***
Виктор вышел из машины ровно в ту минуту, когда Юри свернул во двор, но заметил его и невольно притормозил. Никифоров, опираясь сбоку о капот машины, скрестил руки на груди, и Кацуки оглядел его внимательным взглядом. Сразу понял, Никифорову пришлось бросить дела и приехать. Это, разумеется, нервировало мужчину еще больше, чем сказанное японцем по телефону. — Так и будешь мяться? — спросил Виктор, непроницаемо глядя на парня, и указал рукой на дверь парадной. — Иди, возьми только самое необходимое и поторапливайся. Кацуки молча прошел мимо него и уже дернул за ручку двери, когда Виктор спросил: — Он сделал что-то плохое? Юри обернулся. Никифоров не смотрел на него, вместо этого стоял, глядел в небо, чуть запрокинув голову и касаясь указательным пальцем губ, будто в уме решал занимательную задачку, а не интересовался, собственно, у своего парня, обижал ли его кто-то. Кацуки ответил: «Нет», вошел в парадную и помчался наверх. Не позволяя себе задумываться над тем, что делает, парень напихал в рюкзак одежды, обувь, схватил куртку, необходимые конспекты, паспорт, зарядное устройство для телефона и, наконец, ноутбук. Конечно, садясь в машину, Юри все никак не мог решиться начать разговор, но он чувствовал, что после той беседы, когда Виктор сорвался и, явно не планируя, кое в чем открылся, между ними что-то изменилось. Они будто совсем немного, но сблизились. Быть может, Юри напридумывал себе это, но взгляд Никифорова, молча управляющего машиной, когда он коротко посмотрел на Кацуки, дал тому понять — ничего не напридумывал, в самом деле многое стало другим. — Я должен узнать, Витя, — тихо сказал японец, ожидая гнева Никифорова, но тот вогнал парня в ступор, спокойно, однако твердо отрезав: — Я застрелил Джакометти. Так было нужно. Еще вопросы? — Поскольку Юри молчал, будто воды в рот набрав, Виктор продолжил: — Я просил тебя уже не раз принять это как данность. Изворачиваться, лгать тебе, строить из себя черт пойми кого я не буду. Я такой, Юри, вот такой. Принимаешь это или нет, но так сложилось, что ты мой, и я не намерен мириться с твоими претензиями. Ты снова и снова говоришь мне о том, о чем я запретил говорить. А в этот раз еще интереснее: Смирнитский доложил об убийстве. Надо же. Тебе ведь было совсем нетрудно ему поверить, правда, Юри? Речь-то шла обо мне. Даже если это правда, ты мог бы не вываливать на меня свои импульсивные всплески, а просто для начала встретиться со мной. Кацуки заметил, как побелели пальцы Виктора, сжимающие руль, и он подался к нему. — Виктор, я… — Молчи. Командный тон Никифорова пригвоздил японца к месту. Он отвернулся и уставился в окно. Теперь это не выглядело так, словно Юри с радостью переезжает к своему любимому человеку. Больше походило на принуждение. Казалось, вот сейчас приедут, и Виктор просто запрет парня в комнате. Хорошо бы не в подвале. — Молчать? Почему? — процедил, нервничая теперь уже Юри, чем изумил Никифорова. Тот поглядел на него, как на смертника, но тут же вновь уставился на дорогу. Они и так долго хранили молчание, а теперь вот Виктор снова затыкает ему рот. К тому времени, как Кацуки смог побороть злость и начать говорить, автомобиль уже въехал на территорию коттеджа Никифорова. Так что парень, не дав нормально затормозить, немедленно выпрыгнул из машины, споткнулся, упал, но быстро вскочил. — Сколько мне еще молчать? Виктор, выскочивший следом, так хлопнул дверцей, что едва стекла не осыпались. Он налитыми кровью глазами уставился на Юри, обогнул капот, и парень увидел, как взбугрились вены на сжатых в кулаки руках мужчины. Закатанные рукава черной рубашки открывали ошеломляющий вид на напряженные мышцы предплечий, не говоря уже о взгляде, который был поистине пугающим. Но Кацуки уже решил — сейчас или никогда. — Я