркало заднего вида. Кацуки даже замер от изумления, но, собравшись, ответил: — Знаю. Отец дома всегда говорил по-японски, по-русски совсем мало. Мама была намного лучше в этом. Так что обучала меня. Я оба эти языка знаю в полной мере. А почему ты… — Надоело твое угрюмое молчание, — слегка улыбнулся казах. Юри помолчал немного, а после спросил, как ему казалось, небрежным тоном: — Это для чего-то нужно? — Что? — искренне удивился Отабек, понял, о чем Кацуки, и отрицательно качнул головой. — Нет. Я в самом деле просто так поинтересовался. — Секунду помешкал, сильнее сжал руками руль и немного неуверенно спросил: — А Юра, он как-то помогает тебе? Японец невольно прищурился, изучая в зеркале глаза Отабека, который теперь упорно смотрел на дорогу. — В каком смысле? — Ну, вы довольно близки. Кацуки помолчал еще немного. После решил, что должен понять намерения Алтына, и ответил: — Да, мы очень близкие друзья. Как думаешь, стал бы чужой человек, бросаться в самую гущу событий, стал бы нарываться на такого, как Виктор? — Отабек едва заметно передернул плечами. — Вот и я о том же. Мы много времени проводим друг с другом. Учимся вместе, часто вообще ночуем то у меня, то у Юры. — Понятно, — кивнул Отабек, свернул, наконец, во двор, но, заглушив двигатель, отчего-то обернулся на парня. Решительность на хмуром лице Алтына слегка обезоружила Юри, словно тот собрался броситься под пули, вот так он выглядел. — У него есть кто-то? Парень я имею в виду. Юра — гей? — Кхм, — Кацуки кашлянул в кулак, смущенный напором Отабека. — Сейчас никого нет. И… Гей — это проблема для тебя? Я, например, тоже обескуражен тем, что Виктор любит мужчин. — Чего? — несколько агрессивно выдал Алтын, и Юри окончательно растерялся. — Что «чего»? — промямлил японец. — Кто тебе сказал, что Виктор по мужчинам? У него жена была. Лет пять назад развелись. — Сказать, что Кацуки обалдел — не сказать ничего. Алтын продолжил: — Собственно говоря, ты — прихоть Виктора. Он не ограничен общественным мнением. Ему плевать на то, что в подобных кругах не слишком приветствуют гомосексуализм. Вот он захотел тебя и взял. Все просто. А молчат все лишь потому, что это Виктор Никифоров. Там некоторые мудаки и не такое вытворяют. Блевать хочется от аморальности. Это была самая длинная речь Отабека, которую довелось слышать Юри. Он ошеломленно молчал, чувствуя при этом себя откровенно униженным. Ну сколько еще это мерзкое ощущение будет захватывать его тело и душу? — А ты тогда зачем интересуешься Юрой, если вы такие «правильные»? — пробормотал Юри. Казах задумался: в самом деле, зачем ему это? Если бы он был более наивным, то непременно покраснел бы, но, увы, его хватило только на короткую улыбку. Затем, отвернувшись, Алтын потянулся, завел двигатель и сказал: — Забудь. Я просто попытался узнать вас получше. Кацуки кивнул, распахнул дверцу и уже выбрался из салона, когда вдруг, повинуясь эмоциям, склонился и проговорил Отабеку: — Ты полностью в его вкусе, — и захлопнул дверцу, сам не зная, какого черта сказал это. Алтын проводил Кацуки удивленным взглядом, облокотился на руль, потер пальцами губы и хмыкнул, польщенный услышанным. Но это быстро прошло. Отмахнувшись от подобных глупостей, Отабек развернул автомобиль и медленно покинул двор.

