Russian Roulette

      Юри сидел в давно остывшей воде в своей крохотной ванной и пялился в стену. Даже чувствуя, как сильно замерз, он не решался пошевелиться. Однако тело затекло, нужно было сдвинуться с места, но напавшее оцепенение настолько сковало конечности, что не хотелось даже пытаться встать. Юра уже трижды позвонил, но в итоге Кацуки написал короткое «не трогай меня сегодня», и тот прекратил разрывать мобильный звонками. Надо же, как все сложилось. Может, и хорошо, что так. Зато теперь Юри самолично убедился, Никифоров верность хранить не намеревался, только приказывал делать это ему, Юри, а сам… Вдруг рассмеявшись от собственных мыслей, Кацуки пнул бутылку геля для душа, что стояла на бортике, и та плюхнулась в воду. Ну какой же он идиот. Ведь ясно было сказано — партнер. И все. Ничего больше. Когда он уже поумнеет? Не напрасно Юрка так о нем печется. Есть причины. Совсем ведь наивный и влюбчивый. Да, совершенно точно влюбчивый. А за что хоть влюбился-то? Просто так. Взял и влюбился. Кто о таком вообще спрашивает? Отрешенно размышляя над этим, Кацуки не сразу понял, что в дверь позвонили. Вот только не надо тут… Лучше бы это был Плисецкий. Надев поверх голого тела безразмерный махровый халат, Кацуки сунул ноги в тапочки и прошел в темную прихожую. Поглядев в глазок, он насупился и, не отпирая двери, проговорил: — Чего тебе, Отабек? — Юри, открой. Мне приказано проверить, в порядке ли ты, — прозвучал приглушенный голос казаха, и Юри подумал, а не прячется где поблизости Никифоров. Но тут же отмел эту глупую мысль. Алтын, тем временем, добавил: — Я лишь посмотрю на тебя и уеду. — Ты услышал мой голос, этого достаточно, а теперь уезжай. Я не хочу говорить с тобой. Юри уже направился обратно в ванную, чтобы спустить воду, как вдруг услышал: — Да, Виктор повел себя крайне… плохо. — Понятно, что Отабек подбирал слова, ведь не мог оскорблять своего друга и босса. — Но я хочу, чтобы ты знал, он тебя в самом деле не обидит. То, что вы устроили с Юрой — полная ерунда, глупости. Конечно Плисецкий довольно неординарный, но за такое Виктор точно не станет ему сворачивать шею. Просто… — Казах будто размышлял, говорить ли дальше. Шумно выдохнул, спросив себя: — Какого черта я вообще говорю тебе это? — А после выдал строгим тоном: — Прекрати злиться на Виктора из-за какой-то девчонки. Ты ведь сам знаешь, кто ты для него… — Шлюха. Ага. Я его личная шлюха. Понял, — горько посмеиваясь, отрезал Юри, а потом, щелкнув замком, резко распахнул дверь и прямо в лицо не успевшего отшатнуться Алтына, выпалил: — Хватит, Отабек. Я все понял. Передай ему, что нет нужды беспокоиться о моей безопасности. А еще… — Кацуки сглотнул, видя, как мрачно на него смотрит Алтын, — еще я в самом деле не хочу его знать. Решит убрать меня — пожалуйста. Прятаться не стану. Легкий шуршащий звук, раздавшийся слева от казаха, вынудил Юри застыть на месте, а после сердце ухнуло вниз. Осторожно шагнув вперед, Кацуки встал на пороге квартиры и тут же в скудном освещении лестничной площадки встретился взглядом с поблескивающими бирюзовыми глазами. Во рту пересохло. Виктор стоял — где-то на середине лестницы — привалившись поясницей к перилам, скрестив ноги в щиколотках и спрятав руки в карманах брюк. На нем была все та же рубашка, сейчас небрежно полурасстегнутая, рукава привычно закатаны. Платиновые волосы немного в беспорядке, но все равно выглядел мужчина хорошо. Он дождался, когда оцепенение Юри немного спадет, а после, чуть запрокинув голову, принялся с преувеличенным интересом рассматривать пошарпанные стены. Легкая улыбка блуждала на его губах, когда он, вздохнув, сцепил пальцы рук, и поглядел на Кацуки с таким видом, словно ему было чрезвычайно весело от всего