должен постоянно беспрекословно делать все, что ты скажешь? Тебе от этого легче? — выпалил он, даже с места не сдвинувшись, несмотря на то, что Никифоров стоял прямо перед ним. Всего один шаг, и пальцы вполне могут сжаться на горле Юри. — Что еще нельзя делать? Ты сам меня втянул! Сам делаешь это! Потом затыкаешь мне рот! Как ты вообще собираешься продолжать? Что нам тогда делать? Что мне делать рядом с тобой? — А-а-а, так вот оно что, — зло прицедил Никифоров, опираясь одной рукой о капот машины. — Значит, я до сих пор тебя принуждаю? Мой ты бедненький. Какой же Никифоров зверь, вы только поглядите… — Я не это имел в виду… — Это, Юри, именно это, — голубые глаза казались абсолютно черными в сгустившемся мраке, и вдалеке сверкнула молния — подходящая погодка. — Я прекрасно тебя услышал. А теперь, чтобы во мне действительно не проснулся монстр, которого ты потом возненавидишь, пройди в дом. Давай-давай, — дернул Виктор парня за футболку на плече, подталкивая его в сторону коттеджа. Но Кацуки встал столбом, проговорив: — Не злись попусту. Я в самом деле совсем тебя не знаю. Ты с такой легкостью убиваешь… — Юри запнулся под бешеным взглядом, а потом и вовсе задержал дыхание, потому что кулак Никифорова ломанул по капоту, и мужчина проорал: — Блять! Я сказал, пошел в дом! Сейчас же! Юри поддался бы порыву и просто обнял Виктора, но тот выглядел слишком жутко. Он уничтожал Кацуки взглядом, и на помощь пришел Отабек, который выскочил из дома и, не говоря ни слова, волоком потащил окаменевшего со страху Кацуки внутрь. Тот шел, а перед глазами стояло перекошенное яростью лицо Никифорова. Юри понимал, что это была критическая точка, за которой пробуждался кто-то страшный. То есть не уйди он сейчас, могло бы все закончиться плачевно. — Сиди тихо. Понял? — сказал Алтын, затолкав Юри в комнату Виктора. Странно конечно. Не лучше ли спрятать японца на некоторое время? Видно, не лучше. Кацуки сел на краешек кровати и принялся покорно ждать. Однако тягучие минуты сыграли с ним злую шутку: он все больше винил себя в глупости. Знал ведь, что Смирнитский его провоцирует, а взял и повелся. Стыдоба какая. Когда научится контролировать свои эмоции? Не выдерживая такого прессинга от самого себя, Юри высунулся за дверь и тут же хотел захлопнуть ее обратно, потому что внизу на повышенных тонах говорил Никифоров. — Прекращай лезть на рожон, Бек. Отойди. Куда ты его отвел? — Виктор, вам лучше… Виктор… — Да все, все. Где он? — Юри в спальне. Не надо совершать глупостей, ладно? — Ты посмотри на него, защищает этого щенка. — Никифоров хохотнул. — А знаешь, Бек, ты прав, пусть сидит там и думает, какого хрена постоянно выводит меня из себя. Вот пусть до утра там торчит один. Только посмей к нему зайти. — Ему нужна еда. — Обойдется. Ночь на дворе. — Виктор, сейчас и десяти нет… — Закрой. Свой. Рот. Усек? — вот это было сказано абсолютно непробиваемым тоном, который не терпел возражений, и Алтын в самом деле не издал более ни звука. Зато Виктор продолжил, поднимаясь наверх, и Кацуки быстро отскочил к кровати: — Дай-ка я еще кое-что узнаю и оставлю его в покое. Кацуки почти сжался, лихорадочно выискивая способ усмирить Виктора, и вскинул на того затравленный взгляд, с холодком по спине вдруг вспомнив Смирнитского. Виктор с уколом в сердце заметил, как перепуган Юри, но успокоиться не мог. Хотелось еще больше напугать, не со зла вовсе, а вот потому что тормоза не мог нащупать. Понесло. — Что такое, милый? Не нравится моя комната? А где нравится? — раздраженно улыбаясь, поинтересовался Никифоров, но порог так и не переступил. Только руки в карманы брюк сунул и уперся в Юри пронзительным взглядом. А тот медленно встал и, собравшись с духом, сказал: — Да, я считаю, что ты не прав. Я считаю тебя убийцей. Но это вовсе