***

      С того дня, когда Юри видел Никифорова, прошло две недели. Это была очередная суббота, наполненная неожиданностью в виде примчавшегося на Заневский проспект Плисецкого, который, подняв вверх дном полки шкафа Кацуки, принялся орать на него из-за отсутствия нормальной одежды. — Ты чего разошелся? — чуточку раздраженно выпалил Юри, наблюдая за раскрасневшимся Юркой. Плисецкий же, взглянув на экран мобильного, прокричал: — Мать твою, уже три часа! Времени мало! Ты идешь со мной, усек? Не смей меня бросать! — Да хорошо-хорошо, — поднял руки японец, — но куда идем-то? Поняв, что Юра еще долго не успокоится, Кацуки прошел на кухню, налил только что заваренный чай в белоснежную фарфоровую чашку и вернулся в комнату. Протянул ее другу, подождал, пока тот выпьет с половину, и произнес: — Рассказывай. Плисецкий, прикрыв глаза, откинулся на спинку кресла и удрученно проговорил: — Батя хочет, чтобы я поехал с ним на вечеринку. Типа я сын бизнесмена, меня пора представить «друзьям». — Юра потянулся вперед и, поставив чашку на подлокотник старенького дивана, изобразил в воздухе кавычки. — И все такое. — А разве ты раньше не выезжал с отцом? — Выезжал, — гаркнул Юра в сторону Кацуки, — но только там были совсем маленькие компании. Отец не брал меня на такие масштабные тусовки. Знаешь, где встреча пройдет? — вдруг сверкнул глазами Юра, и Кацуки, вздрогнув, подумал было о «Рулетке», однако Плисецкий сам же пояснил: — В «Черном драконе». Прям ирония. Где началось все это дерьмо… — Слушай, Юрио, а что такого? — все равно не понимая подобной паники, перебил друга Юри. — Поезжай себе и все. Блондин красноречиво уставился на Кацуки. Тот невольно сглотнул. Его обдало холодом и, пройдясь перед Юрой, он выпалил: — Ни за что. Даже не надейся. — Ты уже дал согласие. Японец застыл. — Вы спятили все или что? Водите меня за нос, манипулируете… — Отец позволил тебя привезти. — Да что за… — Кацудон, а ты чего такой нервный? — сощурил «кошачьи» глазки Плисецкий. — Виктор так и не объявился? Может, одумался, а? Оставил, наконец, тебя в покое. Юри поджал губы, будто беспощадно оскорбили его честь. Блондин встал, положил на плечи друга руки и проговорил: — Ты едешь со мной. У меня что-нибудь подберем. — Издеваешься? — Нет. У отца куча тряпок, а роста вы одного. Так что вперед и с песней, Кацудон. Я, между прочим, все еще злюсь на тебя. Плисецкий вышел в узенький коридорчик, обул свои кроссовки, а Кацуки, обреченно вздохнув, вышел следом, спрашивая: — За что хоть злишься? — А за все. Сам знаешь, мне причина необязательна, бесит абсолютно все. Святая истина. Так и было. Плисецкий по натуре в самом деле психованный, но это никогда не мешало интроверту Юри. На улице накрапывал дождь, когда Кацуки рысцой добрался до машины друга, который уже устроился за рулем. Покосившись на свинцовые тучи, Кацуки подумал, что неплохо бы предупредить Никифорова… Потом пришло сомнение, а стоит ли? Что если Виктор в самом деле забыл о нем? А если нет? Кусая губу, Кацуки все тискал в руках мобильный, пока не услышал: — Лучше предупреди этого придурка, а то кишки тебе выпустит. Причем, я уверен, вовсе не обычным образом. Хотя, знаешь, лично я нарочно злил бы его. Юри поглядел на друга, качая головой. — Ты прекрасно понимаешь, что Виктора лучше не злить. — Тогда пиши. Чего ждешь? Юри молча открыл сообщения, написал о том, что этим вечером отправляется с Юрой на вечеринку к его отцу, отыскал сохраненный ранее номер и отправил. Ответ не пришел. Ни за время поездки, ни уже дома у