происходящего. Конечно Кацуки понимал, Виктор пьян, и это напрягало. — Вот люблю я честность, Юри, — неожиданно решил пофилософствовать мужчина. — Не хватает ее в наше время. Хотя, я считаю, в любые времена не хватало людям честности. Кроме этого, преданности и чувства благодарности. Вот так стараешься ради понравившегося тебе человека, а он вдруг берёт и ни с того ни с сего убегает. А тебя-то подобное задевает, к тому же ты не привык делиться своим со всеми. Вот только этот человечек, этот премилый азиат, совершенно не осознает, что напрасно баламутит воду. — Виктор вдруг поднял руки, словно сдаваясь. — Нет, не пойми меня превратно, Юри, мой ласковый щеночек, я не запугать тебя приехал, а извиниться. Занят был, погряз в делах, решил расслабиться, а тут вдруг Плисецкие приволокли тебя на свою вечеринку в мой клуб. Я умиляюсь вашим взаимоотношениям. Только как-то извиняться мне перехотелось, вместо этого… — Виктор медленно двинулся к Юри, Отабек шагнул в сторону, освобождая путь, но Кацуки заметил, что тот напряжен. Вероятно, Никифоров был не слишком адекватен в пьяном угаре, пусть и выглядел лишь слегка охмеленным. — Я очень хочу разобраться, — встал прямо напротив Кацуки, от чего тот вцепился в свой халат, сильнее запахивая его на груди, и этот жест вынудил Виктора заинтересованно уставиться японцу в глаза, — что же все-таки заставило тебя вначале не послушаться меня, а после и вовсе сбежать? Ответь, будь милосерден. Юри замерз, но впускать Никифорова не хотел. Он упрямо стоял на пороге, едва сдерживая желание шагнуть в квартиру, уж слишком близко встал Никифоров. — Честность превыше всего, так? — пробормотал в край напуганный Юри. Виктор повел бровью. — Я не должен тебя отшивать, потому что это не по твоим правилам? Виктор все еще молчал. Тогда Кацуки сказал, как есть: — Хорошо. Твои правила больше не будут нарушаться в двух случаях. Первый — ты оставляешь меня в покое. Второй… — Кацуки замолчал, думая, как бы помягче преподнести, и Никифоров чуть подался к нему, переспрашивая: — Второй? Юри сглотнул. — Ты только со мной. Отабек, стоявший позади Виктора, откровенно громко хмыкнул, прикрыв глаза, и потер переносицу, думая, какой же Юри — наивный идиот. Однако каково было его изумление, когда Никифоров неожиданно выдал, при этом рассмеявшись: — Согласен. Раз ты так хочешь, я буду только с тобой. Не понимая, что с боссом не так, казах уставился на Кацуки, но тот был не менее ошеломлен и даже не смог выдавить ни слова. Он открыл и закрыл рот, покраснел, часто моргая, и Виктор, не оборачиваясь, махнул Алтыну рукой, двинувшись прямо на Юри, от чего тот попятился в квартиру: — Давай, Бек, до завтра. Отдыхай, — и прежде чем кто-либо из этих двоих успел отреагировать, захлопнул дверь. В темноте прихожей Юри во все глаза таращился на Виктора и не мог понять, что вообще за чертовщина творится с этим человеком. А Никифоров, тем временем, скинул туфли, обошел Юри, на ходу бросая: «Приготовь мне чаю, а, солнце», и отправился с превеликим удовольствием исследовать квартирку парня. Кацуки на автопилоте пошел на кухню. Поставил на плиту чайник, вздрогнул, осознав, что кроме халата, на нем одежды нет, протопал в комнату, заметив, как внимательно Никифоров смотрит на фотографию его родителей, и распахнул дверцу шкафа. Молча схватив боксеры, домашние штаны и футболку, Юри закрыл шкаф, обернулся и подскочил на месте. — Ты… что… как в ужастиках… — только и смог выдавить он, побагровев со страху, и прижал одежду к груди, потому что Никифоров стоял прямо перед ним. Теперь выражение его лица было потемневшим. Он мягко дернул за пояс халата, намереваясь стащить его с Юри, но тот неожиданно твердо уперся рукой в грудь мужчины. Виктор замер. — Не сегодня, — упрямо