***
Кацуки не мог уснуть. Сильно болело в левом боку. Он все ворочался, искал удобную позу и вроде находил, но как только затихал, тут же начинало ныть с прежней силой. Уже и гелем специальным натерся, тем, что всегда покупал для тренировок, после которых часто болели суставы, но сейчас не помогало. Спорт — это хорошо, однако вот боли приносит немало. Но если учесть, что Кацуки давненько не появлялся на катке, было вдвойне больнее. Мышцы немного утратили силу, пора было привести тело в тонус. Прокручивая в голове встречу с Кириллом, Юри тискал пальцами угол подушки, нервничая, и в итоге решил, что неплохо бы чего-нибудь выпить, дабы уснуть и завтра не казаться ходячим трупом, а из «выпить» была только настойка, да и то, черт пойми с каким сроком годности. Щуря карие глаза в ярком свете кухни, куда парень пришел как раз за рюмкой настойки, он старательно искал дату изготовления на этикетке, когда вдруг в дверь нетерпеливо позвонили. Юри вздрогнул, отчетливо ощутив, как горячая волна прошлась по всему телу и рухнула к ступням. Сглотнув, Кацуки поставил бутылку на стол, вытащил из верхнего ящика тумбочки кухонный нож, подкрался к двери и дрожащими пальцами открыл глазок. Выдохнув с огромным облегчением, Юри щелкнул замком и широко распахнул дверь, от чего голубые глаза Никифорова ярко сверкнули весельем, а губы дрогнули в приветливой улыбке. Ни слова не говоря, мужчина уверенно шагнул в квартиру, пяткой захлопнул за собой дверь, схватил Юри за плечи и, дернув на себя, впился в его пересохшие губы. Нож выпал из рук Юри, глухо ударившись об пол, но Виктор поцелуя не прервал. Напротив, бережно обхватил лицо парня и смягчился, значительно уменьшив напор. У Кацуки едва ноги не подкосились от неожиданной нежности. Сердце тяжело отбивало незнакомый такт, мучая Юри, добавляя ему вопросов, ведь он совершенно не понимал Никифорова. Как Виктор на самом деле относится к нему? Что чувствует? Когда откроется? В ушах звенело, а руки японца сами вцепились в куртку Виктора на спине. Так и стояли, целуясь, пока у обоих не припухли губы. Тогда Никифоров отодвинулся чуточку назад, но все равно не отпуская парня, оглядел его лицо, повернул за подбородок вначале влево, затем вправо, будто выискивая какие-то следы. Придирчиво очертил большим пальцем контур чувственных губ, и только после этого заговорил. — Не перестану удивляться тебе, Юри Кацуки, — произнес он немного насмешливо, — дверь открыл так, будто готов был немедленно наброситься. Так еще и нож? Кажется, ты должен мне кое-то рассказать, верно? — Мужчина склонил голову набок, заинтересованно и твердо глядя в побледневшее лицо японца, а он отошел назад, оперся руками об тумбочку, вставая боком к Никифорову, опустил голову и выдал — жестко и неожиданно холодно: — Я сам, Витя. Прошу тебя, не встревай в это, — и повторил, — я сам. Я знаю, ты наверняка осведомлен о поступке Кирилла. Ты ведь следишь за мной, так? — Вишнево-карие глаза одарили Никифорова таким взглядом, что тот невольно сжал кулаки, держа руки в карманах спортивных серых брюк. — Я должен решить проблему с этим человеком сам. Виктор помолчал пару минут, чтобы взять верх над эмоциями, а когда заговорил, тон его был ледяным. — Да, мои люди следят за тобой. Как думаешь, зачем я это делаю? — Вот теперь Юри немного испугался и внимательно всмотрелся в аристократичное лицо Виктора. Тот раздраженно хмыкнул. — Я о жене так не заботился, как сейчас о тебе. И только посмей ляпнуть что-то вроде «я же не просил». Мне плевать, нравится