У любой вечеринки есть последствия. То, что стряслось прошлым вечером, отразилось на всех. Однако, например, Никифоров уже утром был в полном порядке, к тому же Алтын доложил, что парень, с которым терся Юри в клубе, ничего особенного не представлял и самого Кацуки не трогал, поскольку парнями не интересовался.
Виктор принял информацию и думать забыл о доложенном, но вот он явно не ожидал, что к нему заявится не кто иной как Сергей Николаевич Платонов — некогда майор, а ныне полковник в отставке. Но Виктор знал, что Платонов все еще помогает убойному отделу в расследовании особо важных дел. Вот только была одна причина, по которой Никифоров, узнав, кто пожаловал, слегка призадумался. С чего вдруг человеку, с которым он не пересекался вот уже четыре года, заявляться к Виктору в Репино? Могли бы и в городе встретиться. Значит встреча несла личный характер.
Виктор, до того, как Отабек сообщил ему о приезде Платонова, лежал на диване в кабинете и, подложив одну руку под голову, насмешливо рассматривал фотографию Юри Кацуки в его же паспорте. Мальчишка оставил свои вещи в комнате Никифорова, так что и представить не мог, насколько теперь зависим от него. Виктор даже взглядом казаха не одарил, когда тот сказал насчет гостя, дожидающегося его внизу, просто кивнул, и Алтын тихо вышел. Чем дольше Витя смотрел на фотографию Юри, тем сильнее его забирала злость. Хотелось встать, послать всех куда подальше, схватить ключи от машины и помчаться прямиком в институт, чтобы напомнить японцу о себе. Надо же, засранец какой, взял и вылил ведро помоев на Никифорова, а тот, между прочим, очень даже сдержался, а мог вообще рожу начистить за такие танцы. А, впрочем, Виктор и не начистил бы. Куда хуже было стать для Никифорова пустым местом, если бы японец вызвал подобные чувства в Викторе — отчужденность, безразличие и холодность — то все, конец и никак иначе, ни единого шанса на примирение. А так даже ничего получилось, Виктор проконтролировал себя, правда пареньку левому досталось, ну и ладно, впредь не будет ржать с чужих разборок. Резко поднявшись, Никифоров обошел стол, выдвинул верхний ящик, небрежно бросил туда паспорт Кацуки и, коленом вернув ящичек на место, вальяжно вышел из кабинета. Ну когда его ломали проблемы? Смешно даже, чтобы он, Никифоров, расстраивался из-за какого-то там щенка — это Витя себя так убеждал в не серьезности ситуации. Но что точно сейчас было серьезным и весьма любопытным, так это визит Платонова.
— Чем обязан, Сергей Николаевич? — войдя в гостиную, проговорил Виктор и добавил: — Утра доброго, полковник.
— Здравствуй-здравствуй, Витенька, — пожал мужчина руку бывшему подопечному и, глядя на него, опустившегося в кресло, тоже сел. — Как поживаешь? Многое о тебе слышал.
Серые глаза, глубоко посаженные, изучали лицо Виктора пристально, даже дотошно, и тот позволил гостю «налюбоваться», очевидно, была определенная цель. Только очень важная цель, иначе Платонов и не сунулся бы к тому, кто, по сути, был вне закона. Даже управление сетью клубов и казино, пусть и легализованных, все равно прикрывало противозаконные вещи, и Сергей знал об этом лучше, чем кто бы то ни было другой.
— Правда? — улыбнулся Виктор, кивнув вошедшей экономке, мол, по стандарту — чай. Когда та вышла, мужчина добавил: — Ну, Сергей Николаевич, вы же знаете, обо всех говорят. Так всегда будет.
Платонов кивнул, будучи человеком с огромным жизненным опытом, и таких, как Витя, он уже видал, потому предпочитал не прыгать выше головы.