отрезал Кацуки. Никифоров мгновение изучал лицо японца, а после шутливо надулся, хотя Юри за всем этим притворством очень ясно различал холодность Виктора. Никифоров лишь изображал из себя пьяного дурачка, а на деле… — Ну почему ты такой жестокий? — пробормотал мужчина, снова убирая руки в карманы, но так и не отошел в сторону. — Наказываешь меня из-за моей спутницы? — улыбнулся Виктор. — Ревнуешь, вероятно. Как-то даже льстит. Не думал, что заинтересую тебя настолько сильно. — Значит твое самолюбие не такое уж раздутое, — заявил Кацуки, глядя Виктору в глаза. — Я полагал, ты отыщешь единственную причину моего сегодняшнего поступка. — Какую же? Юри ответил: — Мою одержимость тобой. Но это не так, Виктор. — Разумеется, я понимаю. Однако у всех есть слабые места. Я ведь тоже живой человек. — Чаще кажется, тебя ничто неспособно вывести из равновесия. В лазурной глубине заискрилось веселье, а расширившиеся зрачки полыхнули азартом. — Ты делаешь это постоянно, Юри. Уже дважды я подумывал посадить тебя на цепь. Ты слишком непослушный. Причем делаешь все с самой невинной мордашкой. Даже обжимаешься с приятелем как-то чересчур мило. Вот они и подошли к самому главному эпизоду нынешнего вечера. — Слушай… э… Виктор, — отвел глаза Кацуки, — это… — Ничего, Юри, не беспокойся. Ты ведь попросил меня быть только с тобой, значит, тебе неприятно видеть меня с кем-то еще. Так ведь? — Кацуки кивнул, все еще не имея сил посмотреть на Никифорова. — Этого достаточно, чтобы я все понял. Можешь не заботиться об объяснениях, я их получил. И вполне доволен. Юри почти выдохнул с облегчением, но воздух застрял в горле, когда внезапно пальцы Никифорова сжали его подбородок, и мужчина повернул лицо Юри к себе. — Однако не вздумай экспериментировать. Ты понимаешь меня? Если посмеешь нарочно вызывать во мне ревность, я в самом деле пойду по головам, Юри, и доберусь до тебя, где бы ты ни был. А в назидание — покалечу того, кто к тебе прикоснется. У тебя же на глазах. — Кацуки молча смотрел на Виктора, не шевелясь и, кажется, не дыша, а тот убрал руку, улыбнулся и спросил: — Где мой чай, Юри? Я думал, японцы более гостеприимны. Да, вот только японец Юри настолько же, насколько и русский. Быть может, даже больше второе — так много лет прожил в России.

***

— Скажи, Юри, как часто ты бываешь в Японии? Никифоров пил чай, который Кацуки умел заваривать, как никто другой. Сам же японец сидел в кресле, скромно сложив руки на коленях. Сердце отбивало странный ритм, периодически так подпрыгивая к горлу, что Юри приходилось сглатывать. Смотреть на Виктора, такого раскрепощенного и будто бы совершенно простого было крайне непривычно. К тому же обстановка «хрущевки» еще больше акцентировала яркую личность Никифорова, и несмотря на то, что он сейчас был добродушен, расслаблен и растрепан, все-таки казался дорогим экспонатом. Юри ему не ровня. Никаким боком они не могут быть вместе. Этот «принц» с лазурными глазами был крайне опасным как для душевного, так и для физического здоровья Кацуки. — Раньше летал туда гораздо чаще, — ответил Юри и покосился на часы, было уже почти два часа ночи. — Теперь из-за учебы нет времени. Но с отцом общаюсь. — Созваниваетесь? — кивнул Виктор, рассматривая Кацуки. Юри дернул плечом, потер переносицу, вновь отвел глаза. Никифоров заметил, что парню неловко в его присутствии и, улыбнувшись, похлопал по дивану рядом с собой. Вообще, диваном вот это и не назвал бы. Скорее, тахта старого образца. Та, которую и с места не сдвинешь — советская. — Тебе бы мебель заменить, — усмехнулся Виктор, когда Кацуки молча присел рядом с ним. — А лучше ко мне переех… — Нет! — резко выпалил японец и настороженно замер, после чего перевел взгляд на Никифорова. Тот поставил