Russian Roulette

      Тихий всплеск воды разнесся по ванной, и Юри попытался понять, не пролил ли он на пол, перегнулся было через бортик, но сразу был остановлен сильной рукой, ухватившей его за предплечье. — Не заботься о такой ерунде, — проговорил Никифоров, сидящий позади Кацуки в широкой ванне, наполненной горячей водой с душистой пеной. Юри вернулся в прежнее положение, однако эта поза не устраивала Виктора — слишком напряженно выглядел Кацуки — и тот притянул парня к груди, вынудив полностью навалиться на себя. Затем Никифоров, пребывавший в каком-то немного задумчивом настроении, взял мягкую губку, смочил ее в воде, поддел немного пены и провел по плечам Юри. Водил и водил, пока тот не склонил голову вниз, открывая мужчине свою шею. Виктор улыбнулся и второй рукой скользнул по груди Кацуки. — Ты очень нежный, Юри, — прошептал Никифоров на ухо парня, поддел зубами мочку его уха, и вновь сладко улыбнулся, ощутив, как по телу Кацуки пробежала дрожь. Соски затвердели. Виктор сжал один пальцами, чуть покрутил, не переставая целуя щеку, шею и плечо Юри. Тот старался держать дыхание под контролем, но не очень получалось. Все же такие ласки были вполне во вкусе Юри. Никифоров бросил губку и уже обеими руками принялся прикасаться к парню, но тот вдруг, стоило лишь Виктору спуститься к его паху, перехватил запястье мужчины и решительно произнес: — Позволь мне. Никифоров заинтересованно замер, повернул к себе лицо Кацуки, заглянул ему в глаза и кивнул. — Давай, — и откинулся на бортик ванны, позволив Юри делать все, что тому вздумается. Кацуки, скрывая смущение, мысленно убедил себя, что между ними чувства, и это его мужчина, значит нечего бояться, и забрался к Никифорову на колени. Тот чуть вскинул голову, чтобы видеть глаза, в которых бликами играли огоньки желания. Юри не мог этого скрыть, как ни старался, так что Виктор восхищался, пожирал того взглядом и ждал. Кацуки принялся совершать довольно странные вещи: с неописуемым выражением лица — томным и невинно-развратным — провел кончиками пальцев по скулам мужчины, после по переносице, бровям. Коснулся губ, склонился, чувственно, едва уловимо коснулся своими губами, втянул верхнюю, посасывая, отпустил и осмотрел результат — припухла и покраснела. Никифоров все так же, положив руки на борты ванны, созерцал картину перед собой — ласковый Юри Кацуки, и с нескрываемым любопытством ожидал продолжения. Японец задумался на миг, заглянул Никифорову в глаза так, словно спрашивал разрешения, тот кивнул ему, поощряя любые действия, и Кацуки, отодвинувшись, спустился ниже. Поцеловал выступающие ключицы, провел руками по плечам Виктора, груди, задел соски, пресс, еще один взгляд в потемневшие глаза мужчины, и Юри с головой ушел под воду. Никифоров никак этого не ожидал, но несомненно хотел, поэтому когда губы Юри обхватили головку его эрегированного члена, Виктор запрокинул голову, тяжело выдохнув, сдавленно усмехнулся и прикрыл глаза, наслаждаясь умелым ртом и языком парня. Однако как только тот вынырнул за дозой кислорода, пощадил его, поднялся, присел на бортик, и Кацуки, встав на колени, продолжил. Надо отдать ему должное, он знал, что делает. Никифоров даже на миг подумал остановить его и разузнать, где он такому научился, но ревностные мысли были отброшены подальше, их место заняло чувственное наслаждение. Хотя судя по непристойным звукам, издаваемым Юри, наслаждение было скорее пошлым и откровенным. Держа голову парня обеими руками, Виктор сам контролировал скорость, но в итоге Кацуки смело перехватил его запястья и вновь перенял инициативу. Никифоров не