Юры. Виктор, вероятно, действительно отцепился от Кацуки. Оно и к лучшему. Однако неприятное чувство все равно принялось точить Юри. Он еще не отошел от тех слов Отабека насчет бисексуальности Никифорова, а что уж говорить о двух неделях молчания? Однако и Юри был не лыком шит. Бегать за Виктором он точно не собирался, и, написав ему, почувствовал себя еще более уязвленным. — Ну почему ты не можешь забить на него? — вторгся в задумчивое состояние приятеля Юра, когда они, кое-как подобрав одежду для Кацуки, уже топтались в холле дома семейства Плисецких. Юри завис, оглядел себя в большом зеркале, чувствуя отвращение к тому, кого увидел в отражении, зло фыркнул и, промчавшись мимо спускавшегося вниз Алексея, ворвался в комнату Юры. Сдергивая с себя брендовые шмотки, Кацуки почти рычал от гнева. Он ненавидел Виктора, ненавидел себя и весь этот грязный мир. — Ты что творишь? Кацудон! — зашипел Плисецкий, пытаясь поймать друга за руки, но тот агрессивно вырвался и процедил: — Не трогай меня. Я просто переоденусь. Оставив изумленного Юрку, японец скрылся в ванной, быстро натянул свои черные джинсы, свитшот бордового оттенка, вышел в комнату, прошествовал мимо угрюмо молчавшего Юры, прихватил свой теплый бомбер и выскочил за дверь. «Ладно, — подумал Плисецкий, выходя следом, — пусть делает, что хочет». Юра знал, если на Кацуки сильно давить, он рано или поздно взбесится. Похоже, это был как раз тот день. Что ж, берегись, Витя, если ты решил, что сможешь усмирить этого «япошку». — Извините, Алексей Николаевич, — пробормотал Юри, обулся и под внимательным взглядом мужчины покинул дом. — Что это с ним? — поинтересовался старший Плисецкий, окинув стальным взором своего сына. — Ничего особенного. Не обращай внимания. Алексей вновь поглядел на дверь, кивнул, будто что-то для себя решил и, приобняв парня за плечи, вышел с ним на крыльцо, при этом говоря: — Давненько ты не виделся со своим дядей. И Лилия тоже будет на вечеринке. Что скажешь, ты рад? — Еще бы, — улыбнулся Юра, все еще косясь на Кацуки, застывшего в сторонке. Он бы порадовался встрече с Яковом Фельцманом больше, если бы не был напуган собственными наблюдениями и выводами по поводу поведения Кацуки. Кажется, тот влюбился и страдал. Этот болван, несмотря на всю его внешнюю сдержанность, был слишком доверчивым. Чья рука приласкает, тому и поверит. Однако чего нельзя было сказать о Юри, так это то, что он в самом деле открывался каждому. Ничего подобного. Он мог поддаться поначалу, но, почуяв неладное, мигом реагировал. Так что Юра надеялся, и с Никифоровым будет так же. — Юри, поехали! — окликнул младший Плисецкий друга, и тот поспешил сесть в машину. Ехали молча до тех пор, пока Алексей не спросил: — Как успехи в учебе, Юри? — А… — встрепенулся Кацуки, посмотрел на мужчину, сидящего впереди и спокойно ответил: — Спасибо, все хорошо. — Я и не сомневаюсь. Не то что мой лоботряс… — Па-а-ап. — Что «пап»? Правду же говорю. Только по вечеринкам шататься. — С Кацудоном и шатаюсь. — Зато он учится, а ты еще и паясничаешь. Рассказывал мне ректор, какие ты порой устраиваешь шуточки. — Алексей вовсе не злился, можно было уловить даже некоторую гордость в его голосе, но он старательно изображал сурового отца. — Тот студент до сих пор стыдится людям в глаза смотреть. Ты вот скажи мне, — мужчина в силу своего довольно крупного телосложения с трудом повернулся к парням, — как можно было запугать