тебе это внимание или нет, я запрещаю не то что говорить с этим уродом, даже на сотню метров к нему приближаться. Если ты надумаешь геройствовать, — Никифоров шагнул к парню, но рук из карманов не вынул, сдержался от греха подальше, — Юри, милый мой, я у всех на глазах сверну шею твоему ненаглядному Смирнитскому, и попробуй ты мне вякни, что я чудовищен. Не нравится? Я ведь убийца, так? А что же тогда тебя зацепило в нем? Приятно быть униженным? — сорвался на резкий хриплый крик Виктор, и Кацуки ошарашенно замер. Он впервые видел его таким. Во всей красе, так сказать. Обычно только холодная улыбка и взгляд, наполненный угрозой или насмешкой, а сейчас — вздувшиеся вены на шее, испарина на лбу. — Что ты… что ты такое… говоришь, Витя? — ослабшим голосом пробормотал Кацуки, во все глаза глядя на Виктора. — За что ты так? — За что я так? А ты за что со мной так? — зло посмеиваясь, выдавил Никифоров и развел руками. — Я там, в Москве, почувствовал себя бессильным идиотом! Тебя одного оставил! А потом получи, Никифоров, распишись, мать твою, и погляди, как этого мальчишку к стене прижимают, на колени ставят и лапают. Как я должен реагировать? Но знаешь, Юри, это еще полбеды, — кивнул мужчина, вскинув руки, будто сдаваясь, — с этим я справился. Проглотил. Приехал просто увидеть тебя, проверить, как ты. И с чем же я столкнулся? Да с наглым засранцем, который супергероя из себя строить удумал! Ты продолжаешь отмахиваться от моей помощи, как от чего-то нахрен тебе не сдавшегося, заметил? Хочешь развязать этому мудаку руки? Я видел таких, как он, знаю этот тип людей. Их нужно сразу башкой да о стену… — Витя… — Что Витя? Что Витя? Да, это я! Внимательно тебя слушаю, Юри. Может, сейчас поведаешь, какого дьявола ты относишься ко мне, как к дерьму? Я плохо с тобой обращаюсь? Давлю на тебя? Что не так? Расскажи, давай, — демонстративно поглядел на свои часы и добавил, — а то мне уже пора. Знаешь, у таких головорезов, как я, дел всегда много. Это была горькая ирония, но как ни старался Виктор разозлиться на Юри, понимал — зол он только на себя, потому что никак не может добиться расположения упрямого японца. И сколько бы сейчас тревог не роилось в душе Виктора, он отчетливо ощущал некоторую зависимость от Юри. Не слишком радостное открытие, но все же почему-то приносящее облегчение. Словно Никифоров отыскал причину собственной нервозности, словно обрел смысл такого поведения. Только бы Кацуки понял, что бесится его мужчина как раз по причине беспокойства, но вот признаваться в этом сам Виктор не спешил. Никогда еще он не чувствовал себя настолько уязвимым, и если об этой слабости пронюхает хоть кто-то из его окружения, будет плохо, а в первую очередь, достанется именно Юри. Но с другой стороны, Никифоров не был бы Никифоровым, если бы не обладал чертой, присущей людям, которые склонны к риску. Иными словами, Виктор умел «грудью на амбразуру». Кишки себе выпустит, но защитит. Хочет этого Юри или нет. Пусть хоть все Смирнитские на планете ополчатся против Виктора, тот ни на шаг не отступит. Кацуки смотрел на Виктора с тоской в глубине взгляда, обреченно ссутулив плечи. Будто камень на шею повесил и не мог выпрямиться. — Я ошибся, когда вслух намекнул на твой род занятий, — проговорил он тихим голосом, глядя на Никифорова, который, как бык, смотрел на него исподлобья. — Тебя это задело, я вижу. Прошу прощения. Но ты дважды приписал мне самого ненавистного для меня человека. Почему ты думаешь, что он мне интересен? Я просто… — голос