не значит, что ты мне противен. — Никифоров скрестил руки и, постукивая пальцами по подбородку, притворно-заинтересованно закивал, мол, дальше что. — Мне не нравится твой бизнес. Однако я здесь. Ты меня не принудил, не связал и не бросил в багажник. Я просто хочу, чтобы ты знал, я считаю тебя опасным. Ты пугаешь меня. Но, повторюсь, я все еще здесь. — Разумеется, Юри, — склонил Виктор голову набок, подмигнув парню, — выйти-то не получится. Поэтому и сидишь здесь. Вот и сиди. Твои сладкие речи не работают. Я зол на тебя. Я смертельно зол. Он потянулся вперед, ухватился за ручку и с силой захлопнул дверь, оставив Юри в одиночестве. Прокручивая слова того в голове, мужчина прошел в свой кабинет и как ни в чем не бывало плеснул в бокал немного виски. Выпил, улыбнулся каким-то своим мыслям и, уставившись в окно, туда, где только что небо разрезал зигзаг молнии, выдохнул. — Юри Кацуки, — произнес он с досадой, — мальчишка. Неожиданно, однако на сердце Никифорова стало легко. Он даже улыбнулся своему отражению в оконном стекле. Отставил бокал в сторону и, позвонив Отабеку, попросил того принести вещи Юри в дом. Пусть они снова поссорились, пусть наговорили друг другу гадостей, но вот прямо сейчас Юри находится за стеной. Он рядом. Бояться больше нечего.***
— Машенька, доброй ночи, — произнес Никифоров, развалившись в кресле за столом. Стихия за окном бушевала. Ветер швырял в окно потоки ливня, и Виктор развернулся так, чтобы созерцать гнев природы. — Как ты? — Вик… Что случилось? — сонно пробормотала женщина, и немедленно взбодрилась, когда тот ровно, но крайне опасно произнес: — Лучше бы тебе, Мария, упаковать чемоданы и улететь куда подальше. Иначе за тобой приду я. Ну, ты меня знаешь. Хочешь на всю жизнь лишиться рассудка? Вот прямо сейчас перед моими глазами лежит визитка, — Виктор действительно взял со стола белую карточку, — наберу номерочек, и ты сгниешь в лечебнице. Скажи мне, хочешь этого или нет? — Нет… — Не-е-ет. Видишь? А что тогда, ответь, Мария, руководило тобой, когда ты попросила своего убогого Игорька снять то видео, и натравила на Юри того недалекого студентика? — Виктор, я не намерена обсуждать это с тобой посреди ночи. Пусть твой японец знает свое место, — нервно отрезала Никифорова, но голос ее все-таки дрогнул. — Правильно, вот и правильно, — притворно согласился Витя и заговорил стальным тоном: — Он знает, где ему лучше. Юри здесь, рядом со мной, а ты, Машенька, далеко. И тебе до него еще дальше, чем раком до Китая. Это место никогда не будет за тобой. Была шлюшкой, такой и останешься, правда ведь? Этого у тебя не отнять. Так вот я к чему. Еще раз учудишь подобное, я не поскуплюсь, куплю тебе местечко в самой убогой больнице. Ты меня слишком хорошо знаешь, Маша, спасти тебя, как в тот раз, некому будет. Мы поняли друг друга? — Н-Никифоров… — зашипела Мария, — ты… ты… — Ну кто я? — Животное! — А вот это верно. И совсем озверею, если тронешь Юри. Даю тебе слово. — Отлично. Вот и посмотрим, как он тебя примет после этого! — выкрикнула ошалевшая женщина и бросила трубку. Виктор откинулся на спинку кресла, покачался немного, размышляя над последними словами Марии, и встал. Гроза была страшной, так что мужчина решил проверить, спит ли Кацуки. Довольно нагло распахнул дверь в спальню и замер. Юри лежал, свернувшись калачиком, и укрывшись одеялом почти с головой. Он спал, но очевидно буря его пугала даже во сне. Поглядев на парня с минуту, Никифоров, прекрасно понимая его метания и беспокойство по поводу того, как он поступил с Джакометти, устало провел ладонями по лицу и опять поглядел на Юри. Тот пошевелился, вдруг приподнял голову и сонно уставился на Виктора, щуря глаза в свете, бьющем из коридора. Присел, отводя взгляд. — Ты боишься грозы? — спросил