человека настолько сильно? Он так и не признался, чем заслужил подобное отношение, но говорит, заслужил. Юра прищурился, глядя на отца крайне подозрительно. — Ты что, разнюхивал об этом? — спросил он. — Конечно. Должен ведь знать, чем занимается мой сын. — Ясно, — фыркнул Юрка, взглянул на Кацуки, который откровенно замечтался о чем-то своем, и проговорил: — Нефиг было называть меня педи… — Я понял, — тут же помрачнел Алексей, отвернулся и напрочь забыл о существовании ребят. Юра покачал головой, закатив глаза, и уставился в окно. Темнело. Автомобиль припарковался среди других дорогущих машин, сверкающих после мойки. Шофер первым вышел на парковку, обогнул авто, распахнул дверь для Алексея. Тот выпрямился, покинув салон, поправил распахнутое пальто и оглядел парней, тут же выбравшихся из машины. — Так. Ведем себя примерно. Меня не позорим. Поняли? Оба молча кивнули, переглянулись, и отправились к парадному входу, тихо следуя за главой семьи Плисецких. Все же напрасно Юра так переживал по поводу внешнего вида Кацуки. Тут таких «бунтарей» было очень много. Сам Плисецкий чувствовал себя комфортно в узких брюках и темной рубашке. Его волосы, небрежно собранные в пучок, открывали обзор — уши, в которых сверкали серьги-'гвоздики', а на пальцах — кольца. В общем, Юрочка любил сиять. Вот и сиял, немного нервно жуя резинку, и нагло оглядывал мимо проходивших симпатичных парней. Кацуки, заметив это, не удержался, прыснул со смеху, обнял друга за плечи и чмокнул того в щеку. — Ну наконец-то ты вернулся! — перекрикивая музыку, рассмеялся Юра, но тут его поманил отец, и он сказал Кацуки: — Будь здесь. Скоро вернусь. Возьми пока что нам выпить. Юри кивнул и отправился к бару, решив пока не снимать бомбер. Тем временем Алексей пояснял сыну: — Я иду наверх. Когда вас позовут, подни́метесь. Понял? — Юра кивнул. — Вот и хорошо, — сжал плечо сына, — будь мужчиной. Парень стиснул зубы, игнорируя слова отца, тот хмыкнул и отправился наверх. — Все хорошо? — спросил Юри, когда друг подошел к нему и встал рядом. — Да сойдет, — и добавил бодро, — ну что тут у нас? — Я сегодня только немного вина, — сообщил Кацуки. — Да ладно? Ты всерьез собираешься слушаться Никифорова? Юри промолчал, потягивая охлажденное белое вино, и отвернулся от стойки, оглядывая толпу танцующих. Рядом болтал Плисецкий, развлекая знакомого бармена, что-то у него выспрашивал, а после Юри словно током шибануло — он услышал: — Да ты что? Никифоров тоже здесь? — Плисецкий поглядел на Кацуки, сделавшего вид, что не слушает. — Какой сюрприз. Сюрпризом, разумеется, это не было. По крайней мере, Плисецкий точно предполагал о присутствии Виктора на подобного рода тусовке, но намеренно не расстраивал Кацуки. И вот, пожалуйста, свалился на голову. — Слушай, а они все наверху? — спросил Юра, навалившись на стойку, и бармен подтвердил: — Ага, около получаса назад прикатили толпой и сразу туда. — Толпой? — Ну с твоим дядей, его женой и охраной, а что? Плисецкий обомлел. Вот чертова блондинова рожа! Неужто решил прощупать почву? Когда уже отвяжется от семьи Плисецкого? — Может, у них дела общие, — как ни в чем не бывало проговорил Кацуки, заметив, как побледнел Юра. — А пофиг. Пойдем потанцуем. Стадия опьянения Юри была очень легкой, поэтому он с радостью оставил бокал и пошел с Плисецким в гущу людских дергающихся тел. Двигаться удавалось, только нещадно толкаясь с незнакомцами