чашку на тумбочку, повернулся к Юри и, опустил руки на колени, сцепил пальцы, заинтересованно спрашивая: — Почему же так категорично? Юри вздохнул. — Просто не хочу. Не могу так. Пусть все остается как есть. — Хм. Это был ответ Никифорова. Более он ничего не сказал, встал и принялся раздеваться — медленно и спокойно, при этом скользя взглядом по помещению, словно продолжал изучать обстановку и отмечать детали. — Юри, я немного устал, — чуточку капризно простонал Никифоров и в подтверждение тому сладко зевнул. — Где ты спишь? Кацуки остолбенел, успев подняться и направиться к комоду за постельным бельем для Виктора. Оглянувшись, Юри запнулся, собираясь высказаться, но взгляд буквально прирос к бугрящимся рубцам на спине мужчины. Никифоров бросил рубашку на тахту и, поняв причину молчания Юри, взглянул на него через плечо. Замер. Моргнул. Светлое лицо омрачилось. Никифоров отвел взгляд, однако, направившись к Юри, улыбнулся. — Что застыл? Уложи своего мужчину спать. — Ага… — сглотнув комок, кивнул Кацуки и показал рукой на дверь, что вела в небольшую спаленку. Своего мужчину? Как-то сладко… Прежде чем Юри понял, что отправил Виктора в комнату, тот уже оттуда воскликнул: — Ого! Да ты просто лапочка! Надо же, какой милый плюшевый пудель! Ты с ним спишь, Юри? Как его зовут? Кацуки зажмурился, шумно выдохнул, погасил свет в комнате и вошел в спальню, прикрывая за собой дверь. — Вик. — Что? — удивился Никифоров, услышав это имя, ведь так его называет Сынгыль. — Пуделя зовут Вик. Вообще Викчан, но сокращенно — Вик. Юри не понял, почему Никифоров вдруг отключился от реальности, но это было очевидно. Он присел на кровать, так и не сняв брюки, которые успел только чуть спустить, и, взяв игрушку в руки, принялся ее сверлить взглядом. Кацуки не стал спрашивать, что не так, но, забравшись под одеяло, парень присел и, совершенно не отдавая себе отчета в том, что делает, протянул руку и коснулся давно заживших шрамов на спине Виктора. Тот вздрогнул и посмотрел на Юри из-за плеча. Взгляд мужчины был темным. — Что ты делаешь? — сухо поинтересовался Никифоров. Кацуки встрепенулся, смущенно отвернулся и лег набок, спиной к Виктору. Тот сделал глубокий вдох, выдохнул и, бросив игрушку на стул, тоже устроился под одеялом, так и не раздевшись. Кацуки потянулся к бра и погасил свет. Темнота окутала притихшую пару. Наконец, Виктор пошевелился и позвал тоном, который производил умиротворяющий эффект: — Юри, подвинься ко мне. Твоя кровать такая маленькая, свалишься ведь. — Кацуки не шелохнулся, и Никифоров хмыкнул. — Ну что ты меня так боишься? Ю-ю-юри, — забавляясь протянул он, но было заметно, насколько сонно звучал его голос. — Давай же… Юри едва ли не скрипнул зубами, но все-таки повернулся к мужчине, придвинулся и, устроившись у него под боком, закрыл глаза, стараясь не обращать внимания на тепло тела и уже привычный запах. Быстро, однако, он свыкся с присутствием Никифорова. — Знаешь, — пробормотал Виктор, мягко массируя кончиками пальцем затылок Юри, — было время, когда я пробивался… скажем так, пробивался наверх. Хорошее время, но сложное. Девяностые давненько остались позади, а я раз за разом все равно сталкивался с довольно странными отношениями между людьми, владеющими большими финансовыми возможностями. Будто не имело значения, что время перевалило к десятке нового тысячелетия. Улицы жили тем же… — Кацуки понял, что под «улицами» Виктор подразумевает бандитские законы. — Тогда я тоже встрял по уши… То, что ты увидел на моей спине — память о тех годах. Неприятно выглядит, да? — взъерошив волосы Юри, усмехнулся Никифоров и вновь зевнул. Затем он перекатился набок, подмял Кацуки, подсунул руку ему под шею и, обняв парня, притих. — Вовсе нет, — ответил