стал сопротивляться. Однако, стоило Юри сделать парочку особенно глубоких «приемов», как Виктор тут же отодвинул его, сказав севшим голосом: — Продолжим иначе. Повернись. Юри послушно скользнул к стене, уперся в нее руками и услышал: — Разработай себя. Вот от этого он покраснел до корней волос. Слишком личная просьба. Как вообще такое возможно? Все еще смущенно сопя, Кацуки не двигался. — Ладно, тогда я вхожу, — над самым ухом просипел Виктор, пальцами раздвинув ягодицы Юри, но тот дернулся и пролепетал: — Я сделаю-сделаю… не надо так… Коротко поцеловав Кацуки в плечо, Никифоров взял его левую ладонь, выдавил на нее смазку и вновь уселся позади парня. Юри, медленно поднеся к себе ладонь, размазал жидкость между ягодицами. После замер на пару секунд, словно собирался с силами. Никифоров видел, как дрожали его пальцы, которыми он нерешительно, неловко прикоснулся к себе, медленно помассировав вход. Виктор терпеливо молчал и наблюдал, давая парню время проникнуться ситуацией. Он собирался ему помочь, но лишь после того, как тот, наконец, решится действовать. Кацуки решился. Неожиданно ускорившись, он ввел в себя один палец, приглушенно простонал, и Никифоров сглотнул, приоткрыл рот, иначе задыхался при виде упругой задницы Кацуки, а тот, добавив второй палец, развел ноги шире, чуточку прогнулся и стал входить все интенсивнее. Хлюпая смазкой, Юри добавлял ко всему прочему более громкие стоны, но при этом явно кусал свою руку, и Виктор, подумав, что тот наверняка сейчас кончит, подался вперед, встал на колени позади Юри и, прохрипев тому: «Не останавливайся», обхватил его член. Как только совершил парочку движений, Кацуки вздрогнул, жалобно простонав, и горячая сперма брызнула в ладонь Никифорова. Тот, горячо дыша в шею парня, прижал эту же ладонь к его входу. Двумя руками раздвинул ягодицы и вставил член в мокрое подготовленное тело Юри. Громко ударяясь телами, оба хрипели, постанывали, а Кацуки и вовсе царапал руку Никифорова, которой он держал его поперек туловища. Вторая ладонь мужчины упиралась в стену перед лицом Юри, и тот прижался губами к выступающим костяшкам руки Виктора. Никифоров этой же ладонью обхватил подбородок Кацуки, позволил ему укусить себя за указательный палец, развернул его, выплескивая воду на пол, придавил к бортику, поставив Юри на четвереньки, и замедлился. Он наслаждался процессом, и Юри это понимал. От этого внутри все горело, хотелось, чтобы Никифоров нуждался в нем постоянно, и никого другого. От этих мыслей кожа Юри покрылась мурашками, он обхватил свой член ладонью и, свисая с бортика, принялся в такт движениям Виктора, помогать себе. Никифоров входил на всю длину, с упоением слушая всхлипы и стоны. Это сводило с ума. Склонившись, он жадно, ревностно прикусил кожу на лопатке парня, и тот, широко распахнув глаза, сам несколько раз подался к Никифорову. Мужчина ускорился, чувствуя, как Юри сжал его внутри, все мышцы парня напряглись, он соскользнул одним коленом, вернулся на место, задержал дыхание и, почти крича, кончил опять. Виктор, жестко всаживаясь в Юри, приподнял того так, что теперь он опирался руками о бортик и под аккомпанемент в виде шумного всплеска воды и звуков брызгающей при толчках смазки, пролитой на ягодицы Кацуки, с силой вошел в него, уткнулся лбом между влажных лопаток и кончил, раз за разом подаваясь бедрами вперед. Обхватив Кацуки, Никифоров повернул его лицо к себе и, Юри, встретив одурманенный взгляд голубых глаз, таких порочных и бездонных, с готовностью ответил на жаркий, немного удушающий поцелуй. Сердце сжалось от того, как искусно, но искренне