и незнакомками, а иначе — не протолкнуться. Поэтому Юри вскоре пришлось снять бомбер. Он показал куртку Юре, тот кивнул, мол, понял, подожду, и Кацуки вернулся к барной стойке. — Оставлю здесь, ладно? — крикнул он бармену, тот показал пальцами «окей», и Юри шагнул было обратно, когда на лестнице заметил знакомую фигуру. Оторопев при виде Никифорова, идущего рядом с женщиной, между прочим, красивой женщиной, Юри невольно сглотнул. После чего ринулся к Плисецкому. Тому не надо было объяснять, что произошло, он и сам уже угрюмо таращился на брюнетку с осиной талией, которую, придерживая под руку, Никифоров подвел к бару. — Вот же шлюха блондинистая, — прошипел Юра, прочувствовав обиду друга всем своим существом. — А давай и ты ему ответочку! Кацуки вылупился на Плисецкого, оторвавшись от созерцания парочки, и упустил момент, когда Виктор встал лицом к танцполу, сунув руки в карманы темных брюк. Кацуки он увидел, еще спускаясь вниз, и теперь понимал, каково тому — две недели игнорирования, затем молчание на смс, а после и вовсе неожиданная встреча в клубе. На самом деле Виктор ничего подобного не планировал. Как-то само сложилось. А когда Отабек преподнес ему информацию о бывшем парне Юри, то решил на время отодвинуть японца от себя. Как-то слишком его взбесило смазливое лицо предыдущего партнера Кацуки. — Я не пойду на это. Ты спятил, что ли? — изумился Юри, глядя на Плисецкого. — Тогда, — Юрка заметил наблюдавшего за ними Никифорова, будто случайно скользнув по нему взглядом, и широко улыбнулся другу, обвивая его шею руками и выдавая в губы, — не обижайся, — и прижался ртом к дрожащим от ужаса губам японца. Юри даже пошевелиться не смог. Держа Плисецкого за плечи, он застыл на месте, но когда тот скользнул языком по его языку, резко отодвинулся и спросил, почти крича: — Жить надоело? Юрио! Плисецкий, обожавший интриги, разборки и страсти, весело расхохотался, глядя, как Юри залился краской, даже в этом полумраке было заметно смущение парня, а после пояснил: — Он тебя киданул, использовав. Я решил проверить, разозлится ли наш «господин Невозмутимость»? — А что если он тебя изобьет, придурок? — разошелся Кацуки, но Юра, ощущавший прожигающий взгляд Никифорова всем своим телом, обнял того за плечи, изображая танец, и забормотал на ухо: — Заткнись и делай, что говорю. Ничего он не сделает. Мы выкрутимся. Скажем, что для нас это нормальные отношения. У меня даже не зачесалось на тебя, Кацудон, не говоря о том, чтобы встал. Юри тоже не чувствовал возбуждения, поддаваясь танцу, но смущался как раз потому, что Плисецкий был как брат. Стало даже противно. Будто два извращенца… будто инцест… Мерзость. Но сопротивляться Юри больше не собирался. Вдруг рассмеялся, запрокинув голову, после склонился и с силой обнял друга, бормоча: — Вот ты болван. Нам же конец. — А не пофигу, нет? — Пофигу. Они танцевали уже в собственное удовольствие, позабыв о Викторе, но тут кто-то тронул плечо Юры, и он, оглянувшись, увидел одного из охранников отца. — Юрий Алексеевич, вас и вашего друга просят наверх, — пробасил мужчина в строгом костюме, и парни разлепились. Вот теперь Кацуки не чуял под собой ног, когда поднимался на пару с Юркой на второй этаж. Его сердце так колотилось, что грозилось покинуть грудную клетку. Он шел и старательно держал на лице выражение невозмутимости. Охранник распахнул перед ними дверь в небольшой зал со столиками, в