— Это верно, Виктор, верно, — мужчина вздохнул, расстегнул пуговку пиджака, откинул полы и, усевшись удобнее, проговорил: — Ты же в курсе, что я там немного в «убойном» помогаю? Ну, если им уж совсем ни шанса. — Никифоров кивнул, молча ожидая продолжения. — Штаны уже протер, сидя в кабинете, рад был уйти в отставку, — усмехнулся Платонов, — ну, а тут решил вспомнить старое. Поэтому, Витя, — Сергей взял синий файл, что был положен на диван по правую руку от него, вытащил один лист и протянул Никифорову, — вдруг напоровшись на кое-что из нашего с тобой прошлого, привез это тебе. Как трофей.
Вот тут в непроницаемых и обманчиво-безмятежных глазах Виктора сверкнул интерес. Он принял бумагу и, откинувшись на спинку кресла, принялся читать, постукивая указательным пальцем по нижней губе. Если бы он был сейчас тем девятнадцатилетним юнцом, то непременно вскочил бы и как минимум принялся
орать, что ему нахрен не уперлась эта бумажка, но Витя оставался хладнокровным. Лишь отбросил документ на столик, ничего не сказал, поскольку подали чай, а когда женщина покинула комнату, плотно прикрыв за собой дверь, он проговорил ровным тоном:
— И что мне с того, что они мертвы?
— Да вот и правда, ничего, — отпив ароматнейшего напитка, качнул головой седовласый крупный мужчина, в силу своей весовой категории дыша довольно тяжело, — если бы ни один нюанс. — Платонов посмотрел Вите прямо в глаза. — Мне соро́ка на хвосте принесла новость о том, что господин Никифоров ищет убийцу госпожи Кацуки. — Виктор и бровью не повел, только мысленно восхитился работоспособностью Сергея, а тот продолжил, вздохнув и перейдя на более теплый тон: — Сынок, я знаю тебя очень хорошо, чтобы сложить дважды-два. Да и в самом деле, новости распространяются очень быстро. Юри Кацуки, которого ты вытащил почти из-под завалов, потерял мать при взрыве, и ты, сейчас будучи с ним в отношениях, искал всех, кто участвовал в теракте. Я приехал тебя угомонить, Витя. Все мертвы.
— Прямо целая группировка? Все до единого? — хмыкнул Никифоров, заводясь. — Вы точно в этом уверены, полковник?
— Ай, Виктор, ну что ты за человек? Мальчишка этот хотя бы в курсе, что ты вендетту задумал? А то, как я посмотрю, у вас тут страсти-мордасти, — раздосадованно произнес Платонов, на самом деле морщась при мысли о двух мужиках в одной постели. — Пока я эту информацию собирал, пришлось Кацуки твоего протрясти. Оказывается, около полугода назад он заявление в полицию писал.
Никифоров едва не подпрыгнул, уставившись на Сергея удивленным взглядом, а тот кивнул.
— Да-да, просто потом забрал его.
Каким образом люди Виктора упустили это?
— Не на Смирнитского ли писал? — раздраженно хмыкнув, поинтересовался Витя.
— На него са́мого. Конечно мальчику пояснили, что принять — примут, а вот обещать, что дело продвинется, не стали. Прокурорские родственники и все такое.
— Если я сейчас возьмусь…
— Понятно, что немедленно все до суда дойдет. Но ты же не будешь браться, верно? На черта тебе сейчас уже? Как я понял, раз Кацуки под твоим крылом, то ему ничего, кроме тебя самого, не грозит.
То, каким отеческим тоном были сказаны такие грубые слова, вызвало у Никифорова широкую мальчишескую улыбку, и Платонов ответил тем же. Любил он Виктора, как сына, а если учесть, что собственный отпрыск был неучем и лентяем, то такой, как Никифоров, являлся лучшим примером в домашних ссорах с ним. За исключением одного момента: Виктор — бандит, и все об этом знают.
— Что ж, Сергей Николаевич, вы меня порадовали такими новостями. Раз уж эти мрази мертвы, то и чудесно.
Как бы Никифоров ни старался сейчас не думать о том дне, его сердце все тяжелело и тяжелело. Ему чертовски сильно хотелось сообщить Кацуки о том, что убийцы его матери отошли в мир иной. Но ведь Юри непременно подумает, что это он, Витя, убил их всех. Если бы. Очевидно, что люди Платонова и подчистили там все, как только тот прознал, что Никифоров взялся за дело. В то утро, перед тем, как после обеда Никифоров укатил веселиться с Сынгылем, он как раз отправил Отабека с людьми на встречу с одним из участников подготовки того теракта. Ну, как на встречу, скорее, на захват. Но их опередили. Вот теперь Витя понял, кто это был.