целовал его Виктор, как наслаждался вкусом Юри, был ласковым с ним, шептал вперемежку с прикосновениями языка и губ какие-то нежности, даже шаловливые глупости, быть может, непристойности. Но все это вписывалось в атмосферу, созданную ими в этот вечер. Наконец, отодвинувшись, Никифоров с удовлетворенным вздохом плюхнулся обратно в воду, откинулся назад и даже вздрогнул, когда Юри вдруг, сев к нему на колени боком, положил голову на плечо и замер. Виктор, расценив такой невинный жест, как неутолимую жажду этого мальчишки в ласке, молча обхватил его плечи руками и поцеловал в мокрую макушку. Так тихо, почти не двигаясь, они и просидели. Потом Никифоров сам помыл Юри, чем вызвал у того очередную порцию всепоглощающего смущения, и оба покинули ванную. Виктор отправился вниз за едой, а Юри, отыскавший в комоде — по настоянию мужчины — его футболку и трусы, оделся, забрался под одеяло и подумал, не слишком ли громко кричал, ведь помимо них в доме еще Юра и Отабек. Однако вспомнив, что Плисецкому выделили комнату внизу, облегченно вздохнул и прикрыл глаза. Сладкая истома навалилась на тело. Было очень хорошо. Полное удовлетворение. Никифоров был таким умелым, страстным, что Кацуки начинал не на шутку пугаться происходящего. Но деваться было некуда. Пока что не стоило нервничать. Быть может, все будет хорошо. Кто знает?

***

      Погодин превзошел самого себя, в эту среду явившись на работу в ярчайшем образе «а-ля представитель кей-поп культуры». Светлые с едва заметным розоватым оттенком волосы все равно немного прикрывали глаза, падая на темные аккуратные линии бровей. В ноздре поблескивал крошечный «гвоздик», на левом ухе красовалась цепочка. Черные джинсы с высокой посадкой, что визуально еще больше уменьшили и без того узенькую талию Саши, прекрасно на нем сидели, а свободная темная рубашка, заправленная за пояс штанов делали плечи Погодина шире. В общем, Кацуки завис, когда узрел босса в таком виде, хотя давненько привык к его стилю. — Эй, у Погоды кто-то появился или что? — ткнул локтем в бок Юри Славик Котов, и оба покосились на улыбчивого Сашу. — Жуть, он даже не орет на нас. — В самом деле жуть, — весело усмехнулся Кацуки и отдал заказ ожидающему посетителю. — Что тут у вас по кофе? — пробормотал Погодин, обойдя Юри, и присел на корточки, положив планшетку с листами списков на колени. Он принялся рыться на полках под стойкой, пересчитал пачки кофейных зёрен и встал. Тут же наткнулся на внимательный взгляд Кацуки. — Тебе чего, работы нет? — Э… есть работа, — качнул головой Юри и добавил, вдруг сощурившись, — что с тобой, босс? — Со мной? — вытянулось лицо Погодина, но Юри успел заметить, как тот слегка покраснел. Он тронул пальцами мочку уха, кашлянул и пробормотал: — О чем ты говоришь? — Ты сегодня странный. — Ты постоянно странный и что мне теперь с этим делать? — привычно грубо рявкнул Саша, обошел Кацуки и скрылся за дверью коридора. Подумать над этим времени не было — в кофейню ввалилась толпа молодежи. Ребята принялись наперебой делать заказы, так что разбираться с этим пришлось и Коту, и Юри. Таким образом Кацуки с головой ушел в работу. Время неслось быстро, и Юри обалдел, когда увидел за окнами зажегшиеся фонари. — Иди уже, — напомнил о себе Слава и принялся за уборку помещения, — сегодня моя очередь закрывать смену. — Угу, — кивнул Кацуки, скинул темный фартук и, прихватив свой сотовый, поплелся в подсобку, на ходу при этом проверял, нет ли неотвеченных вызовов. Не было, но обнаружилось сообщение от Никифорова, присланное около двух часов назад. «Я заберу тебя после работы». И все. Более