котором свет был приглушен до интимного полумрака, а это значило, что все деловые переговоры окончены, и теперь пришло время самой вечеринки. Боковым зрением Кацуки отметил, что Виктор сидит слева, а рядом — все та же брюнетка. Снова на сердце повис камень. Ему стало крайне противно находиться под прицелом голубых глаз, но в стрессовых ситуациях у Кацуки включался режим самозащиты. Он любезно улыбался всем, кому представлял его Алексей — зачем вообще и его знакомить-то — и когда дело дошло до Никифорова, Юри уже встретил этот льдистый взгляд равнодушно. Даже отвлекся на миг, хмыкнул при виде того, как взъерепенился Плисецкий, встретивший Отабека, и снова посмотрел на Виктора. — Полагаю, вы знакомы, — озадачил выводом Алексей, внимательно наблюдая за реакцией Кацуки, но тот спокойно кивнул и улыбнулся, протягивая руку Никифорову. — Здравствуйте, Виктор, — произнес Юри, и невольно, едва заметно вздрогнул, когда блондин, поднявшись, с силой пожал его ладонь, при этом так многозначительно глядя ему в глаза, что у Кацуки вылетели все мысли, а уверенность почти испарилась. Усилием воли взяв себя в руки, он сохранил на лице улыбку, моргнул и, освобождая побелевшую ладонь, добавил: — Доводилось встречаться раньше. — Правда? — не отставал Алексей. — И где же? Никифоров, стоя напротив Юри, всем видом показывал, что предоставляет слово именно ему, сам же слегка улыбался, но только губами. Глаза излучали холод. — Я ведь подрабатываю в прекрасной кофейне, вы же знаете, — выкрутился Юри. — Вот там и видел господина Никифорова. — Понятно, все понятно, — разулыбался Плисецкий-старший, познакомил с Никифоровым Юру, который одарил того лучезарной ухмылкой, и проговорил: — Если твоя дама не против, Виктор, мы присоединимся. — Она не против, — четко ответил Никифоров, скользнув взглядом по лицу Юри, усевшегося справа от него. Столик был маленьким, поэтому Кацуки оказался рядом с Виктором почти вплотную, а когда все распределились немного свободнее, Никифоров неожиданно под столом сжал запястье Юри, не позволив тому отодвинуться. — Замри, — шепнул он, пока все шумели и переговаривались между собой. Затем Виктор отклонился назад, будто ничего не подразумевая под этим, положил на спинку кресла Юри руку и спросил Алексея: — Я полагал, ты захочешь сидеть с семьей, — и кивнул головой куда-то в сторону. Юра, заметив Якова, тут же вскочил. — Отец, позволь. Алексей одарил его недовольным взглядом, но все же одобрительно кивнул. Юра вскинул глаза на Кацуки, но рука Никифорова переместилась на плечи парня, и он, встретив взгляд Плисецкого-младшего, проговорил с сияющей улыбкой: — Хочу поближе познакомиться с твоим другом, Юрочка. Ты же не против? — Никифоров, — прорычал Юра. — Иди, куда шел, — гаркнул Алексей. Кацуки кивнул другу, мол, я в порядке, хотя на самом деле чувствовал себя слишком напряженным, и Юра пошел за столик к Фельцману. — Виктор, а разве вы не встречаетесь? — проговорил наслышанный обо всех отношениях в своем окружении Алексей, уставившись на Никифорова прямым взглядом. — Может быть, может быть, — посмотрел Виктор на бледного Юри. Тот потупился под взглядом младшего Плисецкого, и приятель молча отошел от столика. Время тянулось медленно. Однако вскоре Алексей, явно перебравший с горячительными напитками, увлеченно беседуя с Виктором вдруг громко заявил: — Юри мне как сын, Витя, так что береги этого паренька. Чтоб ни