дрогнул. — Я просто не хочу быть трусом в твоих глазах! — пронесся ответ отчаянным воплем по всей квартире. Никифоров тяжело выдохнул, поставил руки на бедра, опустив голову, и сказал уже нормальным тоном, более или менее успокоившись: — Юри, после того, с чем я столкнулся тогда, в том торговом центре, еще ни разу не подумал о тебе, как о трусе. Даже запугивая, угрожая после столкновения в «Драконе», я все равно видел, ты боишься за друга, не за себя. — Голубые глаза, наполненные неведомыми до этого чувствами, пронзили Юри тяжелым взглядом. — Ты вообще себя не бережешь, мальчишка. Почему я, занимаясь важными делами, раз за разом дергаю Отабека, чтобы он доложил мне о каждом твоем шаге? Это не значит для тебя ровным счетом ничего? И кто тогда жесток — я или ты, Юри? Кацуки проглотил обиду, ведь он, простите, не ясновидящий, видеть будущее не умеет. Как он должен был догадаться о каких-либо чувствах Виктора? Досадуя на себя и заодно на агрессию Никифорова, Юри передернул плечами, потер шею, немного сжался от боли в боку и покосился на застывшего в ожидании ответа Виктора. — Я прошу прощения. Мне сложно тебя понять. Очень сложно. Дай мне время. — Это что сейчас было? — прищурился Виктор. — Предлагаешь оставить тебя? От самой этой мысли Юри стало дурно. Как это оставить? Он выпрямился, сжал кулаки и четко произнес: — Нет. Не оставляй. Просто не пугай меня больше. Каждый раз, когда от тебя слышу о… о нем, мне страшно, что ты сорвешься. Вот и молчал об этом, — признался и притих. Виктор кивнул. — Так ты боялся, что я его убью? Кацуки, дернувшись от этих слов, вскинул на мужчину страдальческий взгляд и протянул: — Вот видишь, ты опять заводишься. Как тогда мне рассказывать о поступках Кирилла? — Для начала, на минуточку, — жестом руки прервал Никифоров парня, — прекрати называть это имя. Он — урод, а не Кирилл. Кроме этого, Юри, я тебя умоляю, четко для себя реши — встречаешься ты с убийцей или с человеком, который способен тебя защищать до конца дней? Юри уставился на Виктора так, как если бы тот признался ему в любви. Сердце оборвалось, а после и вовсе зашлось в сладкой истоме. Кацуки даже пришлось потереть грудную клетку от накатившего восторга. Глаза повлажнели, от чего Виктор снова прищурился, изучая реакцию парня, а после Юри устало выдохнул и абсолютно обезоружил Виктора: он подошел к нему, обнял и будто сдался. Никифоров осторожно положил руки на спину парня, едва заметно поглаживая его, а потом жестко поинтересовался: — Рентген делал? Ребра болят? Юри напрягся, отодвинулся и виновато признался: — Не делал. Времени нет. — Почему я не удивлен? По-хозяйски щелкнув замком, Никифоров снял кроссовки, прошел в гостиную, на ходу набирая кого-то на телефоне, сбросил куртку и присел на диван. Юри, переминаясь с ноги на ногу, оказался под пристальным вниманием мужчины, который проговорил: — Миша, доброй ночи. Извини за поздний звонок. Не мог бы ты завтра осмотреть одного моего друга? Правда? Ну хорошо… «Одного моего друга». Юри старался не зацикливаться. Понятно, они только что поссорились, потом как-то незаметно помирились, однако напряжение все еще висело в воздухе. Так что обращать внимание на реплики раздраженного Виктора было немного глупо. Кацуки позволил тому поговорить с неизвестным Мишей, который, видимо, был врачом, а сам ушел в спальню. Прикрыл дверь и улегся. Но в боку все еще болело. Цокнув, Юри зажег ночник, стянул через голову футболку и осмотрел торс. Как и предполагалось, проступил синяк, причем обрел