— Спасибо, — вдруг вскинув чистые голубые глаза на Платонова, произнес Виктор, и мужчина, прекрасно помня, что Витя не любит проявлять лишние эмоции, просто понимающе кивнул и допил свой чай.
— Ладно, пора мне. Я сделал, что хотел, — встал Сергей, одергивая брюки на коленях, — и ты это, Виктор, потише будь с друзьями Кацуки. Вчера, я знаю, один от тебя получил по полной. В больнице лежит, если тебе интересно.
— Не интересно, — поднялся и Никифоров, — да и не друг он ему. Так, мимо проходил.
— Ну, знаешь ли, если ты так каждого будешь…
— Буду, сами понимаете.
Платонов лишь усмехнулся, качнув головой, похлопал Виктора по плечу и пошел к двери.
Никифоров заметил, что тот оставил файл с документами на диване, но напоминать не стал, потому что прекрасно понимал — Платонов нарочно забыл. Значит там что-то для Никифорова. Провожать мужчину Виктор не пошел. Опять уселся в кресло, подумал немного, затем лениво обогнул столик, взял бумаги, как и полагал, увидел там подробную информацию о каждом из участников «секты», хмыкнул и, подойдя к камину, бросил листы туда. Потом сожгут. На повестке дня был еще один вопрос, о котором Виктор узнал вчера от пьяного Кацуки, а сегодня Алтын доложил подробнее.
Поднимаясь наверх, Никифоров отметил, что остался один: экономка укатила с охранником за продуктами, а казах был свободен, так что отправился по своим делам. Звонить сейчас кому-то по рабочим вопросам Виктор не хотел, да и не возьмет никто трубку — майские праздники, а значит — большие выходные. Девятого мая благополучно пропустили — Никифоров был тогда слишком пьян, чтобы помнить о Дне Победы, а выходные у всех затянулись. Кажется, даже Юри не в институте. Зато Виктор мог решить проблему в виде кредита бабули Юри. Тот был поручителем, просрочил платеж, набежал долг, а еще — услуги.
Усевшись в кабинете за стол, Виктор принялся медленно и внимательно перебирать бумаги по кредиту, любезно предоставленные ему человеком, с которым Витя поддерживал давние партнерские отношения. Совершил парочку звонков, потом дозвонился и до казаха, чтобы все же сорвать тому выходной — попросил его съездить к Плисецкому и дать денег. А тот должен был с лицом-кирпичом передать их Юри, мол, это помощь от него, и никак не от Виктора.
Главное, искренне сказать.
Отабек отправился выполнять поручение, а Виктор бросил все, пошел в спальню, там из шкафа вынул светлый свитер крупной вязки, надел, оставил на себе те же черные брюки, прихватил легкое пальто и, покидая дом, набрал Ли Сынгыля.
— Ты в Москве? — спросил он.
— Да, Вик, а через час лечу в Сеул. Дел навалилось, — ответил кореец.
— Понял. Удачи тебе там.
— Да-да, спасибо, а ты по какому вопросу?
— Сынгыль, скажи, — садясь за руль, произнес Никифоров, — если ты чего-то никак не можешь добиться, как завоевываешь это?
Кореец сразу понял, что речь идет о Кацуки. Вздохнул и проговорил:
— Как правило, забиваю на все.
— Вот оно что, — рассмеялся Витя и добавил: — А я тогда беру напором.
— У-у-у, грубо.
— Ну что ж тут поделаешь, если японцы упрямые развелись. Мозги мне вытрахал Кацуки во всех позах, а я думал, он — пассив, — все еще смеясь, пояснил Виктор, когда выехал на шоссе.
— Если бы тебе это не нравилось, ты уже давно бросил бы, — тоже хохотнув, ответил Сынгыль.
— А это верно сказано.
— Ладно, Вик, мне пора, но ты если вдруг понадоблюсь — звони.
— Договорились. До встречи.