Никифоров. — Нет. — Тогда почему так плохо спишь? Кацуки вскинул на Виктора глаза, будто хотел понять, в каком тот настроении, и сказал вдруг: — Витя, я очень хочу смириться со всем этим, но мне страшно. — Так почему ты так плохо спишь, Юри? — проигнорировал слова парня Никифоров. — Потому что ты очень зол на меня. — Верно. Вот и подумай над этим, Юри. Доброй ночи. Виктор вышел и тихо прикрыл за собой дверь. Кацуки упал на подушки. Вот что ему теперь делать? С ума можно сойти. Ошибка на ошибке и никакого сдвига. Сдвиг был, просто Юри об этом еще не знал. Как минимум Никифоров был согласен — Кацуки еще не смирился вот с таким жестоким характером, как у него. Зато теперь говорил Юри не боясь. Он переступил черту и не понимал этого. Ту самую черту, за которой либо мучительная боль, причиненная ему Виктором, либо доверие. Никифоров проникался к парню уважением, а это для него было значительно важнее, нежели признания под луной. Витя дорожил этим японцем.***
«Вот какого хрена, Кацудон?» — нервно ответил Плисецкий в переписке с Юри. Тот едва проснулся, а уже почувствовал все давление этого дома. Кацуки лежал в кровати, набирая сообщение Юре. Набрал и посмотрел в окно. После ночного ливня это утро было пасмурным. Солнца не видать и все в легкой дымке. Юри не хотел рассказывать Плисецкому о ссоре с Виктором, но, поведав, очень удивился, ведь тот стал заступаться именно за Никифорова. «Ты чем думал, когда спрашивал его об этом? Можно ведь было притормозить, поговорить спокойно, да вообще скрыть, в конце концов. Ты задел его больше тем, что все узнал от Смирнитского. Вот сто пудов!». Юри несколько раз перечитал сообщение, задумчиво хмурясь, и присел. Юрка был прав. Напрасно он так налетел на Виктора. Решили ведь вопрос, с чего снова его поднимать? Понятно, что ни черта от этого не изменится. «Ладно. В любом случае, я здесь, так что разберусь. А ты с Отабеком виделся?». «Нет. Отдохни там, Юри. До встречи в институте», — поспешно ответил Плисецкий, и Кацуки подумал, что судя по всему между Алтыном и Юркой отношения не лучше. Решив, что валяться в постели, достаточно, Кацуки встал и поплелся в ванную, где принялся совершать утренние процедуры. К тому времени, когда он спустился вниз, дом уже не казался таким тихим, как часом ранее. Теперь несколько мужчин в строгих костюмах, стоя перед входной дверью, выслушивали распоряжения Алтына, а тот выглядел как-то иначе. То есть на нем не было привычной байкерской куртки и рваных джинсов. Сейчас Отабек, причесанный и ухоженный, был одет в белый свитер и черные брюки, что делало из него абсолютно другого человека. Заметив нерешительно притормозившего на середине лестницы японца, Алтын кивнул мужчинам, те тут же вышли, а из гостиной, держа в руке телефон, показался Никифоров, который, как ни странно, был в домашнем — простая трикотажная кофта черного цвета и такие же темные спортивные штаны. — Утречка, Юри, — улыбнулся Виктор, заметив синяки под глазами японца. — Как спалось? — Хорошо, спасибо, — вежливо ответил Юри и добавил: — Мы можем поговорить? — Что, прямо с утра начнем? — хмыкнул Никифоров, и Кацуки понял — тот все еще злится. Алтын выразительно вздохнул, и Виктор обратил на него внимание. — Поезжай, Бек, — скомандовал он, — потом доложишь об обстановке. — Понял. Хорошего дня. — И раскосые глаза уставились на Кацуки. — Юри, не перегибай. Это значило примерно следующее: не дури тут, поскольку меня рядом не будет, получишь от Виктора по самое «не балуйся». Юри понимающе кивнул, спустился вниз и остановился, держась одной рукой за перила. Никифоров обернулся к нему только после того, как Отабек покинул дом. — Итак, — сказал он, — завтрак? — Витя… — шагнул было Юри к нему, но тот, направившись на кухню, отмахнулся, говоря: — Ай, Юри, давай без этого. Ничего