он довольно жуткие оттенки. Искренне надеясь, что ребра не пострадали, Кацуки хотел было лечь обратно, когда в комнату вошел Виктор, медленно вертя в пальцах мобильник. Он скользнул взглядом по Юри, ничем не выдал чувств, когда приметил синяк, подошел к тумбочке и положил телефон. Затем сел спиной к парню, снял свой черный джемпер, обнажая те самые рубцы, и вдруг пробормотал: — Юри, я правда его убью, если он посмеет еще раз… — Виктор не договорил, потому что теплая ладонь японца легла на его плечо. Он поднялся, стянул штаны, носки, бросил все на пол и, резко отдернув одеяло, улегся, повернувшись к Юри. — Свет погаси, — даже не взглянув на парня, отчеканил Никифоров, и Юри интуитивно ощутил — хочет скрыть свои эмоции. Выполнив просьбу, Кацуки в темноте надел футболку, скромно прилег с краю, но после секундной заминки сам же придвинулся поближе к Виктору. После и вовсе перекатился на бок и ткнулся лбом в мужскую грудь, будто смущаясь, что вновь проявляет слабость. Никифоров ни слова не проронил, просто погладил парня по затылку и убрал руку. Боялся причинить боль, если обнимет его, синячище-то вид имело неприятный, а значит, Юри как минимум испытывал дискомфорт. Медленно расслабляясь, Кацуки подумал о завтрашнем дне. Наверняка утром ему будет намного хуже, чем после попойки с Плисецким. И тут же огнем по сердцу хлынула кровь, как только Юри вспомнил слова Никифорова о том, что защищать его он собрался до конца дней. Только правда не уточнил, чьих именно. Впрочем, сейчас не так уж и важно.***
Неделя прошла как в тумане. С Виктором Юри переписывался коротко, поскольку и у него, и у самого Юри была полная загрузка. Что-то — как оговорился Отабек Плисецкому — стряслось в одном из казино, которым владел Виктор, и тому пришлось лично присутствовать при разбирательствах. Кстати, об Алтыне и Юре. Эти двое вели себя странно. До того странно, что Кацуки, будучи погруженным в учебу и проект до самой пятницы, безумно удивился, когда Плисецкий сообщил ему, что ежедневно переписывается с казахом. Беседы эти, как уверял Юрио, ничего особенного не значили, но Кацуки все же насторожился. Алтын конечно привлекательный и мужественный, но вот как-то ни разу тянет на представителя меньшинств. К тому же Юри все еще помнил, как выглядел Плисецкий после ночи дома у Никифорова. А еще более странным показалось то, что казах стал доверять Юре, даже сообщал иногда о проблемах Виктора. Кацуки был в недоумении. — На обед идешь? — спросил Плисецкий, лицо которого было не менее бледным, чем у Юри. Оба едва держали глаза открытыми. Спать хотелось просто невыносимо. До презентации оставалось полчаса. — Перехватим чего и в бой. — Кажется, мне не суждено поесть, — прочитав сообщение от Никифорова, пробормотал Юри и ткнул телефон прямо под нос другу. — Взгляни. — «Живо в медпункт. Тебя там ждут», — медленно и вяло прочитал Плисецкий, после чего перевел мутный взгляд на Юри, отхлебнул энергетика и спросил: — Это че, типа свиданка? Кацудон, если он тебя там того, ты ж на презентацию не придешь. — Юрио, — закатил глаза Кацуки, встал со скамьи, где они устроили себе отдых, и проговорил: — Иди и поешь, скоро вернусь. Прихвати мне шоколадный батончик — хотя бы глюкоза в кровь. — Окей, — кивнул Плисецкий, и Юри поторопился в указанном направлении. Он пересек территорию института, свернул к запасному выходу, двери которого в целях проветривания были распахнуты настежь, и скрылся в полумраке коридора. Студентов было мало. Кто обедал, кто грелся на солнце, а