Кацуки, будучи уверенным, что Виктор уснул, однако тот улыбнулся, низко хохотнув. — Ох, Юри, солнышко, влюбляешься… И Кацуки обдало жаром. Да так обдало, что Никифоров еще громче рассмеялся, ощутив, как лоб парня, уткнувшийся в его обнаженную грудь, стал горячим. — Ничего-ничего, — проговорил Виктор, чмокнув Юри в макушку, — я не против. Кацуки не задумывался обо всем этом, но теперь точно понимал, что Плисецкий был первым, кто заподозрил Юри в чувствах к Виктору. Какой же Кацуки глупый… Никифоров вырубился почти мгновенно, стоило лишь полежать без болтовни минут пять, однако Юри все ерзал в его руках, задыхаясь от духоты. В итоге вырвавшись из «западни», лег на спину и прижал ладони к лицу. Полежал так некоторое время, а после осторожно перевел взгляд на Никифорова. Глаза, привыкшие к темноте, теперь с явным удовольствием исследовали жадным взглядом лицо спящего Виктора. Губы того были приоткрыты, поэтому Кацуки ощущал запах алкоголя. Светлая челка сейчас совершенно не мешала обзору, соскользнув на подушку. Юри придвинулся ближе и смог разглядеть густые черные ресницы, но брови были лишь на пару тонов темнее волос. Такое необычное сочетание. Наверное, поэтому и без того яркие глаза Виктора вкупе с угольными ресницами казались завораживающими и пронзительными. Точеные скулы, четкая линия прямого носа, довольно высокий лоб, твердый подбородок — Юри рассмотрел все. Кроме этого, Никифоров, пошевелившись, подложил под щеку ладонь, а вторую руку опустил на подушку, как бы обхватывая ее уголок, и Кацуки уставился на его длинные пальцы. Бугрящиеся под светлой кожей вены прибавляли рукам Никифорова мужественной сексуальности, не говоря уже о мускулистых предплечьях, плечах и груди. Виктор был хорош, и Кацуки понимал, это подкупает ничуть не меньше его неординарного характера. Вздохнув и почувствовав, как ему делается горько, Юри отвернулся, сжал зубы и уткнулся носом в подушку, не зная, что именно в этот момент пристальный взгляд вонзился в его затылок. Никифоров смотрел на него пару секунд, после чего вновь закрыл глаза и, наконец, смог уснуть.

***

      Когда на Санкт-Петербург опустилось утро, а солнце так и не смогло пробиться сквозь затянувшие небо тучи, Никифоров пробудился. Юри спал, свесив одну руку с края кровати, вторую положил так, что она упиралась в грудь Виктора. Будто бы тот хотел ударить его кулаком. Это немало позабавило Виктора. Он улыбнулся, присел, запуская пальцы в волосы, как можно осторожнее поднялся и, заметив того самого пуделя, протянул к нему руку, уложил рядом с головой Кацуки, постоял так пару секунд и вышел из комнаты. Рубашку свою мужчина отыскал тут же, накинул ее на плечи и пошел в ванную. Приведя себя в порядок и умывшись холодной водой, Никифоров присел на тахту, взял свой телефон и набрал Алтына. Тот ответил мгновенно: — Доброе утро, Виктор. — Ага, доброго и тебе, — тихо проговорил Никифоров, — давай к Юри, ладно? Жду тебя. И кофе по пути купи. Для меня… — Американо с сахаром, для Юри — капучино, — словно сдавая экзамен, проговорил казах, и Виктор рассмеялся. — Вот не зря я тебе хорошо плачу, — сказал он и повторил, — жду. Кацуки встрепенулся, услышав за тонкой стеной знакомый смех. Он рассчитывал, что Никифорова уже не будет, когда он встанет, а тут — пожалуйста. Собравшись с духом, Юри поднялся, потер глаза, подумал, что неплохо бы просочиться в ванную, дабы надеть линзы, но как только вышел из спальни, конечно сразу же привлек внимание Никифорова. — Доброе утро, Юри, — произнес Виктор. Кацуки кивнул, пробубнив приветствие, и скрылся в ванной. Там хорошенько почистил зубы, поняв, что Никифоров тоже использовал его щетку — это открытие показалось парню довольно интимным — умылся и вернулся в комнату. Постоял, как