нового я не услышу. — И что, всегда так будем разговаривать? Зачем тогда я переехал к тебе? — насупился Юри, двинувшись за мужчиной, и врезался в его спину, поскольку тот резко остановился. — Полегче, Пятачок, — усмехнулся Никифоров, поймав парня за плечи. — Хочешь признать свою вину и попросить у меня прощения? — Кацуки не ответил, в непонимании глядя на Виктора. — Ну вот, видишь — не хочешь, значит, не начинай больше. — Отвернулся. — Идем. Надо поесть. Японец обреченно уселся за стол в просторной светлой столовой, совмещенной с кухней, и поглядел в сторону раскинувшегося за стеклянными дверями хвойного леса. Красиво тут. Юри нравилось. Тихо и спокойно. Сердце невольно заныло при мыслях о Японии. Неужели он вскоре отправится туда? Внезапная светлая мысль пронзила Кацуки, и он выпрямил спину, а Никифоров, который садился напротив, подвигая к нему чашку кофе, вопросительно вскинул брови. — Что такое, Юри? Издерганный какой. — Витя, — решительно отрезал Кацуки, и мужчина усмехнулся, говоря: — Ого, а ты сегодня в ударе. — Постой, я хочу сказать… Летим со мной в Хасецу. Пожалуйста. Я познакомлю тебя с отцом. Он… — Юри вдруг запнулся и умолк, потому что Никифоров вмиг посерьезнел, вот будто одним махом сорвал маску веселья. Теперь он жевал тост с джемом, медленно и тщательно, и внимательно разглядывал покрасневшего Юри, а тот опустил глаза, взял свою чашку и принялся спокойно пить кофе. — Ты прощен, — неожиданно выдал Виктор и положил руку поверх ладони Юри, когда тот потянулся за тостом. — Нашел-таки подход, негодник. Никифоров искренне рассмеялся, убрал руку и покачал головой. — Я согласен познакомиться с твоим отцом. С удовольствием, Юри. — Только не пойми меня неправильно… — В самом деле? А как это можно понять? Кто я — жених? — Виктор улыбался, наблюдая смущение Кацуки, а тот едва не поперхнулся. — Папа не поймет, — пробубнил он. — Я намеревался представить тебя своим другом. Никифоров прихватил чашку кофе, встал, тихо посмеиваясь, обошел стол и, чмокнув Юри в макушку, сжал его плечо, проговаривая: — Конечно, мой хороший, какой я тебе жених? — еще раз коснулся губами темных волос Кацуки и, распахнув дверь, вышел в утреннюю сырость. Там, на террасе и остался стоять, пока Юри пытался заставить себя немного поесть. Кусок в горло не лез. Несмотря на то, что Виктор сказал, якобы простил Юри за его высказывания, тот все равно интуитивно чувствовал напряжение. Слишком он глубоко задел Никифорова. Даже обидно стало, что он такой упертый. Но не был бы владельцем такой сети заведений, если бы обладал мягкими чертами характера. Исподтишка наблюдая за Виктором, Юри думал, как же все-таки ему с ним повезло. Да, страшно, да, как-то странно, но ведь повезло. На Виктора можно положиться. Он знает, что такое боль, умеет читать чувства Юри, пусть и злится, ревнует… Да, Виктор его ревнует. Это согревало сердце Юри, хотя сам факт ревности ничуть не вызывал восторга. Неприятное все же чувство. Он тихо встал и вышел на террасу, поежился от подувшего ветра, приблизился к Никифорову и осторожно обнял его со спины. Тот слегка повернул голову, губы дрогнули, а в уголках глаз залегли тоненькие морщинки, от чего мужчина стал похож на хитрого лиса. Он выпрямился, расцепил руки Юри и встал к нему лицом, опираясь локтями на перила. — Хочешь позвонить в Японию? Предупредишь отца о приезде. — Правда? Можно? — воскликнул Кацуки, невинно вскидывая брови, чем вызвал у Виктора приступ умиления. Тот с улыбкой кивнул. — Виктор! — задохнулся Кацуки, осознавая, что в самом деле полетит на Кюсю. — Спасибо! Большое тебе спасибо! — и обхватил плечи мужчины. Тот немного изумленно обнял одухотворенного Кацуки и втянул носом его запах, только сейчас понимая, как соскучился по этому мальчишке. Соскучился во всех смыслах.