ни словечка. Лаконичность и краткость во всем — это Никифоров. Кацуки вошел в подсобное помещение и вновь застыл как вкопанный, поймав Погодина на том, что он, порозовев, с кем-то переписывается и взволнованно кусает губу. Сообразив, что это нечто личное, Юри немедленно опустил глаза в свой телефон, делая вид, что не заметил Сашу, прошел к шкафчику, но услышал: — Да, у меня появился любимый человек. Ее зовут Вика. Юри оглянулся и неловко улыбнулся, ответив: — Я рад, правда, очень рад за тебя. — Спасибо, Юри. Но это не значит, что мы теперь друзья, — насупился Саша, отводя глаза. — Разумеется, — усмехнулся японец, стягивая через голову рабочее поло, которое им выдавали на теплый сезон, и сменил тему. — Я на следующей неделе не смогу выйти. Зачеты начинаются. Скоро экзамены. Нужно готовиться. — Хорошо, вызову временно Костю. Не проблема. Костя Мартынов был, так сказать, резервом, поэтому проблем с подменой не возникало никогда. Этот парень даже будучи в самой отвратительной ситуации — как, например, около полугода назад смерть его матери — все равно как огурец являлся на работу, когда в нем нуждались. — Спасибо, — кивнул Кацуки, набросил поверх тоненького свитера спортивную ветровку и, сунув по карманам бумажник, ключи и мобильник, попрощался с боссом. — До встречи. — Забери там чаевые, — уже в спину бросил Погодин, и Юри прикрыл дверь. Забрав свой дневной заработок, Юри, выйдя из кофейни, сразу проверил через приложение свою карточку, облегченно вздохнул, увидев, что зарплата перечислена, к тому же судя по сумме, Погодин прибавил тому немалую премию, и спрятал телефон в карман. Посмотрел по сторонам в поисках машины Никифорова, но, так ничего знакомого не приметив, решил позвонить Плисецкому. Голос того был странным — хриплый и бесстрастный. Что это с ним? Еще тогда, завтракая в компании Отабека и Виктора, Юри заметил, что его друг молчалив и мрачен, но выяснять подробности было неуместно. А потом им так и не удалось остаться наедине. Лекции, часы занятий в библиотеке, работа. — Кацудон, ну чего тебе? Позвонил и молчишь, — грубо произнес Плисецкий. — Юрио, ты что, приболел? — встревоженно поинтересовался Кацуки, поглядел по сторонам и перебежал дорогу. Шагая по аллее, Кацуки глазами все еще искал знакомый внедорожник. — Расскажешь, что случилось? — Расскажу, — дрогнувшим голосом, жестко и как-то обреченно выдал Юра, а после вообще вынудил японца встать на месте, признавшись: — Меня, как пса дворового, трахнул Отабек. Причем, Кацудон, прикинь, этот козлина даже не гей! Прикольно, да? Кацуки слишком хорошо знал этот тон Юры, и означал он — я на грани срыва. — Так. Погоди, — наконец, обрел дар речи Кацуки и, увидев скамью, присел. — Как это случилось? То есть… я имею в виду, почему это случилось? Ты ведь терпеть его не можешь… — Оказывается, — деловито проговорил Плисецкий, будто ничего особенного и не стряслось, — ненависть к мужику, который выглядит, как бандит из корейских дорам, очень даже веская причина переспать с ним. Я не оттолкнул, а он рад стараться. — Юра вздохнул и сменил тон с преувеличенно веселого на абсолютно безжизненный. — Ну куда я влез, Юри? Что со мной такое? Я ненавижу этого урода, убить его хочу, но как вспомню… Мурашки размером со слона несутся по коже. Даже сейчас хочу повторить. — Он звонил? — Да. Дважды. Я не ответил. — Ну ты сдурел? — вскочил Кацуки вне себя от праведного гнева. — Я немного понял характер Отабека, он наверняка хотел обсудить с тобой случившееся. Немедленно перезвони ему! — Щас! — Юрка, не будь идиотом… — Знаешь, Кацудон, тебе пора очнуться, не все такие