кто и вовсе заседал в аудитории. Так что Юри добрался до кабинета медсестры очень быстро и без лишних разговоров с кем-либо из знакомых. К тому же следовало поторопиться — проект сам себя не презентует, и пусть Юра занимал руководящий пост в их команде, все же и на Кацуки висела немалая ответственность. Впрочем, как и на других участниках. Каждому была поручена своя роль. В медпункте привычно пахло лекарственными препаратами, в частности чем-то ментоловым и, кажется, йодом, даже несмотря на то, что окно было открыто. Юри прикрыл за собой дверь, огляделся и за шторкой, наполовину задернутой, увидел незнакомого мужчину в строгом костюме. Он вскинул на Кацуки проницательные глаза, поправил стильные очки в тонкой оправе, встал и, протянув Юри руку, с улыбкой произнес: — Господин Кацуки, мое имя Михаил. Я — врач и друг Виктора. — Юри ответил на рукопожатие, внимательно разглядывая этого приятного мужчину. Тот указал на кушетку. — Прошу, присядьте. К сожалению, раньше я не мог осмотреть вас, поскольку пришлось на некоторое время покинуть Петербург. Однако Витя очень настаивал, поэтому я здесь. Кацуки присел, но тут же поставил в известность: — Только можно побыстрее, у меня сдача проекта. Быть может, вышло грубовато, но Михаил отреагировал спокойно. Он кивнул, отошел к раковине, тщательно вымыл руки, вытер и, усевшись на стул, открыл свой кейс. — Снимите футболку, госпо… — Юри. Можно просто Юри. — Как угодно. Снимите ее, пожалуйста. Японец торопливо разделся и чуточку вздрогнул от холодного прикосновения металла: врач начал прослушивать дыхание Кацуки, вынув из чемоданчика фонендоскоп. Процедура оказалась достаточно долгой, так что Кацуки немного забеспокоился. Но, отложив прибор в сторону, мужчина произнес: — Легкое не повреждено. Вы наверняка почувствовали бы, если бы что-то было не так. Полагаю, кроме боли в этой области вас ничего не беспокоит? Юри задумался, посмотрел на синяк и кивнул. — Да, вроде все в порядке. — Хорошо, я уверен, что в более глубоком обследовании нет необходимости. Но вот это, Юри, — он опустил глаза к гематоме на теле Кацуки, — все же лучше поскорее свести. Как минимум — йодовая сетка. Если хотите что-то подороже, то говорю как врач с опытом — йодовая сетка лучше всего. Так что паниковать Виктору не стоило, — улыбнулся Михаил и захлопнул кейс. — Берегите себя, Юри. — С-спасибо, — озадаченно пробормотал Кацуки, а после не удержался и спросил: — Виктор паниковал по этому поводу? Врач поднялся, оправил низ пиджака и безмятежно ответил: — Душу мне вымотал. Всего хорошего, Юри. — Всего хорошего, — вскочил и Кацуки. — Еще раз спасибо! — Не за что. Михаил покинул медпункт, а Юри плюхнулся на кушетку и прикусил губу, потому что улыбка вместе с нервным смешком рвались наружу. Надо же, Витя переживал за него. Бережно храня эту мысль в своей голове, Кацуки опомнился, оделся, схватил сумку и понесся в аудиторию. К счастью, ребята справились. Никто из команды не подвел. Однако сразу после завершения занятия, студентов не отпустили. Профессор сообщил, что должен объявить о распределении на летний период, чем удивил всех, ведь обычно списки вывешивали на стенде у выхода из института. Но в этот солнечный день профессор был, так сказать, в ударе, поскольку ни одна из групп не провалила свой проект. — Итак, мои дорогие, — проговорил мужчина, — я назову некоторые фамилии и распределения, но следует учесть, что основную роль сыграют результаты экзаменов и курсовой. Поэтому все может измениться. — Профессор перешел