Улыбаясь, Никифоров сбросил и поехал по кое-каким делам, и на телефон тут же пришло сообщение с адресом. Улыбнувшись после прочитанного, Витя кивнул сам себе и сосредоточился на дороге. Теперь он знал точные координаты местонахождения Юри. Знал и этого было достаточно. Пока что лучше не пересекаться.
***
Отабек с минуту тискал кнопку звонка. Юрка открыл, сонный и отекший. Уставился на казаха исподлобья — так, словно грозился ушатать на месте, если тот не поторопится. Казах проигнорировал враждебность парня, шагнул к нему, тот проматерился, оказавшись отодвинутым к стене, и закрыл дверь, поскольку Алтын уже стоял в прихожей.
— Хм, а я и не знал об этой квартирке, — произнес Отабек, окинув взглядом помещение с хорошим ремонтом, и его темно-карие глаза уткнулись в Плисецкого. — Было сложновато тебя отыскать. А я, между прочим, по делу.
— Какие могут быть дела у меня, — указал на себя пальцем Юра, — с тобой? — уже тыкнул в грудь Алтына. — Но раз приперся, давай по-быстрому.
— Можно, — хмыкнул казах, — я не против.
Юрио прикрыл глаза, вздыхая, и ответил:
— Слушай, ну перетёрли мы с тобой, решили ведь — просто друзья. Один раз — не пидо…
— Юрочка, ротик закрой, — перебил казах, вынул из кармана пухлый конверт и положил на тумбочку позади парня, непременно нужно было прижаться к тому грудью, поскольку стоял Юрка аккурат перед тумбочкой, а после Алтын отодвинулся и пояснил: — Это помощь для Юри. Передашь ему. Только не выдай, что это от Виктора. Уж постарайся.
— Кацудон, по-вашему, совсем дебил? Он понимает, сколько Никифоров для него делает, но боится он его, понимаешь ты или нет, боится! Шагу не сделай, Никифоров тут как тут. Так, а что тогда если в самом деле не сложится — убьет любого, кто приблизится? — Юрка приложил палец к виску и, легонько постукивая, проговорил: — Пусть Виктор хотя бы раз прикинет, каково
Кацудону-то. Он его до смерти запугал, а потом еще и психанул из-за стриптиза этого идиотского. Ну потанцевал и что? Этот, бля, пошел и морду разбил незнакомому чуваку. Это, ты считаешь, невинная ревность Виктора? Да это замашки собственника, эгоиста, избалованного вниманием и богатством придурка, которому вообще закон не писан. Хочу — е́ду в деревню и ворочу дела с Кацудоном на сеновале деда, так? А хочу, так и перестреляю всех. Что смотришь? Я не прав?
Отабек понимал, что Плисецкий еще как прав, но молчал, задумчиво исследуя свои ощущения и чувства, которые испытывал, наблюдая за экспрессивными жестами Юры. Вот он не видел этого нервного мальчишку и нормально все было, а как увидел, так и глаз от его губ не смог оторвать. А Юрка, ничего не замечая, все говорил и говорил, язычком смачивая пересыхающие линии чувственных губ, а потом пальцем оттягивал нижнюю, когда пытался подобрать слова. Эмоции накрыли, хотя внешне Алтын оставался спокоен. В прошлый раз, за домом деда, он сорвал с этих розовых лепестков поцелуй, теперь вот в штанах горело. Давно не было, никого другого, другую, не хотел, а его хотел. Пожирал глазами, мысленно спуская тонкие штаны с узкой задницы Плисецкого, и вообще не понял, когда вдруг вдавил парня в стену, громыхнув тумбочкой. Впился в его рот и так мотнул в сторону, что чуть зеркало не снесли, а потом Алтын подхватил Плисецкого под ягодицы и, спотыкаясь, ввалился с ним в первую попавшуюся по пути комнату. Там сразу приметил комод, усадил Юрку, не отрываясь от его губ, сдернул с плеч куртку, бросил ее на пол, едва не разбив телефон, что выпал из кармана — благо ковер спас — и услышал слова Плисецкого:
— Не пожалей потом.