заботливые, как этот твой мафиози. Он хоть и придурок, но явно дорожит тобой. А тут пацан-натурал отделал гея. Как тебе? Не удивлюсь, если он полночи потом блевал. Слушать подобное было крайне болезненно для Кацуки, ведь он считал Плисецкого красавцем, в которого мог бы влюбиться даже натурал. Вот такая святая невинность — Юри. Только теперь он понимал, насколько порой глуп. — Ладно, — вздохнул японец, — я выведаю что-нибудь через Виктора. Потом расскажу. — А, как хочешь. Давай, оторвись там, — и Плисецкий быстро сбросил вызов, оставив Юри с горьким разочарованием в груди. Начиная нервничать из-за опоздания Никифорова, Юри уже направился к остановке, чтобы поехать к другу, когда рядом с тротуаром вдруг притормозил серебристый спортивный «Мерседес», фары дважды подмигнули и опустившееся с тихим жужжанием стекло позволило услышать: — Юри, садись. Растерянно моргнув, Кацуки еще раз скользнул взглядом по автомобилю, который от новизны мягко поблескивал в свете уличных фонарей, открыл дверцу и опустился на сиденье рядом с водительским. Никифоров улыбался, когда, внимательно глядя в боковое зеркало, отъезжал от обочины, а Кацуки глядел на него, отмечая, что салон успел пропитаться запахом Виктора. — Привет, — вспомнил Юри, что не поздоровался, чем вызвал у Никифорова более широкую улыбку. Мужчина сиял, воодушевленный и наполненный силой, будто в его жизни сейчас был наилучший период. Кацуки как-то даже проникся и тоже почувствовал себя более счастливым, чем мог до этого. — Здравствуй, Юри, — вливаясь в поток машин, кивнул Виктор и спросил: — Ты голоден? — Ну да… только не думаю, что смогу есть в твоем присутствии. Повисла пауза, после чего Виктор громко рассмеялся, да так заразительно, что и сам Кацуки усмехнулся. — Почти комплимент, — сказал Виктор, стрельнув глазами в сторону японца, — но граничит с оскорблением. — Я имел в виду… — Я понял, Юри. Ты хотел сказать, что не сможешь есть из-за волнения. — Точно… Прости. — Однако, — мужчина вздохнул, — я вынужден настоять на ужине. Голодовка приведет тебя к похудению, а ты мне очень нравишься таким, каким являешься сейчас. К тому же болезни всякие… Ну ты понимаешь. Так что едем ужинать. Я, между прочим, сам только что с деловых переговоров, а поесть там времени не выпало. — Всегда есть подвох. Я-то подумал, заботишься, — улыбнулся Кацуки, поглядев прямо перед собой, а Никифоров, тем временем, остановившись на светофоре, уставился на Юри, после поймал его руку, переплел пальцы и под удивленным взглядом карих глаз склонился и поцеловал его. Кацуки задохнулся. Виктор, не расцепив пальцы, так вместе с рукой Юри и повел машину дальше, положив ее себе на бедро. Позиция эта в край смутила японца. Он краснел и суетливо глядел по сторонам, не имея сил сфокусироваться на чем-то одном. Сердце глухо колотилось в груди, а во рту пересохло. В итоге, перенервничав, Кацуки выдернул свои пальцы из хватки Никифорова, и тот, не успев среагировать, глядя на дорогу, холодно поинтересовался: — Что это было, Юри? Тебе неприятны мои прикосновения? Кацуки тщательно продумывал ответ, так что заговорил только спустя пару минут: — Это не так. Мне приятно. Просто ни к чему нежности. Конечно Юри боялся привязаться к Виктору окончательно, поэтому держал оборону, как мог. Никифоров, будучи мужчиной внимательным и проницательным, давно уловил настороженность японца. Его влекло это посильнее страстности Юри в постели. Он буквально вскипел в тот миг, когда Кацуки осмелился оттолкнуть его руку, так что теперь, ведя автомобиль, старательно уговаривал себя не напугать Юри. Тот и без того словно