к делу, назначая места для прохождения летней практики и отмечая, что это в будущем может стать отработкой по окончании учебы в целом. Но как же все уставились на японца, когда прозвучала его фамилия, а за ней следующие слова: — Юри, тебя отправляют в частную организацию в Японию. Замечательно вышло, не так ли? В аудитории повисла гробовая тишина — муха незамеченной не пролетела бы. Кацуки сглотнул и слегка покраснел, полагая, что это какая-то ошибка. Он встал и проговорил: — Профессор, я ведь не имею отношения к Японии. То есть не так… Университет ведь не сотрудничает… Я ничего не понимаю. Как это? Что происходит? — Происходит то, что тебя отправляют на остров Кюсю. На Родину, Юри. Кацуки все еще не мог сообразить, каким образом его практика относится к Кюсю. — Юри, тебе устроили небольшую экспедицию по храмам в Японии. В конце, как все студенты, сдашь мне методичку с полным отчетом. Профессор даже голову не вскинул на парня, и тот стоял до тех пор, пока мужчина не продолжил зачитывать распределение других студентов, да и то присел Юри лишь благодаря Плисецкому. — Не тупи. Понятно, что Никифоров потрудился, — шепнул Юра, и кровь хлынула к лицу Кацуки. Он опустил глаза, нахмурив лоб. То ли обижаться на Виктора за то, что тот скрыл свои намерения, то ли расцеловать. Последнее заново вскипятило японскую кровь, стоило лишь Юри подумать, как Витя расплывется в счастливой улыбке, если его поблагодарят. А ведь Юри еще ни разу не сказал ему простого человеческого спасибо за поддержку во всем. Пусть их отношения начались не с самого приятного события, но все же они стали мягче, чувственнее и намного искреннее. Наконец, профессор распустил студентов, и Кацуки на пару с Юрой покинул аудиторию под завистливыми взглядами одногруппников. Чувствуя по этому поводу неловкость, Юри старался выглядеть невозмутимым, но в груди бушевали страсти. Он хотел немедленно поговорить с Виктором. — Ты куда теперь? — спросил Плисецкий, когда они шли по коридору. Юри счастливо улыбнулся, хотя и был заметно усталым. — Надо увидеться с Витей. — А, ну конечно, — скептично скривился Плисецкий. Парни свернули к выходу, и вдруг Кацуки вздрогнул, потому что на подоконнике сидел Смирнитский, одну ногу поставив на тонкую трубу отопительной системы. Рядом с ним стояли еще двое и непринужденно болтали, но тут же они втроем уставились на Юри и Плисецкого, а те, умолкнув, прошли мимо. Однако Кацуки успел столкнуться с неприятным темным взглядом Кирилла, который следил за ним глазами до самой двери — Юри кожей это почувствовал. — Тварь, — озвучил свои мысли Плисецкий, бросив дерзкий взгляд через плечо, увидел, что Кирилл смотрит на них, и ткнул ему «фак». Кацуки обошел друга и первым выскочил из института. Провел рукой по вспотевшей шее и посмотрел в небо, что затянуло темно-синими тучами. — Гроза будет, — тихо объявил он, и Юрка похлопал его по плечу, будто подбадривая. Холодный взгляд темно-карих, почти черных глаз был прикован к затылку Кацуки — Смирнитский наблюдал за парнем сквозь стеклянные двери. По выразительным, но всегда изогнутым в насмешливой ухмылке губам скользнул кончик языка. — Юри, Юри… — пробормотал он и самодовольно цокнул, а после спрыгнул с подоконника, отвел рукой в сторону одного из парней, как бы освобождая себе место, и на ходу бросил: — Давайте сегодня без меня. Я тут должен кое с кем перетереть. — Бля, Смирнитский, отвали ты от него, — окликнул приятель Кирилла, и тот, рассмеявшись, толкнул дверь, громко отвечая: — Да ни в жизни!