волосок с его головы… — Вить, я чего-то не знаю? — возмущенно напомнила о себе брюнетка, и Никифоров, в хмельном угаре потянувшись к ней, пробормотал: — Ну что ты, сладкая, чего ты можешь не знать? Все очевидно. — В смысле? Он твой… — девушка отклонилась назад, поглядев на Юри, как на кусок дерьма, — фу-у… Только один Юри заметил, как напряглись плечи Виктора, и когда тот собрался ответить, вдруг замер, потому что Кацуки обхватил его предплечье рукой, прижавшись к нему, словно пытался усмирить. Но, не реагируя на это, Никифоров отчеканил убийственно-ласковым тоном: — Еще раз выскажешься по этому поводу, сладкая, и твоя жизнь лишится смысла. Это ясно? Девушка сконфуженно опустила глаза, после чего резко сменила тактику и повисла на второй руке Виктора, почти пропев: — Ну что ты, Витенька, не злись. Хочешь, успокою тебя? И отодвинувшийся Кацуки, увидел, как девичья ладонь легла на ширинку Никифорова. От омерзения, странных вспыхнувших внутри чувств Кацуки вскочил и обошел стол. — Юри. Тон Виктора был настолько жестким, что ноги парня вросли в пол. Он, откровенно говоря, испугался до выступившего на спине пота. Оглянулся. Никифоров буравил его взглядом, не обращая внимания на ухмылявшуюся девушку, что продолжала липнуть к нему, а судя по ее руке, которая все еще была под столом, бесстыдство так и перло. Однако Никифоров отодвинул девушку, что несомненно удивило Кацуки, но лишь на мгновение, потому как он понял — Виктор просто разозлился. Впервые Никифоров видел Юри таким. Обычно выражение его глаз было либо покорным, либо заинтересованным, но таким — ни разу. Сейчас Юри смотрел на него так, словно тот был самым ненавистным для него человеком, и это настолько взбесило охмелевшего Виктора, что он сжал руку в кулак, хрустнув костяшками, но в остальном остался спокоен. — Сейчас же вернись за стол. Приблизившийся к японцу младший Плисецкий проговорил тихим голосом: — Только не скандальте. Отец нас с тобой… — Конечно, — не отводя глаз от Виктора, безразлично произнес Кацуки, — господин Никифоров, конечно я вернусь. Мне нужно в уборную. Кулак Виктора разжался. Он разом поубавил свой пыл. Его самоконтроль подкупал. Юри извинился, вышел за дверь и пулей понесся вниз, не зная, что поднявшийся из-за стола Виктор, наблюдает за ним сквозь стеклянную витрину. Плисецкий встал рядом и сказал как можно тише: — Ты обидел его. Опять. Чего ты добиваешься, ведя себя таким образом? Виктор с холодной улыбкой посмотрел на Юру. Склонился к нему и, глядя в самую глубину глаз, поинтересовался: — А ты зачем подтолкнул меня к подобному поведению? — Ты о поцелуе? — зло скривился Плисецкий. — Наслаждайся. Это все для тебя. — Ну тогда вот мой ответ: наслаждайся. Все, что сейчас происходит с Юри — твоя вина. Сверкнув голубыми глазами, Никифоров выпрямился, но Юра не дал ему уйти, схватив за локоть, и повторил: — Виктор, ты обидел Юри, врубаешься? Тебя две недели не было. Он расстроен. — Вот как? Мужчина смотрел вниз, туда, где Кацуки схватил куртку и покинул клуб, облизнулся, ощутив сухость во рту, и кивнул. — Спасибо за информацию, Юра. А теперь руку убери. Плисецкий отцепился от Никифорова и тоже окинул взглядом зал внизу. Поняв, что друг ушел, Юра удрученно вернулся за столик дяди. Но заметил, Никифоров больше не позволил той шлюхе прикасаться к нему. Плисецкий даже удовольствие от этого получил. Хоть что-то встревожило этого придурка Никифорова.