Казах одурманенно блуждающим взглядом оглядел лицо Юрио, кивнул и ответил:
— Ни на секунду. Обещаю.
— Козел… — насупился Юрка, понимая, что в порыве страсти, чего угодно можно наговорить.
Ждать никто не мог. Хотели быстро и жарко. Как в первый раз.
— Смазка? — прохрипел Отабек, и Юра указал кивком головы на тумбочку у кровати, и пока казах искал там презервативы и смазку, мальчишка спрыгнул с комода, стянул одежду.
Казах расстегнул джинсы, подходя к Юре, даже не снял их, натянул презерватив на затвердевший член, вылил на пальцы немного жидкости и замер, потому что Плисецкий, покрасневший то ли от возбуждения, то ли со стыда, остановил его, признаваясь:
— Я это, уже готов… ну, перед тем, как ты пришел…
Бек понял, прикрыл глаза, в которых заплясали искры от желания, усадил Юру, стянул на самый край и, всего один раз ткнувшись в него, сипло вытолкнул из груди воздух, зажмурившись от удовольствия. Вошел легко, но все равно туго. Юрио вцепился в его плечи, которые под футболкой мгновенно покрылись испариной, и Отабек стянул ее, бросил на пол, ухватил бедра парня руками и принялся входить сразу на полную мощь, обещая крышесносный оргазм и себе, и Юре. Оба стонали. Юрка подавался навстречу, до того разгоряченный, что глаза повлажнели, а Алтын всаживался в его тело, будто так изголодался, что мог убить. Не сменяя темпа, он поглаживал Плисецкого, касаясь его живота, спуская ниже, помогая тому рукой, хотя Плисецкий стремился справиться с этим сам. Но в итоге он совсем съехал с комода, и теперь опирался на локти, почти крича от таких глубоких проникновений. Алтын держал его под коленями, будто заведенный входя и выходя, а глаза застилал пот. Но казах не остановился до тех пор, пока Юру не выгнуло, и он кончил, а когда дергался в экстазе, Алтын довел дело до конца — вошел, придерживая парня, еще раз ткнулся уже внутри и согнулся пополам, ложась лбом на плечо Юры. Отрывисто дыша, Отабека передернуло от оргазма, и он вдавил Плисецкого в комод, не отпуская. А потом принялся так целовать, словно вообще жизни без него не представлял. Юрио опешил, но на поцелуи отвечал, и пусть немного скованно. Все потому что не доверял до конца. Мало ли этот балбес опять потом скажет, что ошибся. Лучше прощупать почву. Алтын выпустил Плисецкого лишь тогда, когда донес того до кровати и бережно уложил. Осторожно освободил парня и, сдернув презерватив, ушел в ванную. Но ушел с легкой улыбкой, что означало — не пожалел.
— Юра, — в приокрытую дверь сквозь шум воды донеслось до Плисецкого, который почти уснул, — набери Кацуки. Спроси, где он. Реши вопрос, ладно?
— Ладно, — тихо буркнул Юрио, понимая, что казах его не слышит, а потом громко добавил: — А ты потом куда?
Алтын ничего не сказал, ополоснулся, вышел в одном полотенце, опять будорожа воображение Юры, и, ложась рядом с ним, удивленно спросил:
— А мне нельзя остаться?
Плисецкий просиял.
— А что, хочется?
— Очень.
Казах пришел к чему-то, что-то решил, но Юрио пока не мог разобраться с этим.
Все же тревожное чувство разъедало сердце, однако он не признавался в этом. Решил, посмотрит, что дальше.
— Хорошо, оставайся. Дай только Юри позвоню.
***
Когда Плисецкий, дозвонившись до Кацуки, выдал: «Тебе Никифоров бабла подкинул», казах просто накрыл лицо ладонью, тяжело вздыхая.
Юри, который занимался на катке, разминая мышцы, ошарашенно замер. Еще рано утром ему позвонили из банка, и сообщили — если он не погасит задолженность, дело дойдет до суда. Как выкрутиться, Юри пока что не представлял, но вот уж точно брать денег у Виктора не намеревался. Собственно, он сразу отказался от того, что тот передал ему через Юру, и теперь, держась за борт, Кацуки задумчиво смотрел себе под ноги, пока, наконец, не решился добавить:
— Хорошо, Юра, я сам поговорю с ним. Оставь деньги Отабеку. И… почему Отабек с тобой? — будто прозрел японец и нахмурил лоб.