болван, потаращился на молчаливого Никифорова и поплелся в сторону кухни. Туда же пришел и Виктор. Уселся за стол, сообщая: — Отабек привезет нам кофе. — Не стоило, — ответил Кацуки, ставя на конфорку сковородку, — есть будешь? — прозвучало грубовато, но Юри просто-напросто нервничал. — Буду, — разумеется, согласился Виктор, а Кацуки, скользнув по нему взглядом, подошел к холодильнику, открыл его, говоря: — Не мог бы ты застегнуть рубашку? Как-то неловко. — Привыкнешь, — отчеканил мужчина, и теперь уже Кацуки уставился ему в глаза, смутился, а потом спросил, возвращая взгляд к содержимому холодильника: — Что любишь на завтрак? — Хм, дай подумать. А ты чем завтракаешь? — Чаще не ем по утрам, так что… — Плохо. Давай омлет. Сможешь? Конечно Кацуки смог. Любимое блюдо Плисецкого. Его-то Юри кормил очень часто. Сохранив невозмутимость, японец быстро взбил яйца, добавляя молока, вылил на разогретую сковородку, нарезал овощи, красиво и с точностью до миллиметра разложил их на тарелке, а тут и омлет подоспел. Стоя спиной к Никифорову, Кацуки довольно улыбнулся, ведь омлет вышел довольно неплохим. По крайней мере, на вид. Теперь главное, чтобы оказался съедобным. Продолжая изображать само спокойствие, Юри молча пил чай, стоя все там же, у плиты, и наблюдал за выражением лица Никифорова, уминавшего омлет. Тот молча расправился с завтраком как раз в момент, когда в дверь позвонили. Юри нахмурился, но вспомнил, что Виктор говорил об Отабеке. — Привет, — поздоровался казах, окинув Юри профессиональным взглядом телохранителя, будто искал на нем следы побоев. Он прошел мимо парня, который просто кивнул ему, покосился в сторону приоткрытой двери спальни, сбросил кроссовки и, обнаружив Никифорова на кухне, вошел туда. — Кофе, — проговорил Алтын, поставив на стол два стакана. — Мы готовы ехать? — К чему такая спешка? — усмехнулся Никифоров, отодвигая пустую тарелку, и оглянулся на Кацуки. — Юри, тебе еще один плюсик. Потрясающе готовишь. А японское что-нибудь умеешь? — Ну… да… — Обещай, что сделаешь для меня чего-нибудь вкусного! — радостно попросил Виктор и протянул парню стакан. — Выпей, это капучино. — Спасибо, — забрал напиток Юри, дернулся, когда Никифоров вдруг встал, шагнул к нему и, обняв одной рукой за плечи, спросил: — Чем сегодня займешься? Выходной ведь. — Я… ну… — Кацуки придумывал на ходу, — пожалуй, поедем с Юрой в парк развлечений. Давно собирались. — Правда? Хм. Интересно. — Никифоров отпил кофе, не сводя глаз с Юри, жутко покрасневшего из-за лжи, и, стрельнув взглядом в сторону Алтына, Виктор подмигнул тому, мол, взгляни, все еще изворачивается, дурачок. — А вечером? Ты ведь не собираешься игнорировать меня? — Я не знаю… То есть… Виктор, — Кацуки посмотрел на мужчину, — я проведу этот день с другом. Никифоров молча глядел на Юри сверху вниз, и понять, что он обо всем этом думает, не представлялось возможным. — Хорошо. Проведи этот день с другом. — И уже казаху: — Что ж, Бек, нам пора. Дела не терпят отлагательств. Как там у нас с Плисецким и Фельцманом? Вот будто нарочно он назвал эти фамилии, напоминая Кацуки о том, как все началось. Японец опустил голову, однако, как только Отабек покинул кухню, Никифоров вдруг возник прямо перед носом Юри, привлек его к себе и мягко поцеловал. Кацуки опешил, даже ответить не удосужился. Просто позволил себя поцеловать, а после проследил взглядом за уходящим Никифоровым, который, не сказав ни слова, быстро обулся, забрал телефон и покинул квартиру. Алтын поглядел на Юри, выглянувшего из кухни, угрюмо кивнул ему и тоже исчез за дверью. В квартире остался Кацуки и едва уловимый запах Виктора. Юри поплелся в спальню, чтобы сменить постельное белье. Слишком много Никифорова. Переизбыток Никифорова.