загнанный зверек. Но что больше удивило Виктора, так это горечь, разлившаяся в груди, будто грубый жест Кацуки в самом деле глубоко его задел. Вероятно, правда задел. — Юри, а если я скажу, что мне хочется дарить тебе нежность, что тогда? — Короткий взгляд на японца. — Все равно оттолкнешь? Кацуки задумчиво уставился на Никифорова, пытаясь разобраться, не лжет ли тот, и, видимо, решив, что можно немного довериться, смягчился. — Если так, то прошу прощения. Я не хотел обидеть тебя. — Обидеть? — будто пробуя слово на вкус, переспросил Виктор. — Это довольно сложно. — А мне показалось, проще простого. Взгляды на миг пересеклись. Юри вздрогнул от увиденного: пожар среди бесконечных льдов. — Это смотря кто обижает, мое ты японское солнышко. Каждый раз это происходило — ласковые слова обдавали сердце Юри кипятком. Он плавился, будто ириска в жаркий день. Вот только «солнышком» был не Кацуки, а Никифоров: теплое такое, заботливое, но опасное и грозящее сжечь все дотла. — Поехали со мной в Москву на следующей неделе, — предложил Никифоров, притормаживая у небольшого кафе. Юри с радостью отметил, что он привез его не в дорогущий ресторан, к тому же одет Никифоров был просто и неброско. Так что, вероятно, и не планировалось пафосных времяпрепровождений. — Прости, не смогу. Зачеты, — ответил Юри, выходя из машины. Виктор покинул салон следом, обогнул капот и, взяв Юри за руку, повел в кафе. Ответил он парню лишь после того, как они уселись в укромном местечке, подальше от окон — Виктор ведь без охраны — и сделали заказ: — Я могу подстроить поездку под твой график. Юри, все еще чувствовавший в присутствии Виктора смущение, коротко посмотрел ему в глаза и пробубнил: — Не нужно, Витя. Как-нибудь в другой раз. Никифоров отчего-то улыбнулся, а после сказал: — У меня сердце в пятки, когда ты меня так называешь. От искренности такого признания Кацуки уже не мог справиться с собой. Он подпер подбородок рукой, пальцами скрывая покрасневшую щеку, и уставился в сторону. Его глаза горели, а пульс зашкаливал. — Это неправильно, — тихо пробормотал он, не совсем понимая, что говорит вслух, поэтому удивленно вытянулся, когда Виктор вдруг ответил ему: — Это нормально, Юри. Ты молод, импульсивен. Ничего удивительного в твоем смущении нет, я ведь старше тебя на десять лет, но чтобы тебе полегчало, признаюсь: я тоже взволнован, просто научился владеть собой. Его добрая улыбка вкупе с мягким взглядом чуточку успокоили обеспокоенного Кацуки, и тот, наконец, смог по-человечески заговорить. — Спасибо за поддержку, — произнес он, — не ожидал от тебя. — Вот ты всегда так. Вначале комплимент, а потом, получи, Никифоров, удар ниже пояса. Юри тихо рассмеялся, расслабившись, а потом принесли заказанные ими блюда, и оба принялись, коротко переговариваясь, есть. Тогда Юри и закрепил в голове мысль, что ему следует разузнать об Отабеке. Однако пока что парень не лез в это, выпил по рекомендации Виктора половину бокала вина, доел свою порцию рыбы — снова по настоянию своего спутника — и они покинули кафе. Полагая, что Никифоров повезет его в Репино, Кацуки невероятно изумился, когда обнаружил, что мужчина прикатил на Заневский проспект и остановился у его дома. — Идем, — сверкнул Виктор глазами, вышел, забрал что-то с заднего сиденья и, обойдя машину, приобнял Юри за плечи, насильно ведя того к двери. — Готов провести со мной бессонную ночь до самого рассвета? Тебе ведь завтра только к обеду в институт? Кацуки опешил, поднимаясь по лестнице, и пробормотал, что готов, тогда Никифоров пробормотал ему на ухо, окончательно выбивая почву из-под ног Юри: — Ну смотри, ты сам согласился. Осознание того, что именно имел в виду Виктор, говоря «бессонная ночь», пришло лишь тогда, когда они поднялись на крышу дома. Растерянно встав на месте и поежившись на ветру, Юри уставился на Виктора, который прошел вперед, расстелил плед, положил на него пакет с чем-то и оглянулся на Кацуки. — Иди сюда. Это место было явно чьим-то, потому что здесь имелся даже навес, будто кто-то устраивал тут посиделки или просто в одиночестве любовался закатами и рассветами. Юри не был тут раньше, с теперь удивленно глядел на Никифорова. Глядел до тех пор, пока они не уселись, а потом Виктор, укрывая Юри и себя вторым пледом, отвернулся. Пакет зашуршал и взгляду Юри предстал серебристый термос и два бумажных стаканчика. Щелкнула крышка и в молчании Виктор разлил по стаканам ароматный горячий напиток. — Глинтвейн? — севшим голосом просипел Юри, принимая свою порцию. Его пальцы коснулись пальцев Никифорова, и тот вскинул глаза, не теряя зрительного контакта, мужчина закрыл термос, поставил его между ним и Юри, а после увлеченно принялся наблюдать за выражением лица Кацуки, потому что тот все же отвел глаза. Подтянув Юри к себе, Никифоров обнял его, и парень сдался — опустил голову тому на плечо. Они медленно пили глинтвейн и наслаждались видом ночного Санкт-Петербурга. Конечно Никифоров понимал, что до рассвета они тут окоченеют, так что планировал устроиться в теплой постели Юри, однако самому хотелось посидеть на крыше подольше. Это навевало приятные воспоминания. Песни под гитару, портвейн, сигареты, первая влюбленность, драки и крепкая дружба. А потом… Их трое — лучшие друзья. Отправились на службу. Одного не стало на первой же операции. Второй бросил службу, насмотревшись на разорванные взрывами тела. А Никифоров… Что Никифоров? Гибель людей в мирное время. Кого это оставит равнодушным. Вот шел он в магазин, смотрел в светлые лица простых граждан, а потом делал зачистку здания, где среди искалеченных тел могли лежать те, кого он видел еще утром живыми и невредимыми. Мало кто останется в своем уме после всего этого. Никифоров справлялся, как мог. Нужно было держаться. Хватило ему того, что родителей не стало, когда тот в пятый класс ходил. Потерял все одним махом. Откуда же теперь взять ему мягкость в характере? Как научиться вот такой наивности, которой обладает Кацуки? Да и нужно ли Никифорову это? — Почему ты бросил службу? — неожиданно спросил Юри, и Виктор поглядел на него удивленно. — Так сложилось, — отрезал он, заметил, как Юри немного обиженно отвернулся и добавил: — Я не могу говорить о тех временах. Это не потому, что я тебе не доверяю. Просто не лучшая тема для разговора. — Но тебе было больно, — уперся Кацуки. Виктор смотрел на то, как парень угрюмо глядел вдаль, сведя темные брови на переносице. В груди Никифорова разлилось тепло, будто это была благодарность за то, каким настойчивым и умным был этот паренек. — Ты о шрамах? — Да. — Кацуки резко повернулся и с жаром выпалил — вероятно, вино спровоцировало: — Не поверю, что ты такой сильный! То есть поверю! Но ты в самом деле страдал, я чувствую это! Не отнекивайся! — Не буду, — как-то грустно улыбнулся Виктор, сморгнул наваждение, которому успел поддаться, и вдруг заговорил с легкостью и откровенностью: — Я убивал людей, Юри. Это несложно. Мои руки в крови. Я столько лет держу себя в узде, чтобы меня уважали, ведь первые годы после окончания службы я сам на себя не был похож. Мне приходилось рвать глотки голыми руками. Ты совсем меня не знаешь, Юри, видишь какого-то принца на белом коне, а это не так. — Я вижу… — понизив