— Потом, ладно? — чуточку смущенно буркнул Плисецкий и, попрощавшись, поспешно сбросил вызов.
Сразу же отыскав номер Виктора, Юри ушел с катка, уселся на скамью в раздевалке и, расшнуровывая коньки, нажал на вызов. Никифоров не отвечал. Кацуки отложил мобильный и опустил голову, пряча лицо в ладонях. Он храбрился все это время, притворялся. Целые сутки — вечность. Порой и не замечал, как все проносится мимо него, а здесь сидел и считал тягучие минуты.
Виктор не хотел говорить с ним. Все верно, ведь попросил не показываться ему на глаза. Вероятно, и на звонки отвечать не станет.
Переодевшись и прихватив свой рюкзак, Юри покинул здание, медленно поплелся в сторону остановки, когда его телефон загудел. Притормозив у скамьи, Кацуки сглотнул и уставился на мобильник так, как если бы увидел нечто страшное. Сердце ухнуло вниз. Слегка покраснев, Юри принял звонок и тихо проговорил:
— Виктор, здравствуй, мне нужна всего минута.
— Здравствуй, Юри, слушаю, — шурша бумагами, ответил Никифоров спокойным голосом.
— Я… я… — и тут Кацуки пришлось на миг умолкнуть, набрать в легкие воздуха и на выдохе сказать: — Спасибо за помощь. Я не знаю… теперь уже не знаю, зачем ты это делаешь, но я не могу принять эти деньги, Витя. Извини. Просто не будет возможности вернуть.
— Это все, Юри? У меня мало свободного времени.
Сплошной холод. Айсберг. Льдина. Арктика. Это все можно было использовать, описывая Никифорова во время этого диалога. Он просто не шел на контакт, сохранял невозмутимость, неприступность, будто их откинуло на сотню шагов назад. Все сначала.
— Э… да… все. Это все. Спасибо.
— Не за что. А деньги себе оставь. Или нуждающимся отдай. Я не приму назад. И, Юри, — вот теперь тон Виктора сменился с ледяного на уничтожающе жесткий, — в следующий раз, если решишь, что должен из-за такой ерунды сказать мне свое «спасибо», не напрягайся. Ну, в самом деле, солнышко, мы что, совсем чужие друг другу? — насмешливо добавил Никифоров.
Он был зол. Кацуки снова сглотнул и расстроенно прикрыл глаза.
— Мне очень жаль…
— Да тебе всегда жаль, Юри, я уже понял. Так что давай так, ты не извиняешься больше, потому что все равно потом снова натворишь дел, а я не буду лишний раз обращать на это внимание. Юри, кстати, знаешь, что нервирует больше всего? — Кацуки молчал. — То, как ты выносил мозги мне, а сам взял и устроил развлечение себе вполне в моем стиле. Я даже не знаю, кто хуже.
Юри молчал. Упорно молчал. Вообще боялся рта раскрыть, не хватало снова огрести.
— Я могу попросить? — вдруг молниеносно обдумав свои действия, выпалил Кацуки.
— Попробуй.
— Мы не могли бы встретиться?
— Да ты шутишь, наверное? — хохотнул Никифоров. — Я не ясно вчера выразился?
— Я все объясню. Обещаю. Все тебе расскажу…
— Даже так? То есть тебе настолько плохо? — откровенно издевался раздраженный Виктор. — Зачем мне встречаться с тобой?
Юри не мог более эффективно аргументировать причины своей просьбы, но все равно повторил, будто упертый баран:
— Пожалуйста, приезжай за мной завтра после первой пары. Я домой рано, буду ждать. Приедешь?
— Очень интересно. Что ж, подумаю-подумаю. Если у тебя все, отключаюсь.
— Да… — только и успел вымолвить Юри, а Виктор уже сбросил.
Ладно, он хотя бы не так категоричен, как мог быть. Видимо, все же любопытно, что ему скажет Кацуки.