голос, произнес Кацуки, даже вздрагивая от эмоций, — вижу человека, который прошел сложный путь. Ты продолжаешь по нему идти. Никифоров в упор смотрел Юри в глаза, и тот понимал, что ступил на опасную дорожку, осмелившись поддеть пальцами маску Виктора, и как только это сделал, мужчина словно ударил по его рукам. — У каждого из нас свой путь, — привычно улыбнувшись, безапелляционно отрезал Никифоров. — Не перегибай. Ничего особенного в моей жизни не было. Юри помолчал, опустив голову, допил вино и протянул Виктору стаканчик. А потом, пока тот наполнял его очередной порцией пряного глинтвейна, воспользовался ситуацией: резко подался к Виктору, обхватил его лицо ладонями и припал губами к его губам, покрасневшим от специй, которыми был наполнен напиток. Он сам целовал застывшего с термосом и стаканчиком в руках Никифорова. Сам поглаживал того по скулам. Запускал пальцы в волосы на затылке. Целовал и целовал, пока Виктор не поставил термос и не прижал парня к себе, проливая вино на плед. Так и целовались — жарко, чуточку болезненно, будто изголодались друг без друга. Каждый вложил в этот поцелуй свое: Никифоров благодарил и проявлял заботу; Юри дарил нежность, вручал свою жизнь Виктору. И тот принимал. Бережно, чуточку напряженно, ведь ничего подобного не планировал, но не мог отказаться от того, что подкинула судьба. — Юри, — ткнувшись лбом в лоб парня, протянул Виктор. — Мгм? — Я замерз, — хохотнул мужчина и отодвинулся. — К тому же сел на мокрое пятно, — рассмеялся он по-мальчишески искренне. — Идем к тебе. — А как же рассвет? — съехидничал Кацуки, вскинув голову, потому что Виктор уже встал, и в глазах помутилось от количества выпитого. — Обещаю, мы его встретим вместе. Обязательно. Когда потеплеет. Это обещание отозвалось в груди Юри гулким эхом, словно камень рухнул вниз, и в области желудка все завязалось узлом, ведь это вроде как намек на более долгие отношения, чем мог предположить Юри. Значит, потеплеет, а они все еще будут вместе? Широко улыбнувшись, Юри встал и обнял мужчину за плечи, уже во второй раз за вечер вогнав в ступор. Тот усмехнулся, прижал Кацуки к себе и забавно пропел: — У меня к тебе влечение, вплоть до умопомрачения. — И добавил: — Юри-Юри, нехорошо так откровенно соблазнять мужчину. Надеюсь, ты в своем универе не тискаешь всех подряд. — Чего? — отодвинулся Юри, пьяно моргнув, и Никифоров опять расхохотался, щелкнул японца по носу и подтолкнул к двери: — Иди уже. Придется уложить тебя спать. Но утром — не обижайся. Юри не понял, почему не обижаться, и покорно поплелся прочь с крыши, краешком сознания напоминая себе, что о казахе так и не спросил. Но спать в самом деле хотелось беспощадно сильно. Он вымотался за последние дни: учеба, работа, да еще эти странные отношения. Но улыбка все же заиграла на губах парня, ведь сегодняшний вечер открыл для него Виктора с иной стороны. У того были свои демоны, слабости и страхи. Это интриговало и влекло Кацуки, так что японец обещал пропасть с головой в этих отношениях. С такими мыслями он под милые комментарии Никифорова и вошел в квартиру, только там поняв, насколько продрог. Но с ним был Виктор, который, как отрывками помнил Кацуки, переодел его, уложил в кровать и, сверху еще укутав пледом, сам устроился рядом, прижав парня к своей груди. Юри плохо соображал, так что и припомнить не смог, когда так внезапно охмелел. Вероятно, после того, как резко встал, в голову и ударило. Хотя если посудить, он был не столько пьян, сколько просто устал. Так что прижавшись к Никифорову, тихо пробормотал слова благодарности и мгновенно вырубился.